Всю первую половину 2003 года членов Конгресса занимал вопрос, каким образом заявление о Нигере попало в ежегодный доклад президента. Джо беседовал с сенаторами и сотрудниками Комитета по разведке Сената США (КР), с бывшими коллегами по Госдепартаменту и бывшими высшими должностными лицами, близкими к Белому дому, и объяснял, что администрации необходимо «признать ошибку» и откреститься от заявления об урановой сделке. Бесстрашные журналисты, такие как Николас Кристоф и Уолтер Пинкус, упрямо копали эту тему, однако администрация чинила им всевозможные препоны, и потому очень мало что попадало в печать. Джо терзался сомнениями, не зная, что лучше предпринять. Том Фоли, бывший спикер палаты представителей, один из тех, к чьим советам Джо всегда прислушивался, призывал его набраться терпения. Фоли процитировал изречение бывшего президента Линдона Джонсона: «…затаиться с ружьем наготове, рано или поздно все твои враги обязательно пройдут мимо». Но пока складывалось впечатление, что все недоумения Джо и его товарищей так и останутся неразрешенными, а сама тема постепенно исчезнет и канет в небытие.

В марте 2003 года генеральный директор Международного агентства по атомной энергетике (МАГАТЭ) Мохаммед эль-Барадеи сообщил Совету Безопасности ООН, что заявление по Нигеру основывалось на сфабрикованных документах. В начале мая на совещании сенаторов-демократов Джо принял участие в круглом столе с ведущим Николасом Кристофом, постоянным обозревателем газеты «Нью-Йорк таймс», и, воспользовавшись случаем, изложил сенаторам всю историю своей африканской поездки. Когда дискуссия закончилась, Кристоф спросил у Джо, не будет ли он против, если Кристоф напишет об этом статью. Джо дал согласие, при условии что журналист не будет упоминать его имени, а просто сошлется на некоего «посла в отставке». Джо вовсе не стремился скрыться от правительства, просто не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Как потом выяснилось, Джо сильно недооценил способность чиновников из администрации и их многочисленных приспешников легко менять курс — им ничего не стоило переключиться со лжи по адресу президента на ложь про нас с Джо.

А потом, в самом начале июня, Джо позвонил какой-то журналист и предупредил, что, возможно, в ближайшее время в новом обзоре материалов по теме имя Джо появится в печати. Это в корне меняло дело — до тех пор журналисты, ссылаясь на Джо, уклончиво называли его «бывшим послом США». Вскоре после этого знаменательного события, 8 июня, Кондолиза Райс, тогда занимавшая пост советника по национальной безопасности, выступила в телепередаче «Встреча с прессой». На вопрос о том, знал ли Белый дом о сомнительной достоверности «нигерского досье», она дала категоричный ответ: «Может быть, в недрах ЦРУ кто-то что-то и знал, но в моих кругах — никто». Это была откровенная неправда. И для Джо это стало последней каплей: он не мог стерпеть, что его правительство ему лжет.

В конце июня мы решили устроить семейный отдых на острове Хилтон-Хед-Айленд — с моими родителями, братом и его женой. Всей компанией мы отправились из Вашингтона в Южную Каролину; Джо с моим братом Бобом мчались в авангарде на открытом спортивном автомобиле. Все двенадцать часов поездки Боб выслушивал излияния Джо об обмане и подтасовках на высших правительственных уровнях. Воспользовавшись тем, что у него есть внимательный и понимающий собеседник, Джо вслух перебирал все возможные для себя способы действия, однако так и не решил, что же ему предпринять и стоит ли вообще что-то предпринимать в создавшейся ситуации. Спустя несколько дней, когда Джо сидел на пляже и, безуспешно пытаясь отвлечься, снова и снова возвращался к своим мыслям, у него зазвонил мобильник, который Джо брал с собой везде и всегда. Выяснилось, что английская газета «Индепендент» напечатала статью, озаглавленную «Отставной американский дипломат обвиняет британских министров во лжи». Заголовок звучал эффектно, хотя к содержанию статьи ни малейшего отношения не имел. Однако стало понятно, что события набирают оборот и вот-вот выйдут из-под контроля, и Джо решил: правильнее всего будет самому написать статью, изложив все известные ему факты.

Как только мы после отдыха вернулись домой, Джо засел за работу и быстро написал статью, которую давно уже обдумывал. 6 июля эта статья в полторы тысячи слов появилась в газете «Нью-Йорк таймс» под заголовком «Чего я не обнаружил в Африке», и в ней опровергалось заявление администрации о том, что Ирак пытался приобрести в Нигере уран. Прежде чем отослать статью в редакцию, Джо показал ее мне, и я сочла, что статья правдивая и опубликовать ее — правильный поступок. Перед поездкой Джо в Нигер ЦРУ не брало с него подписку о неразглашении, и Джо полагал, что скорее окажет услугу обществу, если обнародует все известные ему факты, чем если будет и дальше отмалчиваться. Нам с Джо и в голову не пришло, что мое агентурное прикрытие, моя служба в ЦРУ могут быть скомпрометированы его статьей в газете. За все годы работы в ЦРУ угрозы для моего прикрытия ХХХХХХХХХХХХХ ни разу не возникало, а у Джо вне всякой связи с моей карьерой имелись свои веские причины для этой публикации. Не успела статья появиться в Интернете на сайте «Таймс» в субботу вечером, как с Джо связался продюсер популярной телепередачи «Встреча с прессой» и пригласил на следующий же день обсудить статью в эфире. Хлопоча вокруг Джо, то приглаживая его волосы, то поправляя галстук — все-таки по телевизору его будут показывать, — я чувствовала, что нервничаю едва ли не больше, чем он сам. Джо-то вел себя так, будто участвует в телепередачах каждый божий день. Джо предоставили пятнадцать минут эфира, и он отвечал на вопросы ведущей (Андреа Митчелл, заменявшей Тима Рассерта) невозмутимо и четко. С моей точки зрения, он был безупречен, и я восхищалась самообладанием Джо в такой напряженной ситуации. На следующий день мы чувствовали себя триумфаторами (увы, недолго): по словам весьма авторитетного корреспондента «Вашингтон пост», официальный представитель Белого дома в разговоре с ним признал, что пресловутые «шестнадцать слов не следовало включать в президентский доклад». Джо понял, что добился своего: его голос услышан. Он отказался от всех предложений дать интервью и отправился играть в гольф — а в гольф-клубе пользоваться мобильными телефонами запрещено.

С публикации статьи Джо прошло два дня, и стало ясно, что мы разворошили осиное гнездо. Один из деловых знакомых Джо столкнулся в центре Вашингтона с журналистом Робертом Новаком и, узнав его по многочисленным телевыступлениям, предложил побеседовать на ходу, благо оба шли в одну сторону. Знакомый Джо заговорил о скандале с ураном — СМИ раструбили об этой истории повсюду — и наконец спросил у Новака, какого тот мнения о Джо, умолчав о том, что знаком с моим мужем. И тут Новак уставился на него — совершенно незнакомого человека! — и выдал: «Уилсон редкостный гад. Его подослало ЦРУ — у него же там жена служит, Валери». Они с Новаком прошли вместе еще квартал-другой и распрощались. Знакомый отправился прямиком к Джо на работу и пересказал ему весь этот странный разговор. Джо немедленно позвонил главе Си-эн-эн Изону Джордану, одному из работодателей Новака, с жалобой на поведение его сотрудника. Через несколько дней Джо и Новаку удалось созвониться, и последний извинился за брань, однако тут же нагло потребовал подтвердить то, что ему и так якобы известно от источника, связанного с Управлением, а именно — что я работаю в ЦРУ. Джо отрезал, что не обсуждает свою жену с посторонними, а сам позвонил мне с неутешительными новостями. Мне стало не по себе: шутка ли, представитель прессы знает мое имя и знает истинное место моей работы. Я срочно сообщила об этом своему начальству, и меня заверили, что «примут меры».

В следующий уик-энд я повезла детей в Чикаго — навестить их крестную и мою давнюю подругу Дженет. Мы с ней водили детей на шоу с дельфинами в аквариуме Шедда, катали на колесе обозрения на пирсе, а после на лодке по сверкающей водной глади озера Мичиган — и все это время я урывками названивала мужу, а он мне, и мы отчаянно пытались решить, как быть дальше. Меня терзали самые скверные предчувствия, и я частично поделилась ими с мамой — они с отцом тоже приехали в Чикаго. Чего ждать от Новака? Кому еще он разболтает мое имя? И вообще, откуда он узнал, кто я и как меня зовут? Как руководство Управления отнесется к тому, что некоему журналисту известно, где я работаю? Как это повлияет на мою карьеру? Пока мы с мамой купали одного из близняшек в гостиничной ванне, она терпеливо слушала мои сетования. А потом жизнерадостно, оптимистично и невинно, как это умеют только матери, воскликнула: «Будет тебе, что такого может случиться? Джо честно рассказал о том, что ему известно, только и всего». Так-то оно так, но мне было неспокойно.

По иронии судьбы в тот уик-энд Белый дом решил, что всю вину за злосчастные «шестнадцать слов» в докладе президента должно взять на себя ЦРУ. По сообщению «Вашингтон пост» от 12 июля, президент «объяснил свое заявление тем, что его доклад, представленный 28 января, был предварительно согласован со спецслужбами». Вскоре после этого Тенет признал, что упомянутая информация «не соответствовала уровню достоверности, который позволял бы включить ее в президентскую речь, и ЦРУ следовало проследить за тем, чтобы она была изъята». Сенатор Пат Робертс, тогдашний председатель Комитета по разведке Сената США, не стал ходить вокруг да около, а сразу назвал виноватого. «В сложившихся обстоятельствах я серьезно обеспокоен тем, какую вопиющую небрежность допустило ЦРУ в этом деле», — официально заявил он, добавив, что Тенет, как главный советник президента Буша по разведке, обязан был лично сообщить президенту о своих сомнениях и не перекладывать эту работу на подчиненных. «Однако больше всего меня беспокоит то, что, судя по всему, ЦРУ в попытке дискредитировать президента инициировало кампанию по утечке информации в прессе», — сказал Робертс. Итак, в политическом закулисье началось бурление, и в понедельник мрачные предчувствия, которые мучили меня в Чикаго, полностью сбылись.

Утром 14 июля, когда за окнами едва забрезжил рассвет, Джо вошел в спальню, швырнул на постель газету и сдавленно сказал: «Ну вот, этот сукин сын сделал свое дело». Поставив на столик дымящуюся чашку кофе, он вышел. Что такое? Я с трудом заставила себя проснуться, села, зажгла лампу и открыла «Вашинтон пост» на первом развороте; еще не зная, что меня подстерегает, я чувствовала — ничего хорошего. И верно: Роберт Новак писал в своей колонке: «Сам Уилсон в ЦРУ не работал, но его жена Валери Плейм — оперативный сотрудник Отдела по борьбе с распространением оружия массового уничтожения». Вот так прямо, черным по белому. Я смотрела на буквы и никак не могла осознать прочитанное. Дыхание перехватило, точно меня ударили в солнечное сплетение. Хотя мы с Джо уже несколько дней знали, что Новаку известно мое имя и место работы, но даже помыслить не могли, что у него хватит пороху это обнародовать, а Управление ему не помешает. Невероятно!

Уронив газету на пол, я попыталась сосредоточиться, но мысли разбегались. Нужно было столько всего обдумать, от меня зависела участь многих людей. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ А как же все те, с кем я общалась за границей при совершенно невинных обстоятельствах? И на них тоже может упасть тень подозрения, если властям в их странах станет известно о наших встречах. Я попыталась оценить степень риска и стала мучительно вспоминать, печатается ли колонка Новака за пределами США, как будто в этом и состояла главная опасность. Но все прочие соображения вытеснила лихорадочная тревога за судьбу моей семьи. Кругом такое количество людей с расстроенной психикой, сдвинутых на ненависти к ЦРУ и ко всем, кто с этим заведением связан. Мне решительно не хотелось, чтобы меня у дома подкарауливали незнакомцы, не говоря о вариантах похуже. Более того, теперь и в распоряжении «Аль-Каиды» были точные сведения о сотруднике ЦРУ, которого следует внести в список подлежащих уничтожению.

Я подумала о своих трехлетних близнецах, и во мне всколыхнулся материнский инстинт. Набросив халат, я кинулась к детским кроваткам. Оба малыша мирно спали, прижимая к себе любимую плюшевую игрушку. Как в тумане, я спустилась в кухню, обреченно прикидывая, что теперь будет с моей ХХХХХХХ карьерой действующего под прикрытием оперативного агента ЦРУ. Снова нахлынули вопросы, над которыми я ломала голову в Чикаго: откуда Новак раздобыл мое имя, почему решил, что из рассекречивания моего инкогнито получится сенсация? Поездка Джо в Нигер явно не была ничего не значащим пустяком. И почему Новак использовал мою девичью фамилию, Плейм, если с 1998 года, выйдя замуж, я пользуюсь фамилией мужа? В глазах у меня мутилось.

Одевшись, я накормила близнецов завтраком, уговорила их не ссориться, открыла дверь прибывшей няне и выдала ей инструкции на день, затем, перерыв весь дом, отыскала ключи от машины и к восьми утра уже шагнула за порог — все это на автопилоте. Кажется, в то утро мы с Джо почти не разговаривали. Да и что было обсуждать? Помню, что позвонила исполняющему обязанности начальника ОБР, который уже был на работе, и мы кратко переговорили; в данный момент ни он, ни я практически ничего не могли предпринять. Как назло, именно в то утро у меня должен был начаться недельный курс по совершенствованию навыков «управления и руководства». В последние два года я была настолько загружена работой, что не проходила никаких тренингов. Надо сказать, Управление рассматривает продолжение образования как необходимое условие продвижения по службе, поэтому я записалась на курс, выкроив для него неделю, не предвещавшую, как всем нам тогда казалось, особых перегрузок и нервотрепки на работе. И вот, застряв в обычном для Вашингтона транспортном заторе по дороге на курсы ЦРУ, которые проходят в вирджинском пригороде, я вдруг ощутила, как во мне вскипает новая эмоция — гнев. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ. Я служила своей стране верой и правдой ХХХХХХХ. Я всегда играла по правилам. Я старалась действовать профессионально, в полную меру своей компетентности. И что теперь — все в один миг будет выброшено на свалку? А если да, то почему? И как мне быть с моими друзьями и близкими, которые понятия не имели, что я работаю в ЦРУ? А вдруг они возненавидят меня за то, что я им лгала ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ?

Я сидела на занятиях в компании примерно сорока сотрудников, собранных со всего Управления, и слушала, как инструктор распространяется насчет ключевых ценностей и миссии ЦРУ, о том, как Управление печется об укреплении своего кадрового состава, — слушала и старалась напустить на лицо заинтересованное выражение, но мысли мои витали где-то далеко. Я прокручивала в голове последние несколько месяцев, чтобы понять, как и когда оказалась в зоне внимания общественности. А пока я сидела на занятиях, погруженная в свои невеселые мысли, Джо, пытаясь осмыслить случившееся, курил сигару на задней террасе нашего дома, где его и заметил сосед. Он помахал Джо газетой и крикнул: «Эй, что это за история с вашей женой?» Джо редко терял дар речи, но тут он просто не знал, что ответить.

Между тем наступил обеденный перерыв; большинство из нас оставалось в классе: мы перекусывали прямо за партами. Какая-то женщина настойчиво поманила меня к себе. Надо сказать, что на курсах мы знали друг друга только по имени и первой букве фамилии. Но дама вычислила, кто я такая. «Вы знаете, что Новак упомянул вас в сегодняшней статье и обнародовал, что вы работаете в ЦРУ?» — заговорщицким шепотом прошелестела она над бумажным пакетом с ланчем, вытаращив глаза. «Спасибо, что сообщили, но я уже в курсе», — отозвалась я. На следующий день, 15 июля, мне пришло сообщение о том, что со мной пытается связаться исполнительный директор Управления Баззи Кронгард, в прошлом состоятельный инвестиционный банкир, который в 2001 году стал в иерархии Управления третьим лицом и отвечал за всю оперативную работу. Я сама позвонила Кронгарду, и он посоветовал мне не волноваться из-за статьи Новака. «Сенсации хватит на неделю, потом шумиха утихнет», — заверил он. Весь разговор занял не больше двух минут, я поблагодарила Кронгарда и положила трубку, подумав: «Мне бы его уверенность!» Судя по всему, в тот момент в Управлении не считали происходящее противозаконным и не собирались принимать какие-либо меры. Предполагалось, по-видимому, что я буду жить дальше как ни в чем не бывало, будто ничего и не произошло. Лишь несколько месяцев спустя Джо признался, что это он попросил одного знакомого, чтобы Баззи Кронгард позвонил мне и как-то поддержал и успокоил.

Через день-другой я столкнулась еще с одной нашей соседкой — милой общительной женщиной; она всегда относилась к нам с симпатией и летом, в жару, неизменно звала наших детей поплавать у нее в бассейне. Стоя на тротуаре с лейкой в руке, Вики рассказала мне, как, прочтя статью Новака, она громко воскликнула: «Не может быть!» — и помчалась с газетой к мужу; у нее просто в голове не укладывалось, что их соседка, мама трехлетних близняшек, — шпионка! Держалась она со мной тактично и не пыталась выведывать у меня, чем, собственно, я занимаюсь в ЦРУ, но меня все равно обуял смертельный ужас. Кажется, мне удалось выдавить из себя жалкую улыбку и раза два понимающе кивнуть, но я постаралась поскорее закруглить разговор и опрометью кинулась в дом.

Между тем до СМИ постепенно стало доходить, какие последствия может иметь обнародование моего имени. Дэвид Корн, шеф вашингтонского бюро журнала «Нейшн», первым из журналистов указал, что если я и правда та, кем представил меня Новак, то подобная публикация не просто грязный политический трюк, а уголовно наказуемое деяние. В своем редакторском блоге на сайте «Нейшн» 16 июля 2003 года он написал: «Этот случай не только вероятное нарушение интересов национальной безопасности, но и потенциальное нарушение действующего законодательства. Согласно Закону о защите персональных данных сотрудников разведки 1982 года, лицо, получившее доступ к закрытой информации и намеренно разгласившее персональные данные агента, работающего под прикрытием, совершает преступление. Наказание за подобное преступление — штраф в 50 тысяч долларов и/или лишение свободы сроком до десяти лет. Журналисты защищены от преследования по закону, если их действия — раскрытие имен агентов разведки — не преследуют цели нанести урон деятельности разведслужбы США. Так что Новак может спать спокойно». Ни Корн, ни другие представители прессы не считали, что по делу об утечке информации будет назначено расследование. Управление пока не сделало официального заявления, и Корн завершил запись в своем блоге следующими словами: «…иногда скандалы в столице вспыхивают и тут же затухают, иногда разгораются и полыхают огнем. Сойдет ли с рук нынешней администрации подозрение в том, что по их вине национальной безопасности был, вероятно, нанесен ущерб? Если Буш добьется своего, то сойдет».

Однако, несмотря на летнюю апатию и общее затишье в новостях, статьи и отклики на выступление Джо и мое разоблачение продолжали медленно, но верно поступать. 18 июля приятель Джо прислал ему в электронном письме первую по-настоящему пакостную статью из «Уолл-стрит джорнал», написанную Каспаром Вайнбергером, бывшим министром обороны рейгановского кабинета. Статья называлась «Анатомия одной кампании», и Вайнбергер писал следующее: «В бессильной ярости оттого, что не могут принизить, обфыркать или попросту фальсифицировать победу наших войск в Ираке, оппоненты президента теперь опустились до того, что подсовывают бездоказательные обрывочные сведения, лишь бы убедить общественность, будто нам не следовало свергать бесчеловечный режим Саддама Хусейна». Далее Вайнбергер пренебрежительно называл Джо «одним из мелких бывших послов» и «своекорыстным типом», однако полностью обошел вниманием главный пункт заявления Джо, а именно: за грубую «урановую» ошибку в докладе Конгрессу президенту следовало благодарить свою президентскую рать. Просто блеск, подумала я. Вайнбергеру уже предъявлялось обвинение в связи со скандалом «Иран-контрас», и выйти сухим из воды ему удалось только благодаря помилованию президента.

Вечером 21 июля я, вернувшись домой с работы, зашла в гостиную поздороваться с Джо, который, едва завидев меня, тут же поспешно завершил разговор по мобильнику. Такого выражения лица я у мужа не видела никогда. Джо объяснил: он беседовал с журналистом — ведущим программы «Жесткий разговор» Крисом Мэтьюсом, который сообщил, что только что говорил с советником президента Карлом Роувом. По словам Мэтьюса, Роув сказал ему: «Жена Уилсона теперь доступная мишень». Дело принимало все более странный оборот. Позже тем же вечером на сайте лонг-айлендской газеты «Ньюсдей» появилась статья вашингтонских корреспондентов Тимоти Фелпса и Кнута Ройса. «Официальные представители разведуправления в понедельник подтвердили „Ньюсдей“, что Валери Плейм, супруга отставного посла Джозефа Уилсона, работает в Управлении, в Отделе по борьбе с распространением оружия массового уничтожения, и является сотрудником под агентурным прикрытием, — по крайней мере, она была таковым до прошлой недели, когда ее имя предал огласке обозреватель Новак». Независимо от обстоятельств для Управления было совершенно нетипично не только официально подтвердить статус секретного агента, но и не предупредить об этом, а со мной никто из Конторы не связывался. Могли хотя бы по-товарищески меня поддержать.

Когда прошла неделя, отведенная на учебный курс, и я вернулась в Лэнгли, большинство сослуживцев комментировали случившееся весьма сдержанно. Кто-то подходил, говорил слова поддержки, другие безмолвствовали. В основном меня знали как Валери Уилсон, а не как Валери Плейм, и, возможно, не все провели знак равенства между мной и героиней статьи Новака. Забегая вперед, скажу, что даже в 2005 году, когда я уже перешла в другое подразделение Отдела по борьбе с распространением ОМУ, один из психологов Управления, женщина, с которой я бок о бок работала над несколькими делами ХХХХХХХХХ, заглянула ко мне в кабинет и, растерянно улыбаясь, поведала, что недавно вернулась из командировки в одну из стран Персидского залива. Там, занимаясь в спортзале при отеле, она увидела на телеэкране мое лицо и подпись: «Валери Плейм». По словам сослуживицы, от внезапного потрясения она свалилась с тренажера и запуталась в проводе от своего айпода. Несмотря на то что мы давно и тесно сотрудничали, она, по ее признанию, никогда не связывала меня и «ту самую, рассекреченную Валери Плейм».

В середине августа 2003 года меня внезапно вызвали в офис шефа Отдела по борьбе с распространением ОМУ и объявили, что мне предстоит сопровождать его на совещание с Джимом Пэвиттом, главой Оперативного директората ЦРУ, чтобы обсудить положение, возникшее в связи с обнародованием моего имени. Я ждала, когда Марк освободится, чтобы с ним вместе подняться на седьмой этаж, и тут меня попросили пройти в соседний кабинет, где работал заместитель начальника нашего отдела, который во времена поездки Джо в Нигер исполнял обязанности начальника. Скотт, добряк и трудяга, спросил меня, как я поживаю, и заявил, что, по его мнению, ситуация крайне несправедливая. «Яснее ясного, ни в каком кумовстве вы не виноваты, — сказал он и, глядя мне прямо в глаза, добавил: — В сущности, если бы мы попросили вас передать Джо приглашение посетить штаб-квартиру и обсудить возможные перспективы, связанные со слухами по поводу желтого кека, а вы бы по какой-то причине отказались, то вы бы манкировали своими служебными обязанностями». Он вполне определенно дал мне понять, что, с его точки зрения, я поступила совершенно правильно.

Я все еще переваривала слова Скотта, когда за мной зашел Марк и повел в кабинет к Пэвитту. Начальник Оперативного директората Пэвитт встретил нас тепло; у них с Марком были налаженные рабочие отношения, да и меня он знал по разным секретным программам, над которыми я работала. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Пэвитт предложил нам устроиться за небольшим круглым столом для совещаний; кабинет у него был просторный, за окнами по-летнему зеленели деревья. Джим, по обыкновению, говорил отрывисто и быстро. Он вкратце подытожил события последнего времени и спросил, дозвонился ли до меня Баззи. Под конец он поинтересовался, знакома ли я или Джо с Карлом Роувом. «Не то чтобы знакома, — ответила я, — но он с семьей ходит в ту же церковь, что и мы, на северо-западе Вашингтона». — «Вот как?» Джим откинулся на стуле, и брови у него поползли вверх. Я поспешила уточнить, что хотя я знаю, кто такой Роув, но сомневаюсь, чтобы и он знал меня в лицо. В любом случае я пообещала Джиму, что в следующий раз, когда буду стоять в очереди к причастию, я передам Роуву блюдо с облатками и шепну: «Меня зовут Доступная Мишень, а вас?» В завершение десятиминутного совещания Джим задал мне стандартный вопрос: «У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания?» ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Я сказала: «Не ожидала, что Управление публично подтвердит мой статус агента под прикрытием». Джим, похоже, был немало изумлен: «А разве мы подтвердили? Я разберусь». И это была последняя в моей карьере встреча с высоким начальством ЦРУ.

Во второй половине августа началась кампания по дискредитации Джо. В ход было пущено все: от обвинений в кумовстве по моему адресу до суровой критики Джо за его якобы неубедительные и бездоказательные заявления. Джо нервничал, все его мысли были заняты одним: он жаждал «хоть что-то предпринять». Но что в таком случае можно «предпринять»? Мне казалось, нам остается только ждать, пока снова не грянет гром, хотя я даже не представляла себе, когда и как он грянет. Напряжение между нами росло, и в одно душное и влажное воскресное утро, когда мы собирались на ланч к бывшему конгрессмену Тому Фоли в его доме на Капитолийском холме, оно достигло критической точки. Джо был знаком с Фоли и его женой Хизер еще с середины 1980-х годов, когда состоял в штате у Фоли в должности товарища конгрессмена. Расстроенная, взвинченная, я наорала на Джо, чтобы он оставил свою затею с «упреждающими ударами» — утечка информации все равно уже произошла, — и заявила, что не пойду на ланч. Вот так. Джо, тоже на повышенных тонах, ответил: «Нет, пойдешь! И более того, мы изложим Тому каждый свою точку зрения и послушаем, что он посоветует». Идея показалась мне разумной, поэтому я без дальнейших возражений оделась и села в машину.

Ланч прошел замечательно — собралась разношерстная компания знакомых Тома и Хизер, которых супруги заводили в самых разных сферах жизни и точках земного шара. Потом мы устроились на белых диванах в гостиной, увешанной и уставленной произведениями искусства. Когда большинство гостей разъехалось, а Том, великолепный рассказчик, закончил очередную историю, я перевела разговор на наши с Джо разногласия и попросила его рассудить нас. Том внимательно выслушал каждого из нас. Я стояла на своем: надо сидеть тихо и ждать, что случится, — по официальной линии или нет, не важно. А предпринимать какие-то действия пока рановато. Джо, в свою очередь, полагал, что нужно каким-то образом подстегнуть события, всколыхнуть болото. Выслушав нас, Том откинулся на спинку дивана, забросив руки за голову и вытянув длинные ноги. «Что ж, Валери права, Джо. Сейчас не время лезть на рожон». Я недолго купалась в лучах своей победной славы и сникла, как только подумала, что нам не дано знать, какое новое испытание ждет нас впереди. Итак, мы решили ничего не предпринимать и никак не высказываться. Но так или иначе, Джо поступил по-своему. В конце августа, получив от конгрессмена Джея Инсли приглашение принять участие в городском собрании в Сиэтле, Джо на какой-то вопрос из публики возьми и брякни: «А как было бы славно, если бы Карла Роува вывели из Белого дома за шкирку, да еще и в наручниках!» Зал весело заулюлюкал, представив себе это дивное зрелище, но меня прямо-таки в трубочку скрутило от услышанного. Джо определенно перегнул палку. Ох уж эти мужья! Ну что ты будешь делать? Ясно ведь, что недоброжелатели следят за каждым нашим шагом и берут на заметку каждое слово, чтобы после использовать против нас.

Тем временем сплоченный кружок моих близких подруг по колледжу бороздил просторы Интернета, наперебой выясняя друг у друга, что же стряслось с их Валери. Как я позже выяснила, большинство настроили «Гугл» на автоматический поиск, и теперь стоило в прессе мелькнуть моей фамилии, как заинтересованные лица тут же получали об этом электронное уведомление. Что касается личного общения, каждая из них на протяжении всей этой истории неизменно поддерживала меня. Ни одна из моих старинных приятельниц не упрекнула меня за то, что я скрывала от них истинное место своей работы ХХХХХХХХХХ, все они выражали солидарность со мной и возмущались происшедшим. Они прекрасно понимали, что я не могла открыть им всей правды о своей работе, и только теперь до них дошло, чем были вызваны мои постоянные разъезды ХХХХХХХХХ. Я испытала колоссальное облегчение. Как мне повезло с подругами! Какое счастье, что они проявили такое понимание и наша дружба не пострадает! После этой истории мне неоднократно задавали один и тот же вопрос: «Неужели даже самые близкие друзья ничего не подозревали?» Но честно сказать, мы с девочками болтали в основном о своих бойфрендах, мужьях, отпускных путешествиях, а позже — о детях, каких-то общих увлечениях и нарядах. На первый взгляд темы пустячные, поверхностные, но они укрепляют дружбу. Никому из нас не хотелось вдаваться в подробности своей профессиональной деятельности.

А что же происходило тем летом в штаб-квартире ЦРУ? Наш обычно шумный ХХХХХ отдел странно притих. Атмосфера оставалась наэлектризованной, но бурная активность нескольких месяцев, предшествовавших вторжению в Ирак, резко пошла на спад. Еще недавно мы с тайной гордостью наблюдали, как наши войска стремительно взяли Багдад и прилегающие к нему районы. Но почти сразу в городе воцарились хаос и мародерство. В середине апреля Национальную библиотеку сожгли дотла, а Национальный музей Ирака был разграблен, и тысячи бесценных экспонатов пропали. Если верить прессе, было украдено по меньшей мере 170 тысяч единиц хранения, составлявших одну из лучших коллекций древностей в мире. Самое постыдное, что грабеж происходил на глазах у американских военных: одни просто стояли в стороне и смотрели, а другие в это время были слишком заняты охраной Министерства нефтедобычи. Ужасно. В ответ на вопрос о творящихся в Ираке бесчинствах министр обороны Рамсфельд сказал: «Свобода подразумевает известный беспорядок, и свободные люди свободны совершать ошибки, преступления и неблаговидные поступки, — а затем философски заметил: — Всякое бывает». Помню, у меня тогда состоялся разговор с коллегой-консерватором. Мне лично мародерство с самого начала казалось дурным предзнаменованием, не сулившим Багдаду стабильности в будущем; если американские войска не могут — или не хотят — остановить грабителей, десятками выносящих из магазинов телевизоры, то как они, спрашивается, сумеют навести порядок в городе? На мой взгляд, именно стабильность и безопасность должны были стать фундаментом превращения Ирака в демократическое общество, особенно тогда, на самой ранней стадии. Коллега-консерватор в ответ на это высказал мнение, что число украденных из музея экспонатов сильно преувеличено, и заявил, что не верит телерепортажам, — все это, мол, нарочно раздутые или сфабрикованные истории, состряпанные либеральными СМИ, которые всегда сгущают краски и рисуют все в черном цвете. Каждый из нас так и остался при своем мнении. Впрочем, почти во всех отделах Управления излюбленным новостным телеканалом всегда был «Фокс ньюс», а по сравнению с ним все прочие каналы покажутся либеральными. Так или иначе, несмотря на работу журналистов, прикрепленных к американским воинским частям, получить внятную информацию о подлинном положении дел было неимоверно трудно.

Всего через несколько недель из Ирака начали поступать сообщения о том, что грабежу и разгрому подверглись несколько атомных станций и что со слабо охранявшихся объектов похищены материалы, позволяющие создать «грязную [т. е. радиоактивную] бомбу». Какая злая ирония, если вторжение американских войск в Ирак позволит террористам наложить руки на ядерные материалы! МАГАТЭ забило тревогу и срочно потребовало, чтобы силы коалиции обеспечили повышенный уровень внешней безопасности на объектах атомной энергетики. Госдепартамент в ответ принялся отрицать, что мародерство достигло опасных пределов.

В апреле, а затем в мае настроение у нас в отделе ненадолго поднялось, когда войска коалиции обнаружили в Северном Ираке один за другим два подозрительных грузовика-трейлера с безбортовой платформой: тотчас возникло подозрение, что, возможно, они входят в состав иракской передвижной установки по производству биологического оружия. В одном трейлере обнаружился полный, нетронутый комплект оборудования. А вдруг это оно самое и есть — подтверждение разведданных о разбросанных по всей стране тайных складах ОМУ? Но не успели мы переварить эту новость и прикинуть все возможные последствия многообещающей находки, как подоспело обескураживающее уточнение: грузовики и оборудование с тем же успехом могли применяться для получения гидрогена, чтобы надувать большие и совершенно безобидные аэростаты для метеорологических наблюдений. Некоторое время аналитики в замешательстве пытались разобраться, что к чему. В Ирак откомандировали специалистов, чтобы те на месте дали оценку находкам. Однако с каждым днем поступали все новые подтверждения, что грузовики никак не связаны с производством и транспортировкой биологического оружия. Тем не менее некоторые аналитики Центра по контролю над вооружениями (ЦКВ) упорствовали, пытаясь уверить себя и других, что находка — важное свидетельство планов Ирака по созданию биологического оружия. По мере того как сведения о подозрительных грузовиках распространялись по вашингтонскому разведсообществу, разгорался спор — еще более яростный и ожесточенный, чем когда-то по поводу алюминиевых труб. В июле 2003 года «Нью-Йорк таймс» сообщила, что разведуправление Госдепартамента категорически не согласно с официальным мнением ЦРУ, согласно которому грузовики применялись для производства биологического оружия. Однако президент воспользовался находкой как доказательством иракской программы по разработке биологического оружия. В интервью польскому телевидению 30 мая Буш упомянул грузовики как доказательство того, что США «удалось найти оружие массового уничтожения» в Ираке. Вторя президенту, госсекретарь Колин Пауэлл уже на следующий день в своем публичном заявлении отметил, что эта важная находка окончательно убеждает в правильности довоенных выводов о прямой связи иракских грузовиков с ОМУ. Увы, заявления президента и госсекретаря, вопреки их обоюдному желанию, действительности не соответствовали. В конечном счете ЦРУ пришлось признать, что обнаруженные грузовики с платформами вполне безобидны. В «Полном докладе директору ЦРУ специального советника по вопросам ОМУ в Ираке», выпущенном Управлением в сентябре 2004 года, сухо отмечалось, что «Группа по ОМУ в Ираке не обнаружила доказательств, которые подтвердили бы мнение, что найденное оборудование тайно использовалось для производства составляющих биологического оружия. Комиссия считает, что данная конфигурация оборудования делает его применение в качестве ферментера нецелесообразным по нижеследующим причинам…»

По мере того как проходило лето, наши страхи, что американские войска будут внезапно атакованы с применением ОМУ (и тогда ЦРУ потерпело бы поражение, по сравнению с которым «прокол разведслужб» 11 сентября показался бы детским лепетом), сменились недоумением: почему нам по-прежнему не удается найти ни одного тайного хранилища ОМУ в Ираке? У меня душа уходила в пятки при мысли, что Саддам осуществил величайшую разведывательную дезинформацию всех времен: он заставил весь мир поверить, будто располагает значительными запасами ОМУ и в случае военной угрозы готов его применить, тогда как на самом деле он не располагал ничем. Судя по всему, в мифическое ОМУ поверило даже иракское военное руководство. Полгода спустя, 28 января 2004 года, выступая перед Комитетом Сената по делам вооруженных сил США, Дэвид Кей, покидающий свой пост руководитель экспертной комиссии по поиску ОМУ в Ираке, свидетельствовал, что даже генералы Республиканской гвардии Ирака верили в то, что Ирак располагает оружием массового уничтожения. Вот выдержка из показаний Кея:

Задним числом становится понятно, что Саддам Хусейн, похоже, хотел убить сразу двух зайцев: внушить определенным кругам, что в распоряжении Ирака есть ОМУ, и в то же время внушить другим, что Ирак полностью отказался от всех запрещенных программ. Точнее всего положение дел обрисовал журнал «Форин афферс», когда в номере за май-июнь 2006 года сформулировал:

Однако летом 2003-го в штаб-квартире ЦРУ царило сплошное замешательство — мы никак не могли понять, что же, черт подери, случилось с пресловутой программой Ирака по ОМУ? Почему нам не удается ничего найти? Что у них там творится, в этом Ираке? Как мы могли так прошляпить? Через полгода кое-кто попытался даже публично заявить, будто еще до начала войны Ирак успел вывезти все свое ОМУ и все доказательства его существования в безопасное место в Сирии. Дэвид Кей в интервью газете «Телеграф» как раз в тот же период, когда он выступал в Сенате, заявил: у него есть доказательства того, что в 2003 году, накануне войны, в Сирию были вывезены неизвестные материалы. «Речь не идет о колоссальной партии оружия, — сказал Кей. — Однако из допросов бывших иракских руководителей нам известно, что перед войной в Сирию было вывезено значительное количество материалов, включая некоторые компоненты программы Саддама по ОМУ. Что именно вывезли в Сирию и что сталось с этими материалами — это серьезные вопросы, на которые еще предстоит ответить».

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Когда США взялись за сложнейшую задачу обеспечения безопасности и стабильности в Ираке, наша команда ХХХХХХХ в штаб-квартире окончательно пала духом. Мои сослуживцы начали ХХХХХХХ присматривать себе работу в других отделах Оперативного директората.

ХХХХХХХХХ Именно рассказы коллег по возвращении их из Ирака помогали нам составить целостное впечатление о происходящем, поскольку картина американской оккупации Багдада, как ее представляли СМИ, была очень фрагментарной. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ ситуация была очень неопределенной и нервозной. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Один из сотрудников дождался, пока окончится ночная бомбардировка, ставшая ответной мерой на вспыхнувший мятеж, и только тогда позвонил жене. Он отчетливо слышал грохот воздушного налета, хотя находился примерно в миле или двух от места бомбардировки. «Позвони я раньше, жена во время нашего разговора просто с ума бы сходила», — объяснил он мне. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ Как пишет в своей книге «Состояние войны» Джеймс Ризен, отчет старшего сотрудника разведки о ситуации с места событий, «составленный после рокового взрыва в штаб-квартире ООН в Багдаде, в результате которого погиб главный представитель ООН в Ираке, оказался столь мрачным, что произвел переполох в ЦРУ и в президентской администрации и даже сподвиг [Пола] Бремера [глава Временной коалиционной администрации в Ираке] на резкое опровержение». Отчет содержал предупреждение о том, что новый дерзкий мятеж намеренно дискредитирует и изолирует коалицию под предводительством США и демонстрирует возможности мятежников и террористов осуществлять множество атак на «легкоуязвимые цели». Мятеж, по мнению автора отчета, приобретал все более опасный размах и грозил свести на нет тот прогресс, которого удалось добиться американцам, и даже полностью парализовать оккупационную армию. ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

27 сентября, в субботу, мы с Джо получили приглашение на прощальную вечеринку по случаю возвращения в Париж одного французского журналиста, к которому в Вашингтоне очень хорошо относились. Расхаживая по гостиной узкого таунхауса в Джорджтауне, я все время старалась не выпускать Джо из поля зрения, поскольку больше в этой компании никого не знала. Дому было лет сто, деревянные полы в нем шли слегка под уклон, и мне постоянно казалось, будто я ступаю по корабельной палубе. В маленьких, тесных комнатках толпились гости, в большинстве своем — представители сплоченного клана журналистов-европейцев, работавших в Вашингтоне. Я обратила внимание, что на многих немецких гостях узенькие очочки в строгой темной оправе, — похоже, это их любимый фасон. Я заставила себя попрактиковаться в разговорном французском с одним из гостей, но быстро заскучала. Недели, прошедшие с тех пор, как мое имя было обнародовано, я провела то ли в сюрреалистическом сне, то ли в ступоре. Рассудочная ипостась моей личности — в качестве оперативного агента ЦРУ — отошла на задний план, мой мир дал трещину, все сместилось. По счастью, в тот вечер меня никто не узнал, и я лелеяла ощущение, что сохранила какое-то слабое подобие частной жизни. Но все равно было не по себе, мучила неизвестность. Казалось, мы с Джо вовлечены в какую-то опасную игру на выжидание, только понятия не имеем, чего ждем. Ладно хоть французы подают необыкновенные закуски, и то утешение, подумала я, изучая тарелку диковинных сыров и вкуснейших мясных рулетиков на шпажках.

Конечно, эту вечеринку нельзя было бы причислить к подлинно вашингтонским, не щеголяй большинство гостей мобильниками или неизбежными айфонами, — журналистам без этой техники и жизнь не в жизнь. Только я потянулась за очередной тарталеткой, как вокруг затрезвонило сразу несколько мобильников, и я поспешно отошла в сторонку поискать уголок потише. Заодно вынула свой мобильник и поспешно проверила: нет, няня не звонила, значит, мы с Джо можем побыть в гостях подольше. Через несколько минут Джо отыскал меня в толпе и сообщил, что, по слухам, Министерство юстиции вроде бы собирается расследовать случившуюся утечку, но больше ничего ему разузнать не удалось. Я толком не поняла, хорошо это или плохо, только сообразила, что грядут перемены. Джо хотел побыть среди людей еще несколько минут, и я сказала, что буду ждать его на крыльце. Стрельнув сигарету у одного из гостей — а ведь столько лет не курила! — я выскользнула на улицу. Глубоко вдохнула прохладный осенний воздух. Как хорошо! Я рассчитывала, что несколько затяжек помогут мне успокоиться и привести мысли в порядок, поэтому нисколько не винила себя за сигарету. Что-то вот-вот должно было случиться, и мне, как никогда, требовалась ясность мысли.