Глава 12

Как же быстро промелькнули две недели со дня приезда Элис, просто не верится! Мои чувства взлетают то вверх, то падают вниз, как на качелях, и я уже физически устала вести с ними борьбу. Мама же, наоборот, цветет и хорошеет день ото дня.

Она была совершенно счастлива во время небольшой приветственной вечеринки, которую мы устроили для Элис, а я радовалась тому, что все приглашенные пришли. Мама с гордостью демонстрировала гостям новообретенную дочь; вряд ли та испытывала такой же восторг, но, к ее чести, любезно улыбалась и вежливо поддерживала беседу. За исключением того странного случая, когда я застала их с Томом в саду. Вчера я попробовала выяснить, о чем они разговаривали, но она отшутилась – мол, Том грузил ее нудными байками на юридическую тему. Я на это не купилась и решила спросить сегодня у Тома.

Интересно, как себя чувствует Элис? У меня складывается впечатление, что ей тоже непросто: она выглядит то оживленной, то не очень. Возможно, это у нас с ней общее – эмоциональная изменчивость. Маме я ничего не говорю, не хочу омрачать ее счастья. Она сейчас не ходит, а летает. Ее взгляд перестал быть мрачным, и даже морщинки разгладились. Для меня большое удовольствие видеть маму такой. Она давным-давно не радовалась по-настоящему.

У Ханны сегодня свободный день – в школе учительские тренинги, – поэтому я не бужу дочь, и завтрак проходит чуть тише обычного. Люк взял выходной, а заодно отпросил из садика Хлою. Он повезет девочек в брайтонский океанариум. В этом семестре Ханна выполняет школьный проект на тему «На дне морском»; она возьмет с собой фотоаппарат, который мы с Люком подарили ей на день рождения. Ханна любит фотографировать. Это у нее от Люка. В юности он не расставался с фотоаппаратом и постоянно снимал, но, повзрослев, отдал предпочтение кисти. Возможно, Ханна пойдет по стопам Люка и займется творчеством. Хлоя спокойнее, она больше удалась в меня. Я была очень тихим ребенком. Все время хотела быть в тени, стать незаметной. Избегала внимания. Жизнь шла легче, если отец меня не замечал. Я рада, что у Люка совсем другие отношения с дочерьми. Мы с ним очень постарались. Пусть мои девочки живут в теплой атмосфере, пусть ощущают нашу любовь ежеминутно, на деле. Пусть солнце светит им каждый день – даже когда пасмурно.

– О чем задумалась? – Люк усаживает Хлою на высокий стульчик и ставит перед ней миску с нарезанным бананом.

Хлоя с жадностью запускает в угощение пухлые пальчики. Гоняет кусочек банана по миске, а, поймав, с чавкающим звуком сжимает в кулачке. Потом неуклюже сует добычу в рот и повторяет весь процесс сначала.

– О девочках. О том, какое они счастье. – Я подкладываю круглый резиновый коврик под миску, чтобы та не скользила по столу. – И какое счастье, что у тебя есть возможность внепланово провести с ними время.

– Да, это здорово. Я попрошу Ханну сделать побольше фотографий и вечером показать их тебе. К концу просмотра ты словно сама побываешь в океанариуме.

Он весело подмигивает: мы оба знаем, что вечером мне предстоит любоваться сотнями фотографий, ведь Ханна радостно щелкает все подряд. Спасибо Люку за попытку меня подбодрить. Хватит себя жалеть, нужно наслаждаться тем, что есть. А есть у меня вечер с Ханной, в перспективе.

При появлении в кухне Элис настроение мое немного падает, ничего не могу поделать. Неужели нельзя было надеть халат, ей ведь мама дала? Я тут же упрекаю себя за ханжество – ворчу, как какая-нибудь викторианская незамужняя тетка. Сегодня, по крайней мере, у Элис под футболкой есть короткие шортики – пусть и короче некуда.

– Привет, народ, – говорит Элис.

Мы обмениваемся «добрым утром» и «как спалось», пока она делает себе кофе и тосты. Я пользуюсь тем, что мама еще не встала и не велела мне приготовить для сестры завтрак.

– Ты сегодня на работу, Клэр? – Элис подсаживается к нам.

– Да, ни минуты покоя. – Я игнорирую взгляд, который бросает на кухонные часы Люк.

Мне и правда пора, однако я тяну время – якобы помогаю Хлое ловить банан, но в глубине души знаю причину. Не хочу оставлять сестру наедине с Люком.

– Ой, Клэр, надеюсь, ты не возражаешь, я вчера вечером воспользовалась твоим ноутбуком? – вспоминает Элис.

– Моим ноутбуком? – удивленно переспрашиваю я.

– Да. Мама разрешила. – Элис неуверенно уточняет: – Нельзя было?

– Э… можно. Я просто не думала, что мама умеет его запускать.

– Ну, она не очень-то умеет, но я в компьютерах разбираюсь, поэтому все получилось без проблем.

– Понятно. Разве он не был заблокирован?

Когда я последний раз включала ноутбук? И как выключала? Через «Завершение работы» или нет? Там стоит пароль, и мама его точно не знает.

Тут я вспоминаю – в выходные! Точнее, во время вечеринки. Мы вставили в ноутбук карту памяти из фотоаппарата Люка и показали гостям фотографии.

– Нет, там была просто заставка экрана, пароль не понадобился.

– Да, я уже вспомнила. Мы включали ноутбук на вечеринке, – киваю я. – Ты там разобралась?

– Конечно. Проверила электронную почту и все такое.

– Фейсбук и твиттер, наверное? – со скорбной улыбкой произносит Люк.

Он совсем не поклонник социальных сетей, но использует их для работы. Я такая же. Учитывая мою профессию, я не хочу, чтобы обо мне много знали, хотя и держу неприметную страничку на фейсбуке. Когда-то я завела ее на тот случай, если меня попробует найти Элис.

– А, я не зарегистрирована в социальных сетях, – отмахивается Элис.

– Это что-то новенькое, – заявляет Люк. – Даже мы с Клэр зарегистрированы.

Улыбка Элис вянет.

– Папа не одобрял. Я не шла наперекор его желаниям.

– Он был таким тираном? – сочувственно спрашиваю я. – Все контролировал? Я знаю, по отношению к маме он вел себя именно так, хотя она никогда не говорила этого напрямую. Но с тобой-то, я думала, он вел себя по-другому.

– Почему ты так думала? – не понимает Элис.

– Потому что он выбрал тебя. Взял с собой в Америку тебя. Не меня.

В кухне повисает тяжелая тишина.

– Может, маленького ребенка было легче забрать? – высказывает догадку Элис. – У четырехлетки, наверное, меньше дорогих воспоминаний, чем у девятилетки.

Логично. Я и сама так полагала одно время. Но подозревала, что не все так просто.

– Малыш, ты опоздаешь, – прерывает мои раздумья Люк.

Он ободряюще улыбается – знает, куда увели меня мысли.

Я неохотно встаю. Наш разговор ложится на плечи тяжелым грузом, а предстоящий рабочий день ничуть не вдохновляет. У меня запланирована беседа по скайпу с Макмилланом: нужно обсудить условия, на которых вторая сторона согласилась бы отозвать иск и уладить дело миром.

Леонард на меня давит – мол, заключи с ними сделку, тогда мы избежим шумихи в прессе. Только мне что-то мало верится в подобный исход. Для сделки Макмиллан должен пойти на уступки, а он к такому не расположен. Упрямый глупец, возомнил себя неприкасаемым доном мафии.

– Во сколько у тебя переговоры по скайпу? – заглядывает Леонард ко мне в кабинет.

Здесь уже сидит Том: он собрался за едой в магазинчик через дорогу и забежал спросить, хочу ли я чего-нибудь.

– После обеда.

– Мне поприсутствовать?

Очень хочется ответить «да», но мешает профессиональная гордость.

– Нет, пока не нужно. Посмотрим, как все пройдет сегодня.

– Убеди Макмиллана уступить по некоторым пунктам. – Леонард пригвождает меня взглядом к столу. – Напомни, что ни ему, ни нам не будет толку, если мы оконфузимся из-за долбаного увольнения. Раздули, понимаешь, из мухи слона.

– Полагаю, цитировать тебя не стоит, – пытаюсь я разрядить обстановку.

И получаю в награду знаменитый убийственный взгляд Леонарда.

– Делай, что говорят.

Даже после его ухода я избегаю смотреть на Тома.

– Тебя повысили до подручного? – язвит он.

– Не обращай внимания на Леонарда, – отвечаю я. – Он не в настроении, вот и давит авторитетом. С Леонардом иногда бывает. Я знакома с ним давно, поэтому не принимаю это близко к сердцу.

– Последнее время он сам не свой.

– В смысле?

– Чересчур напряженный, прямо на взводе. На днях я зашел к нему с каким-то вопросом, так Леонард при виде меня чуть пальцы себе не отдавил крышкой ноутбука – быстренько ее захлопнул. Потом спрятал какие-то бумаги в папку и возмутился, что его побеспокоили.

– Правда? На него не похоже. Честно говоря, я ничего необычного не замечала. Леонард такой же, как всегда: в одну минуту сахар, а в следующую уже мышьяк.

– Как дела дома, у Элис?

– Хорошо, что ты вспомнил про Элис. Я всю неделю забываю у тебя спросить насчет вашего разговора на вечеринке. В саду, помнишь?

– А что такое?

– Мне просто интересно, о чем вы беседовали. Выглядело очень уж серьезно. Бедной старушке Элис потом даже понадобилось прилечь.

– А, это большой секрет! – подмигивает Том. – И вообще, я первый спросил. Увиливаешь от ответа?

Несколько неприятных секунд мы смотрим друг на друга, между нами волнами ходит скрытое напряжение. Я сдаюсь первой.

– Нечего рассказывать, правда.

Том приподнимает брови, и я меняю гнев на милость:

– Ладно, я до сих пор в процессе привыкания. Все.

– А как ладят с Элис остальные? – Том садится.

– Хорошо.

Что мне еще ответить?

– Леонард вроде как взял ее под опеку, – бросает Том.

– Да ну? В чем это выражается?

– Ты не знала? Черт, прости. Я сморозил глупость.

– Нет уж, теперь морозь дальше.

– Я видел, как они пили кофе тут неподалеку, через дорогу.

– Когда?

Я удивлена тем, что Леонард о таком не упомянул, но еще больше удивлена тем, что об этом не рассказала Элис.

– Э… На прошлой неделе. По-моему, в пятницу. Они меня не заметили. Я зашел за кофе, но они были так поглощены беседой, что я ретировался в кафешку по соседству. Не захотел мешать.

– Серьезно? Элис не говорила о встрече с Леонардом. К чему бы это?

Странной выглядит не только их встреча, но и то, что она имела место не в конторе.

– Может, тут дело в трастовом фонде? Я вот вспомнил: когда я зашел к Леонарду, а он начал лихорадочно прятать документы, там среди бумаг была выписка по банковскому счету, и на ней – имя твоей мамы.

– Ну, это объяснить легко. – Я чувствую необходимость обосновать действия Леонарда. – Он управляет маминым трастовым фондом; наверное, Леонард просто сверял какие-нибудь данные. Может, и с сестрой встречался из-за фонда.

Голос выдает мой скептицизм. Хорошо бы поверить в собственную версию, но меня не покидает стойкое ощущение неполноты картины. Моя версия не объясняет, почему встреча проходила не в конторе и почему Леонард, по словам Тома, лихорадочно прятал бумаги.

– Мне просто показалось это несколько странным, – замечает Том.

Я со вздохом откидываюсь в кресле, постукиваю ручкой по столу.

– Понятия не имею, конечно, в чем тут дело, но, с другой стороны, все выглядит логично, – рассуждаю я. – Трастовый фонд. Элис вернулась, теперь она имеет право на свою долю. Ее должны выплатить в следующем году. В марте, по-моему. Леонард знает точно.

– А, ну тогда понятно, – кивает Том.

– Точно, – подтверждаю я.

Однако ни я, ни Том, похоже, до конца не убеждены. Мне не дает покоя встреча Леонарда с Элис – к чему такая таинственность? Том, будучи адвокатом весьма сообразительным, наверное, мучается тем же вопросом.

– Мне и правда надо работать. – Я перекладываю бумаги на столе.

Том понимает намек, встает.

– Тебе точно ничего не купить на перекус?

– Нет, спасибо.

На него я не смотрю, сосредоточенно изучаю бумаги. Когда Том уходит, я вновь со вздохом откидываюсь в кресле.

Меня это, конечно, не касается, но я бы хотела знать, что именно обсуждали Леонард с Элис. Если дела, то почему не в кабинете Леонарда? Единственная причина встречаться в другом месте – желание что-то ото всех скрыть.

Мысль о заговоре между ними раздражает и лишает меня душевного равновесия, я вновь чувствую себя изгоем – как временами чувствую себя с мамой и Элис.

Я бросаю взгляд на фотографию на подоконнике, на ней Люк с девочками, пикник прошлым летом. Люк сидит на земле, Хлоя перед ним, а Ханна стоит сзади: обвивает руками папину шею и запечатлевает на его щеке крепкий слюнявый поцелуй.

Я стряхиваю с себя задумчивость. Нужно сосредоточиться на работе и чертовом звонке по скайпу. Остаток дня я провожу в кабинете, то и дело отгоняя мысли о Люке и девочках. Беседа с Макмилланом проходит не особенно удачно. Он – спесивый идиот, и если бы я его не защищала, то с удовольствием выступала бы на стороне обвинения. Поставить Макмиллана на место – вот была бы радость!

Я смотрю на часы. Интересно, понравилось ли Люку с девочками в океанариуме? Сегодня я очень по ним скучаю и вдруг, поддавшись порыву, решаю поехать домой пораньше. Хочу к семье. Они – мое лучшее лекарство от стресса. Надежные объятия Люка, ласковые обнимашки с девочками – и усталость как рукой снимет.

Через сорок пять минут я торможу у дома и с радостью вижу под навесом машину Люка. В коридоре кричу «привет», но мне отвечает тишина. Заглядываю в гостиную – пусто, – иду в кухню. Двери-гармошка, ведущие в оранжерею, открыты, за столом сидят Люк, мама и Элис. Даже присутствие Элис не способно омрачить мое счастье от возвращения домой. Девочки лазают по гимнастическим лестницам, качаются на качелях.

– Привет всем! – объявляю я, обнимаю за плечи Люка и целую его в висок. – И привет тебе.

– Привет-привет. – Люк возвращает мне поцелуй, за руки обводит меня вокруг стула и усаживает к себе на колени. – Чему обязаны такой честью? Ты сегодня рано.

– Я соскучилась, только и всего. Паршивый день. Мне захотелось домой, к вам.

– Привет, милая, – говорит мама. – В чайнике свежий чай, Элис только заварила. Тебе явно не помешает чашечка.

Я поворачиваюсь у Люка на коленях:

– Спасибо, мам. – Рядом с ним сидит Элис, я ей улыбаюсь. – Привет. Как жизнь?

На короткий миг кажется, будто Элис в ответ не улыбнется. Мало того, она смотрит на меня чуть ли не со злобой. Не успеваю я ничего сказать, как губы сестры растягиваются в улыбке, хотя лицо радости не выражает.

– Привет, Клэр. Все хорошо, спасибо. Давай налью тебе чаю.

– Мама! Мамочка! – бежит из сада Хлоя, и я, соскользнув с колен Люка, сгребаю дочь в охапку.

– Привет, солнышко.

Я покрываю ее поцелуями, фыркаю в маленькую шею. Хлоя хихикает и крепче обвивает меня руками. Господи, этот ребенок способен поднять мне настроение за секунду. Какое счастье, что она у меня есть.

– Как вы провели день? Куда папа вас возил?

– В океанариум. Мы видели рыбу. Большую-большую. Восемь-ногов.

– Восемь-ногов? А, осьминог! Вы видели осьминога? У которого много длинных извилистых ног-щупалец?

Я опускаю Хлою на землю и сажусь возле мамы.

– Привет, Ханна! – машу я старшей дочери.

Та тоже подбегает, коротко обнимает и целует меня. Еще недавно она встречала меня с таким же восторгом, как ее сестренка. Более сдержанное приветствие, видимо, свидетельствует о взрослении.

– Хочешь посмотреть фотографии? – Ханна хватает со стола фотоаппарат, щелкает кнопками и протягивает его мне.

– Ханна, – укоряет Люк. – Дай маме хоть чаю выпить. Она только с работы.

Разочарование, омрачившее лицо дочери, трогает меня до глубины души.

– Давай ты мне покажешь несколько снимков сейчас, а вечером, когда Хлоя ляжет спать, мы с тобой посмотрим все? Только вдвоем. И ты мне подробно все расскажешь.

Такой компромисс Ханну устраивает. Она любит проводить время со мной наедине, и я люблю это не меньше.

– Ладно, смотри, осьминог. Хлоя называет его «восемь-ногов»!

– Знаю, она мне только что говорила. – Мы с Ханной дружно смеемся. Она нажимает кнопку и показывает другое фото, какого-то угря. – Ой, какой страшный. На змею похож.

Вновь нажатие кнопки, и я вижу Люка. На руках у него Хлоя, они смотрят в аквариум.

– Красивое фото, – хвалю я, хотя снимок темноват, к тому же от стенки аквариума отражается вспышка.

Ханна пролистывает несколько фотографий без остановки, но одна из них привлекает мое внимание. Она какая-то не такая, отличается от других.

– Вернись немного, – прошу я. Ханна жмет кнопку «назад». – Еще. И еще.

Вот оно. Сердце болезненно сжимает – на меня смотрят два лица. Я поднимаю взгляд на сестру. Вид у нее самодовольный. Никто этого не замечает, все взгляды прикованы ко мне.

– Элис тоже ездила. – Голос у меня глухой, дыхание взволнованное.

– И твоя мама, – добавляет Люк.

Он делает большие глаза, мол, держи себя в руках.

– Ты ведь ненавидишь океанариум, – обращаюсь я к маме. – Говоришь, что там темно и мрачно, что у тебя от этого приступ клаустрофобии начинается.

– А я в океанариум не заходила. Девочек водили Элис и Люк. Я пила кофе в кондитерской напротив. Мне понравились булочки-сконы, очень вкусные.

– Вот фото акулы… – Ханна неуверенно переводит взгляд с меня на Люка, она уловила перемену настроения.

Интересно, мама тоже уловила? И решила сделать вид, будто ничего не произошло? Она расточает похвалы проклятым булочкам в попытке разрядить обстановку, но я думаю лишь об одном – как Люк с Элис изображают счастливую семью, как Элис занимает мое место, а Люк этому радуется.

– Ты ведь не против, Клэр? – вставляет сестра. – Прости. Я не хотела тебя расстраивать.

– Может, хватит уже извиняться и спрашивать, против-не против, можно-нельзя?! – Я резко отодвигаю стул.

Собственная вспышка изумляет меня не меньше, чем остальных.

– Клэр! Что на тебя нашло?

Подобный тон предназначен у мамы для детей, которые забывают говорить «спасибо» и «пожалуйста». Или, к примеру, для Ханны, которая роняет стакан с водой на пол и восклицает: «Черт!». Тон, свидетельствующий о крайнем мамином потрясении.

Я кладу руки перед собой на стол и прикрываю глаза. Все выходит из-под контроля. Я выхожу из-под контроля. Открываю глаза и улыбаюсь семье:

– Простите. Простите все. Элис, пожалуйста, извини меня за грубость.

– Да ничего страшного.

Элис сочувственно переглядывается с Люком, отчего на меня опять накатывает ревность, и я делаю глубокий вдох – спокойно, спокойно…

– У меня был тяжелый день, – сообщаю я в качестве оправдания. Звучит неубедительно, но это правда. – Я, наверное, пойду освежусь. Сниму рабочую одежду и смогу наконец расслабиться.

Люк не произнес ни слова, отмечаю я. Встречаюсь с ним взглядом, он приподнимает брови и едва заметно покачивает головой. Смотрит с раздражением. Я хорошо знаю мужа и понимаю – я его по-настоящему рассердила. Люк очень добродушный; чтобы вывести его из себя, нужно постараться. Мне это, видимо, удалось.

Когда я возвращаюсь, Люка уже нет. Он исчез в своей студии – верный знак, что муж на меня зол. Девочки в гостиной на диване, вместе с Элис: по одну сторону от нее Хлоя, по другую – Ханна. Я титаническим усилием воли подавляю вскипевшую ревность.

– Что смотрим? – Я сажусь в кресло у дивана.

Хлоя бормочет ответ, но не отрывает взгляд от экрана.

Что-то заставляет меня взглянуть на фотографии на комоде. Я сразу же замечаю, что стекло на нашем свадебном фото треснуло.

– О, нет! Как же это? – вскакиваю я.

Изучаю разбитое стекло. В центре – дырочка, куда пришелся удар; вокруг нее паутина трещин.

– В чем дело? – подходит Элис. – О, Клэр, ваше свадебное фото!

– Ты знаешь, как оно разбилось? – Я с видом обвинителя смотрю на Элис, потом на девочек. – Ханна. Хлоя. Вы знаете?

– Фото разбилось. Бедное фото, – заключает Хлоя и отворачивается к телевизору.

Ханна не сводит с телевизора глаз.

– Ханна, ты меня слышишь?

Она смотрит на меня. Что это в ее взгляде? Страх? Чувство вины?

– Ты знаешь, как разбилась фотография? – Ханна мотает головой. Я подхожу к дочери. – Послушай, я сержусь не за разбитое стекло, а за то, что никто не сознается. Скажи правду, и мы все забудем.

– Это не я, – произносит Ханна.

– А кто? Хлоя? – не отстаю я. Ханна выпячивает нижнюю губу и качает головой. – Ну, кому-то же известно, что произошло.

Я иду на кухню – выкинуть разбитое стекло. Там мама моет тарелки.

– О, милая, как жалко! – восклицает она, когда я показываю ей снимок. – Ничего, стекло легко заменить. Не огорчайся.

– Не в этом дело. Почему мне никто не сказал?

– Понимаешь, я не хотела при девочках, но…

Я оборачиваюсь на голос – в кухне возникает Элис.

– Но что? – поторапливаю я.

– Когда я пришла в гостиную, девочки уже были там, и Ханна стояла возле фотографий, – сообщает Элис. И поспешно добавляет: – Я не утверждаю, что разбила она, но выглядела Ханна, ну, знаешь, какой-то виноватой.

– Ясно, спасибо.

Впрочем, благодарности я не испытываю. Я в растерянности: неужели Ханна мне солгала? Смотрю на вынутую из рамки фотографию. Там, куда пришелся удар, она помята. Меня не покидает ощущение, что сделано это специально.