– Миледи.

– На-На.

– Сестра.

– Сина.

– Хэсина.

Их голоса метались по поверхности воды, словно маленькие рыбки. Их тени были едва различимы с глубины. Хэсина протянула к ним руку, чувствуя, что идет ко дну. Ее жизнь мерцала сквозь пространство между ее пальцами.

Она тонула.

«Что случилось с твоими коленками, Пташка?»

Она ткнула пальчиком в распухшую ногу и поморщилась: «Мама заставила меня простоять на коленях всю ночь».

«Из-за чего?»

«Я вплела в волосы белые хризантемы».

Лилиан сказала, что это красиво. Больше Хэсина никогда ей не поверит.

«Что символизирует белый цвет?» – мягко подсказал ей отец.

«Смерть».

«Да. Отсутствие цвета есть отсутствие жизни. А если ты стал свидетелем многих смертей, это может высосать все цвета из тебя».

«Мама видела много смертей?»

«Да. Мы вместе их видели».

«Но с тобой же все хорошо».

«Все мы по-разному реагируем на потери».

«Понятно, – пробормотала она. – Например, если бы умер Санцзинь, она бы грустила сильнее».

Отец поднял Хэсину на руки и, охнув от напряжения, посадил ее к себе на колено: «Никто не умрет».

«Но если бы я умерла, мама не стала бы плакать. Она не любит меня».

«Конечно, любит».

«Нет, не любит!»

«Я люблю тебя. Разве тебе этого мало?»

«Да, мало, – сказала она. Но ее маленькая, менее упертая часть беззвучно сказала: – Нет, совсем не мало».

– Лихорадка… вся горит…

– …пульс неровный…

– …принесите… а еще иголки…

«Папа, – начала она, примеряя театральную маску, – как думаешь, люди меняются?»

Он надел нарукавники кузнеца.

«Конечно, меняются, Пташка».

Она начала копаться в сундуке в поисках своей любимой парчовой мантии.

«А как ты думаешь: пророки изменились?»

«Уверен, что да».

«Это хорошо. А то Мастер Ню говорит, что триста лет назад они делали очень плохие вещи, но не слушает меня, когда я отвечаю, что триста лет назад – это очень-очень давно».

– Мы… ждать долго…

– Мы не можем… решение без нее…

– Но народ…

– …Больше стражей…

– Такими темпами… доход… жизни… уничтожены!

– …Подождите, пока очнется королева…

– Если она очнется!

– Она очнется, – произнес голос, заглушивший все остальные. Потом он стал мягче, но при этом прозвучал так же ровно и уверенно. – Миледи очнется.

«Я должен тебе кое-что сказать, Пташка».

Она приготовилась выслушать еще одну лекцию о нарастающем напряжении между Кендией и Янем.

«Возможно, я не всегда смогу быть с тобой рядом».

Она скучала по отцу, который когда-то улыбался ей просто так.

«В мое отсутствие с тобой будет множество людей, которые будут желать тебе лучшего».

Прошли годы. Она уже перестала верить в то, что отец может исполнить все свои обещания – даже совершенно невозможные. Но она жалела, что ей было не вернуться в те летние ночи, когда сквозь полукруглые окна его комнаты лилось пение цикад, когда она засыпала у него на коленях, чувствуя, как его ладонь касается ее головы, когда они делились историями и находили проходы, которые им только предстояло исследовать.

«Но только тебе самой решать, какой жизнью ты хочешь жить».

Возможно, это было бы правдой, если бы она не являлась наследницей престола.

«Создавай свою собственную судьбу. Поняла, Пташка?»

Она не понимала, но ради отца она была готова солгать:

«Да, поняла».

На ее горячий лоб легла чья-то рука, холодная и сухая.

– Королевам нужно держаться подальше от бомб.

Хэсина была готова с этим согласиться.

– И от убийц, – шепотом добавил голос.

Возможно. Некоторые убийцы носили с собой бомбы, ножи и флакончики с ядом. Но существовали и другие убийцы, которые поклялись себе не брать в руки оружия. У них при себе можно было найти лишь прут.

«От некоторых, может, и стоит, – хотела сказать Хэсина. – Но не от всех».

«Пташка, очнись».

Она не должна была очнуться.

Она должна была умереть. Ведь Мэй умерла. «От нее не осталось ни следа», – шептал один ученик придворной врачевательницы другому, когда думал, что Хэсина лежит без сознания. Они ходили вокруг нее, смачивая ей лоб влажной тряпочкой. «Ее тела так и не нашли».

Они пискнули, когда Хэсина спросила:

– Где мой брат?

Они не отвечали, поэтому она спросила еще раз – голосом, который не был похож на ее собственный:

– Его состояние лучше вашего, – ответила ей врачевательница, влетая в дверь лазарета. Прежде чем Хэсина успела заплакать от облегчения, кто-то зажег медицинскую свечу, и ее пары погрузили королеву в беспокойный полусон. Ей снилось ухмыляющееся лицо Одноглазого, и она убедила себя, что отца отравил именно он. Она не думала о том, как пророк мог достать легендарный яд и откуда он знал, как им воспользоваться. Он ненавидел ее. Ненавидел Одиннадцать героев. Ее затуманенному подсознанию казалось, что все сходится идеально. В своих снах она гналась за ним, а когда, наконец, поймала, заставила заплатить за все, что он у нее украл.

Но, проснувшись, она больше не чувствовала гнева. Не чувствовала горя. Она смотрела на деревянный потолок, выкрашенный в бирюзовый цвет, – с мешочками, набитыми женьшенем, которые свисали с него, словно виноградные листья, и с позолоченными изображениями черепашек и мандаринок, – ничего не ощущая, ни о чем не думая. Потом ей в голову все-таки пришла одна мысль. Такая же, как и до этого.

Почему же этого не случилось?

Потому что она все-таки оказалась противоестественным существом, как и ее отец? Может быть, она умерла, а потом каким-то образом возродилась? Неужели ее брат тоже не был нормальным человеком?

Жив. Придворная врачевательница сказала, что он жив. Но, с другой стороны, эта женщина заключила, что ее отец мертв. Кому Хэсина могла верить?

Только себе.

Ей нужно было увидеть брата собственными глазами.

Хэсина стала вытаскивать из руки иглы для акупунктуры, и они с тихим позвякиванием падали на пол. Потом она присела – и едва не потеряла сознание от боли.

Она нащупала на спине выступающий, неровный край обожженной кожи и тут же потеряла желание проводить дальнейшие исследования. Глубоко дыша, она опустила руку и свесила ноги с кровати. Их обдало холодом. Палисандровый пол показался ей очень твердым.

Вставай, Хэсина.

Она встала.

Точнее, попробовала встать. Как и все попытки в ее жизни, эта закончилась неудачно.

Она упала на пол с грохотом, от которого у нее застучали зубы и загудел череп. Но этот звук был тихим по сравнению с ее криком. Кожа на ее спине плавилась. Что еще могло бы причинять такую боль? Когда узорчатые створки двери распахнулись и в комнату ворвалась придворная врачевательница, за которой неслась орда ее учеников, по щекам Хэсины текли потоки слез.

– Дураки! Как вы могли не заметить, что свеча погасла?

Ученики бросились в разные стороны – извиняться, заново зажигать медицинскую свечу, помогать Хэсине подняться. Все это было чересчур. Ее затошнило, повело назад, и она снова оказалась на полу. Мир перед ее глазами раскололся на части, а в ее горле застряло имя брата.

Ученики отпрянули от нее. Один из них врезался в полку, стоящую у стены. Послышался звон бьющегося стекла.

– Дянься… – проскрежетала зубами придворная врачевательница.

– Отведите меня к брату. – Хэсина позволила нескольким из более опытных учеников помочь ей подняться на ноги.

– Я позову его.

– Нет. – Она не могла встретиться с ним в комнате, пропахшей ее слабостью. – Я пойду сама.

– Вы сможете сделать это со временем, – проговорила врачевательница. – Вы не вставали с кровати восемь дней.

Слишком долго.

– Когда к вам вернутся силы, мы…

Хэсина схватилась рукой за полку, на которой в ряд стояли хрупкие керамические горшочки с бесценными настойками врачевательницы. Ее жест представлял собой недвусмысленную угрозу. Раньше, обратившись к такой тактике, Хэсина переживала бы, что ведет себя по-детски, но теперь ей было все равно. Страх заставляет людей подчиняться? Значит, она использует это для своей выгоды.

– Отведите меня к нему, – приказала Хэсина. – Сейчас же.

Второй раз ей повторять не пришлось.

Ученики побежали за носилками, но Хэсина остановила их. Она придет к своему брату сама, даже если это ее убьет. Она выбрала двух сильных юношей, которые взяли ее под руки, и вместе они медленно и неуклюже вышли из лазарета и побрели по направлению к внутренним покоям. К тому времени, как они добрались до шелковых ширм, на ее лбу выступили капли пота. Но она шла дальше.

Когда они прошли мимо покоев Санцзиня, Хэсину охватила растерянность. Но потом они остановились у дверей в ее комнаты, и она увидела брата. Он был жив и даже стоял на ногах, повернувшись лицом к столу. Его голова была забинтована, но других видимых повреждений не наблюдалось.

Хэсине показалось, что она сейчас лишится чувств от облегчения.

Но она не позволила себе этого. Оставив учеников у двери, она зашла в комнату сама.

– Мне сказали, что ты накрыла меня своим телом, – проговорил Санцзинь, когда она прошла полпути по направлению к нему.

Она остановилась, покачнувшись, а ее брат заговорил снова, все еще не смотря на нее.

– Не стоило беспокоиться.

– Цзинь…

– Хочешь, расскажу, о чем я подумал, как только пришел в себя?

Он обернулся к ней. Его лицо было бледным, но не изуродованным. Заглянув в его глаза, матово-черные, словно камешки для игры в го, Хэсина почувствовала, как ее покидают последние капли жизни.

– Когда я узнал, что ее больше нет, я винил тебя. Я винил тебя за взрыв и за то, что она вообще оказалась в этой камере. Я говорил себе, что ничего этого не произошло бы, если бы не твой суд.

Первые его слова пронзили ее, словно иголки, а следующие процарапали сверху донизу, оставляя за собой кровавые нити.

– Потом я увидел тебя. Ты лежала на соседней кровати. Я очнулся. Ты нет. Я встал на ноги уже на следующий день. Тебя неделю мучила лихорадка. Когда врачевательница меняла тебе повязки…

Он осекся, и его кадык дернулся.

– Мне сказали, что ты закрыла меня своим телом, – прошептал он после долгой паузы. – Им пришлось отдирать тебя от меня. Я слишком поздно понял…

– Цзинь.

– …что ты по-прежнему относилась ко мне как к брату…

– Я всегда…

– …когда я этого не заслуживал.

– Цзинь. Прекрати.

Он послушался, а потом беззвучно заплакал.

Она бросилась к нему и обхватила руками его плечи.

– Все хорошо.

В эту секунду ее не заботило ни то, что он считал ее виновной, ни то, что у них получалось заботиться друг о друге только тогда, когда они были сломлены. Сейчас ей хотелось лишь одного: держать его в своих объятиях.

– Все хорошо.

Он задрожал еще сильнее. В кулаке он сжимал статуэтку – печать, которую у него взяла Хэсина, не совсем льва и не совсем собаку, забавную вещицу, которая не вписывалась в обстановку ее комнаты… как будто она была подарком.

Его пальцы побелели. Он держался за эту печать так, словно у него больше ничего не осталось.

У Хэсины перехватило дыхание.

– Что случилось с… с остальными?

Он покачал головой.

Значит, они погибли. Как Мэй. Их разорвало на куски. Они ушли безвозвратно.

Тогда почему, почему, почему они с братом остались живы?

Санцзинь задавался тем же вопросом.

– Почему? – задыхаясь, спросил он, когда рыдания перестали сотрясать его тело и перешли в спазмы. – Почему мы все еще здесь, Сина?

– Я не знаю, Цзинь. – Она не хотела знать. Но если ее подозрения окажутся верными, она никогда не расскажет брату правду. Она отняла у него единственного друга. Она не отнимет у него память об отце.

После маленького мятежа Хэсины придворная врачевательница поручила придворным стражам охранять двери лазарета. Хэсина молила, чтобы та ее выпустила. Неизвестные проникли в самую защищенную темницу во всем королевстве. Пять элитных стражей погибли вместе с первым пророком, осужденным за последние тридцать лет. Возможно, люди считают, что их королева умерла. Возможно, прямо сейчас они ровняют город с землей, пока она лежит в кровати и ничего не делает.

Может быть, ее аргументы подействовали бы на Цайяня, но у врачевательницы был иммунитет к разумным доводам.

– Люди хотят увидеть здоровую королеву, – раздраженно отвечала она. – А не ту, которая падает в обморок.

Хэсина жаловалась и шипела, а в один из дней даже устроила истерику. Больше всего ее злило то, что врачевательница была права. Прогулка, которую она устроила, чтобы встретиться с Санцзинем, не пошла ей на пользу. Ее спина заживала со скоростью ползущего шелкопряда и все время чесалась. Ее мысли текли медленно, словно река, в которой образовались наносы, и ей казалось, что, помимо мандаринок, она видит на потолке колибри.

Когда ее не мучили галлюцинации, она скучала по Акире, что, по мнению Хэсины, тоже было чем-то нездоровым. Но она не возражала. Мысли об Акире замедляли мир вокруг нее, и благодаря им ей становилось легче дышать. Она хотела, чтобы он сидел рядом с ней – без слов, без жестов, без каких-либо намерений – и просто обтачивал прут, посыпая пол дождем из стружек.

Он не приходил. Цайянь тоже ни разу не заглянул к ней, и Хэсину это серьезно беспокоило. Когда ей, наконец, удалось уговорить придворную врачевательницу, чтобы она пустила к ней гостей, первыми пришли Лилиан и Жоу, которые рассказали ей о том, что происходило в мире за стенами лазарета. Хэсина спросила, как дела у родителей Мэй и других пророков, скрывавшихся в пещере. Они сообщили, что все по-прежнему в безопасности и запасов еды пока хватает. Хэсина позволила себе успокоиться на долю секунды, а потом спросила, что творится в королевстве.

Лилиан и Жоу переглянулись.

– Это все не слишком приятно, – наконец проговорила Лилиан.

– Покажите мне газеты, – приказала Хэсина, когда придворная врачевательница выпроводила их.

Следующим утром, помимо горячего горшочка с кашей из черного кунжута, Хэсина нашла на подносе несколько свернутых газет. Они были измяты, и краска во многих местах смазалась, как будто кто-то выхватил их прямо из-под печатного станка.

Неудивительно, что Цайянь к ней не заходил: Хэсина могла представить, в каком состоянии пребывал королевский двор. У нее пропал аппетит, и, отставив поднос в сторону, она медленно пошла к узорчатым дверям, раздвинула их створки и выглянула во двор.

Наступил еще один рассвет. Берега шелковичных прудов покрывало пуховое одеяло снега, по воде стелился туман, среди которого виднелись листья водяных лилий, напоминавшие белые островки. Такой мирный пейзаж.

И такой обманчивый.

Во рту Хэсины появился кислый привкус. Отвернувшись от дверей, она сжала руки в кулаки. Ее сердце колотилось о ребра, словно птичка о прутья клетки. Ее терпение иссякло. Завтра она выберется отсюда.

Она позвала одного из учеников придворной врачевательницы и приказала передать письмо принцу Жоу.

Утром следующего дня Янь Жоу из Южного дворца слег с ужасным расстройством желудка, и ему потребовалась незамедлительная помощь королевской врачевательницы. Как только она положила в медицинский ларец все необходимые лекарства и зашагала через двор, Хэсина суровым взглядом заставила ее учеников замолчать и приказала своим пажам созвать вассалов и министров на срочное заседание.

Потом она позвала служанок, чтобы они помогли ей подготовиться. При виде ее спины некоторые из них испуганно охнули, но Мин-эр работала, ничего не говоря. Она надела на Хэсину черный рюцюнь, на котором были вышиты белые камелии, и прикрепила к нему накидку биси, которую украшали блестящие, похожие на капельки листья из изумрудно-зеленых шелковых нитей. Это был мудрый выбор. Черный оттенял ее кожу, и та казалась не такой зеленовато-оливковой. Выходя из дверей лазарета, Хэсина выглядела живым человеком, хотя чувствовала себя далеко не так хорошо. У дверей в тронный зал Санцзинь подал ей руку, и Хэсина оперлась на нее.

– Дянься! – Министры упали на колени, совершая обряд коутоу, как только брат с сестрой пересекли порог. – Ваньсуй, ваньсуй, вань вань суй! Десять тысяч лет, десять тысяч лет, десять тысяч раз по десять тысяч лет.

Какие там тысячи лет. Хэсина надеялась дожить до вечера и при этом не была уверена, что ей это удастся. Каждый шаг причинял ей боль. Каждый вдох давался ей с трудом. Однако благодаря Санцзиню, который держал ее под руку, она сумела добраться до платформы как раз в тот момент, когда мозаика из змеиных чешуек пошла кругами и поплпыла перед ее глазами.

Она опустилась на трон, поморщившись от облегчения. Первый пункт плана выполнен: она дошла до тронного зала, не разлетевшись на части. Следующий пункт плана: спасти королевство от саморазрушения.

Да помогут ей Одиннадцать героев.

Санцзинь уселся слева от нее. Цайянь уже сидел справа. Хэсина думала, что он ни разу не навестил ее за последние четыре дня, потому что был занят, но он и сейчас даже не посмотрел на нее. Ее тревога усилилась. Хэсина постаралась успокоиться, прежде чем обратиться лицом к морю прижавшихся к полу придворных.

– Встаньте.

На ее зов откликнулись все – от младших придворных до шести министров. Люди заполняли собой все пространство между колоннами и стояли так близко друг к другу, что черные завязки их традиционных шапок уша касались друг друга. Хэсина одного за другим вызывала их вперед.

Министр труда сообщил, что вся промышленность в городе встала, а также резко возросло количество мародеров и вандалов. Министр общественности рассказал, что магистраты больше не контролируют ситуацию в жилых кварталах, где соседи набрасываются друг на друга и требуют пустить кровь. Комендант городской стражи заявил, что разбросал по городу своих людей, чтобы сдержать отряды линчевателей.

Вот почему придворная врачевательница настаивала на том, чтобы она оставалась в лазарете. Кожу на спине Хэсины защипало, когда кровь, столь необходимая для исцеления, хлынула к сердцу. Она попыталась отправить к мозгу хотя бы какую-то ее часть.

– Сколько таких отрядов насчитывается в городе?

– Примерно двадцать. В самую большую входят кузнецы и хорошо образованные рабочие. Они называют себя «Детьми Одиннадцати».

Какая ирония. Ей захотелось рассмеяться. Ей захотелось заплакать.

Взрыв вызвал в народе новую волну подозрительности. Люди стали думать, что рядом с ними живут пророки, маскирующиеся под их соседей и друзей. Более того, они решили, что настоящий убийца короля тоже прячется среди них.

– Но ведь преступники, устроившие взрыв, погибли, – проговорила Хэсина. – И осужденная тоже. – Ей было больно произносить эти слова. Услышав их, Санцзинь тоже напрягся всем телом.

– Откуда нам знать, не входили ли эти преступники в какую-нибудь группировку? – произнес Ся Чжун. На его шее не было ни шарфа, ни четок. Хэсина ядовито отметила, что синяки наконец сошли с его кожи.

– По поводу заключенной, – начал председатель, пока Хэсина прикладывала усилия, чтобы не бросать на обоих мужчин убийственные взгляды у всех на виду, – ваш представитель убедительно выстроил защиту. Да, эта женщина была виновна в том, что являлась пророком, но мало кто верит, что она – настоящая убийца короля.

Акира действительно выстроил защиту убедительно. Изменилось бы что-нибудь, если бы он этого не сделал?

Но прошлое нельзя было изменить. Пятьдесят два человека погибло. Сотни получили ранения. Линчеватели обнаружили одного пророка и поспешно его казнили. Он сгорел после семидесятого пореза.

Стоило Хэсине подумать, что хуже уже быть не может, как стало хуже. Секретари приблизились к ней со стопками бумаги в руках. Пока Хэсина раскладывала их на столе из слоновой кости, секретари объяснили ей, что по столице и окружающим ее землям уже несколько дней летают почтовые голуби, разбрасывая кендийские листовки. Городские стражи старательно подбирали их, но некоторые все равно оказывались в руках горожан.

Сердце Хэсины словно покрылось льдом. Перед ее глазами появился наследный принц с самодовольной улыбкой на губах. «Вы ничуть не лучше», – сказал он и оказался прав. С помощью этих листовок он разжигал среди горожан ненависть к пророкам. Теперь ему оставалось лишь откинуться на спинку кресла и ждать, пока ее люди разорвут друг друга на части. Ну, а потом он нанесет по ее королевству последний удар.

Хэсине удалось взять себя в руки и положить листовки на стол, не смяв их в комок. Затем она перевела взгляд на придворных.

– Кендия лжет. Их цель – поработить пророков.

Придворные неодобрительно зацокали языками. По крайней мере, они осуждали рабство, которое Одиннадцать героев отменили вместе с крепостным правом.

– Старший секретарь Суньлэй, проследите, чтобы верную информацию донесли до народа. Нужно расклеить листовки по городу и в тех провинциях, до которых добрались кендийские голуби.

– Будет сделано, дянься.

Она надеялась, что это поможет усмирить народный гнев. А еще она надеялась, что это остановит пророков, которые собирались искать «свободу» по другую сторону границы.

Но Хэсина не слишком в это верила. Внезапно она поняла кое-то еще, и ее руки сжались в кулаки.

– Одиннадцать дней. – Ее голос пронесся под декоративными арками и заполнил весь зал. – С той ночи, когда произошел взрыв, прошло одиннадцать дней. Самый быстрый сокол долетает до Кендии за двенадцать дней, а потом ему нужно еще двенадцать дней на обратный путь. Знаете, что это означает?

Она заглянула в глаза всем, кому смогла. Одному из министров. Какому-то виконту. Маркизу. Пажу. Переведя взгляд на Ся Чжуна, она сказала:

– Среди нас есть предатели.

Ряды придворных на секунду пришли в движение.

– И у меня есть догадки насчет того, кто бы это мог быть. – Придворные стали оборачиваться друг на друга, и по спине Хэсины пробежала дрожь злорадного удовлетворения. Хотя она не могла избавиться от Ся Чжуна, она хотя бы повысила общую бдительность.

– Есть ли новости с границ? – спросила она у старшего секретаря.

– На данный момент нет.

Хорошо. Еще одной исчезнувшей деревни хватило бы, чтобы столкнуть все королевство в пропасть.

Хэсина больше не собиралась играть с Ся Чжуном в игры. Она не могла сидеть на месте, пока Кендия готовит засаду, чтобы напасть на Янь в тот момент, когда он будет слабее всего. Ей нужно было начать действовать, даже если для этого придется признать поражение.

– Перемирие окончено, – проговорила она. – Я хочу, чтобы отряды народного ополчения из западных провинций явились на сбор, подготовились и расположились на границе к концу недели.

– Им понадобится генерал, – пискнул какой-то маркиз.

– Я поеду. – Санцзинь вышел на шаг вперед. – Я уже имел дело с кендийцами. Я знаю их уловки.

С его головы уже сняли повязки; порез на его виске зарос коркой. Но его настоящие раны были невидимы глазу, и Хэсина не хотела, чтобы он уезжал так скоро. Королевство уже столько всего у них отняло. Зачем было отдавать ему что-то еще?

«Ты должна всегда любить свой народ», – зазвучал в ее голове голос отца.

Он как-то упустил из вида, что пророки тоже были частью ее народа. Но в то же время его уроки были частью Хэсины. Любовь отца стала небом, к которому она обращалась, когда начинала задыхаться в лакированных стенах своего дома. Она не могла простить Первого, но вовсе не Первый учил ее, как вырастить гранатовое дерево из веточки. Это не он провел бесчисленное количество ночей, развлекая аудиторию, состоявшую из одной маленькой девочки.

А теперь его голос взывал к ней, независимо от того, хотела Хэсина его слышать или нет.

«А потом? – горько подумала она. – Что мне придется отдать потом?» Но она уже знала ответ.

Свое имя.

Свою жизнь.

Свои идеалы.

Сразу после того, как она отправит Санцзиня исполнять свой долг в качестве ее генерала.

– Тогда я даю на это свое согласие.

Брат поклонился ей.

– Я соберусь в путь и тотчас же отправлюсь.

«Он сам этого хочет», – напомнила себе Хэсина, когда он в два шага преодолел платформу и зашагал по залу. Вассалы кланялись ему, когда он проходил мимо. «Ему слишком больно оставаться здесь».

Но все же, когда створки двери со стоном захлопнулись за его спиной, внутри нее тоже закрылась какая-то дверка.

Усталость навалилась на Хэсину, словно густой туман. У нее задергались руки, и она изо всех сил вцепилась в подлокотники трона.

– Перейдем к вопросу о том, как разрядить обстановку в столице.

Придворные начали выступать с предложениями. Некоторые заявляли, что пророки наверняка массово прячутся в подземной канализационной системе, и предлагали поджечь ее. Другие считали, что можно просто-напросто позволить линчевателям выполнить грязную работу за них. Потом они перешли к обсуждению затрат и эффективности, но никто из них – не единая душа – не высказал мысль Хэсины: большинство пророков были невинными людьми. Ей так хотелось произнести это вслух, но в ситуации, когда она нуждалась в поддержке всех своих придворных, она не имела права рисковать, обнажая свое истинное сердце. Они могли от нее отвернуться.

Она взглянула на Цайяня. За все это время он не произнес ни слова. Где-то глубоко в ней жила глупая надежда, что сейчас он заговорит и предложит наилучшее решение. Но такого решения не существовало. Ее люди сделали свой выбор.

Что такое власть? Раньше Хэсина думала, что это нож, занесенный ее рукой или чьей-то еще – от ее имени. Теперь она понимала: это не то и не другое. Иметь власть значило уметь отдавать. Уметь забрать окровавленный нож из тысячи дрожащих рук и оставить его себе.

– Тишина.

Придворные замолчали.

Слова легко приходили ей в голову, словно она давным-давно подготовила эту речь. Возможно, так оно и было. В конце концов, именно для этого она высидела столько уроков по искусству управления государством. Правда, ни один из них не готовил Хэсину к тому, что принятое решение будет разрывать ее изнутри.

– Завтра… – Ее голос надломился, и она начала заново. – Завтра мы покажем людям, что я жива и здорова. Я объеду город. Процессия отправится с террас и вернется туда же, и тогда я зачитаю свой королевский указ. Я…

Ее горло словно оказалось в желудке, а желудок в горле, в то время как сердце застряло где-то между ними, отчаянно пытаясь выбраться наружу.

– Я объявлю, что по всей столице начнется всеобщая проверка, которую будут проводить придворные стражи и никто кроме них. Они обойдут квартал за кварталом, улицу за улицей и потребуют, чтобы каждый человек порезал себе руку и показал кровь. Представители магистратов и отобранные мной официальные представители будут следить за тем, чтобы проверили каждого жителя столицы и чтобы это было сделано честно и справедливо. Всех пророков, которые будут найдены в ходе проверки, необходимо отвести…

Только не в дворцовые подземелья, только не после того, что там произошло.

…в бараки городских стражей, – закончила она, – где они будут ждать дальнейшего разбирательства.

– Смерти от тысячи порезов? – спросил кто-то из придворных.

Ей нужно было успокоить людей и выиграть время.

– Нам нужно узнать общее число пророков, прежде чем принимать дальнейшие решения, – произнесла Хэсина, так и не успев придумать подходящую аргументацию.

К ее удивлению, ей на помощь пришел Цайянь.

– Если это число окажется большим, – проговорил он каким-то хриплым, не своим голосом, – мы не сможем провести массовые казни.

Придворные возмутились, что отказ от казней противоречит заветам «Постулатов».

Цайянь заговорил снова. Слова, которые он произносил, казались шероховатыми и напряженными.

– Все провинции наблюдают за тем, что происходит в столице. Если мы сообщим, что пророки составляют десять, пятнадцать, двадцать процентов населения – в разы больше, чем мы могли предположить, – королевство погрузится в хаос. На нас нападут кендийцы, а отряды народного ополчения не смогут вести войну на два фронта. – Он посмотрел на Хэсину. Выражение его карих глаз было невозможно прочитать. – Королева права. Мы примем решение о том, что делать с пророками, после того, как выясним точное их количество.

Возражения затихли и перешли в перешептывания.

– Если вы не согласны, говорите сейчас, – приказала Хэсина.

Один из министров вышел вперед.

– На это понадобится время…

К нему подошел еще один.

– Это потребует затрат…

Третий министр стал слева от них.

– Но это остановит хаос. Люди перестанут нападать друг на друга.

Внезапно со всех сторон стали доноситься слова поддержки.

– Это восстановит порядок.

– Если проверят каждого, больше не будет поводов для ссор и драк, в которых погибают люди.

– Придворные стражи смогут взять ситуацию под контроль.

– Хорошо. – Хэсина поднялась. Это была ужасная ошибка. Цайянь подхватил ее под руку, когда она покачнулась. – Значит, все решено, – проговорила она сквозь зубы, пытаясь не закричать от боли. – Старший секретарь, подготовьте завтрашний маршрут и выберите носильщиков для паланкина.

– Будет сделано, дянься.

Она сорвет маски с пророков и сгонит их в бараки, дав простым людям половину того, чего они хотят. Но настоящая проверка начнется потом. Сможет ли она обратить века ненависти вспять и превратить этот город в безопасный приют, прежде чем он станет могильником?

Или она станет убийцей – точно так же, как ее отец?