Уайт вместе с коллегами чувствовал, что продвигается вперед. Прокурор министерства юстиции направил Гуверу письмо, в котором писал о том, что за несколько месяцев, миновавших с назначения нового главы расследования, «успешно прояснились многие аспекты дел, и это преисполнило наши сердца духом энтузиазма».

И все же в ходе расследования смертей родных Молли Беркхарт всплыла та же проблема, что и при расследовании убийства Роана. Не было объективных доказательств или показаний свидетелей о том, что Хэйл совершил какое-либо из преступлений сам или чужими руками. Уайт понимал, что без неоспоримых доказательств ему не подобраться к этому субъекту, скрывавшемуся за спинами адвокатов, величавшему себя «преподобным» и пользовавшемуся покровительством шерифа, прокуроров, судей и других высокопоставленных чиновников штата.

В отчетах агенты докладывали, что Скотт Мэтис, владелец фирмы «Биг Хилл Трейдинг Компани», а также опекун Анны Браун и Лиззи, — «отъявленный мошенник и явно находится под влиянием Хэйла». Компаньон Мэтиса, судя по всему, «шпион их обоих и практикует нечестные сделки, направленные на эксплуатацию индейцев». Начальник полиции Понка Сити «принимал от Билла Хэйла деньги», да и шеф полиции Фэрфакса «тоже никогда не выступит против Хэйла». Местный банкир и опекун «и слова не скажет против, поскольку у них много чего на него есть». Мэр Фэрфакса, «этот архиплут» — ближайший друг Хэйла. Пробывший в должности не один срок окружной прокурор — часть все той же системы, «никуда не годится» и «коррумпирован». Даже федеральный уполномоченный Управления по делам индейцев — «тоже в руках у Хэйла и сделает все, что тот ему велит».

Уайт понимал, что битва за торжество справедливости только начинается. Он писал в отчете, что Хэйл «подчинил себе всю местную систему управления и кажется неуязвимым». На первых порах Гувер хвалил Уайта, утверждая, что с тех пор, как тот возглавил расследование, «обстановка стабилизировалась, и оснований для порицаний или критики нет, что для меня несказанное облегчение». Теперь же нетерпение директора, прозванного одним журналистом «клубком проводов высокого напряжения», росло день ото дня.

Из нового расследования Гувер стремился сделать рекламную витрину обновленного Бюро, над реформированием которого продолжал работать. Требовалось противопоставить нечто серьезное неприглядной картине, оставшейся после деятельности Бёрнса и его коррумпированных детективов, и Гувер сделал упор на интеллект и рациональные методы управления. Основывались они на теориях Фредерика Уинслоу Тэйлора, инженера, считавшего, что предприятием необходимо управлять «на научной основе». Каждый элемент трудового процесса должен быть подвергнут детальному анализу и нормирован. Применяя данные методы в сфере государственной службы, прогрессивисты пытались создать новую модель управления, которая покончила бы с порочной традицией кумовства и коррупции. По их мнению, необходимо сформировать новый класс чиновников-технократов, которые покончат с засильем бюрократии, что напоминало стиль работы президента Герберта Гувера — «великого инженера», прославившегося оперативным управлением усилиями по оказанию гуманитарной помощи во время Первой мировой войны.

По позднейшему утверждению историка Ричарда Джида Пауэрса, директор Гувер увидел в прогрессивизме отражение собственной одержимости организацией и общественным контролем. Кроме того, тот позволял ему, холодному кабинетному функционеру, выдавать себя за энергичного поборника новой научной эры. То, что Гувер ни разу в жизни не стрелял в преступника, данный имидж лишь укрепляло. Журналисты писали, что временам «полицейских ищеек, бесшумных туфель, потайных фонариков и накладных усов» приходит конец, что отныне следователи Бюро станут перенимать технократические методы организации труда. В одной из статей о Гувере писали: «Он играет в гольф. Кто из легавых старой школы был способен на такое?»

Однако в рьяном реформаторстве прогрессивистов проглядывало и кое-что неприглядное. Многие из них — преимущественно белые протестанты из среднего класса — питали глубокое предубеждение к черным и иммигрантам и были настолько уверены в своей правоте, что презирали всякие демократические процедуры. Эта сторона прогрессивизма отражалась и во взглядах самого Гувера.

Когда он радикально реформировал Бюро, упразднив дублировавшие друг друга структуры и централизовав полномочия, Уайт и другие руководители на местах получили больший контроль над агентами отделений. Однако возросла и ответственность за поступки подчиненных, как дурные, так и хорошие. Уайту вменялось в обязанность регулярно заполнять анкеты, отмечая профессиональное соответствие агентов по стобалльной шкале в таких областях, как «уровень подготовки», «умение делать выводы», «внешний вид», «работа с документами» и «лояльность». Сумма всех баллов и была оценкой агента. Однажды Уайт доложил, что один из его агентов получил все 100 баллов, на что директор резко ответил: «К сожалению, лично я не способен представить, чтобы какой бы то ни было агент Бюро мог заслужить подобную оценку».

Гувер, считавший, что его сотрудники обязаны преодолевать свои недостатки, как он победил детское заикание, избавлялся от всех, кто не отвечал его высоким требованиям. «Я распорядился уволить значительное число сотрудников, — сообщил он Уайту и другим руководителям местных отделений. — Некоторым явно недоставало способности к обучению, другие не обладали достаточной моральной стойкостью». Нередко Гувер повторял одну из своих излюбленных максим: «Либо ты становишься лучше, либо деградируешь».

Хотя Гувер и допускал, что кто-то сочтет его «фанатиком», он весьма гневно реагировал на любые нарушения правил. Весной 1925 года он с возмущением сообщал, что уволил некоторых агентов подразделения в Сан-Франциско, позволявших себе пропустить стаканчик, и приказывал Уайту, который тогда еще работал в Хьюстоне — и, кстати сказать, в отличие от своего брата Дока и многих других «ковбоев» спиртного не жаловал, — довести до сведения всех своих подчиненных, что за пьянство их ожидает та же судьба. «Если кто-то становится частью Бюро, он обязан держать себя в руках, чтобы на нашу организацию не пала и тень подозрения», — заявил Гувер.

Свод новых правил для сотрудников — толстенный том под стать Библии — включал в себя не только чисто этические вопросы. Он предписывал агентам, как именно собирать необходимую информацию и как ее обрабатывать. В былые времена агенты могли доложить непосредственному начальнику лично, по телефону или телеграммой. Как следствие, нередко терялись весьма ценные сведения, порой немалого объема.

До прихода в министерство юстиции Гувер работал в Библиотеке Конгресса. «Уверен, что останься он у нас, дослужился бы до директора», — вспоминал коллега. Именно там Гувер и научился систематизировать большие массивы данных с помощью десятичной системы Дьюи. Сходную модель он взял на вооружение и при организации центрального архива и общего каталога Бюро (досье на политиков со сведениями, позволявшими их шантажировать, хранились отдельно в кабинете секретаря). Теперь от агентов требовали оформлять отчеты по единой форме на одном листе бумаги. Это не только сокращало бумажную работу — еще один статистически измеряемый показатель эффективности, — но и экономило время прокурорам для принятия решения о возбуждении дела.

Уайт и сам умел быть требовательным начальником. Один из агентов, работавших под его руководством в Оклахоме, вспоминал, что все его подчиненные «обязаны были знать свою работу и делать ее». Еще один сотрудник, которому выпало работать с Уайтом позже, говорил, что иногда тот мог «резануть правду-матку прямо в глаза». С другой стороны, он был куда снисходительнее Гувера к недочетам и нередко старался оградить подчиненных от гнева высшего начальства. Когда директор Бюро взъярился на Уайта за то, что один из его агентов не уложился с отчетом по делу об убийстве осейджей в одну страницу, тот ответил: «Считаю, я и сам виноват, поскольку прочел этот доклад и одобрил его».

При Гувере агентов стали считать чем-то вроде взаимозаменяемых деталей одного механизма, как сотрудников крупных корпораций. Это был принципиальный отход от традиций работы полиции, где блюстители закона набирались в основном из местных. Реформы Гувера повысили защищенность агентов от кумовства и прочих соблазнов оседлой жизни и сделали Бюро воистину общенациональной силой, однако их оборотной стороной стало игнорирование региональных различий и лишение сотрудников, постоянно перебрасываемых по стране, тепла человеческих отношений. Уайт, «исходя исключительно из интересов службы», пытался доказать, что агент, знающий район, в котором действует, и близкий к населению, куда эффективнее. Так, один из сотрудников, работавший в период расследования убийств осейджей под легендой владельца ранчо из Техаса, просто идеально подходил для операций в штатах Фронтира — «но стоит перевести его в Чикаго, Бостон или Нью-Йорк, толку от него не будет никакого». Однако Гувер был неумолим. Один из его подпевал отмечал в служебной записке: «Тут я с мистером Уайтом совершенно не согласен. Агент, знакомый со спецификой лишь одного региона, пусть лучше подыскивает себе другую работу».

Агентов натаскивали на новые правила и методики во временном центре подготовки в Нью-Йорке (впоследствии Гувер придал этой программе официальный статус, учредив полноправную академию в Квантико, штат Вирджиния). Все больше и больше сотрудников Бюро обучались методикам, превозносимым директором как «полицейская работа на научной основе», — таким как отпечатки пальцев и баллистическая экспертиза. Одновременно преподавались строгие методы сбора доказательств, чтобы дела не прекращались и не клались под сукно из-за несоблюдения юридических формальностей, как это было с первыми попытками расследований убийств осейджей.

У некоторых агентов, в особенности опытных, Гувер и его предписания вызывали лишь презрение. Один ветеран советовал новобранцам: «Сначала позабудьте обо всем, что вам вбивали в головы в Вашингтоне. А потом выбросьте эти окаянные инструкции». В 1929 году один из агентов подал в отставку, сетуя на то, что нововведения направлены «скорее против служащих Бюро, чем против преступников».

Случалось, и Уайт был недоволен предписаниями Гувера, но он не мыслил себя вне Бюро, где был участником таких событий, о которых на другой службе и мечтать не мог. Пришлось измениться. Уайт старался аккуратно, без помарок и исправлений, печатать отчеты на пишущей машинке и превозносил преимущества научных методов ведения следствия. Позднее он сменил ковбойскую шляпу на мягкую фетровую, а также по примеру шефа освоил игру в гольф. Перекатывая мячи по безупречной зелени газона в компании могущественных и богатых бездельников, Уайт скоро стал практически неотличим от гуверовских «мальчиков из колледжа».