Глава 8
Приехав домой после зимней сессии, я повесила картинку над столом: серый котенок, опутанный розовыми нитками.
— «От Шурика!!!», — прочитала мама.
Я усмехнулась. Это было в последний день, Саша размяк, и я попросила распечатать мне какую-нибудь картинку на память.
— Только напиши что-нибудь, — сказала ему, и он написал, но не спросил что.
— Котенок так похож на Сашу, — прокомментировала мама. — Такой же серый, грустный и невыразительный! А розовыми нитками опутан, как тобой.
— Никем он не опутан. Здесь даже имя не его.
Это после пришла тетя Тоня, восхитилась, какая красивая картинка, дядя Саша принес газету, чтобы я не помяла по дороге, и вдруг тетя Тоня сказала:
— Странно, но Саша не любит, когда его называют Шуриком.
Я не прощу тебя за январь.
Провожать пошел он.
— Почему ты не ходил в прошлый раз? — спросила его на улице.
— Я чужих девушек не провожаю.
Ответа я не поняла и до самой остановки думала, что Саша имел в виду. «Какая чужая девушка? В прошлый раз меня встречали Ленка и Виталик. И что? Решил: Виталик — мой парень? Что за бред?»
Саша всем видом продолжал демонстрировать, как я для него ничего не значу. На остановке моей сестры с парнем не оказалось, Саша кивнул в сторону павильона, предлагая проверить там и тут же, не дожидаясь ответа, направился туда, дверь, конечно, передо мной не открывал. Потом, никого не обнаружив, вышел на улицу.
— Они должны скоро приехать, — сказала ему, но ответом он меня не удостоил.
Его отношение унижало, но я старалась не подавать виду.
— Ты чего шапку не надел? Мороз минут тридцать.
— Ничего, — отрезал Саша.
— Уши у тебя уже красные.
— Отогреются.
Я переминалась с ноги на ногу.
— Чего ты качаешься?
Грубо…
Я считала, что мне будет плохо, когда приеду домой. Но неожиданно нахлынуло счастье. Оно было таким полным, безграничным, поднималось волнами откуда-то изнутри, но, главное, не имело никакой причины!
Я попрощалась с Сашей, считала, что он гуляет с девчонками напропалую, раз в Новый год встречался с кем-то. А он стал сниться. Это удивляло. Иногда мельком, между прочим, а иногда ярко и образно. То мы с ним боролись, хотя это больше походило на объятия, то встречались в каких-то учреждениях, то он демонстрировал мне свою девушку, которая отчего-то была некрасивой, а я наоборот. А однажды совсем ярко увидела, как он приехал с отцом ко мне домой. Я показывала свою комнату, пианино, говорила, что закончила музыкальную школу, дядя Саша одобрительно кивал, потом вышел. И тут Саша спросил меня: «Зачем ты все это делаешь?» Я поняла, что он говорит о занятиях, олимпиадах, но настоящий смысл доходил постепенно: «Зачем ты делаешь мне больно?»
Вина вдруг охватила меня. Не зная, что делать, я резко опустилась на пол, а Саша последовал за мной, будто тоже упал, и, оказавшись на полу, прислонился щекой к моей щеке. Я подумала, это случайно, отстранилась, но он не отпустил. Мы так и сидели на полу, прижавшись друг к другу, не шевелясь.
Это был самый сладкий сон за все время, когда Саша снился. И хотя в реальности я больше ни на что не надеялась, сон давал удивительное ощущение, и я хранила его.
Потом еще: я сижу на коленях около дивана, моя голова лежит на сидении, Саша рядом, долго смотрит на меня, затем тихо наклоняется и целует легким прикосновением. Я закрываю глаза, он еще раз целует, смотрит, не отрываясь, а я боюсь взглянуть на него, боюсь оттолкнуть, боюсь, что не справлюсь со своими чувствами.
Затем мы лежим, Саша на диване, а я прямо на нем, всей спиной чувствую тепло. Мы молчим, он меня обнимает, а я боюсь, что это скоро закончится. Слишком боюсь, не шевелюсь и считаю секунды счастья, зная, что в следующий раз это может не произойти.
Но самое странное, что, проснувшись однажды от такого сна, я обнаружила тепло, но не свое, а чужое. Я лежала на спине, и в тех местах, где могла с ним соприкасаться, тепло чувствовалось сильнее, пока не растаяло.
Зря переживала, что не увижу Сашу еще год. Снова выиграла олимпиаду, и уже в феврале поехала в город. Олимпиада как раз выпадала на мой день рождения.
Саша вышел не сразу. С мамой, тетей Тоней и его отцом мы сидели на кухне, пили чай, когда Саша соизволил появиться. Он вошел в двери с зачесанными назад мокрыми волосами, словно новый русский, крутой и надменный.
Но я была готова, спокойно повернулась к нему, поприветствовала улыбкой и далее уважительно продолжила слушать тетю Тоню. Он сел напротив.
Я знала, что сегодня хороша: волосы были завиты в мелкие волны, желтый цвет модной толстовки делал лицо ярче.
— Клеопатра, — прокомментировала тетя Тоня, и Саша… проиграл.
Наедине он начал мне втирать про какую-то девушку из Интернета, что общается с ней каждую ночь, и живет-то она в Австралии.
Значит, в реале у тебя девушки нет! Я выслушивала Сашу, улыбаясь, а его вид показывал, что ему и не нужно.
Продемонстрировал свой альбом, на этот раз полностью забитый фотографиями девушек и Саши на фоне их. В комнате был полумрак, я сидела на кровати, он в кресле, горела настольная лампа. Саша не отводил взгляда от моего лица.
Ты — мой! Гипнотизировала его, глядя снизу вверх и периодически томно опуская и поднимая ресницы. Полнолуние… Шабаш ведьм!
Мне нравилась эта фраза из «Мастера и Маргариты», почему-то всегда, когда наступало полнолуние, я ее повторяла. Я пыталась проникнуть взглядом куда-то в самую глубину Сашиного подсознания, представляла, как привязываю его к себе вкруговую, а он смотрел на меня, смотрел, и что-то в его взгляде походило на слово «обожание».
Нас надолго не оставляли наедине, уже через 10 минут позвали праздновать.
— Сколько тебе сегодня стукнуло? — спросил дядя Саша.
— Шестнадцать, — я заметила, что Саша в это время дернулся, сделав вид «мне пятнадцать, но это ничего не значит!»
Дядя Саша вручил мне подарок: тяжелую, красивую ручку, покрытую белой эмалью, я обрадовалась. Всем налили шампанского, и я начала пьянеть.
Мое сознание улетало в какие-то дали от счастья, триумфа, радости, улыбка становилась все шире, свободней. Саша сидел как на иголках, старался не смотреть на меня, но не мог, от этого мне становилось еще приятней, я взглядывала на него, а он не выдерживал.
— Это тебя! — зазвонил телефон, и вдруг дядя Саша протянул трубку МНЕ.
Мне?
— Где ты ходишь? — услышала я Дашку, она и Люба тоже приехали на олимпиаду (Люба — по химии, Дашка — по географии). — Тут уже ВСЕ собрались! Отмечать твой день рождения! А тебя нет! Знаешь сколько нас? Двенадцать человек!!!
Двенадцать человек? Я пыталась представить. Да такого в жизни НЕ БЫВАЕТ!
— Без меня не начинайте! — ответила Дашке с полным восторгом!
Если Саша вначале зашел как крутой новый русский, теперь сидел как мелкий пятнадцатилетний пацан, да еще с племянником на руках. Я поднялась из-за стола, ощущая свободу, легкость, думая только о двенадцати и предстоящем веселье. В первые в жизни мне захотелось БЫСТРЕЕ уйти из Сашиного дома.
Мама потом сказала, что в тот момент ей стало Сашу жалко, но я этого не видела:
— Ты поднялась из-за стола настолько непринужденно, легко и красиво, что лицо Саши стало потерянным: «Как? Она снова уезжает?»
Я приходила к ним и на следующий день, но нас не оставляли наедине, плюс Саша постоянно выбегал в подъезд разговаривать с друзьями. Только когда уходила, на пороге обернулась, хотя не делала так раньше, а Саша в то же время выбежал из комнаты, мы столкнулись взглядами. Мгновение. Я никогда не видела его таким. Дверь закрылась.
Это… С этим не шутят… Я не могла прийти в себя.
Все игра! ЭТО настоящее!
Но не было никакой причины, чтобы возвращаться назад. Я вышла с мамой из подъезда, понимая, что для Саши я призрак, появляющийся на минуту и пропадающий навечно туда, откуда не достать.
* * *
Гера с утра был счастлив. Он не выпускал меня из рук, чувствовал себя крутым, уверенным, отчего даже начал петь песни:
Солнечный день, я на прогулку выхожу…
Ни слуха, ни голоса у Геры не было, но речитатив давался на ура.
И подруга моя фору даст любой красотке…
Ее чувства крепки, как настоящие колготки.
Гера пользовался популярностью, раздобыл у кого-то черные очки, в которых сильно напоминал в американского полицейского, но они ему шли. Девчонки окликали его со всех сторон: «Джо! Прекращай петь!», — но всеобщее внимание его только подначивало.
Незнакомые девчонки, вау, дарят мне цветы,
Реагируют на «Импульс», переходят на ты…
Из моря он выносил меня на руках. Я откидывала голову назад, чтобы волосы свобдно спадали. «Вы красивая пара!» — вспоминала слова Маши. — «На вас засматриваются!» — слова Гали, и знала, что в этот момент на нас глядели ВСЕ! Гере тоже нравилось выставлять себя напоказ.
В обед я потащила Галю фотографироваться, мне не терпелось запечатлеть место первого поцелуя. В каком бы шоке ни находилась, когда Гера пытался меня поцеловать, место я запомнила точно. Особенно листья кустарника, который находился за ним, и тополь.
— Ты уверена, что хочешь здесь? — спросила Галя, не понимая, зачем для фотографии я выбрала такое странное место.
— Здесь!
Может, еще листик на память сорвать? Но решила, не стоит.
— И как тебе целоваться с парнем? — Галя выдала наконец-то интересующий ее вопрос.
Приятно? Я задумалась, но ничего не смогла ответить, единственное физическое чувство, которое осталось после ночи, так это то, что болела челюсть.
Потом на меня напала и Ирочка:
— А чем это вы вчера занимались? — хитро начала допытываться.
— Ничем.
— Ой, да ладно… Ну, скажи.
— Да ничем мы не занимались. А вы чем с Никитой?
— Мы поцеловались пару раз.
Пару раз…
— Да ладно мы! У вас то что было?
Я уходила от ответа, пока Юлька не сделала Ирке замечание:
— Да отстань ты от нее, не задавай глупых вопросов!
Но Ирочка не успокаивалась:
— Давай меняться! Я тебе Никиту, а ты мне Джо!
Я опешила. Если даже Ирочка хотела быть на моем месте, что говорить о других?
— Как вы расставаться-то будете? — она переживала за нас больше, чем за себя.
— Не волнуйся. Как-нибудь расстанемся.
Пожалуй, это единственное, к чему я привыкла.
Но вопрос о расставании все же заставил задуматься. Захотелось романтики. Например, подарить Гере что-то на память, какую-то деталь, фенечку, которую бы носила, не снимая, всю смену. Но у меня ничего такого не было…
— Слушай! — вдруг обратила внимание на Галину тонкую полоску из бисера. — А подари мне!
Галя без вопросов сняла браслетик, а я поняла, он — то, что нужно. Темно-синие бусинки, сплетенные в незамысловатый узор, красиво оттеняли загар, который уже стал на мне проявляться. Я догадывалась, что если буду носить браслет, начиная с этого дня и до конца смены, он хорошо отпечатается где-то в памяти Геры.
Какое сегодня число? Вдруг вспомнила о самом главном. 7 августа. Поцелуй когда произошел? Шестого? Нет, это был не поцелуй, просто легкое прикосновение… Поцелуй был ночью, наверняка, уже седьмого.
Мне очень хотелось, чтобы именно седьмого, но ПОЧЕМУ признаваться себе не желала. Все было слишком хорошо, чтобы впутывать сюда еще кого-то. 7 августа, ровно год назад, я ехала в машине по городу, смотрела на пролетающие деревья, чувствовала необыкновенное счастье и повторяла за звучавшей песней: «It’s so wonderful, wonderful life». Машину покачивало на неровностях будто в такт. Хотелось, чтобы это было как-то связано с текущим. Например, раз, и откинуть весь год с его разочарованием, болью и тоской. И только счастье, и только wonderful life.
Мы с Герой лежали на песке, напротив друг друга. Я давно заметила, что он не любит смотреть мне в глаза и, обнимая, старается оказаться сзади, чтобы избежать зрительного контакта. Не знаю, какая причина было у него, но меня это устраивало, потому что тоже не могла смотреть ему в глаза. Даже просто смотреть на Геру иногда становилось для меня испытанием. Внезапно могли нахлынуть приступы неприятия, а я не хотела, чтобы он их замечал.
Находясь напротив друг друга, мы оба изображали, что спим, якобы невозможно держать глаза открытыми при таком слепящем солнце. Используя свои мокрые волосы, чтобы скрыть лицо, я иногда поглядывала на Геру, стараясь к нему привыкнуть. Да, это странно! При условии, что весь лагерь балдел от нашей пары, я не знала, с кем нахожусь. Я только знала, что к нему привязалась. И теперь, если он уйдет, мне будет плохо. Боялась, что однажды произойдет сдвиг в Гериной голове и он больше не будет настолько занят мной.
Вдруг показалось, что это уже произошло. Я почувствовала страх и немедленно захотела найти доказательства обратного.
Нет, Гера не может меня так быстро разлюбить!
Я положила руку на песок между нами, и Гера тут же отреагировал, приподнялся на локте и стал засыпать мою кисть песком.
Слава богу, все по-прежнему!
Когда рука скрылась под горкой песка, я пошевелила указательным пальцем, высовывая его наружу. Гера снова тщательно засыпал палец, я снова пошевелила, он снова засыпал. Решила не трогать больше его творение, а Гера нашел камень и поставил его в изголовье.
Что-о-о? Уже похоронил меня? Я возмутилась до глубины души, взглянула на него гневно и скинула камень.
Так Гера установил его вновь! Еще зарыл поглубже, чтобы не сваливался. Я приподнялась, свободной рукой выкинула камень подальше. Гера усмехнулся, покрутил головой, нашел еще три и установил в ряд.
Не знаю, сколько мы могли этим заниматься, но к морю побежали пацаны, Гера вскочил и посмотрел на меня:
— Пойдешь купаться?
Вернее, он глядел не на меня, а словно на воздух за сантиметр от моих глаз, будто этим пространством мог защититься.
Не, меня не обманешь! У тебя все по-старому!
Ближе к вечеру я почувствовала себя плохо и, вернувшись после дискотеки в комнату, поняла, что заболеваю. Гера пришел за мной и сел рядом.
— Пойдем на лавочке посидим, — шепнул на ухо.
В комнате была только Галя. Представив холодный ветер, который обязательно будет дуть, я ответила вслух:
— Я болею.
Гера задумался, потом еще раз наклонился к моему уху и спросил еще тише:
— Что значит, «я болею».
Я вскипела. Ты о чем там подумал? Что у меня критически дни? И я тебе вот так просто об этом сказала?
— У меня болит горло. Голова. Шея. И спина, — перечислила я жестко.
— И это всё? — Гера усмехнулся.
— Этого достаточно, — ответила я зло, уставившись в пол.
Гера промолчал, подождал секунды три, резко встал и вышел.
Мне стало легче.
— Зачем ты с ним так жестоко? — накинулась сразу Галя.
— А что я сделала?
— Ты его прогнала!
Прогнала?
— Переживет.
