Двадцать два
Прошлое будет повторяться снова и снова, пока мы не извлечем из него уроки.
ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ об истории
Читайте хроники. Что тут еще сказать?
ВТОРОЙ из ОДИННАДЦАТИ об истории
– А ты еще кто такой? – презрительно спросила женщина.
– Убейте ее, – повторил Цайянь, приближаясь к ним. В его глазах горел расчетливый огонек. – Давайте, заканчивайте с этим.
Сердце Хэсины упало, а потом покатилось все ниже и ниже. Она не могла шевелиться. Не могла думать. Наконец в ней заговорил инстинкт. Неважно, что Цайянь отрекся от нее; она должна была его защитить.
– Беги! – закричала она ему. Он не Санцзинь. Он не сможет защититься, если на него нападут.
Но Цайянь не стал убегать. Наоборот, он подошел еще ближе. Пророки зарычали и снова подняли руки, в которых сжимали камни и коряги. Хэсина продолжала кричать, и ее голос охрип от отчаяния.
Наконец он остановился. Нижний край его черной мантии соскользнул с берега и опустился в ледяную воду.
– Давайте же. Сделайте так, чтобы ярость королевства обрушилась на ваши дома, на ваших мужей, жен и родителей. Разожгите костер сейчас, и вскоре вы сгорите в его пламени, словно мошки!
Хэсина едва не разрыдалась, осознав свою глупость. Цайянь пришел, чтобы спасти ее, – не с помощью оружия, а с помощью разума. Благие герои, у них обоих не все в порядке с головой.
– Ну вот, опять началось, – вздохнул Одноглазый. У Хэсины все похолодело внутри, когда он, прихрамывая, подошел к Цайяню. Пророк был на целую голову ниже ее брата, но от его худощавого тела исходили волны сдерживаемой энергии. – Высокопарные слова о Судном дне. Прекрасно, просто прекрасно. Но мне кажется, тебе только что задали вопрос.
– Я виконт Ее Высочества.
– Виконт ее высочества? То есть обычным виконтом тебе быть недостаточно? – Пророки снова засмеялись. – Сегодняшней день и правда полон сюрпризов. Сначала королева, потом высокородный и могущественный виконт ее высочества, и оба так обеспокоены нашей судьбой. – Одноглазый повернулся к остальным и широко раскинул руки. – Похоже, наше будущее изменилось, братья и сестры!
В ответ на его слова раздался громогласный смех.
«Беги, – мысленно приказывала Хэсина Цайяню. – Ты не сможешь ничем помочь. Сразиться с ними тебе не под силу. Беги, пока они отвлеклись».
– Да, я виконт Ее Высочества, – спокойно произнес Цайянь. – А вы уверены, что вы пророки? Ваше будущее в этот самый момент проносится по улицам города. Почему бы вам самим не взглянуть на него?
Снова зазвучал смех.
– Я вижу, – послышался чей-то шепот.
Пророки обернулись и взглянули на А-Ланя. Тот ужасно побледнел. – Я вижу.
Наступила тишина.
– Бросайте камни, – приказал Цайянь. – Бросайте коряги.
Хэсина думала, что они засмеются опять.
Но вместо этого Одноглазый кивнул остальным.
Камни и коряги упали на землю.
– А теперь отпустите вашу королеву и следуйте за ней.
* * *
Хэсина не потеряла сознания, когда ее ударили по голове, но она едва не лишилась чувств, увидев, что Лилиан, Санцзинь и Акира вернулись в пещеру целыми и невредимыми и к тому же привели с собой пророков, которых смогли уговорить. Жоу помогал каким-то людям устроиться и разложить то немногое, что они успели захватить с собой. Остальные ходили по пещере, осматривая факелы на сланцевых стенах. Когда Хэсина впервые попала сюда, эти факелы тоже ее поразили. Их пламя никогда не гасло и не мерцало, и образовывалось оно явно не только за счет обычных серы и селитры. Сейчас, наблюдая за огнем, Хэсина ощущала, как у нее по коже бегут мурашки. В этом пламени было что-то противоестественное. Так же как и в ее отце.
Отогнав эту мысль подальше и сглотнув желчь, которую она вызвала, Хэсина быстро посчитала пророков, находившихся в пещере. У нее упало сердце. Им удалось убедить всего тридцать восемь человек. В городе с населением в сотню тысяч жителей пророков должно было быть гораздо, гораздо больше.
К ней подошла Лилиан.
– Многие не захотели с нами пойти.
Хэсина надеялась, что они хотя бы хорошо спрятались и горожанам будет непросто их найти.
– Нам понадобятся запасы еды, – сказал Санцзинь, подходя к ней слева.
– Может, мне ограбить пару купцов? – послышался за ее спиной голос Акиры.
– Я это запрещаю, – произнесла Хэсина.
В ту же самую секунду Жоу сказал:
– Я могу сходить. Н-не затем, чтобы ограбить купцов, – заикаясь, пояснил он, когда они потрясенно на него посмотрели. – Один торговец передо мной в долгу, так что он может обеспечить нас бесплатной едой.
Жоу побежал к выходу, а Лилиан, Акира и Санцзинь разбрелись по пещере, помогая людям устроиться. Цайянь подошел к Хэсине.
– Как ваша голова?
– Хорошо, – соврала она. Цайянь прикоснулся к шишке, наливавшейся на ее виске, и она поморщилась.
– Вам могли рассечь артерию.
– Тогда сейчас я бы тут, наверное, не стояла.
На лице Цайяня проступило беспокойство.
– Будьте осторожнее, миледи, – наконец произнес он. – Не забывайте сначала оценить ситуацию и вашу аудиторию. А потом рассказывайте им ту историю, которую они рассказали бы сами.
– Да, ты прав. – Хэсина вытянула ниточку, торчавшую из парчового рукава его ханьфу. Когда-то она завидовала уму Цайяня. Теория всегда давалась ему легко. Чтение толстых томов и сложение огромных чисел на счетах тоже. Но трудно было завидовать человеку, который учился из любви к знаниям. К тому же она всегда восхищалась умением Цайяня признавать, что он чего-то не знает, если такое признание было уместно. Хэсине это до сих пор давалось с трудом.
– Я все еще очень многого не понимаю, – тихо сказала она. – Я хочу помочь, но из-за меня все становится только хуже.
– У вас будет время научиться.
Будет ли? Казнь Мэй состоится на рассвете. Пройдет немного времени, и весть о ней достигнет Кендии. Как только Шахрин узнает, что в Яне пророков не порабощают, а убивают, он поймет, что Хэсина не сможет воспользоваться их магией и что все ее угрозы были обычным блефом. Войска Кендии снова начнут совершать набеги на их границы. Это вызовет еще большую волну ненависти к пророкам. Судьбу Мэй разделят новые и новые люди.
Тогда все разрушится. Все уже начало разрушаться. Одна только мысль о возможности этих событий сдавила Хэсине легкие. Она повернулась к Цайяню и, задыхаясь, спросила:
– Неужели только я одна вижу, что с этим королевством что-то не так? Такого же не может быть?
– Я думаю, что вы не одна.
Голос Цайяня прозвучал далеко не так уверенно, как ей хотелось бы.
– Тогда почему ничего не изменилось? Династия былых императоров пала целых три сотни лет назад, но все… все остались прежними.
– Человеческая память недолговечна. История идет по кругу. Роли меняются. Страдальцы приходят к власти и заставляют страдать своих угнетателей. Такова природа человека.
– Но это же ужасно. – Ужасно быть пророком. Ужасно быть обычным человеком. Все было ужасно, с какой бы стороны Хэсина на это ни смотрела.
– Дуралей! – донесся с другого конца пещеры голос Лилиан. – Хватит вещать с умным видом, мне нужна твоя помощь! Тут, по-моему, у одного мужчины запястье сломано.
– Извините, миледи. – Цайянь пошел помогать Лилиан, оставив Хэсину перед выбором. Она тоже хотела помочь, но происшествие под мостом слишком ее потрясло. Как она может сделать хоть что-нибудь, если она представляет собой все, чего так боятся пророки?
Как бы поступил на ее месте отец?
Все просто. Он был бы собой. Обаятельным и при этом практичным. Старики видели в нем сына; взрослые мужчины и женщины относились к нему как к брату. Дети бегали за ним, умоляя покатать их на плечах, и он всегда соглашался. Иногда он даже брал двоих детей и сажал их на оба плеча, как когда-то Санцзиня и Хэсину. Он относился ко всем как к родным. Он делился с ними теми же истинами. Рассказывал им ту же ложь.
Руки Хэсины сжались в кулаки. Он мог не говорить людям о своем бессмертии. Но он должен был рассказать ей. Она была его дочерью. Он дал ей имя и воспитал ее. Она заслуживала его честности в большей степени, чем, например, маленькая девочка, тянувшая ее за рукав.
– Когда нам можно вернуться домой? – спросила девочка. Ее волосы были с любовью зачесаны в три хвостика – на удачу. На ее теплом плаще с розовыми тканевыми пуговицами висела нефритовая мандала.
– Айлинь! – к ним подбежала женщина и схватила девочку на руки, закрывая ее от Хэсины. – Д-дянься.
Хэсина должна была поговорить с этой женщиной, успокоить ее, сказать, что она ни за что не обидела бы ребенка. Но невинный вопрос девочки поймал королеву Яня в сеть и заставил ее вдохнуть ледяной воздух реальности, которую она сама создала.
Когда нам можно вернуться домой?
Она молча прошла мимо матери с ребенком. Прошла мимо компании паромщиков, не обращая внимания на их настороженные взгляды.
Смогут ли эти люди когда-нибудь вернуться к своим обычным жизням?
Заметят ли горожане их отсутствие? Догадаются ли, что пропавший продавец булочек маньтоу или носильщик паланкина на самом деле пророки? Возможно, они выжили благодаря Хэсине. Может быть, из-за нее им придется провести всю жизнь в бегах.
Вокруг нее звучали разные голоса и велись разные разговоры, но все они на самом деле задавали один и тот же вопрос.
Когда нам можно вернуться домой?
Хэсина попятилась к стене, потом повернула в первый попавшийся тоннель. Голоса постепенно затихли, но она шла вперед, шлепая по лужам просочившейся сверху дождевой воды. Она остановилась лишь в тот момент, когда уперлась в стену, аккуратно выложенную из камней.
Кто закрыл этот проход? И почему? Что лежало по другую сторону?
Она замерла. Пещера находилась примерно под восточной частью рыночного квартала. Хэсина отошла от нее на порядочное расстояние. Вероятно, сейчас она находилась недалеко от городской стены.
Над ее головой послышался звук гонга. Его заглушала толща земли, но воздух вокруг Хэсины вибрировал так, словно восточная башня, где висел гонг, была прямо над ее головой.
В гонг пробили четыре раза.
Возможно ли… что по этому тоннелю можно было дойти до самой городской стены?
Неужели Одиннадцать пробрались в город этим путем?
Не может такого быть. Одиннадцать были героями. Они не могли положить конец старой эпохе, пробравшись во дворец по подземным тоннелям, словно черви. Нет, эти проходы были тайной, о которой знали только они с отцом. Они собирали ее, словно мозаику, чтобы отдохнуть от правления и уроков.
Если, конечно, тайна, которую они бережно хранили, не была очередной ложью.
Хэсина съежилась, отступив от холодной, мокрой стены, но от этого боль в ее сердце стала только острее.
Я скучаю по тебе. Скучаю, даже если ты весь состоял изо лжи. Я ненавижу правду о тебе.
Я ненавижу тебя.
– Я ненавижу тебя, – прошептала она. А потом повернулась и закричала в разверзнутую пасть тоннеля: – Ненавижу тебя!
Ее слова эхом разнеслись по проходу.
Она побежала. Как в тот день, когда нашла тело отца в саду. Она бежала так, как будто верила, что ужас не сможет ее догнать. Тогда земля под ее ногами была мягкой и нежной. Она ощущала сладкий летний аромат, но на глазах у нее были слезы, а в душе – надежда на то, что все это окажется неправдой.
Сейчас ее переполняла злость, и она изо всех сил впечатывала шаги в твердую землю. Хэсина пронеслась мимо поворота, который вел к пещере, потом, не глядя под ноги, взобралась на пролет ступенек, не раз споткнувшись, но так и не упав. Проход стал у́же. Она шла дальше, хотя ее плечи уже скреблись о каменные стены.
Внезапно узкий, словно бутылочное горлышко, коридор начал расширяться, и Хэсина выбралась в широкое, открытое пространство. Хватая воздух ртом, она осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, где находится.
Она оказалась в еще одной пещере. Ее тоже озаряли факелы, пламя которых не мерцало и не плясало, несмотря на влажность. Из-за щелочной воды и меди, содержавшейся в земле, воздух казался спертым – но Хэсина чувствовала запах чего-то еще.
Он был резким, явно не естественного происхождения. Сосново-острый, с ноткой карамельных леденцов.
Лак. Это место насквозь пропахло лаком и киноварью. Хэсине сразу вспомнился тронный зал с его черной лакированной платформой и рубиново-красными колоннами. Осторожно пройдя через пещеру, она остановилась у дальней стены и приложила к ней ладони. Камень был холодным и полированным.
Мыльный камень. Он занимал едва ли не всю стену и казался идеально гладким, если не считать шва, где одна панель соединялась с другой, а потом с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой, и с другой – и с другой.
Хэсина отдернула руки и прерывисто вздохнула.
Двенадцать панелей.
Во всем дворце существовал лишь один экран из двенадцати панелей – тот, что возвышался за троном. Это означало…
Она сделала шаг назад.
…что эта пещера пахла, как тронный зал, потому что тронный зал находился прямо за стеной.
Хэсина беспрепятственно вошла в Восточный дворец. Точно так же в него мог попасть любой другой человек. Ее сердце заколотилось от изумления и страха, и, когда пламя факела внезапно затрепетало, она резко обернулась, не сомневаясь, что кто-то подкрался к ней сзади. Там никого не было. Почему-то это ее не успокоило.
Сделав еще один шаг назад, Хэсина замерла. В ее памяти воскресла каждая песня, каждая пьеса, каждый рассказ, которые она только слышала об Одиннадцати героях.
«Они пробили брешь в городской стене. Они взяли штурмом ворота дворца. Они обезглавили последнего из былых императоров, прежде чем он успел подняться с трона».
Как? Этим вопросом задавалось не одно поколение ученых.
Теперь она знала, как.
На ватных от потрясения ногах она снова подошла к стене. Сотню раз она сидела на троне, не обращая внимания на панели за спиной, считая их лишь еще одним аляповатым украшением, сохранившимся с былых времен. Она никогда бы не подумала, что за ними может находиться что-то еще. Видимо, последний император тоже об этом не догадывался. Как он, наверное, был изумлен, когда Первый и Второй влетели в зал ниоткуда, словно призраки. Хэсина могла представить страх с привкусом железа, который он должен был испытать. Она почувствовала его на своем языке, потому что прикусила себе щеку.
На стенах было что-то написано. Хэсина потерла глаза, но слова никуда не исчезли. Перед ней были колонки символов, которые сползали по мыльному камню, словно муравьи. Почерк казался неровным, как будто рука писавшего не привыкла выводить такие штрихи. Но Хэсина прекрасно их знала. Слова были написаны на упрощенном яньском – языке ее эпохи. Она уже прочитала крайнюю колонку справа – и даже не заметила этого.
Сегодня правителю предстоит умереть.
Треск факелов стих. Пение ветра, доносившееся из глубины тоннеля, остановилось. Хэсина покачнулась от слабости и прислонилась к стене из мыльного камня, прижав руки к столбикам слов.
Сегодня правителю предстоит умереть.
Она нашла его. Эту строчку написал убийца императора – ни один из правителей новой эпохи, кроме ее отца, не умирал преждевременно. Но она не хотела читать дальше. Было еще не поздно уйти и притвориться, что она ничего не видела.
«Знание есть правда, Пташка. Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь».
Хэсина рассмеялась сквозь слезы. Она верила ему. Обман был частью ее натуры, но ради отца она старалась стать лучше. Ради него она отправилась на поиски правды, хоть это и причиняло ей боль. Но зачем ей было гнаться за правдой сейчас?
Чтобы стать лучше него.
Дрожащими руками она оттолкнулась от стены.
Чтобы стать лучше – ради себя и ни для кого другого.
Она расправила спину, и по ее позвоночнику прокатилась волна боли.
Сегодня правителю предстоит умереть.
Хэсина глубоко вздохнула и стала читать дальше.
Девятый сказал, что император должен принять смерть от моей руки. Я ответил, что он сам лучше подходит для такого задания. Это вызвало у него лишь смех – хотя смеется он очень редко.
– Я принадлежу тьме, – сказал он. – Ты принадлежишь свету. Я могу покончить со злодеями, но покончить со старой эпохой должен ты. А начать следует с императора.
Я сказал ему, что не вижу в его словах смысла. Даже сейчас, пока я пишу эти строки, чтобы прояснить свое сознание, я до сих пор не понимаю, почему это должен сделать я. Девятый говорит, что люди пойдут за мной, потому что у меня доброе сердце, но мы оба знаем, что самое доброе сердце из нас всех – у Шестого.
– Дело в том, что ты, словно ребенок, идеализируешь правду, – говорит Второй. – Мир начал загнивать. На трон должен взойти тот, кто чист душой.
– Дело в том, что ты знаешь, чего хочешь, – говорит Третий. – А еще ты знаешь, как этого добиться.
– Дело в том, что мы верим в тебя, – говорит Шестой. – Мы были сиротами, бродягами и падшими принцами. Ты объединил нас и дал нам смысл жить дальше. Когда мы оплакивали наши потери и были готовы разойтись в разные стороны, ты удержал нас вместе. Ты сможешь сделать то же для своего народа.
Когда они говорят так, я начинаю чувствовать себя кем-то наподобие бога. Возможно, так оно и есть – по крайней мере, я точно перестал быть обычным человеком. Но они хотя бы знают меня, настоящего меня. А вот народ меня не знает – и никогда не узнает, если я убью императора, превратившегося в злодея. Я стану героем легенд. Обо мне будут складывать песни, сочинять оперы и писать эпические поэмы, но никто не упомянет испуганного мальчишку, дрожащего мальчишку, мальчишку, хотевшего бросить меч, который внезапно стал для него слишком тяжел, и уйти прочь.
Но я не могу уйти. Я пожертвовал своей смертностью, чтобы оказаться здесь. Мы все принесли немало жертв. Наши погибшие друзья смотрят на нас с небес. Нельзя, чтобы их смерть оказалась напрасной.
Все, чего я хочу, – это мое имя. Хочу вернуть его хотя бы на мгновение. Девятый напоминает мне, что мы больше не принадлежим самим себе, что мы отказались от наших личностей в тот момент, когда решили сражаться за народное благо. Но здесь и сейчас я хочу, чтобы меня запомнили таким, какой я есть. Я хочу помнить остальных не как Второго, Третьего, Четвертого, Пятого, Шестого, Седьмого, Восьмого, Девятого, Десятого или Одиннадцатого. Я хочу помнить их имена: Мо-ся, Цзинь, Ван А-бао, Ван А-доу, Су Энь-нэй, Цзы Фэнь, Го Сяо, Ши Лин, Кай-шэнь и Сы-ма Лань.
Пускай о нас сложат легенды.
Пускай мы проживем жизнь, руководствуясь только правдой.
Ли Вэнь
Первый из Одиннадцати
Год 000
У Хэсины подкосились ноги.
«Я пожертвовал своей смертностью, чтобы оказаться здесь», – написал Первый.
Она упала на колени, но вместо того, чтобы почувствовать под собой твердый камень, она провалилась в жидкую грязь. Хэсина снова оказалась у гроба отца. Она прижималась щекой к его груди и слушала стук его сердца.
Отец. Бессмертный.
Теперь она была в своей комнате, где вращала механизм на серебряном замке матери, держась пальцами за холодный, гладкий металл.
0
0
0
000. Начало новой эпохи. День, когда Первый из Одиннадцати героев переродился, чтобы стать правителем. Год, когда переродился в правителя ее отец.
Ей снова было восемь лет, и она сидела у отца на коленях. Его кабинет озаряло пламя свечей, мир казался уютным и безопасным, и она могла задать вслух любой вопрос.
«Почему Одиннадцать героев начали отсчет лет с нуля?»
«Чтобы все могли родиться заново. Юные, старые, богатые, бедные, мужчины, женщины – все мы стали детьми новой эпохи».
В следующий миг она читала «Постулаты», и ее одновременно успокаивало и настораживало душевное родство с революционером и убийцей, взгляды которого так походили на ее собственные.
«Мы все родимся заново и станем равными друг другу». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о новой эпохе
«Знание есть правда, – говорил ее отец. – Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь».
«Знание есть правда». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ об обязательном образовании простых людей
«Когда ты станешь королевой, Пташка, никогда не покидай свой народ, даже если тебе покажется, что твой народ покинул тебя».
«Правитель, бросивший свой народ, не имеет права называться правителем». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о монархах
«Чтобы держать человека под контролем, нужно заглянуть ему в сердце. Призмой, отражающей любое сердце, являются предрассудки и убеждения».
«Наши предрассудки и убеждения обнажают нашу истинную сущность». – ПЕРВЫЙ из ОДИННАДЦАТИ о природе человека
Голоса отца и Первого героя слились в один. Хэсина не мешала им. Они являлись двумя половинами одного целого, двумя неправдами одной истины.
Ли Вэнь.
Первый из Одиннадцати героев.
Актер, легенда, убийца пророков.
Король новой эпохи.
Ее отец.
