Рука, лежащая на плече Хэсины, не давала ей пошевелиться, хотя та и сама не смогла бы сдвинуться с места. Вторая рука прижимала нож к ее горлу. Хэсина почувствовала, как по ее шее стекает тонкая, теплая струйка.

– Это была я. – На них налетел порыв ветра, и к щеке Хэсины взметнулись пряди цвета черного ореха, обдав ее ароматом османтуса и цветущего персика. Она знала его так же хорошо, как свой собственный. Ветер усилился, но ему не удалось заглушить голос Лилиан. – Короля убила я.

Земля разверзлась под ногами Хэсины. Лица слились в одно, разные оттенки кожи стали неотличимы друг от друга. Горожане, стражи… все было сметено волной ее ужаса.

– Это ложь, – прошептала она.

Лилиан ответила криком, который прорвал покрывало тишины.

– Я убила его ради королевства!

Лезвие прижалось к ее горлу еще сильнее. Струйка побежала быстрее, забираясь под запахнутый воротник ее рюцюня. Мысли Хэсины неслись так же стремительно. Лилиан говорила неправду. Она действовала по сценарию. Играла роль. Иначе и быть не могло. Ее сестра не «убивала» их отца. Она…

– Я тоже считала, что король благочестив и добродетелен. Я называла его отцом. Но за благочестием скрывалось неумение управлять страной, а добродетель служила оправданием его прошлым грехам.

Мир снова обрел свои очертания: сотни людей, стоящих перед павильоном, и стражи на ступенях, чьи пики и взгляды были направлены на горло Хэсины.

– Это королевство – мой дом. – Голос Лилиан прорезал ветер. – Я хотела для него лучшей судьбы, поэтому и отняла у короля жизнь.

Разум Хэсины оттаял. Какими бы мотивами ни руководствовалась Лилиан, Хэсина должна была ее остановить, пока она не подписала себе смертный приговор.

– Я возложила свои надежды на эту королеву, – проговорила Лилиан.

Ударить ее локтем под ребра, схватить за запястье. Вырвать нож. Люди наблюдают; у тебя всего один шанс.

– И я снова ошиблась…

Дрожь пробежала по телу Лилиан, прежде чем Хэсина успела хоть что-нибудь сделать. Прерывистый выдох сестры согрел ей щеку.

Нож упал.

Вслед за ним упала и Лилиан. Хэсина едва успела подхватить ее и сама согнулась под тяжестью ее веса. Совершенные черты лица ее сестры исказила гримаса боли, и сердце Хэсины сжалось.

– Поговори со мной, Лилиан. Скажи мне, что случилось?

– На-На. – Лицо Лилиан снова дернулось, и ее зубы окрасились в красный. Разум Хэсины снова покрылся коркой льда. Нет. Нет, нет, нет, нет. Она стала лихорадочно искать источник травмы, и вдруг ее рука уперлась в продолговатый предмет, торчавший из спины Лилиан. Дрожащими пальцами она схватила ручку, точнее, рукоять кинжала, вонзенного под левую лопатку.

Снег начал падать медленнее.

Это… это не могло происходить наяву. Нет, это было не по-настоящему. Лилиан просто притворялась. Она вот-вот вскочит на ноги и закричит: «Сюрприз! Попалась!»

Но она слышала прерывистое, хлюпающее дыхание сестры. Над ними нависла тень. Взгляд Хэсины пронесся по подолу черно-золотого ханьфу и замер, остановившись на руках.

На руках Цайяня. Его правая кисть сжимала левую, и костяшки его пальцев были забрызганы кровью. Он один стоял позади них с Лилиан. Он один мог… мог…

Мог…

– На-На. – Охрипший голос вытащил Хэсину из бурлящего потока правды. – Все министры… – просипела Лилиан.

– Ш-шш. Сейчас мы отнесем тебя к придворной вра…

– …дуралеи. Им в головы даже не пришло такое решение…

Решение. Это слово выбило весь кислород из легких Хэсины. Решение? Что еще за решение? Чего она хотела добиться?

– Тише.

Лилиан улыбнулась ужасной, кровавой улыбкой. А потом, задохнувшись от напряжения, дернула рукавом.

На ступеньку упал сверток. Стражи, бежавшие к Хэсине, едва успели увернуться, прежде чем он взорвался. По воздуху разлетелись куски камня, и горожане закричали от ужаса. Их вопли не смолкли, даже когда дым рассеялся.

Причиненный ущерб нельзя было сравнить с тем, что произошло в темницах тяньлао. Но люди об этом не знали.

Людям эти два события покажутся звеньями одной цепи.

Дым, застилавший сознание Хэсины, тоже начинал рассеиваться. Осознание ударило ее, словно плеть.

Лилиан подставила саму себя на глазах у сотен горожан. Ее признание облетит все улицы города и все провинции. «Кто убил короля? Не кто иной, как приемная сестра самой королевы!» У них были все доказательства, в которых они нуждались. Нож у горла Хэсины. Признание из первых уст. Поддельная бомба.

– Зачем?

Лилиан закрыла глаза.

– Теперь ты сможешь защитить их… их всех…

– Ш-шш. – Слезы лились по щекам Хэсины, горячие, как кровь, заливавшая ее юбки.

Пожалуйста, скажи мне, что сделала это не просто так. Потребуй в награду корзину засахаренного боярышника.

– Ш-шш.

Хэсина дрожала так сильно, что видела перед собой две сестры. Три сестры.

– Ты испортила еще один… наряд… – Губы Лилиан изогнулись в улыбке. – Хотя… он все равно был скучным…

Снизу до них доносились голоса.

– Кровь… не горит… не пророк…

Хэсина проглотила вопль ярости, и ее подбородок дернулся. Люди могли забрать ее сердце. Могли отнять у нее жизнь. Они могли потребовать у нее все, что она только могла предложить, но только не Лилиан. Хэсина не отдаст им сестру.

– С тобой все будет хорошо, – сказала Хэсина таким тоном, как будто это был приказ. – Врачевательница поможет тебе. Прекрати говорить, – добавила она, когда Лилиан открыла рот.

– Пообещай мне… – Топот императорских стражей почти заглушил шепот Лилиан. Она подняла руку, пытаясь дотянуться до щеки Хэсины. – Пообещай мне… что закончишь все это… красиво.

Рука Лилиан вздрогнула. Хэсина поймала ее, прежде чем она успела упасть, и сжала ее в своей ладони. Сжала так же крепко, как в те дни, когда они вместе заходили в пруд или неслись по коридором с горячими булочками маньтоу в подолах юбок, убегая от разъяренных поваров. Хэсина держала ее руку так крепко, что не почувствовала, в какой момент Лилиан перестала сжимать ее ладонь в ответ.

Хэсина не переоделась. Не попросила перевязать ей шею. Наконец она выглядела так, как того заслуживала. Она была в крови.

Она влетела в тронный зал, словно порыв ветра. Министры неуклюже бежали за ней следом. Взойдя на платформу, Хэсина приказала членам Совета расследований обыскать комнату Лилиан и немедленно предоставить ей отчет. Пока она ждала их возвращения, некоторые молодые придворные то и дело бросали взгляды в ее сторону. Если они надеялись увидеть на лице королевы какие-либо чувства, их ждало глубокое разочарование. Хэсина превратилась в янтарь, в скалу, в окаменевшую цикаду, внутренности которой рассыпались в пыль. Вместо сердца у нее была пустота, а в голове билась лишь одна мысль:

Закончи все это красиво.

Эта мысль поддерживала ее, когда члены Совета расследований вернулись с позолоченными подносами в руках.

– Дянься, – обратился к ней председатель. – По вашему указу мы обыскали комнаты цареубийцы и нашли следующие вещи.

Он перечислил их: флакончик с «хохолком журавля» – ядом на основе мышьяка – и запрещенный том, порицающий Одиннадцать героев и новую эпоху.

Глядя на эти предметы, Хэсина вцепилась в подлокотники трона. Лилиан хорошо обставила свой уход. Даже слишком хорошо для девушки, вплетавшей ленты в косы, ходившей с пятнами краски на фартуке и сторонившейся политики и тех, кто в нее играл.

В итоге она переиграла их всех.

– Замечательно, – произнесла Хэсина глухим голосом, чувствуя, как боль просачивается в ее сердце, словно капли воды в пустую пещеру. Ей пора было привыкнуть к тому, что люди скрывают от нее тайны. – Судебное слушание объявляется закрытым. Линчеватели, которые продолжат свою деятельность, будут приговорены к смерти через повешение. То же касается любого человека, который нанесет другому порез в качестве проверки без официального разрешения. Старший секретарь Суньлэй, проследите, чтобы листовки с этими тремя законами были развешаны по всему городу в течение ближайших трех дней.

– Будет сделано, дянься.

Хэсина перешла к следующим вопросам. Нужно было установить размер компенсаций промышленникам и торговцам, соотнести отток серебра с повышением налога на пшено и поддержать горожан, которые захотят помочь восстановить поврежденное имущество. Слово за слово, указ за указом она сшивала лоскуты своего королевства в единое целое.

– А как прикажете избавиться от тела царе- убийцы? – спросил Ся Чжун, стоявший среди других министров.

Хэсина, не дрогнув, выдержала его взгляд.

– Этот вопрос подпадает под вашу юрисдикцию, министр Ся. Что до́лжно сделать, согласно «Книге ритуалов»?

– Останки должны быть публично сожжены, а пепел – развеян над Бездонной тесниной, чтобы быстрые потоки воды подвергали его вечному мучению.

Никакой могилы. Никакой погребальной церемонии. Не останется даже тела, которое можно было бы похоронить или оплакать.

Хэсина заставила себя разжать кулаки и положить руки на подлокотники трона.

– В таком случае проследите, чтобы эти ритуалы были проведены.

Ся Чжун не смог выбить ее из равновесия, зато это удалось Цайяню, которого она вызвала следующим. Она думала, что справится с тем, что было необходимо сделать, но, когда он вышел на платформу и поклонился ей, время замедлило свой ход точно так же, как на террасе. Лишь сотню ударов сердца спустя Хэсина заставила себя оторвать взгляд от его рук – сейчас они были чисты, но в ее памяти они оставались забрызганными кровью – и заговорить.

– Пусть она призналась в цареубийстве, она должна была предстать перед судом, как любой другой человек. Так гласит закон «Постулатов». Ты…

– …не предоставил ей такой возможности.

– Простите меня. – Цайянь стоял, склонив голову, словно обращался не к Хэсине, а к полу. Это слегка утешило ее. Она не была уверена, что сможет простить его, даже если все действия близнецов спланировала Лилиан. Да, она сама обрекла себя на смерть, однако нож в ее спину вонзил Цайянь. Хэсина не могла забыть об этом точно так же, как не могла вернуть сестру к жизни.

Министр труда сделал шаг вперед.

– Если позволите, дянься, – начал он, прервав затянувшуюся тишину, – я бы хотел высказаться в защиту виконта Янь Цайяня. Он поступил так, как ему приказывал долг. Все остальные стояли далеко от вас и не могли ничего предпринять, не подвергнув вашу жизнь риску.

Остальные эхом поддержали его. Они с такой же легкостью могли потребовать поместить Цайяня под арест. Но, видимо, перерезав узы родства – в буквальном смысле, – он избежал каких бы то ни было подозрений.

Холодный расчет, стоявший за поступком Цайяня, заставлял Хэсину нервничать. Она подняла руку, и все присутствовавшие замолчали.

– Слова министра Чжоу верны, – выдавила она. – Я в долгу перед тобой за то, что ты спас мне жизнь. В знак благодарности ты получишь все, о чем только попросишь.

Цайянь склонил голову еще ниже.

– Я бы хотел получить пост командующего городской стражей.

Она застыла на месте.

– Ты уже состоишь на государственной службе, где можешь применить свои обширные знания.

У тебя нет опыта в военном деле.

– Стражам нужен дисциплинированный руководитель, который искренне желает укрепить восстановленный порядок.

– Сейчас ты занимаешься подготовкой к экзаменам.

Ты слишком занят.

– Первый этап начнется уже завтра.

Она прищурилась.

Ты в трауре.

Но она не могла произнести это вслух. Никто в этом зале не должен был оплакивать цареубийцу. Даже она сама.

Она столько всего хотела ему сказать – и не могла.

Кто ты, Янь Цайянь? Мой советник? Придворный виконт? Брат, убивший собственную сестру? Почему мне все труднее и труднее заглядывать в твою душу?

Но забирать свои слова назад было уже слишком поздно.

– В таком случае городская стража переходит под твое командование.

Цайянь поднял голову. На долю секунды его лицо помрачнело, и на нем отразилось какое-то не поддававшееся описанию чувство. Но, возможно, Хэсина просто увидела то, что хотела увидеть, потому что в следующую секунду он уже опустился на колени, совершая обряд коутоу, а потом растворился в толпе других придворных. За все это время он не выказал ни малейшего раскаяния.

Председатель Совета расследований занял его место.

– Необходимо решить последний вопрос, дянься.

– Говорите.

Он обратился к стражам, стоявшим у двери:

– Введите его.

Я янтарь. Я скала. Но в следующую секунду створки двери разъехались в стороны и в зал ввели Акиру. Двое стражей толкнули его, чтобы он упал на колени перед платформой, а третий бросил на пол прут. Хэсина вскочила на ноги, прежде чем успела заставить себя остановиться.

– Сегодня утром после пятого удара гонга, – проговорил председатель, – этого молодого человека поймали при попытке кражи.

– Что он украл?

Ся Чжун сделал шаг вперед.

– Мое самое ценное собрание «Постулатов».

Министр и председатель стояли рядом, и в этом было что-то неприличное, как будто они прилюдно совершали непристойный акт, прекрасно зная, что Хэсина ничего не сможет с этим поделать. К ее горлу подступила желчь, и она перевела взгляд на Акиру. Он встал на ноги, не поднимая на нее глаз. Видимо, он узнал о судьбе Лилиан. Видимо, он понял, что Хэсина подведет его точно так же, как подвела собственную сестру. Стерев кровь с рассеченной губы, он потянулся за прутом.

Страж опустил свой меч, и прут с треском распался на две половинки – а вслед за ним и сердце Хэсины.

– Я не требую компенсации, – продолжил Ся Чжун. – Я лишь высказываю опасения ради дворцовой безопасности.

Его рыбьи глаза сверкнули. «Даруй ему помилование, если осмелишься».

В другой жизни Хэсина осмелилась бы не только на это. Она бы помиловала Акиру и задушила Ся Чжуна у всех на глазах. Но сейчас, когда все взгляды были устремлены на столицу, она не имела права подвергать риску свое положение. Поэтому она не могла позволить себе ни подозрительных помилований, ни нападений на старейшего из своих министров.

Чувствуя, что потерпела поражение, Хэсина опустилась на трон.

Закончи все это красиво.

– Арестуйте его, – проговорила Хэсина и закрыла глаза, чтобы не видеть, как ее распоряжение приводят в действие.

Лучше бы она заткнула уши.

– Подземелья – не такое уж плохое место. – Неторопливые слова Акиры пронзили Хэсину насквозь, и вся сила воли, которая удерживала ее на троне, вытекла из нее. – Никаких правил, никаких ожиданий, никакого яда в кубке…

С гулким стоном створки двери захлопнулись.

Министры и придворные разошлись, но Хэсина осталась в тронном зале, пока желание броситься в подземелья и объясниться перед Акирой не покинуло ее вместе со всеми остальными чувствами.

Ее разум будто онемел. Она спустилась с платформы и побрела мимо шелковых ширм, позволив ногам выбирать маршрут за нее. Осознав, куда они ее привели, Хэсина едва не рассмеялась.

Если честно, раньше она действительно побежала бы к Цайяню. Если бы она была домом, он стал бы потолочной балкой, поддерживающей ее. Но сейчас она даже не могла заставить себя взглянуть на резных цапель, украшавших створки его двери. Перед ее глазами стояли его руки – правая кисть сжимает левую, костяшки забрызганы кровью.

Она зажмурилась так сильно, что под ее веками заплясали яркие пятна. Потом она открыла глаза и посмотрела на дверь. Подняла руку, чтобы постучать. Опустила ее. Позволила его имени сформироваться в ее горле. Проглотила его. Хэсина хотела получить ответы на свои вопросы, но что она могла дать ему взамен? Прости, что не смогла защитить ее? Прости, что не смогла даже отстоять для нее подобающие похороны? Возможно, Цайянь вогнал нож в ее спину, но Хэсина использовала ее жертву для своей выгоды.

Ни один из них теперь не мог набраться храбрости взглянуть в лицо другому.

Она хотела уйти и даже сделала четыре шага, прежде чем резко развернуться и ворваться в комнаты Цайяня.

Там было холодно. Темно. Жаровни не были зажжены, и Хэсина с трудом различила тусклые контуры его фигуры на полу, рядом с изножьем кровати.

Она до сих пор видела кровь. Чувствовала, как его тень падает на нее. Но Хэсина заставила себя перенестись из этого момента в настоящее, в котором ее брат нуждался в ней.

Когда она села рядом с ним, он никак не показал, что заметил ее присутствие. Тогда она положила ладони ему на лицо. Цайянь отстранился, но Хэсина уже почувствовала влагу на его щеках и обняла его, прежде чем он успел снова от нее отодвинуться.

Они просидели так очень, очень долго.

Наконец Хэсина ласково убедила его лечь в постель, а потом залезла рукой под каркас кровати и принялась на ощупь искать его книжный тайник.

Лилиан лукавила. Ван Хутянь писал не эротические новеллы, а сентиментальные стихи. Хэсина стала читать их вслух. Закончив одно собрание, она перешла к другому и продолжала, пока слова не лишили ее голоса, а сон не выровнял беспокойное дыхание Цайяня.

Кипа листов в руке Хэсины задрожала, и она положила страницы на пол. Стихи не отвлекли ее от переживаний, а, наоборот, умножили их. Тоска, которую ощущали прекрасные лисьи божества Ван Хутяня, напомнила ее желание обрести хотя бы несколько минут покоя. Праведный гнев охотников на цилиня стал ее яростью по отношению к своему королевству. А чувство вины, обуявшее ученых, которые изменили своим женам, пробудило ее собственные сожаления обо всем, что она совершила с тех пор, как умер отец.

Ее нижняя губа задрожала. Она прикусила ее и продолжила сжимать зубы, пока не ощутила медный привкус.

Хэсина выбежала из комнат Цайяня и закрыла за собой створки двери. Потом засунула кулак в рот и закричала. Это все ее вина. Она была виновата в смерти Лилиан. Если бы она не начала это судебное слушание, никто не стал бы задаваться вопросами о смерти короля.

А ведь король даже не был мертв.

Он был виноват в том, что хранил слишком много тайн, он был виноват в том, что научил ее верить в справедливость и закон.

Это все его вина.

Хэсина обхватила себя руками и почувствовала, как что-то врезается ей в живот. Медальон отца. Тот самый, что она с такой заботой повесила на пояс, отправляясь на поиски правды, которую он якобы так любил. Она сорвала его и бросила на пол. Раздался треск, и нефритовое украшение разбилось на части. Хэсина тяжело задышала, чувствуя, как ее охватывает злорадное удовлетворение.

В следующий миг у нее перехватило дыхание.

Из осколков в воздух поднимался золотистый газ.

Точно такой же, какой поднимался от тела ее отца.

В голове у Хэсины зазвучал голос Акиры. Сидя в тронном зале, она изо всех сил старалась не обращать внимания на его слова, поэтому и не смогла расшифровать их смысл.

Затаив дыхание, Хэсина опустилась на колени и подняла осколки. Они оказались изогнутыми. Медальон был полым внутри – для того, чтобы хранить в нем яд. Вот где он находился все это время. Не в кубке. Не во флакончике матери.

Яд хранился в медальоне, который отец всегда носил при себе.

Осколки выпали из ее рук, и она в замешательстве покачала головой. Что все это значило?

Вернись туда, где все началось. Не в квартал красных фонарей, где Серебряный Ирис сказала: «Я вижу золотистый дымок, который исходит от груды осколков». Не в императорские сады, где Хэсина нашла тело отца среди ирисов.

Коридоры и ширмы слились в одно пятно, пока Хэсина бежала в кабинет отца. Спотыкаясь, она зашла в комнату и направилась прямо к письменному столу. Дрожа всем телом, села на его стул, окрашенный в цвета панциря черепахи, – так же, как, наверное, садился и он. Подняла голову и посмотрела в окно – так же, как, наверное, смотрел и он.

Она встала, и ножки стула скрипнули по полу. В ее груди расцвела боль: она проживала последние мгновения жизни отца. Но она все равно подошла к сундуку и, встав на колени, перебрала костюмы – так же, как, наверное, перебирал их и он. Ткани были такими разными на ощупь. Шелк и грубая пенька. Он выбрал костюм курьера не наугад. Он специально искал именно его. Почему?

Что он сделал потом? Открыл «Постулаты» на странице с жизнеописанием Первого из Одиннадцати. Вошел в тайный проход, который вел в сады.

Ее направляла одна лишь интуиция. Подчинившись ей, Хэсина неуверенным шагом подошла к книжным полкам и вытащила оттуда тома под названиями «Размышления Пан-те о космических циклах» и «Расцвет и падение былой династии». Полки разошлись в стороны, и ей открылся коридор, обшитый отполированным деревом и мерцающий, словно тайная река. Она сделала шаг внутрь и нажала на рычаг, торчащий из боковой панели. Река погрузилась в темноту.

В сердце Хэсины зашевелилась паника. Когда-то она заблудилась в точно таком же мрачном проходе. Но отец учил ее, что нужно глубоко дышать и пользоваться подсказками, которые дают стены. Так она и поступит. Она всей грудью вдохнула воздух с сосновым ароматом и почувствовала, как ее сердце успокаивается. Потом она положила ладони на боковые панели…

И застыла на месте.

Дерево покрывали выцарапанные ножом линии, которые складывались в слова.

Пташка моя…

Где-то во дворце служанки протирали пыль. Повара ощипывали гусей. Сто тысяч людей дышали, ходили и разговаривали в одной только столице, и еще миллион – за ее стенами. Но в это мгновение для Хэсины они перестали существовать. Весь ее мир пульсировал в словах, которые она ощущала кончиками пальцев.

Хэсина отдернула руку.

Она сделала шаг назад и ударилась о противоположную стену. Из ее горла вырвался истерический смех. Она хватала воздух ртом и тонула в нем. Только хохоча, она могла дышать.

Не переставая смеяться, она принялась ощупывать панели. Наконец она нашла рычаг и потянула за него. Когда стена с книжными полками разъехалась, Хэсина выбежала из темноты на пепельно-тусклый свет, но правда выскользнула вслед за ней.

Но она не знала. Она не догадалась, когда увидела его тело среди ирисов, хотя он был безукоризненно одет и лежал, сложив руки на животе, словно иллюстрация к тому, какой должна быть спокойная, ненасильственная смерть. Она не догадалась, когда повара и кухарки сообщили ей, что в тот день никто не приносил в его кабинет ни еды, ни напитков. Она не догадалась, несмотря на то, что предметы, оставленные на столе, идеально соответствовали находкам, которые обнаруживали они с Акирой. Она не подумала о значимости того, что «Постулаты» были открыты на жизнеописании Первого из Одиннадцати героев, когда ее отец и был Первым из Одиннадцати героев. Она подавляла все подсознательные озарения так же, как и свои истинные мотивы. На самом деле она никогда не искала правду. Она хотела найти того, на кого можно было возложить вину. Она считала, что, восстановив справедливость, сможет закрыть эту страницу своей жизни и излечить свои раны.

Она ожидала вовсе не этого.

Все кусочки картины встали на свои места. Флакончик с благовониями, лежавший на столе отца, привел ее в комнаты матери. Там она нашла ларец. Там ее ждал оригинал «Постулатов». Теперь Хэсина поняла: эта книга служила доказательством того, что ее отец действительно Первый из Одиннадцати.

Тем временем, прежде чем подняться из-за стола, ее отец открыл книгу на жизнеописании Первого. Он привязал к поясу медальон с символом, означавшим «долголетие», потому что он хотел, чтобы она поняла. Он взял с собой нож не для того, чтобы срезать хурму, а для того, чтобы оставить на стене коридора свое последнее послание. И он надел ханьфу посыльного, чтобы доставить ей эту правду – правду, за которую Хэсина заплатила кровью.

В ее смехе зазвучали пронзительные, визгливые нотки.

– Значит, теперь ты знаешь.

Этот голос.

Смех застыл у Хэсины на губах.

– Ну как?

Подол алого рюцюня ее матери прошелестел по полу. Она подошла к низкому столику в центре нижней части кабинета.

Хэсина смотрела на нее пустым взглядом. Это привидение. Она не могла на самом деле находиться здесь.

Но ни одно привидение не умело так больно ранить словами, как ее мать.

– Тебе больно? Я думаю, да. Как, наверное, тяжело пройти через столько мучений, только чтобы узнать, что он прикончил себя сам.