Глава 16
Суд над Либби и отъезд из Вашингтона
Слушания по делу И. Льюиса Скутера Либби начались 23 января 2007 года, спустя целых сорок три месяца после того, как мой статус оперативного сотрудника ЦРУ был предан огласке, и через пятнадцать месяцев после того, как против начальника аппарата вице-президента были выдвинуты обвинения по пяти пунктам: один из них — за препятствование осуществлению правосудия, два — за лжесвидетельство под присягой и еще два — за сообщение ложных сведений большому жюри при расследовании утечки информации, приведшей к разглашению моего имени. Разбирательство столько раз откладывалось из-за чрезмерной занятости адвокатов Либби, что, когда оно наконец началось, мы вздохнули с облегчением. Выбрать присяжных для такого дела оказалось непросто: поиски «политически нейтральных» заседателей в Вашингтоне затянулись на два дня дольше, чем ожидалось. Практически у всех кандидатов обнаруживались связи с кем-нибудь из обвиняемых или свидетелей, в длинный перечень которых входили многие журналисты и сотрудники администрации. Корреспондент газеты «Вашингтон пост» иронизировал по этому поводу: «У администратора баз данных жена работает прокурором в Министерстве юстиции, а по соседству с ними живут федеральный прокурор штата и высокопоставленный чиновник уголовного отдела Министерства юстиции, и все они дружат семьями. Уборщица из отеля „Уотергейт“ лично знакома с Кондолизой Райс — не как с госсекретарем, а как с „женщиной с пятого этажа“. А бывший репортер, который ходит на шашлыки к Тиму Рассерту с канала Эн-би-си, когда-то трудился под началом Боба Вудворда, нынешнего помощника главного редактора „Вашингтон пост“, и сам недавно написал шпионский роман о ЦРУ».
Выяснилось, что Вашингтон и в самом деле очень маленький город, что бы там ни говорили. Оказалось к тому же, что в этом «оплоте Демократической партии» днем с огнем не сыскать присяжных, свободных от предубеждений и негативного отношения к администрации и ее действиям в Ираке. Если бы речь не шла о столь серьезном деле, на основе этого материала получилось бы отличное развлекательное шоу. Например, одна женщина открыто заявила судье: «Я думаю, что нам постоянно лгут, особенно насчет войны в Ираке». Другой кандидат сказал: «Я вообще не верю администрации». Так продолжалось некоторое время: потенциальные члены жюри сменяли друг друга, и никто из них не соответствовал предъявляемым требованиям. Наконец через четыре дня, после множества споров между сторонами защиты и обвинения, федеральный окружной судья Регги Б. Уолтон таки утвердил пятнадцать заседателей: двенадцать основных и троих дополнительных. На следующий день началось судебное разбирательство.
Обе стороны сразу ринулись в бой. В своем первом выступлении специальный прокурор Патрик Фицджеральд обратился к вполне конкретной и очень важной теме: он убедительно доказал, что Либби лгал, отвечая на вопросы следователей по поводу того, с кем он обсуждал меня и мой статус сотрудника ЦРУ. По-видимому, Фицджеральд считал, что по-настоящему виноват во всем происшедшем сам вице-президент Чейни, который, по словам прокурора, рассказал обо мне Либби и позднее вновь пытался повлиять на ход событий, заставив пресс-секретаря Белого дома Скотта Макклеллана во всеуслышание заявить, что Либби не причастен к утечке.
Адвокат Теодор Уэллс тоже удивил всех своей речью, заявив, что Карл Роув и прочие нынешние и бывшие чиновники Белого дома сделали из его клиента «жертвенного козла отпущения». Такая позиция защиты явно противоречила здравому смыслу: со стороны Либби было бы куда разумнее изобразить смиренного подчиненного и по возможности отмолчаться, чтобы потом в случае обвинительного вердикта гарантированно получить президентскую амнистию. Опровергая утверждение Фицджеральда, будто Либби лгал ради сохранения своей должности, Уэллс отметил: «Моего клиента тревожил вовсе не его пост, а тот факт, что его сделали крайним». По мнению Уэллса, во главе заговора против Либби стоял Роув, которого адвокат назвал «правой рукой президента» и сохранение репутации которого было крайне важно для будущего переизбрания Буша на должность главы государства. По словам адвоката, Либби вскоре понял, что его буквально толкают в пропасть, и в октябре 2003 года пошел жаловаться Чейни на то, что «Белый дом пытается его подставить, всеми силами выгораживая Карла Роува».
Еще до начала слушаний мы с Джо решили, что не будем присутствовать в суде. Во-первых, суть дела состояла в злоупотреблении властью, а это нас не касалось. Во-вторых, мы не хотели нездорового ажиотажа в СМИ. Желающим присутствовать на слушании приходилось выстаивать огромные очереди за пропусками. Число мест в зале для заседаний было ограничено. Журналисты толклись в крохотной комнатенке. К счастью для тех, кто не мог лично присутствовать на процессе, но хотел следить за его ходом, во время слушаний по делу Либби независимые блогеры впервые получили официальную аккредитацию наравне с журналистами. Например, на сайте сообщества блогеров Firedoglake (FDL) велась прямая трансляция из зала суда сразу шестью «репортерами», подробно описывавшими все, что там происходило. Разумеется, как отмечали сами блогеры, это была неофициальная стенограмма слушаний, зато информация на сайте обновлялась практически в режиме реального времени. В условиях действовавшего запрета на аудиозапись и видеосъемку блог FDL, как отмечалось в «Нью-Йорк таймс», «предлагал самые подробные и оперативные репортажи с места событий, так что многие журналисты официальных СМИ пользовались этим источником информации при описании судебного процесса». На сайте моментально фиксировалось все сказанное участниками заседания, а еще там то и дело появлялись весьма остроумные и интересные комментарии. Мы с Джо с удивлением обнаружили, что блогеры сообщества FDL осведомлены обо всех перипетиях этого дела гораздо лучше, чем мы.
Каждое утро Джо клялся, что ни за что не станет зацикливаться на судебном разбирательстве. И каждый вечер ровно в пять часов он выключал компьютер, только закончив читать протокол заседания за день. Если я не вела переговоры с адвокатами по поводу издания книги и не занималась поиском источников финансирования для рассмотрения нашего гражданского иска в суде, я тоже по нескольку раз в день заходила на сайт FDL, чтобы узнать последние новости. Несмотря на беззаветную веру блогеров в Фицджеральда и подробный разбор всех ошибок, допущенных адвокатами Либби, я вовсе не считала, что окончательный вердикт непременно будет обвинительным. Кто знает, какое впечатление на присяжных могут произвести показания свидетелей и как это повлияет на их итоговое решение?
Однозначная позиция многих СМИ в этом вопросе свидетельствовала отнюдь не в их пользу: журналисты Вашингтона явно жили в перманентном симбиозе с администрацией. Обе стороны активно использовали друг друга в собственных целях. Репортеры в своих материалах то и дело ссылались на анонимных «высокопоставленных правительственных чиновников», а администрация прибегала к помощи СМИ для манипуляции общественным мнением в своих интересах. Доступ к ответственным лицам в Белом доме получал лишь тот, кто соглашался играть строго по правилам. За несколько месяцев до этого один известный журналист рассказал нам, как однажды его коллега брал интервью у президента Буша и на свой страх и риск задал несколько «неудобных» вопросов, которые отсутствовали в заранее составленном плане беседы. Буквально через несколько часов в дирекцию газеты поступил звонок из администрации: журналиста просили впредь не вести себя столь дерзко, грозя в ином случае просто-напросто лишить его допуска в Белый дом.
Один из наиболее ярких примеров «взаимовыгодного сотрудничества» правительства и прессы привел Билл Мойерс в специальном выпуске своей авторской программы под названием «Цена войны» на канале Пи-би-эс. Как выяснилось, Белый дом организовал утечку сведений о том, что Саддам Хусейн якобы планирует закупку алюминиевых труб, чтобы продолжить сборку ядерной центрифуги. Эта информация появилась на страницах «Нью-Йорк таймс» со ссылкой на «анонимные источники в правительстве». В то же утро в ходе пресс-конференции на канале Эн-би-си вице-президент Чейни упомянул об этой статье как еще об одном доказательстве того, что Ирак действительно занимается производством оружия массового уничтожения. То, что случилось с нами, как и расследование Мойерса, наглядно демонстрировало, насколько безоговорочно многие из так называемых ведущих журналистов страны верят той информации, которую им по чайной ложке «сливает» правительство. Они даже не пытаются проверить факты или найти альтернативные источники сведений. В ходе судебного процесса по нашему делу американская журналистика предстала в довольно неприглядном свете.
Разбирательство по делу Либби выявило безответственность высокопоставленных правительственных чиновников, которые, вместо того чтобы в соответствии со своими обязанностями обеспечивать мне и прочим сотрудникам ЦРУ максимально возможную защиту, склоняли мое имя на всех углах по любому поводу с каждым встречным и поперечным. Эти должностные лица отлично знали, что я служу в ЦРУ, и, хотя они могли не располагать точной информацией о характере моей деятельности, сам факт моего сотрудничества с разведывательным ведомством должен был заставить их вести себя более осмотрительно. Каждый из тех, кто оказался виновен в утечке информации, при вступлении в должность подписывал соглашение о конфиденциальности и клялся защищать интересы национальной безопасности. К тому же всем известно, сколь дорого обходится ЦРУ обеспечение прикрытия для сотрудников: на это уходит немалая доля средств, получаемых от налогоплательщиков.
29 января, давая показания по нашему делу в суде, бывший пресс-секретарь Белого дома Ари Флейшер признал, что обо мне и моей работе в ЦРУ ему за обедом рассказал Либби в начале июля 2003 года, на следующий день после публикации статьи Джо. Через неделю Флейшер отправился в Африку вместе с президентом. В ходе этой поездки пресс-секретарь поделился полученной информацией с Дэвидом Грегори с канала Эн-би-си и Джоном Дикерсоном, пишущим для журнала «Тайм»: «Если вас интересует, кто именно отправил посла Уилсона в Нигер, то я отвечу на ваш вопрос: это была его жена, ведь она работает в ЦРУ». На суде Флейшер пояснил, что ему «и в страшном сне не могло присниться, что эта информация засекречена». Видимо, он решил, что с ним поделились интереснейшей сплетней, которую стоило немедленно довести до сведения окружающих. Его поведение показалось мне крайне недостойным и безответственным. Пресс-секретарь заявил, что был «до глубины души потрясен», когда позднее осознал, что его действия могут быть квалифицированы как преступление. Лично мне кажется, что человек, который не в состоянии предвидеть последствия своих действий, представляющих угрозу для национальной безопасности, недостаточно компетентен для того, чтобы работать в Белом доме. И это относится ко всем вашингтонским чиновникам, которые болтали обо мне направо и налево, не понимая, в какую опасную игру они играют.
К нашей радости, к делу были приобщены документы, опровергающие наветы Белого дома и проправительственной части Конгресса относительно причин отправки Джо в Нигер. Наиболее значимой оказалась, пожалуй, служебная записка, составленная по просьбе Либби сотрудником Управления разведки и исследований Госдепартамента (УРИ) для заместителя госсекретаря Марка Гроссмана. Ларри Джонсон писал в веб-газете «Хаффингтон пост»:
Благодаря этой служебной записке мы узнали, что Джо не хотел ехать в Нигер и разделял точку зрения аналитиков УРИ, считавших, что посол США в Нигере вполне в состоянии самостоятельно разобраться в ситуации. Однако ЦРУ настояло на своем, и Джо был туда командирован. Валери не присутствовала при принятии решения и не обладала полномочиями для того, чтобы отправить своего мужа на задание куда бы то ни было.
Представленная в ходе слушания по делу Либби служебная записка также подтвердила правдивость сведений, переданных Джо сотрудникам ЦРУ по возвращении из командировки… Отчет мистера Уилсона, составленный по итогам поездки в Нигер, однозначно свидетельствовал о том, что Ирак не приобретал у этой страны уран и не вел никаких переговоров о потенциальных закупках.
В суде также была представлена вырезка из газеты со статьей Джо «Чего я не обнаружил в Африке», над заголовком которой имелся комментарий, написанный от руки самим вице-президентом. Чейни задавался вопросами: «Неужели поручать послам подобные задания — это обычная практика? Неужели мы вот так просто отправляем случайных людей в командировки? Уж не жена ли устроила ему турпоездку за казенный счет?» Учитывая многолетний опыт правительственной деятельности, которым так гордился Чейни, подобного рода вопросы с его стороны не могли не вызвать недоумение. Вице-президенту стоило бы знать, что ЦРУ довольно часто отправляет граждан США, не являющихся сотрудниками Управления, в командировки с целью получения конкретной информации. К тому же до вице-президентства Чейни возглавлял транснациональную компанию «Халлибертон», специалисты которой после поездок в страны, представляющие стратегический интерес для США, всегда передавали необходимые сведения сотрудникам ЦРУ. Заметки на полях статьи, сделанные Чейни, следовало интерпретировать не как вопросы, а как план грядущего заговора против Джо с целью подорвать веру в его честность. При этом сам вице-президент, разумеется, формально оставался ни к чему не причастным.
Суд над Либби продемонстрировал неограниченные возможности Белого дома в подтасовке фактов: в глазах чиновников правда ничего не стоила. Каждый день, знакомясь с новостями из зала суда, мы то радовались, то впадали в отчаяние. Свидетели обвинения давали показания более двух недель, после чего от защиты Либби, сетовавшего на «проблемы с памятью», не осталось камня на камне, и обвинители взяли небольшой тайм-аут. Теперь всех волновал вопрос: удастся ли адвокатам Либби представить своего подзащитного «козлом отпущения» и всю вину возложить на Белый дом?
В октябре 2005 года, незадолго до того, как против Либби были выдвинуты обвинения, его команду адвокатов пополнили три отличных специалиста с безупречной репутацией: Теодор Уэллс, Уильям Джеффресс и Джон Клайн. Последний, будучи экспертом по секретным документам, был, по-видимому, приглашен для того, чтобы продумать стратегию оказания давления на правительство под угрозой разглашения государственной тайны. Администрации предстояло выбрать, что важнее: наказание виновного в преступлении или конфиденциальность информации, обеспечивающей национальную безопасность. Защита настаивала на том, что вся секретная документация, с которой работал подсудимый, подлежит рассекречиванию. Гонорары адвокатов оплачивались из фонда судебной защиты Либби, учрежденного через неделю после того, как против него были выдвинуты обвинения. Эту организацию возглавил Мелвин Семблер, крупнейший торговец недвижимостью во Флориде и бывший глава финансового управления Республиканской партии. По странному совпадению при правительстве Буша Семблер был послом США в Италии, причем как раз тогда, когда в руки американских дипломатов в Риме впервые попали фальсифицированные документы об урановом концентрате, из-за которых Джо отправился в Нигер, а Либби оказался на скамье подсудимых.
Фонд защиты Либби поддержали многие известные люди: сенатор и актер Фред Томпсон (который сейчас баллотируется в президенты), бывший министр образования Уильям Беннетт (который нынче знаменит в первую очередь тем, что проиграл миллион долларов в Лас-Вегасе), а также профессор Принстонского университета Бернард Льюис, чьи идеи во многом вдохновили администрацию начать войну в Ираке «ради модернизации Ближнего Востока». Меньше остальных я ожидала увидеть в этом списке имя Роберта Джеймса Вулси, занимавшего пост директора ЦРУ с 1993 по 1995 год. Как он там оказался? Руководя Управлением, Вулси в свое время так и не смог построить отношения с президентом Биллом Клинтоном. Некоторое время даже ходила шутка, будто на самом деле за рулем маленького самолета, врезавшегося в Белый дом в 1994 году, был Вулси, который таким образом надеялся получить аудиенцию у Клинтона. Вулси активно участвовал в проекте неоконсерваторов «За новый американский век» и в 1998 году подписал обращение к президенту с призывом способствовать смене режима в Ираке для стабилизации ситуации на Ближнем Востоке и защиты Израиля. Вулси одним из первых публично обвинил иракцев в причастности к терактам 11 сентября 2001 года и всегда выступал за войну в этом регионе.
Однако, даже принимая во внимание политические взгляды бывшего директора ЦРУ, я не в состоянии была понять, как он мог поддерживать человека, обвиняемого в разглашении имени сотрудника того самого разведывательного ведомства, которым Вулси управлял десять лет назад. Непосредственно перед началом судебного процесса он заявил в интервью на канале Си-би-эс: «Я всегда сочувствую тому, кого безосновательно обвиняют в нарушении закона». Вулси имел в виду Закон о защите персональных данных сотрудников разведки 1982 года, в соответствии с которым разглашение имени агента разведки, работающего под прикрытием, является федеральным преступлением. «Я не вижу в действиях обвиняемого ничего противозаконного», — отметил Вулси. Возможно, причиной тому была его дружба с Либби или приверженность идеям неоконов. Так или иначе, до начала слушаний от богатых спонсоров республиканского движения в фонд поступило более трех миллионов долларов.
13 февраля защита вызвала в качестве свидетеля Джона Ханну, бывшего помощника Либби, нынче занимающего должность советника Чейни по национальной безопасности. Ханна давал показания около двух часов. За это время он рассказал присяжным о полномочиях Либби, связанных с войной в Ираке, ситуацией в Северной Корее, ядерной программой Ирана и угрозой применения оружия массового уничтожения боевиками-исламистами. Ханна также подтвердил доводы защиты, касающиеся проблем с памятью у Либби: «Скутер и впрямь вечно все забывает». Когда адвокат закончил задавать вопросы, на некоторое время всем показалось, что защита добилась своего, но уже через несколько минут Фицджеральд вновь склонил чашу весов в пользу обвинения. В «Нью-Йорк таймс» был опубликован фрагмент протокола перекрестного допроса.
Поскольку мистер Ханна сообщил суду, что у них с Либби была возможность немного поговорить лишь вечером, после окончания всех дел, Фицджеральд предположил, что Либби, скорее всего, посвящал это время лишь наиболее важным делам.
— И если в начале июля 2006 года он потратил около двух часов на обсуждение конкретной темы, видимо, она заслуживала внимания, не так ли? — спросил прокурор.
— Да, пожалуй, так, — ответил Ханна.
За рамками диалога остался тот неоспоримый факт [признаваемый самим обвиняемым], что во вторник 8 июля Либби провел почти два часа с госпожой Миллер, в то время работавшей журналисткой в «Нью-Йорк таймс». Миллер признала, что в ходе беседы мистер Либби подробно рассказал ей о госпоже Уилсон (курсив мой. — В.П.У.).
В сложившейся ситуации обвиняемому мог помочь разве что Перри Мейсон. В тот же день адвокат Уэллс заявил. что ни его клиент, ни вице-президент не будут давать показания. В результате выступления свидетелей защиты, занявшие всего пару дней, на этом завершились. По-видимому, адвокаты пришли к выводу, что подвергать Либби и Чейни жесточайшему перекрестному допросу, который непременно устроили бы им Фицджеральд и его помощники, — слишком большой риск. Такого решения никто не ожидал, и прокурор даже упрекнул защиту в непоследовательности и изворотливости. На самом деле очень многие (и мы в том числе) ждали показаний Чейни и надеялись, что Фицджеральду удастся вытянуть из него информацию об истинной роли вице-президента в этом деле.
Накануне окончания прений Виктория Тенсинг, сотрудник Министерства юстиции при Рейгане, написала довольно абсурдную статью под названием «Разбирательство по ошибке», которая была опубликована в «Вашингтон пост». В качестве одного из составителей Закона о защите персональных данных сотрудников разведки миссис Тенсинг то и дело выступала в различных телепередачах как главный эксперт по вопросам, связанным с утечкой информации. (Разумеется, в материале «Вашингтон пост» не говорилось о давних дружеских отношениях, связывавших Тенсинг и ее мужа и партнера по юридической фирме Джо Ди Генова с Робертом Новаком.) В статье, которая иллюстрировалась фотографиями Фицджеральда и Джо в профиль и анфас, как для уголовного дела, Виктория Тенсинг обвиняла Фицджеральда в том, что он «с момента своего назначения пренебрегал фактом отсутствия основания для проведения уголовного разбирательства». Автор также утверждала, что ЦРУ инициировало стандартную процедуру расследования лишь для того, чтобы оправдать себя и свалить вину на кого-нибудь еще. А Джо якобы «нарочно дезинформировал общественность о причинах своей поездки в Нигер, об обстоятельствах представления отчета по ее результатам в марте 2003 года и о работе жены в ЦРУ лишь для того, чтобы написать об этом книгу, по которой затем можно было бы снять фильм». В довершение всего Виктория Тенсинг заявляла: «Плейм не работала под прикрытием. Она служила в штаб-квартире ЦРУ и не участвовала ни в каких международных операциях в течение пяти лет до появления статьи Новака».
По-видимому, миссис Тенсинг не слишком внимательно следила за ходом дела, иначе она знала бы, что все ее аргументы давным-давно опровергнуты показаниями свидетелей и представленными в суде документами. Насчет отсутствия у меня прикрытия она тоже глубоко заблуждалась. Да и как Виктория вообще могла судить о моем статусе? Ведь она сама никогда не работала в ЦРУ. Все тирады этого горе-эксперта свидетельствовали лишь об одном: о том, насколько сложно наказать того, кто нарушил закон, разгласив имя секретного агента. Сам факт, что я работала в штаб-квартире ЦРУ ХХХХХХХХХХХХХХ до утечки, вовсе не означает, что я (как и все прочие оперативные сотрудники, которые числятся в штате штаб-квартиры) никогда не выезжала на задания за рубеж. В разведывательном ремесле есть свои хитрости: поддельные паспорта, парики, грим и много всего другого, без чего невозможны секретные операции. Известно, что генерал остается генералом, даже когда несет службу не на поле боя, а в Пентагоне. А значит, и оперативный сотрудник сохраняет свой статус вне зависимости от местонахождения.
20 февраля Фицджеральд и его помощник Питер Зайденберг в итоговом выступлении еще раз подробно и убедительно доказали, что Либби умышленно лгал большому жюри и агентам ФБР во время расследования дела об утечке. Прокурор также заявил, что не один Либби должен нести ответственность за совершенное преступление: «Тучи нависли над вице-президентом… Тучи нависли над Белым домом. И эту грозу спровоцировали не мы. Бури не миновать, потому что обвиняемый препятствовал совершению правосудия. Не следует притворяться, будто мы не видим этих туч». Фицджеральд предположил, что вице-президент был, как минимум, заранее осведомлен об утечке информации.
Речь Теодора Уэллса, адвоката Либби, сильно отличалась от спокойного и размеренного выступления прокурора. Защитника захлестывали эмоции, он метался туда-сюда по комнате и то срывался на крик, то переходил на шепот, демонстрируя актерское мастерство, достойное опытного проповедника-баптиста. Как написала блогер Джейн Хэмшер, «Уэллс напоминал бывалого торговца подержанными автомобилями, который всеми силами пытается впарить клиенту развалюху, но при этом сам явно не верит в то, что говорит». В конце речи адвокат воззвал к жалости присяжных: «Помните, что у моего подзащитного есть жена и двое детей. Он хороший человек. Весь этот месяц я старался защищать его. Сейчас я препоручаю его вам. Прошу, будьте милосердны». И тут, к всеобщему удивлению, Уэллс вдруг пустил слезу.
Настала очередь Фицджеральда. Он вскочил и, вопреки своей обычной выдержанной манере, закричал: «Ну и дурдом!» Как писали блогеры FDL, «он рвал и метал, он сыпал фактами и аргументами с такой скоростью, что стенографист едва успевал за ним записывать; он настолько досконально знал материалы дела, что на память воспроизводил многозначные номера документов, на которые ссылался в своей речи, — его напор обескураживал». Сразу после этого дело было передано присяжным, от которых теперь требовалось окончательное решение: виновен Либби или нет.
Несмотря на то что явное преимущество в этом процессе было на стороне прокурора, я по-прежнему не верила, что присяжные вынесут обвинительный вердикт. Мне вспоминалось дело О. Дж. Симпсона, которое рассматривалось в 1995 году: несмотря на все прямые и косвенные улики, однозначно доказывавшие, что подсудимый убил свою бывшую жену Николь Браун Симпсон, жюри по расовым соображениям разделилось во мнениях и оправдало бывшую звезду футбола. Я боялась думать о том, как мы с Джо будем жить дальше, если Либби все-таки оправдают по всем статьям. Нам казалось особенно важным, чтобы его обвинили в препятствовании осуществлению правосудия, потому что в этом случае стало бы ясно, почему изначально никто не был обвинен в нарушении Закона о защите персональных данных сотрудников разведки.
Всем известно, что, когда ждешь чего-нибудь, время тянется бесконечно. Через несколько дней, 26 февраля, прошел слух, что судебный процесс может быть вообще аннулирован из-за допущенного нарушения: несмотря на все предупреждения, кто-то из присяжных на выходных прочел или посмотрел по телевидению что-то о рассматриваемом деле. Однако судья решил не прекращать разбирательство после трех дней дискуссий, и присяжные — за вычетом одного человека — продолжили совещаться. Опасность миновала — мы вздохнули с облегчением и стали ждать дальше. Оставалось утешаться лишь тем, что в нынешних обстоятельствах мы все равно можем спать спокойнее, чем Либби и Чейни.
Наконец во вторник 6 марта, после полутора недель обсуждения, присяжные пришли к единому решению. Вердикт должны были огласить в двенадцать часов. Стоял морозный солнечный день. Джо договорился с кем-то встретиться за ланчем, поэтому я сидела дома одна. В назначенное время я включила телевизор. Сказать, что в тот момент я очень переживала, — значит ничего не сказать: меня буквально трясло, так что мне удалось размешать сахар в чашке кофе, только взявшись за ложку обеими руками. На каком-то кабельном канале корреспондент, стоя перед зданием суда, быстро перечислял статьи обвинения и вердикты, вынесенные по ним, — я вжалась в кресло и замерла: по первому пункту — за препятствование осуществлению правосудия — «виновен», по второму пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен», по третьему пункту — за сообщение ложных сведений — «не виновен», по четвертому пункту — за лжесвидетельство под присягой — «виновен» и по пятому пункту — за сообщение ложных сведений — «виновен». Я расплакалась от радости и тут же бросилась звонить Джо. Я думала, он тоже смотрел новости в каком-нибудь ресторане, но когда муж взял трубку и отрывисто спросил: «Ну как?» — я поняла, что он еще не в курсе событий. Я сообщила ему о решении суда, изо всех сил стараясь не терять самообладание. Джо ответил кратко: «Слава богу! Главное, что Либби обвинили в препятствовании правосудию». И повесил трубку. Я знала, что теперь остаток дня журналисты будут изводить его просьбами дать интервью. Мне же судьба подарила возможность побыть наедине с собой несколько минут, чтобы собраться с силами и осознать то, что случилось. Потом, разумеется, наш домашний телефон тоже начал звонить как сумасшедший. В газетах я прочла, что Либби воспринял приговор стоически, а его жена разрыдалась прямо в зале суда. В сложившейся печальной ситуации несколько утешал лишь тот факт, что наша судебная система, несмотря ни на что, на этот раз сработала надлежащим образом.
Либби и его адвокаты вышли из здания суда. Яркое зимнее солнце осветило их хмурые лица, по которым сразу все было ясно. Уэллс сообщил журналистам, что не согласен с вынесенным вердиктом и будет ходатайствовать о пересмотре дела, а если ходатайство отклонят, он подаст апелляцию. Один из присяжных, бывший репортер «Вашингтон пост» Дэнис Коллинз, тоже выступил с комментарием по поводу происшедшего. Он сказал, что решение по этому делу «далось коллегии заседателей нелегко», поскольку в случившееся с Либби вообще сложно поверить. «Я вовсе не имею в виду, что не считаю его виновным по перечисленным статьям, но, мне кажется, он просто оказался крайним…» — поделился своими соображениями Коллинз. Судя по всему, тактика адвокатов Либби, которые говорили о своем подзащитном как о «козле отпущения», все-таки возымела действие. Канал «Фокс ньюс» остался верен себе, пустив бегущую новостную строку: «С Либби снято обвинение в сообщении ложных сведений следователям ФБР», — это притом, что по остальным четырем пунктам решение суда было прямо противоположным. Впрочем, в нынешних обстоятельствах я лишь посмеялась над абсурдностью «новостей», транслируемых на этом канале. Более реалистичный отчет о событиях дал Х. Д. С. Гринуэй в газете «Бостон глоуб»:
Дело И. Льюиса Скутера Либби показало, на что оказался готов вице-президент Дик Чейни вместе с прочими чиновниками из администрации Буша, чтобы дискредитировать посла Джозефа Уилсона после того, как в 2003 году он выступил с заявлением, что правительство ошибалось по поводу намерений Саддама Хусейна закупать у Нигера материалы для производства ядерного оружия. Из показаний свидетелей стало ясно, что Джо подвергся настоящей травле.
Разглашая информацию о статусе миссис Уилсон как оперативного сотрудника ЦРУ, работающего под неофициальным прикрытием, виновные знали, что идут на преступление, однако это их не остановило. Сейчас сама идея представить события таким образом, будто мистер Уилсон ездил в Нигер по протекции жены отдыхать за казенный счет, а вовсе не изучать коммерческие интересы Саддама Хусейна в этой стране, кажется крайне нелепой. При всем уважении к этому африканскому государству можно смело утверждать, что мистер Уилсон, как, впрочем, и большинство нормальных людей, мог легко найти куда более безопасное и комфортное место для отдыха.
Вообще, потрясает масштаб заговора против посла: если представить себе все эти личные встречи политиков с журналистами-подпевалами, многочасовые телефонные разговоры, в ходе которых обсуждались секретные сведения, возникает ощущение массового безумия…
Действуя в составе самого бездарного за последнее время правительства, аппарат вице-президента опустился до разглашения конфиденциальной информации — и все ради поддержания мифа о ядерном оружии Саддама. Высокопоставленные чиновники сделали все возможное и даже невозможное, чтобы скрыть правду от американского народа и, возможно, даже от Белого дома. Судя по показаниям, Чейни убедил Буша в необходимости предать огласке секретные сведения, при этом президент так и не узнал, как именно его заместитель собирается использовать эту информацию.
Вина Уилсона состояла лишь в том, что он во всеуслышание заявил, что «король голый». Засим последовало наказание: карьера жены посла рухнула в одночасье…
Так закончился этот этап нашей жизни. Нам хотелось поскорее начать все заново. Пока судебный процесс подходил к концу, я укладывала вещи, готовясь к переезду в Санта-Фе, штат Нью-Мексико. Мы с Джо начали подумывать о смене места жительства еще в 2004 году (правда, тогда мы, помнится, мечтали о Новой Зеландии). За последние месяцы желание уехать прочь из Вашингтона и никогда не возвращаться достигло апогея. Этот город угнетал нас, и вне зависимости от исхода слушаний по делу Либби мы решили покинуть столицу. Нам казалось, что, если в самом ближайшем будущем мы не скроемся где-нибудь от постоянных стрессов, мне или Джо (а быть может, и нам обоим) не миновать сердечного приступа. Наши тревоги и заботы негативно сказывались на детях. Нам всем хотелось обрести покой, снова радоваться жизни и обсуждать какие-нибудь другие темы, кроме политики.
Мы мечтали поселиться в Калифорнии и во время деловых поездок даже присматривали себе там жилье. Нам особенно нравилась Санта-Барбара, где Джо учился в конце 60-х — начале 70-х годов и где у него жили друзья. Это действительно сказочный город цветущих лотосов, изумрудных гор и песчаных пляжей, на которые величаво набегает тихоокеанский прибой. Санта-Барбара примечательна тем, что, в отличие от большинства городов Калифорнии, она протянулась не с севера на юг, а с запада на восток: ее уникальное географическое положение и особый «средиземноморский» климат делают это место практически идеальным для жизни. И вся эта красота лишь в полутора часах езды к северу от Лос-Анджелеса. Но очарование Санта-Барбары и ее потрясающие природные условия привлекали, разумеется, не только нас — недвижимость там стоила дороже, чем где бы то ни было в США (средняя стоимость дома в 2005 году там составляла 2,5 миллиона долларов). Нам, бывшим госслужащим, ХХХХХХХХХХХХХХХХ и без особых шансов на получение кредитов, оставалось только мечтать о таких запредельных суммах.
Давным-давно, как будто в прошлой жизни, я часто ездила в Лос-Аламос, штат Нью-Мексико, а по дороге всегда останавливалась в предгорье, в Санта-Фе. Хотя в командировках времени на осмотр достопримечательностей практически не оставалось, я хорошо запомнила удивительный ландшафт тех мест, мягкий и сухой климат (в отличие от вечной вашингтонской сырости) и гостеприимство людей, среди которых было немало художников, писателей и музыкантов. Меня впечатлило разнообразие культурной жизни, а также многочисленные социальные и экологические проекты, реализуемые местным населением. В те времена, однако, я вовсе не думала перебираться туда. Мы с Джо тогда ждали, что ЦРУ вот-вот направит меня в зарубежную командировку в ХХХХХХХ.
В сентябре 2006 года мы впервые поехали в Санта-Фе вместе, чтобы собирать деньги для Фонда религиозной свободы в армии (эта организация была основана Мики Вайнштейном, выпускником авиационной академии и ярым защитником конституционных прав, для борьбы с религиозной пропагандой в военных учебных заведениях США). Во время пребывания в Санта-Фе мы встретились с агентом по недвижимости и попросили его показать нам несколько домов, выставленных на продажу. Разумеется, Джо хотел жить лишь в несравненной Санта-Барбаре. Но, немного побродив по тихим улочкам под синим небом у подножия величественных гор, муж, кажется, готов был пойти на уступки. К моменту нашего возвращения в Вашингтон я уже грезила переездом в Санта-Фе, и муж почти разделял мой восторг. Через несколько недель я снова отправилась в город своей мечты (на этот раз одна, поскольку у Джо оказалось полно дел в связи с предвыборной кампанией) и нашла там дом, в который влюбилась с первого взгляда. Я ни минуты не сомневалась, что семья одобрит мой выбор, и подписала контракт.
Оставалось только продать жилье в Вашингтоне. Не будучи ревностной католичкой, я, однако, купила статуэтку святого Иосифа и зарыла ее головой вниз в саду, под окнами: согласно примете, после этого должны быстро найтись покупатели на дом. Когда судебный процесс еще был в самом разгаре, нам наконец предложили вполне разумную сумму за наше жилье, и мы сразу подписали договор о его продаже. Потом мы согласовали дату переезда — новые хозяева хотели получить ключи 13 марта.
После вынесения вердикта по делу Либби я уже предвкушала подготовку к переезду в Санта-Фе. И тут мне позвонил демократ Генри Ваксман, конгрессмен от штата Калифорния, недавно возглавивший Комитет по надзору и правительственной реформе палаты представителей, и попросил выступить на заседании комитета на следующей неделе. Несмотря на то что у меня и без того дел было выше головы, я согласилась не раздумывая, ведь мне представилась редкая возможность под присягой рассказать напрямую членам Конгресса о том, что со мной произошло. Пока я паковала вещи, заклеивала скотчем коробки, приводила дом в порядок для новых хозяев и разбирала коммунальные счета и документы, все мои мысли были поглощены одним: что я скажу Конгрессу? Я пыталась предусмотреть возможные вопросы членов комитета и даже устроила своего рода репетицию накануне, пригласив специально для этого двоих близких друзей, поднаторевших в таких делах. Требовалась немалая осторожность, чтобы случайно не разгласить в Конгрессе какую-либо информацию, которую ЦРУ могло бы счесть конфиденциальной или секретной, — мне фактически предстояло пройти по минному полю. Когда стало известно, что директор ЦРУ Майкл Хайден на встрече с представителями обеих партий подтвердил тот факт, что до огласки я работала секретным агентом, я тут же внесла некоторые важные изменения в свое выступление. И хотя мне по-прежнему не разрешалось говорить, сколько лет я служила в ЦРУ, теперь я, по крайней мере, могла опровергнуть тех, кто утверждал, будто в последние годы я выполняла в Конторе функции «хорошенькой секретарши».
На утреннее заседание в Капитолий я позвала для моральной поддержки подругу Эллен, у которой ночевала накануне. Пока мы ждали начала заседания в вестибюле, нас окружили юристы, конгрессмены и прочие «доброжелатели» — каждый считал своим долгом дать мне какой-нибудь ценный совет. Несмотря на то что за последние несколько лет я привыкла к чрезмерному интересу публики к своей персоне, всеобщее внимание по-прежнему действовало на нервы. Я попыталась сосредоточиться на мысли о том, что, выступив на заседании комитета, я наконец смогу ответить под присягой на все важные вопросы и без обиняков рассказать о происшедшем. Пусть уже наконец станет ясно, кто на самом деле командировал Джо в Нигер. И пусть все раз и навсегда усвоят, что на момент утечки у меня действительно был статус оперативного сотрудника ЦРУ, работающего под неофициальным прикрытием.
После некоторого ожидания нас пригласили в зал. Едва я вошла туда, как меня ослепили вспышки фотокамер. Я знала, что на заседание приглашены журналисты, но и представить не могла, что их будет так много. Мне пришлось пробираться сквозь их толпу к длинному столу для свидетелей, стоявшему перед помостом, на котором сидели конгрессмены. Стараясь сохранять спокойствие, я оперлась на стол. К счастью для моих нервов, конгрессмен Ваксман поначалу решил ввести всех присутствующих в курс дела, и во время его речи я успела справиться с эмоциями. Когда он закончил говорить, я была готова принести присягу.
Доброе утро, уважаемый председатель и уважаемые члены комитета! Меня зовут Валери Уилсон. Для меня действительно большая честь быть приглашенной на заседание Комитета по надзору и правительственной реформе для дачи свидетельских показаний под присягой по делу о защите секретной информации. Я благодарна вам за предоставленную возможность выступить перед вами и восстановить истинное положение вещей.
Я честно и добросовестно служила своей стране, исполняя в ЦРУ обязанности оперативного сотрудника под неофициальным прикрытием. Я работала на благо безопасности США и американского народа до тех пор, пока 14 июля 2003 года мое имя и должность не были преданы огласке средствами массовой информации в результате утечки, организованной правительственными чиновниками. Сейчас я могу сказать вам даже больше. До иракской войны я работала в Отделе ЦРУ по борьбе с распространением оружия массового уничтожения и имела статус секретного агента ЦРУ. Я занималась поиском разведывательных сведений о программах разработки оружия массового уничтожения, якобы реализуемых в Ираке. Мы предоставляли соответствующие данные правительству.
Я не только контролировала проведение секретных операций нашего отделения в разных уголках мира из штаб-квартиры ЦРУ в Вашингтоне, но и не раз сама отправлялась в зарубежные командировки с целью получения важных разведданных. Я любила свою работу, потому что люблю свою страну. Я гордилась тем, что на меня возложена столь высокая ответственность — служить оперативным сотрудником ЦРУ, — и всегда честно выполняла свои обязанности. Хотя кое-кто пытался уверить общественность, будто о моей работе давно знали «завсегдатаи джорджтаунских вечеринок», это неправда. Лишь очень немногие имели представление о том, чем я занимаюсь.
Но моя работа в сфере защиты национальной безопасности и мой опыт вдруг оказались никому не нужны: после долгих лет добросовестной службы мое имя и статус были преданы огласке.
В ходе судебных слушаний по делу Скутера Либби, бывшего начальника аппарата вице-президента Чейни, меня больше всего потрясло то, с какой безответственностью и наглостью высокопоставленные правительственные чиновники из Белого дома и Госдепартамента распространяли сплетни и слухи обо мне. Все они знали, что я работаю в ЦРУ, и подписывали соглашения о конфиденциальности, обязуясь хранить государственные тайны. Защита сотрудников ЦРУ — их долг, ведь известно, насколько сложно обеспечить надежное прикрытие для секретных агентов и сколько средств налогоплательщиков приходится на это тратить. Последствия разоблачения сотрудника ЦРУ довольно серьезны, но я не имею права рассказывать о них здесь подробно. Впрочем, мне кажется, все присутствующие могут себе их представить: сбой в системе национальной безопасности ставит под угрозу сотрудников ЦРУ и подвергает опасности международные агентурные сети. На кону оказываются жизни многих оперативников и членов их семей, как и многих иностранных агентов, рискующих собой ради интересов американской разведки. Подобные ошибки могут стоить человеческих жизней. Все мои бывшие коллеги по ЦРУ — от оперативных сотрудников, работающих под прикрытием, до аналитиков и секретарей — осознают уязвимость системы разведки. После случившегося со мной никто из них не чувствует себя в безопасности. В ЦРУ мы готовимся противостоять внешним угрозам. Весь ужас моей ситуации в том, что мой статус раскрыли чиновники американского правительства. Более того, судя по показаниям в суде господина Либби, который исполнял обязанности начальника аппарата вице-президента Чейни и в результате разбирательства был признан виновным в препятствовании осуществлению правосудия и лжесвидетельстве под присягой, мое имя и статус получили огласку из-за сугубо политических интриг.
В ЦРУ ценность разведсведений зависит от их информативности и достоверности. При этом, поскольку речь идет о национальной безопасности, любая секретная информация требует очень осторожного обращения. В связи с этим мне, как профессиональному разведчику, больно наблюдать за постепенной политизацией разведки. Настоящие оперативники настолько преданы своему делу, что скорее подадут в отставку, чем согласятся исказить факты в угоду чьим бы то ни было политическим или идеологическим интересам. В настоящее время разведведомства проходят реорганизацию, меняясь далеко не в лучшую сторону. В результате при решении сложных проблем, которые сейчас стоят перед нашей страной, разведка становится все менее эффективной, поскольку она уже не свободна от политических интересов и, следовательно, не объективна. Разведслужбы должны быть вне политики и идеологии, иначе последствия их действий могут оказаться еще более плачевными и наше государство подвергнется еще более тяжким испытаниям. Президенту следует принимать решения лишь на основе объективных разведывательных данных.
Дело Либби и события, которые привели к войне в Ираке, доказывают насущную необходимость срочно восстановить высочайшие стандарты, в соответствии с которыми всегда работали наши профессиональные разведчики, причем эти стандарты касаются не только алгоритмов сбора и анализа информации, но и механизмов защиты оперативных сотрудников ЦРУ. В соответствии с Конституцией Конгресс несет ответственность за национальную безопасность, что предусматривает в том числе и всемерное содействие нашей разведке. Именно поэтому я искренне благодарна за предоставленную возможность выступить на заседании комитета и рассказать о назревших проблемах. Я надеюсь, что мое выступление хотя бы немного поможет вам в вашем важном деле. Спасибо! Я с удовольствием отвечу на любые вопросы.
В тот момент я была очень собранна и уверена в себе. Мне казалось, что я заранее продумала ответы на все возможные вопросы, даже самые каверзные и самые политизированные, какие только могли задать состоявшие в комитете республиканцы. У меня не хватило воображения предвидеть довольно глупый вопрос, который задал мне конгрессмен от штата Джорджия Линн Вестморланд. Начал он издалека и с юмором:
— Я, видите ли, немного волнуюсь, ведь мне никогда раньше не доводилось допрашивать шпионок.
Заметный акцент выдавал в нем южанина. Я тут же парировала:
— Господин конгрессмен, я, вообще-то, тоже волнуюсь, потому что мне прежде не доводилось давать показания под присягой в Конгрессе.
После этого господин Вестморланд породил следующую остроту:
— Я понимаю, что вы вне политики, и все же из чистого любопытства хотелось бы знать, к кому вы себя относите: к демократам или республиканцам?
Конгрессмен самодовольно ухмыльнулся.
Его вопрос застал меня врасплох, и я бросила взгляд на Ваксмана, ища поддержки. Быть может, у Вестморлэнда не было права спрашивать меня о партийных предпочтениях, как нельзя интересоваться чьим-либо вероисповеданием? Но Ваксман даже не взглянул на меня. Мне до сих пор жаль, что правильный ответ тогда не пришел мне в голову. Сейчас я твердо знаю, что должна была ответить: «Господин конгрессмен, с гордостью могу сказать, что я отношу себя к убежденным американцам». Увы, я не нашла подходящих слов. Потом мне задали еще несколько вопросов, после чего заседание завершилось — оно длилось целых два с половиной часа. От напряжения у меня разболелась голова, но в целом я осталась довольна своим выступлением: мне наконец-то удалось открыто рассказать общественности о том, что со мной случилось.
Потом я позвонила Джо в Юту спросить, что он думает о моей речи в Конгрессе. Муж сказал, что гордится мной и что ему все понравилось. Я спросила, видели ли наши малыши маму по телевизору. Джо ответил, что они полюбовались мной на экране минут пять, а потом умчались играть во двор. Меня это не расстроило: вот вырастут и лет этак через десять посмотрят запись моего выступления на DVD, если, конечно, захотят. Пока что больше всего мне хотелось добраться до дома Эллен, снять туфли и немного отдохнуть. Пришло время прощаться со столицей, и я была готова к расставанию.
Когда самолет стал заходить на посадку, я любовалась из окна красноватой горой Сандия, что возвышается над Альбукерком, и едва сдерживала слезы. Мне хотелось поскорее обнять Джо, его старшего сына Джо и наших любимых близнецов, Тревора и Саманту. Все они встречали меня в аэропорту, откуда мы собирались поехать в наш новый дом в Санта-Фе. Мы обнялись, и на душе сразу стало спокойно и легко. За последние годы на нашу долю выпало немало испытаний, и мы старались преодолевать их с юмором и стойкостью. Мы говорили правду и поступали по совести. За окном машины проплывали непривычные пейзажи, к северу от Альбукерка нам попалось несколько индейских резерваций. Я рассказывала детям про древние потухшие вулканы и показывала их кратеры, видневшиеся у горизонта. А малышам так хотелось поскорее увидеть наш новый дом, что они ерзали от нетерпения. Наконец мы прибыли в Санта-Фе, выбрались из машины и услышали тишину, нарушаемую лишь легким шумом ветра. Мы были дома.
