Галя проснулась в семь часов, однако Герман уже успел выгулять Ральфа, сварить молочную овсяную кашу и кофе. Она застала его на пороге, одетого в джинсы и футболку.

— Зачем так рано вскакивать? — удивился он. — Или я тебя разбудил? Я старался все делать тихо.

— Ты ни при чем, — успокоила она. — Просто больше не спалось. Сам понимаешь, какие мысли крутятся в голове.

— Успокойся, ты со мной, — мужчина ласково провел рукой по ее цыганским волосам. — Сейчас побегу к Рыбаку, он мне звонил. Не сказал ничего, но я понял, что труп Митина тоже криминальный.

— Но как же… — Галя ахнула и закрыла рот ладонью.

— Да, перстень не виноват, этому товарищу ты ничего плохого не пожелала, — улыбнулся Боростовский. Когда за ним закрылась дверь, он немного задержался на лестничной клетке, словно ждал, что девушка, которая за короткое время стала ему бесконечно дорога, выглянет из квартиры и скажет ласковые слова на прощание. Но Лопатина не вышла. Она стояла, прислонившись к двери, и шептала молитвы, чтобы Герман скорее вернулся. Словно услышав ее тихий голос, врач произнес, обращаясь к ней: «Скоро», — и вышел в зной июня.

Его большая машина стояла под раскидистой липой. Мелкие белые цветы издавали умопомрачительный аромат, и доктор вспомнил, как в детстве бабушка мешала липовый мед в молоко и насильно заставляла пить, когда он простужался. Мальчик сопротивлялся, пытался выливать ненавистный напиток в окно, но зоркая старушка всегда была начеку.

— Ты же спишь и видишь, как бы скорее отправиться на улицу, — ехидно говорила она. — Так почему же мешаешь мне ускорить процесс твоего выздоровления? Ни один аспирин не даст такого эффекта, как молоко с липовым медом. Поверь, это лекарство издревле знали на Руси, и оно не раз помогало людям.

Ее неторопливая, как ручеек, речь, тихий вкрадчивый голос и добрые глаза делали свое дело. Давясь и ругаясь про себя, мальчик пил и, укутанный с головы до пят в старое ватное одело, ложился спать и засыпал крепким сном, а наутро просыпался уже без жара.

— Бабуля, ты — волшебница, — улыбался он и целовал коричневую морщинистую щеку, от которой пахло хозяйственным мылом. Бабушка почему-то считала, что это мыло лучше всего очищает и дезинфицирует. Да, как давно это было! Сев за руль, он завел автомобиль, слушавшийся каждого движения хозяина, и вскоре подрулил к кафе «Ивушка», примостившееся под огромной старой ивой, коричневый ствол которой, обхвата в три, потрескался, покоробился. Странно было смотреть на изумрудные листья на ветвях, вылезавших из чудовищного основания. Сколько лет было этому дереву? Пятьдесят, восемьдесят? Никто не знал. Знали только, что под его сенью сначала разбили танцплощадку, потом маленький вещевой рынок, и вот теперь предприимчивый армянин, наскоро установив под ивушкой деревянный сруб, привлекал всех восточной кухней. Герман очень любил пахлаву, сочную, с грецкими орехами, пропитанную медом, и с удовольствием заглядывал сюда на чай. Зайдя в избушку, которую местный дизайнер превратил в восточный уголок с помощью ковров, парчи и картин, изображавших восточных красавиц, развлекавших шейхов танцами живота, Боростовский увидел Рыбака за первым столиком. Тот пил травяной чай и отколупывал крошечные кусочки от пахлавы.

— Я заказал вам то же самое, — сказал молодой оперативник, пожав руку онкологу. — Мне почему-то показалось, что вы любите сладкое.

— И вы угадали, — Боростовский уселся на стул.

Одетая в восточный халат девушка славянской наружности принесла еще одну чашку и поставила перед ним блюдечко с пахлавой.

— Не обижайтесь, но я навел о вас справки, — Рыбак помусолил на блюде ядро грецкого ореха. — Согласитесь, странно, когда в дело ни с того ни с сего вмешивается непрофессионал и начинает проводить свое расследование. В принципе вы и не скрывали своей заинтересованности, но, как говорится, доверяй, но проверяй. Поздравляю — о вас хорошие отзывы, и многие считают вас кудесником. Вы спасли не одну жизнь.

Герман не расцвел от похвалы, а, наоборот, помрачнел.

— К сожалению, одну пациентку я не спас. Это мать девушки, которую я люблю.

— Рак — самая опасная и коварная болезнь, — понимающе ответил полицейский. — Мне почему-то кажется, что если у вас и есть свое кладбище, как у любого врача, то оно очень маленькое.

Боростовский сделал глоток чая, добавил в него сахар и ничего не ответил.

— Впрочем, вернемся к нашим баранам, — Рыбак достал из черной папки, лежавшей на соседнем стуле, заключение. — Экспертизу проводил ваш друг Роман Макаров. Надо отметить, ему я доверяю как самому себе. Вы сами прочитаете или вам рассказать, о чем здесь написано?

Герман решил не отрываться от кушанья:

— Рассказывайте.

— Когда Макаров стал осматривать труп, он не обнаружил видимых повреждений, — начал Рыбак, — однако цианоз на лице Митина заставил его подойти к делу более ответственно. Сначала он взял анализ крови на биохимию, который ничего не показал. Это его не остановило. Не каждый патологоанатом станет разглядывать кожу трупа под лупой. Но Макаров это сделал и нашел крошечный след от инъекции на плече.

— То есть Митину вкололи какое-то лекарство, — кивнул Герман, отправляя в рот очередной кусок. — Странно, что это такое было? Почему биохимия не прояснила состав яда?

— Вы верно заметили, она не прояснила ничего, — Рыбак растянул в улыбке толстые розовые губы. — И мне пришла в голову одна идея. Что, если преступник выбросил ампулу с лекарством в контейнер с мусором, который стоял в двух шагах от подъезда Митина? Я взял стажера, и мы отправились на поиски.

— Вы перерыли груду мусора? — Боростовский посмотрел на него с уважением.

— Перерыл, и запах от меня исходил как от заправского мусорщика, — расхохотался полицейский. — Но это все ерунда. Главное — поиски увенчались успехом. Я отыскал шприц и ампулу с…

Герман превратился в слух. Ложечка упала из ослабевших рук и, стукнувшись о край блюдца, издала хрустальный звук.

— С?.. — он дернулся на стуле в ожидании ответа. Рыбак выдержал театральную паузу и ответил:

— С алкалоидом, к сожалению, французского производства, в чем-то схожим со строфантином.

На лбу доктора собрались глубокие складки.

— Строфантин, — пробормотал он. — Сердечное, гликозид. Если вколоть его человеку, у которого противопоказания, скажем, желудочковая тахикардия, он умрет от остановки сердца. И через час анализ крови ничего не покажет. Вот почему Рома не нашел в крови ничего криминального. Не знаю, чем болел Митин, но с сердцем у него были явные проблемы, если лекарство убило его. Надо посмотреть медкарту. Впрочем, при приеме гликозидов всегда нужно соблюдать осторожность, потому что… — доктор вдруг остановил себя и внимательно посмотрел на собеседника: — А вы уверены, что преступник вколол ему именно этот алкалоид? Мало ли чья ампула валялась в мусоре…

— Я тоже так подумал и еще раз посетил квартиру Митина с нашими экспертами, — отозвался Рыбак, лениво зевнув. — Представьте себе, мы кое-что нашли. Преступник, делая укол, вероятно, выпустил воздух из шприца и капнул на пол, оставив следы французского алкалоида. Вытереть каплю он не догадался, возможно, не заметил этого, хотя две чашки с чаем вымыл и вытер полотенцем. На наше счастье, он торопился, и они остались влажными. Это укрепило мое предположение: Юрий знал своего убийцу и безбоязненно впустил в квартиру, — полицейский довольно потер руки. — Он, конечно, хитер, но мы разгадали его хитрости. Митин никого не убивал, и драгоценности ему подкинули. Радует, конечно, что мы оправдали коллегу вашей девушки, но… — он беспомощно развел руками и как-то по-детски улыбнулся: — …теперь у нас нет подозреваемого. Мы не знаем о нем ровным счетом ничего.

— Кое-что знаем, — не согласился Герман. — Митин не был женихом Татьяны, голову даю на отсечение. Она никогда бы не обратила на него внимания. Птица не ее полета.

— Я тоже так думаю, — отозвался Рыбак. — К тому же у меня для вас еще одна новость. На всякий пожарный я отдал найденный в квартире Юрия антиквариат на экспертизу. Из пятнадцати всего три вещи оказались подлинными, остальные — искусные подделки. Значит, их приобретал не Аркадий. Он понимал в антиквариате — в этом мнении сходились все.

Боростовский обхватил голову руками:

— Меня беспокоит, что моя знакомая пока еще в опасности. Убийцу надо найти как можно скорее. Ну где-то, где-то он должен был засветиться!

— На камерах — нет, — Рыбак снова взял папку и вытащил большой мобильный телефон с золотым корпусом, явно женский. — Вот что еще мы нашли в квартире Митина. Кто-то подбросил ему телефон Татьяны.

— Не кто-то, а убийца, — Боростовский предпочитал называть все своими именами. — И, конечно, он создал видимость, что Митин пытался удалить переписку и звонки.

— Пытался, да у него ничего не вышло, — усмехнулся Рыбак. — Преступник не особо разбирался в том, что нужно сделать, чтобы удалить все окончательно и бесповоротно. Кроме того, добыть распечатку звонков Лазаревой не составило труда. Так вот, она звонила Митину, но раза три за месяц, наверное, по работе, зато по десять раз в сутки наяривала на один номер, зарегистрированный на бомжа, который к тому же несколько дней как отправился к праотцам. И этот номер постоянно был в одной с ней соте, его владелец находился в аэропорту, когда она умирала, и присутствовал рядом с Митиным незадолго до его смерти. Это, несомненно, номер убийцы, о чем нам рассказала и их переписка, — он бросил на стол листы с распечатками. — Можете почитать диалоги Татьяны и ее так называемого жениха.

Щелкнув длинными бледными пальцами, он подозвал официантку и заказал еще чайник ароматного напитка и пару кусков пахлавы. Налив себе новую порцию, Герман углубился в «роман в письмах». Таня и ее неизвестный обожатель признавались друг другу в любви, между ними царило полное согласие до того момента, когда Лазарева отказалась от перстня Гали. Жених сказал, чтобы она обязательно приобрела его, он много о нем слышал, и за границей его можно продать за огромные деньги. Таня пообещала в последний раз раскрутить шефа на дорогой подарок, наутро поговорить с ним и рассказать правду о том, что у нее другой мужчина, с которым она уезжает из города. Любовник посоветовал ей назначить Аркадию свидание в фирме вечером, прийти раньше него и накапать в его кружку немного апельсинового масла. Он пообещал, что шеф не умрет, ему станет плохо, она вызовет «Скорую» и тут же скроется с перстнем. Иначе Аркадий устроит ей неприятности. А так они получат фору, смогут беспрепятственно уехать, и длинная рука любовника до нее не дотянется. Распечатка звонков подтвердила, что Таня действительно звонила Аркадию. Почему он не пришел и вызвал Галю с перстнем лишь на утро — оставалось загадкой. Возможно, наметилась какая-то деловая встреча, возможно, он не мог уехать из-за жены… Как бы то ни было, Аркадий в любом случае не избежал бы смерти. Даже вызванная Татьяной «Скорая» не спасла бы его. Ее жениху зачем-то было нужно, чтобы шеф возлюбленной умер. Зачем, интересно? Они вполне могли обойтись без его участия. Галя предлагала перстень и Лазаревой… На этот вопрос Герман не находил ответ.

— Убийство Аркадия… — пробормотал он, и Рыбак, будто очнувшись, взглянул на него бесцветными выпуклыми глазами. — Не вижу логики…

— Я тоже, — признался полицейский. — Читайте дальше.

Неизвестный любовник предложил Татьяне купить перстень у Гали, пригласив Лопатину к себе. Лазарева согласилась, однако около полудня написала истерическое эсэмэс: Аркадий мертв, она на камерах, нужно срочно уезжать. Жених не возражал, предложил встретить у закрытого магазина, как раз в том месте, где нет ни одной камеры, вероятно, встретил и повез навстречу смерти. На этом «роман в письмах» закончился… Герман почувствовал, как его глаза увлажнились. Ему стало безумно жаль эту несчастную девушку, которая пыталась вырваться из жизненной трясины, как она сама выражалась, найти свое счастье, а нашла лишь смерть, пусть даже и от бриллиантового кольца.

— Этот так называемый жених, несомненно, где-то засветился, — сказал он, возвращая распечатки Рыбаку.

— Сейчас мои эксперты проводят большую работу, — кивнул парень. — Они собрали материалы с камер возле дома Татьяны, Митина, аэропорта, попросили записи с камер ГИБДД. У меня появилась одна идея. Раз жених предлагал подвезти Лазареву, значит, у него есть машина. Ребята внимательно изучат записи и зафиксируют машины, проезжавшие в этих местах в нужное нам время. Мы вычислим его, вот увидите!

Боростовский хлопнул в ладоши. Звук глухо разнесся по пустому кафе.

— Это очень хорошая идея, — похвалил он Рыбака. — И я хочу им помочь.

— Конечно, нам требуются люди, — полицейский запустил пятерню в жидкие белесые волосы. — Но компьютерная техника поможет сделать это довольно быстро. Мы отыщем автомобиль и тут же пробьем его хозяина.

— А я как раз собираюсь искать хозяина, — Боростовский постучал ложечкой по блюдцу. — Знаете, у меня сложилось впечатление, что преступник — мой коллега, врач. Почему? Сейчас объясню. Во-первых, Шлитман тщательно скрывал свою аллергию от подчиненных. Наверное, он стеснялся ее. Понятно, когда у ребенка диатез от цитрусовых, но не у взрослого же мужчины! Однако Татьяне он все же проговорился. Но только врач мог достать его медкарту и узнать, насколько серьезна эта аллергия, только врач мог снабдить Лазареву апельсиновым маслом и подсказать, сколько нужно накапать в его чашку, только врач был способен узнать о свойствах лекарства, следы которого вы нашли в ампуле и на полу квартиры Митина, только врач мог по инерции сделать инъекцию профессионально — выпустить воздух из иглы. Другому убийце какая разница, как вколоть смертельную жидкость? Человек все равно умрет. Но у нас, докторов, выдавливание пузырьков воздуха входит в привычку, мы иначе колоть не умеем. И, наконец, преступник знал, что у ювелира дяди Еси больное сердце и что одного прикосновения электрошокера будет достаточно, чтобы вызвать остановку сердца.

Рыбак почесал затылок, потом провел по длинному бледному носу:

— Возможно, вы и правы. Кстати, известно ли вам о болезнях вашей знакомой? Если следовать вашей теории, преступник — врач, или человек, имеющий отношение к медицине, — знал, что Галина принесет перстень Иосифу Абрамовичу, и в костюме дьявола пытался ее напугать. Согласитесь, это тоже могло быть смертельно для человека со слабым сердцем.

Боростовский смущенно опустил глаза. Он предполагал что-то подобное и даже говорил об этом Гале, но не удосужился спросить ее, испытывала ли она когда-нибудь проблемы с сердцем и знал ли об этом кто-либо, кроме, скажем, ее матери.

— Я идиот! — Он стукнул себя по лбу, оставив красный след на смуглой коже. — Господи, какой же я идиот! — Он стиснул локоть Рыбака. — Умоляю вас, идемте скорее в участок или туда, где сидят ваши эксперты. Я должен приступить к просмотру материалов с видеокамер немедленно!

Полицейский развел руками:

— Ну что с вами делать? Пойдемте.