После военного кризиса 1941–1942 гг. важнейшей проблемой немецкой военной экономики стала рабочая сила. В тщетных попытках сравняться численностью с Красной армией, имевшей в своем распоряжении вдвое большие людские ресурсы, чем Германия, Третий рейх втянулся в войну на истощение, которого не ощущалось ни в одной из западных держав. В наиболее лаконичном виде эта утечка людских ресурсов показана на рис. 19. За три года с июня 1941 г. по май 1944 г. вермахт ежемесячно терял убитыми на Восточном фронте в среднем почти по 60 тыс. человек. В течение последнего года войны это «кровопускание» достигло поистине катастрофических пропорций.

Способ, которым Третий рейх ответил на этот чудовищный отток людских ресурсов, стал одной из характерных черт гитлеровского режима. Как мы видели, вермахт исчерпал свои источники пополнения уже к началу «Барбароссы». К осени 1941 г. в стране практически не осталось мужчин в возрасте от 20 до 30 лет, не призванных в армию. Свежие когорты подростков в 1942 г. дали вермахту менее миллиона новобранцев, чего хватило лишь для восполнения потерь, причиненных действиями Красной армии. Для того чтобы хоть как-нибудь увеличить численность вооруженных сил, пришлось рассылать повестки прежде освобожденным от призыва немецким мужчинам среднего возраста, многие из которых были заняты в военной экономике. В первой половине 1942 г. в вермахт было призвано не менее 200 тыс. мужчин, работавших на военных заводах. В тот момент, когда Германия отчаянно нуждалась в увеличении производства вооружений, это было катастрофой.

Очевидное решение состояло в дальнейшей мобилизации немецких женщин. Среди исследователей стало обычным явлением сопоставлять мобилизацию германской женской рабочей силы во время Второй мировой войны с британской и отдавать пальму первенства Британии. Однако при этом игнорируется очевидный факт. Как мы видели, уровень занятости немецких женщин на производстве уже в 1939 г. был более высоким, чем тот, который был достигнут в Великобритании к концу войны. Изучив этот вопрос осенью 1943 г., главный статистик Рейхсминистерства труда с помощью данных, весьма неблагосклонных к Германии, пришел к выводу о том, что доля женщин в составе рабочей силы, занятой на военном производстве, составляла 25,4 % в США, 33,1 % в Великобритании и 34 % в Германии. Другое сравнительное исследование, проведенное весной 1944 г., привело к тому же выводу. Хотя по британским правилам призыву формально подлежало гораздо больше возрастов, немецкий уровень мобилизации в реальности превосходил британский. Кроме того, опытные администраторы отвергали неблагоприятные сопоставления с Первой мировой войной. В разгар сражений под Верденом и на Сомме доля участия немецких женщин на рынке труда составляла 45,3 %, что было несколько ниже, чем доля участия их дочерей четверть века спустя. Разумеется, из женского населения Германии можно было выжать еще больше. Но не следует преувеличивать масштабов «безделья». Регистрационная кампания 1943 г., проведенная в рамках «тотальной войны» и охватывавшая всех женщин в возрасте от 16 до 45 лет, выявила всего 1,5 млн потенциальных работниц, среди которых как минимум 700 тыс. могли работать лишь на неполную ставку. Это стало большим разочарованием, но в 1944 г. уполномоченный Рейха по рабочей силе утверждал, что даже имея «такую же власть, как у Сталина», он смог бы дополнительно мобилизовать не более 1 млн женщин. А Ганс Керль, один из самых суровых сторонников тотальной мобилизации, никогда не надеялся больше чем на 700 тыс. дополнительных работниц. Это не такие цифры, которые могли бы серьезно что-нибудь изменить. Германия нуждалась не в сотнях тысяч, а в миллионах дополнительных рабочих рук. И взять их в нужном количестве можно было только в странах оккупированной Европы.

РИС. 19. Ежемесячные безвозвратные потери вермахта на Восточном фронте, июнь 1941 – декабрь 1944 г.

21 марта 1942 г., в день Героев нации, Гитлер назначил гауляйтера Фрица Заукеля на только что созданную должность генерального уполномоченного по мобилизации рабочей силы (GBA). Во многих отношениях этот выбор Гитлера можно рассматривать как противовес назначению Альберта Шпеера на место Фрица Тодта несколькими неделями ранее. В то время как новый министр вооружений был изысканным, утонченным технократом, коренастый, усатый гауляйтер Заукель являлся представителем популистского, «социалистического» крыла Нацистской партии, архетипичным образчиком оторвавшихся от своих корней мелких буржуа. Явные следы плебейского происхождения Заукеля отчетливо прослушиваются в его сильном франконском акценте и напыщенной речи, зафиксированных на аудиограммах Нюрнбергского процесса. И это была вовсе не популистская игра на публику. Заукель родился в 1894 г. в семье почтового служащего и швеи, у которых не нашлось средств даже на то, чтобы дать ему среднее образование. Пустившись в молодости в приключения и плавая матросом на торговых судах, ходивших в Скандинавию, в 1919 г. Заукель вернулся в Германию из французского плена с намерением продолжить образование. Для того чтобы заработать на это денег, он временно устроился токарем на один из больших заводов по производству подшипников в Швайнфурте. К 1923 г. он окончательно отказался от надежд на университетский диплом, женился на дочери мастера, вступил в Нацистскую партию и посвятил свою жизнь политике популистского толка. Заукель, несомненно, представлял собой образец «старого бойца» (Alter Kampfer). В Нюрнберге ему был выдан партийный билет за № 1395? благодаря чему он оказался в самом ядре гитлеровского движения. С 1927 г. он был гауляйтером Тюрингии, превратив свое Gau в один из истинных оплотов национал-социализма. Заукель и после 1933 г. сохранял верность своим корням, активно отстаивая левую линию в нацистской идеологии, сочетая энергичный антисемитизм с глубоким недоверием к либеральному капитализму и проявляя показную заботу о благосостоянии «простых» немецких мужчин и женщин. Кроме того, Заукель не забывал о ярких популистских жестах и «зайцем» отправился на немецкой подводной лодке в один из первых походов против британского Королевского флота.

Однако не стоит недооценивать Заукеля из-за подобных выходок. Простое противопоставление радикального плебея Заукеля и холодного технократа Шпеера вдвойне ошибочно. Как будет показано в следующей главе, такой подход чреват радикальной недооценкой той политической роли, которую играл Альберт Шпеер. Кроме того, при этом серьезно недооценивается и Заукель. Он был не просто верным гитлеровцем. В качестве гауляйтера Тюрингии после 1933 г. он возглавлял один из ключевых региональных центров немецкого военно-промышленного комплекса. Тюрингия, расположенная в центре Германии, находилась на крайнем пределе радиуса действия союзных бомбардировщиков. В городе Иена размещалась фирма Carl Zeiss – один из важнейших поставщиков вермахта. Зуль и Целла-Мелис являлись двумя старейшими центрами оружейного производства в Германии. Компания Rheinmetall, ведущий производитель вооружений в Рейхе после Круппа, содержала крупный завод в Зоммерде. А сам Заукель очень рано осуществил ариизацию фирмы Simsons & Со. – одного из крупнейших в Германии производителей пистолетов, винтовок и пулеметов. В 1936 г. Simsons была включена в состав Wilhelm Gustloff Stiftung, личного оружейного холдинга Заукеля, к началу 1940-х гг. имевшего годовой оборот в несколько сотен миллионов рейхсмарок. Прекрасно осознавая экономический потенциал тюремного комплекса, созданного Гиммлером, Заукель принял меры к тому, чтобы крупнейший из второго поколения концентрационных лагерей был размещен в Бухенвальде, неподалеку от Веймара— административного центра Тюрингии. Наконец, отнюдь не было случайностью то, что именно в Тюрингии располагались подземные заводы для производства первых в мире реактивных истребителей и первых в мире баллистических ракет. Что Фриц Заукель просто не был новичком в индустриальной политике Третьего рейха – это еще мягко сказано.

Получив от Гитлера в марте 1942 г. особые полномочия по привлечению иностранной рабочей силы, гауляйтер Заукель взялся за осуществление одной из самых масштабных программ по использованию принудительного труда в истории. Весной 1941 г. в Германии уже трудилось 1,2 млн военнопленных, главным образом французов, и 1,3 млн «гражданских» работников, преимущественно поляков, совместно составляя 8,4 % рабочей силы. На протяжении 1941 г. число «гражданских» иностранных рабочих выросло еще на миллион человек, прибывших в основном из Польши. Как мы уже видели, в роли инициатора этой программы выступило Рейхсминистерство продовольствия и сельского хозяйства. Потребности промышленности начали диктовать ввоз в Германию иностранных рабочих лишь после поражения под Москвой. Заукель принял соответствующие меры, мобилизовав по всей Европе буквально миллионы трудящихся. В Германию отправляли главным образом молодежь мужского и женского пола. Более половины женщин, набранных в Восточной Европе, составляли девочки и девушки в возрасте от 12 до 22 лет. Их набирали на оккупированных территориях Советского Союза – в Прибалтийских республиках, в Белоруссии, на Украине и в меньшей степени в самой России. Наиболее интенсивный набор рекрутов Заукель производил

в Польше. Но он занимался своим жестоким делом и в протекторате Богемия и Моравия, Франции, Бельгии, Нидерландах и Италии. С января 1942 г. по конец июня 1943 г. Заукель доставил в Германию 2,8 млн новых иностранных рабочих: по 34 тыс. человек – штат крупного завода – в неделю на протяжении 78 недель. К лету 1943 г. общая численность иностранной рабочей силы выросла до 6,5 млн человек, из которых 4,95 млн были гражданскими лицами, а не военнопленными. После лета 1943 г. эти темпы несколько снизились, но Заукель по-прежнему доставлял в страну рабочих. К февралю 1944 г. общее число иностранных гражданских лиц и военнопленных выросло до 7 млн 356 тыс. человек. К осени 1944 г. оно достигло максимума, составив 7 млн 907 тыс. человек. В тот момент на долю иностранных рабочих приходилось более 20 % всей германской рабочей силы. Иностранцами были более трети всех рабочих, трудившихся на оружейных предприятиях Третьего рейха. На заводах Reichswerke Hermann Göring и люфтваффе доля иностранной рабочей силы сплошь и рядом превышала 40 %. На отдельных производственных линиях она могла быть еще более высокой. Как похвалялся в июне 1943 г. статс-секретарь Мильх, бомбардировщики Ju-87 «Штука» «на 80 % производятся русскими».

С тех пор как нюрнбергский трибунал ввел в дискуссию термин «рабский труд», программу Заукеля не раз называли допотопной и фараоновской. Такие определения, несомненно, отражают возраставшую жестокость средств, к которым прибегал Заукель при наборе «своих» рабочих. Но используя подобные намеки на варварскую древность, сплошь и рядом упускают из виду то, что немецкая программа использования иностранной рабочей силы отвечала самым элементарным принципам классической экономики. В Германии начиная с 1939 г. наблюдался крайний дефицит рабочих рук. При этом производительность труда была в Германии намного выше, чем во всех других странах материковой Европы. Поэтому «экономический диктатор» поступал вполне разумно, перемещая европейских трудящихся на заводы Рейха. Тот факт, что Заукель с его путаной национал-социалистической риторикой не соответствовал идеальному типу технократа, не должен заслонять от нас рациональной мотивации, стоявшей за его действиями.

Разумеется, принудительный наем рабочей силы приводил к дорогостоящим «побочным эффектам» на территориях, оккупированных Германией. В дальнейшем именно это убедило Альберта Шпеера в том, что нужно расширять объемы торговли с Францией вместо того, чтобы в последний момент пытаться вывезти из нее миллионы новых работников. Однако логика этой «европейской стратегии» носила политический, а не экономический характер. Шпеер хотел стабилизировать отношения с западной соседкой Германии, а также избавиться от Заукеля. В экономическом смысле с учетом отчаянной нехватки рабочей силы в Германии и непрерывно возраставшего разрыва в производительности между Германией и разваливавшейся французской экономикой стимул к тому, чтобы ввезти в Рейх как можно больше трудящихся, оставался сильным. Важно, что в Берлине даже в 1944 г. никто никогда не ставил под сомнение необходимость и дальше силой вывозить рабочих из Польши и СССР. Если набор рабочей силы в Западной Европе прекратился во второй половине 1943 г., то на востоке он продолжал осуществляться с прежней жестокостью. С октября 1943 г. по лето 1944 г. немецкие армии, отступавшие на востоке, вывезли из зоны боевых действий на работу в Германии более 400 тыс. человек.

Таким образом, в самом элементарном смысле непосредственная реакция Третьего рейха на зимний кризис 1941–1942 гг. была вполне «рациональной». В Германии не хватало рабочей силы. По любым западным стандартам не существовало никакой возможности повысить уровень мобилизации местной рабочей силы. Поэтому гауляйтер Заукель и его подчиненные расстарались и ввезли в Германию буквально миллионы иностранных рабочих. В итоге на финальных этапах войны Третий рейх превратился в общество, ставшее домом как минимум для такого же числа иностранцев, как и современная «мультикультурная» Германия. Вследствие того, что молодые работники в большинстве своем были призваны в армию, доля иностранцев в составе рабочей силы – и в промышленности, и в сельском хозяйстве – была намного более высокой, чем когда-либо до или после в истории страны. До 1942 г. присутствие зарубежных рабочих было наиболее заметно в деревне. Но благодаря грандиозным усилиям Заукеля по набору иностранных рабочих Берлин, Гамбург, Кельн, Мюнхен и все другие германские промышленные города оказались переполнены мужчинами и женщинами, вывезенными из всех уголков нацистской империи. В больших и малых городах появилось множество лагерей и общежитий для иностранных рабочих. Например, в одном лишь Мюнхене – столице Баварии – насчитывалось не менее 120 лагерей военнопленных, 286 лагерей барачного типа и общежитий для иностранных гражданских лиц, 7 филиалов концентрационных лагерей и 2 исправительно-трудовых учреждения, а также публичный дом для иностранных рабочих. Общая вместимость лагерей превышала 80 тыс. коек. Больше всего иностранных рабочих в Мюнхене трудилось на BMW – одном из главных поставщиков авиационных двигателей для люфтваффе. В сентябре 1944 г. только на мюнхенских заводах BMW было занято более 16600 иностранных рабочих, проживавших в 11 специальных заведениях, включая лагерь военнопленных и пользовавшийся особенно дурной славой филиал концлагеря Дахау в мюнхенском пригороде Аллахе.

Изучая такое сложное явление, как насильственная миграция, не следует забывать, что так называемые либеральные общества на протяжении последних полутора столетий нередко парадоксальным образом реагировали на миграционные потоки, вызванные стремительными экономическими изменениями. По сей день буквально все богатые страны мира осуществляют в высшей степени противоречивую миграционную политику, а их политики стараются (не всегда успешно) найти хоть сколько-нибудь рациональное решение проблем миграции, предоставления убежища и межэтнических отношений. Третий рейх представлял собой полную противоположность либеральному обществу. Как мы уже видели, всего за несколько месяцев до того, как Заукель приступил к осуществлению своей программы по привлечению иностранной рабочей силы, в нацистской Германии были разработаны многочисленные программы массового уничтожения людей, беспрецедентные по своим масштабам и свирепости. Более того, мы знаем, что для программы по привлечению рабочей силы еще с весны 1940 г., когда только началось ее выполнение, была характерна жестокая расовая дискриминация. Такое положение сохранялось и после 1942 г., несмотря на то что главным приоритетом было обеспечение страны рабочей силой. Результатом стало тяжелое противоречие. С одной стороны, гауляйтер Заукель прикладывал все силы к тому, чтобы мобилизовать миллионы трудящихся для работы в Рейхе. В то же самое время С С и вермахт сознательно уничтожали миллионы человек, которые тоже вполне могли бы трудиться на немецкую военную промышленность. В связи с ключевой проблемой рабочей силы трудно избежать впечатления, что Третий рейх столкнулся с неразрешимым противоречием между своей кровавой расовой идеологией и практическими потребностями экономики.

Это противоречие впервые ярко проявилось после того, как в первые месяцы операции «Барбаросса» в плен попали миллионы красноармейцев. Как мы уже видели, вермахт первоначально решил заморить голодом целые армии превосходной рабочей силы. И все же еще в ноябре 1941 г., в условиях тупика на Восточном фронте, Гитлер принял решение об использовании советских военнопленных, причем не только в прифронтовых регионах, но и в самой Германии. В течение следующих месяцев в Германию были доставлены сотни тысяч человек, но их по-прежнему содержали в нечеловеческих условиях, что привело к массовой смертности в лагерях военнопленных в самой Германии и к дальнейшей растрате рабочей силы. Еще до назначения Заукеля военно-экономическое управление ОКБ и рейхсгруппа по промышленности сетовали Министерству продовольствия на то, что бессмысленно ввозить в страну сотни тысяч работников, чтобы морить их здесь голодом. В начале марта завод Mitteldeutsche Motorenwerke, выполнявший заказы Министерства авиации, был вынужден обозначить различие между использованием трудящихся с востока в качестве строительных рабочих и при производстве авиамоторов: «Если в случае дорожного строительства на востоке мы используем 2000 русских и в результате их неадекватного обеспечения продовольствием теряем несколько сотен русских за квартал, нехватка рабочей силы может быть восполнена за счет новых русских». С другой стороны, «На оружейном заводе просто невозможно моментально заменить человека, работающего на специальном станке, на другого работника».

Такому же противоречивому обращению, пусть и не принимавшему столь крайних форм, подвергались и гражданские «остарбайтеры», во все более значительных количествах ввозившиеся в Германию в 1942 г. В частности, это объяснялось тем, что сам успех предпринятых Заукелем мер застал врасплох местные власти страны. Летом 1942 г. в крупные промышленные центры буквально ежедневно прибывали тысячи новых работников. Было невозможно обеспечить их адекватным жильем и питанием. В разных городах и у разных нанимателей дело обстояло по-разному, но во многих случаях, и возможно, в первую очередь в тех регионах, где была сосредоточена тяжелая промышленность, сложилась ужасающая ситуация. В декабре 1942 г. следственная комиссия Восточного министерства и Wistab Ost обследовала лагеря «остарбайтеров» по всему Руру и составила отчет, пронизанный ощущением шока. Особо угнетающее впечатление на комиссию произвел лагерь, находившийся в ведении Bochumer Verein, входившего в состав треста Vestag, где она увидела «неизгладимую» «картину горя и лишений». «Несентиментальные» чиновники, имевшие обширный опыт работы на востоке, обычно такими словами не разбрасывались. Кроме того, подобные описания подтверждались и поведением самих «остарбайтеров». Англо-американскую публику на протяжении

десятилетий потчевали историями о смелых побегах пленных британских и американских летчиков и солдат. Однако начиная с 1942 г. их многократно превосходили в численности беглые советские военнопленные и «остарбайтеры». С апреля по июль 1942 г. число советских беглецов выросло с 2059 до 22603. В августе 1942 г. гестапо прогнозировало, что в ближайшие месяцы ему придется иметь дело еще с 30 тыс. побегов. По утверждениям гестапо, из 42714 иностранных работников, в апреле – июле 1942 г. числившихся в побеге, было поймано 34457. Но с учетом таких цифр было явно непрактично обходиться традиционными полицейскими методами. В сентябре 1942 г. сам шеф гестапо, группенфюрер С С Генрих Мюллер, лично взял на себя контроль над работниками с востока. Вместо того чтобы объявлять в розыск десятки тысяч отдельных беглецов, он создал новую всеобъемлющую систему полицейских застав на всех главных дорогах, железнодорожных станциях и в городах страны.

К осени 1942 г. по причине ситуации, наблюдавшейся в лагерях, десятки тысяч полумертвых «остарбайтеров» пришлось отправить обратно на восток в кошмарных условиях. В сентябре один из эшелонов описывался в таких апокалиптических выражениях: «Возвращающийся поезд вез мертвых пассажиров. Женщины, ехавшие на этом поезде, рожали в пути детей, которых на ходу выбрасывали из открытого окна. В том же вагоне находились люди, больные туберкулезом и венерическими болезнями. Умирающие лежали в товарных вагонах, где не было даже соломы, и одного из умерших <…> выбросили на насыпь». Несомненно, что этому описанию свойственна эпическая библейская тональность, что-то можно объяснить художественным преувеличением. Однако ряд донесений подтверждает заявление о том, что трупы истощенных «остарбайтеров» выбрасывали из вагонов на железнодорожные пути, не говоря уже о том, что эшелоны с «остарбайтерами», лишенные элементарных санитарно-бытовых удобств, сплошь и рядом часами простаивали на запасных путях, прямо на глазах у обычных пассажиров-немцев. Вскоре благодаря изустной передаче и письмам, отправлявшимся на родину, широкое распространение получили слухи о том, какое обращение ожидает «остарбайтеров» в Германии. Не удивительно, что в сентябре 1942 г. начальство украинских лагерей для иностранных рабочих сообщало о «Transportangstpsychosen» (психозе страха перед транспортом). К концу лета поток рабочих-добровольцев совершенно иссяк, что, в свою очередь, привело к эскалации насилия со стороны агентов Заукеля, принимавшей самые крайние формы.

Впрочем, все эти ужасы бледнеют на фоне еще более шокирующего противоречия, порожденного к жизни набиравшей размах немецкой кампанией геноцида евреев. За кризисом рабочей силы, вызванным поражением под Москвой, через несколько месяцев последовал пик холокоста, пришедшийся на вторую половину 1942 г. Как мы уже видели, казни, осуществлявшиеся айнзатцгруппами на советской территории, начались уже в июне 1941 г., а массовые расстрелы продолжались в оккупированных регионах Советского Союза вплоть до окончательного изгнания германских войск в 1944 г. Но геноцид евреев достиг максимума в 1942 г., когда было принято решение о ликвидации еврейского населения довоенной Польши, насчитывавшего существенно больше 2 млн человек. Сотни тысяч человек были расстреляны, погибли от непосильного труда или умерли от голода и болезней в гетто. Однако основная работа по ликвидации еврейского населения Польши производилась в трех специальных центрах уничтожения – в Треблинке, Собиборе и Хелмно, – а также в газовых камерах концлагеря Аушвиц. В то время как первые три были закрыты в 1943 г., Аушвиц продолжал работать, став концом пути для сотен тысяч евреев со всей Западной Европы в 1942 и 1943 г. и для венгерских евреев в 1944 г.

Даже если считать, что что евреев ожидали лишь самые тяжелые формы физического труда, холокост сопровождался уничтожением рабочей силы в катастрофических масштабах. Согласно скромным оценкам самих немцев, холокост унес жизни не менее 2,4 млн потенциальных работников. С учетом прочих массовых убийств, совершенных нацистским режимом начиная с января 1942 г., мы приходим к чудовищному итогу. Из 1,65 млн заключенных концентрационных лагерей, в тот или иной момент занятых в немецкой экономике – речь идет о лагерях, не принимавших участия в последнем этапе «Окончательного решения», – войну пережило не более 475 тыс. человек. Это означает смерть не менее 1,1 млн трудящихся, причем по крайней мере 800 тыс. из этого числа не значатся среди жертв холокоста. Войну пережило менее половины из 1,95 млн советских военнопленных, которые, как считается, использовались на работах в Германии после ноября 1941 г. Таким образом, не исключено, что до миллиона советских пленных умерло уже после того, как было признано, что они могут внести свой вклад в военную экономику Рейха. Еще 2 миллиона умерло от голода зимой 1941–1942 г. Согласно оценкам, из 2 млн 775 тыс. советских гражданских лиц, учтенных в статистике по трудившимся в Германии в 1941–1945 гг., не менее 170 тыс. умерло во время пребывания в Рейхе. Эта оценка почти наверняка занижена, так как она не учитывает «истощенных» трудящихся, подвергшихся репатриации на восточные территории с неизвестным исходом. Самое неприятное то, что эти цифры пренебрегают несоответствием (в немецкой статистике) между депортированными с восточных территорий и зарегистрированными в качестве работающих в Рейхе. Разрыв между этими цифрами составляет сотни тысяч. Аналогичные вопросы связаны с данными по польским работникам, из числа которых во время пребывания в Германии умерло не менее 130 тыс. В том, что касается «западных трудящихся», наиболее пострадавшей группой являлись итальянские солдаты, интернированные немцами после капитуляции Италии осенью 1943 г. Из этих несчастных не менее 32 тыс. умерло от голода и непосильного труда зимой 1943–1944 гг. Суммируя число подобных жертв среди различных категорий подневольной рабочей силы, относящееся к периоду после января 1942 г., мы приходим к выводу о том, что число трудящихся-неевреев, ставших жертвами нацистского режима, могло составлять 2,4 млн человек. Прибавив к этой цифре не менее 2,4 млн потенциальных еврейских работников, мы получаем, что Третьим рейхом после военного кризиса 1941–1942 гг. было погублено не менее 4,8 млн трудящихся – и почти 7 млн, если учитывать советских военнопленных, замученных в 1941 г.

Эти ошеломляющие цифры могут привести нас к выводу о том, что для режима, существовавшего в Третьем рейхе, экономические соображения имели лишь второстепенное значение. В конечном счете приоритет политики был абсолютным. Об этом неопровержимо свидетельствует уничтожение миллионов расовых врагов, вне зависимости от их потенциальной полезности для военной экономики Рейха.

Очевидно, было бы абсурдом совершенно отрицать убедительность этого аргумента. Однако на протяжении трех последних десятилетий историки накопили массу фактов, из которых складывается намного менее однозначная картина. Эту проблему можно изучать сквозь призму компромисса между более и менее идеологизированными элементами нацистского режима. Если признать, что уничтожение евреев являлось идеологической целью самой по себе и даже «идеей фикс» нацистского руководства, то мы получим возможность увидеть в программе принудительного труда и в геноциде явления, скорее дополнявшие друг друга, нежели противоречившие друг другу. Благодаря успехам гауляйтера Заукеля в привлечении миллионов трудящихся из стран Восточной и Западной Европы возникло впечатление, что без евреев можно обойтись. Только в Польше и на Украине евреи представляли собой достаточно заметное меньшинство. Во всех прочих местах их можно было убивать, не опасаясь серьезного снижения численности рабочей силы, находившейся в распоряжении Германии. Более того, этот процесс уничтожения подчинялся независимой бюрократической логике, поскольку он осуществлялся проявлявшими собственную инициативу и обладавшими собственным авторитетом СС, и, в первую очередь, PCX А при поддержке главных вождей – Гитлера и Гиммлера. Эта интерпретация подкрепляется и документами из архивов восточноевропейских оккупационных учреждений среднего звена. В них содержатся указания на то, что местные служащие С С выступали за уничтожение квалифицированных еврейских трудящихся вопреки интересам вермахта и других организаций, использовавших их в военной экономике: можно сослаться на историю знаменитого Оскара Шиндлера, работавшего в Генерал-губернаторстве. В этих документах С С предстают убежденным меньшинством, активно навязывающим программу геноцида евреев несговорчивой военной администрации. Как мы увидим далее, самому Гиммлеру было свойственно предаваться подобной риторике в связи с ликвидацией польских гетто в 1942 и 1943 г. С этой точки зрения холокост может рассматриваться как уступка, вырванная у прагматического крыла государственной администрации идеологизированным руководством СС. Это была уступка идеологии, ставшая возможной благодаря успехам Заукеля при привлечении нееврейской рабочей силы со всей Европы. От работников-евреев можно было отказаться, поскольку их как будто бы всегда можно было заменить другими работниками.

Однако на самом деле, несмотря на риторику, которой увлекался Гиммлер, С С при уничтожении еврейского населения не оставались глухи к экономическим соображениям. Практически каждая акция уничтожения начиналась со стандартного этапа «отбора». Население делилось на трудоспособных и нетрудоспособных. Это означало, что после отказа от моральных табу первыми обычно убивали женщин, детей и стариков – особенно в 1942 г., на пике геноцида. При расправе с крупными еврейскими общинами на Украине и в Галиции эсэсовцы в нескольких случаях снова и снова возвращались в одно и то же место, последовательно уничтожая его еврейское население до тех пор, пока не оставалось только «незаменимое ядро». Во многих случаях этот трудоспособный остаток общины переселяли для дальнейшей эксплуатации в центральное гетто, которое окончательно ликвидировалось в 1943 или даже в 1944 г. В Польше такой подход впервые стал практиковаться в конце 1941 г. на территории Вартегау – одной из провинций, присоединенных к Германии. Те проживавшие в Вартегау евреи, которых сочли нетрудоспособными, входили в число первых жертв экспериментальной газовой камеры в Хелмно. Тех, кого еще можно было эксплуатировать, свезли в гетто Лодзи (Лицманнштадта), остававшееся центром военного производства до начала 1944 г. Так сложился порядок, соблюдавшийся при «очистке» Генерал-губернаторства от еврейского населения, составлявшего, согласно оценке, прозвучавшей на Ванзейской конференции, не менее 2,28 млн человек. При этом главным принципом также являлся «отбор». В Люблинском округе, которым управлял Одило Глобочник, еврейскому совету в начале 1942 г. было приказано выдавать удостоверения личности и составить списки всех евреев, «не занимающихся производительным трудом». Согласно записи в дневнике Геббельса, сделанной весной 1942 г., предполагалось, что «60 % будет ликвидировано и лишь 40 % можно будет использовать в качестве рабочей силы».

Судя по всему первоначальные замыслы в отношении группы, отобранной в качестве рабочей силы, были обрисованы Гейдрихом на совещании в Ванзее. Ее следовало разделить на мужчин и женщин и уморить непосильным трудом на многочисленных строительных площадках, создававшихся в соответствии с Generalplan Ost. По крайней мере вплоть до осени 1942 г. «Генеральный план» оставался вполне актуален. 16 июля 1942 г. Гиммлер посетил своего доверенного массажиста Феликса Керстена, светясь от радости. Его возбуждение было вызвано состоявшейся несколькими днями ранее встречей с Гитлером, на которой он представил фюреру окончательный вариант Генерального плана, а также карты и архитектурные планы немецких крестьянских поселений. Гитлер, чьи армии в ходе последнего большого летнего наступления вермахта рвались к Кавказу, снова был убежден в том, что война на востоке вскоре окончится победой. Как рассказывал Гиммлер, «Фюрер не только выслушал меня, он даже воздерживался от непрерывных замечаний, вопреки своей обычной привычке <…> сегодня фюрер даже одобрил мои предложения, задавал вопросы и обращал мое внимание на важные детали». «Сегодня самый счастливый день моей жизни, – заявил Гиммлер. – Теперь можно реализовать все, что я замышлял и планировал в малых масштабах. Я немедленно возьмусь за дело в больших масштабах…».

Ключевой момент здесь заключается в том, что Гиммлер всегда отличался очень своеобразными представлениями о еврейской рабочей силе. Они были тесно связаны с грандиозными строительными планами, содержащимися в Generalplan Ost, и в целом сводились к фантазиям об отрядах рабов, трудившихся под надзором С С в сотнях, если не в тысячах километрах к востоку от Рейха. В то же время Гиммлер последовательно выступал против использования евреев в промышленности, особенно на военном производстве. Подобный труд следовало как можно скорее поручить другим группам иностранной рабочей силы. Лишь после Сталинграда, когда планы скорейшего создания немецких поселений на востоке были забыты, Гиммлер утратил всякий интерес к сохранению какой-либо еврейской рабочей силы. Однако к тому моменту в Польше уцелели лишь те евреи, которые работали на немецких заводах и были сосредоточены в нескольких крупных трудовых лагерях и гетто. Гиммлеру не потребовалось менять свою позицию, чтобы в 1943 г. настаивать на их ликвидации.

Евреи, доставлявшиеся из Западной и Юго-Восточной Европы в Аушвиц и в другие лагеря, проходили через ту же ключевую процедуру. Нередко живой груз эшелонов еще в пункте отправления зачисляли либо в состав рабочей силы, либо в кандидаты на немедленное уничтожение. В других случаях отбор производился эсэсовцами на станции в Аушвице. По осторожным оценкам, в 1941–1945 гг. в Аушвиц было депортировано 1,1 млн евреев, goo тыс. из их числа были убиты сразу, а 200 тыс. использовались на принудительных работах. Разумеется, те представляли собой лишь отсрочку от казни. Но для тех, кто не был немедленно отправлен в газовые камеры, процесс уничтожения нередко растягивался на месяцы, если не на годы. И несмотря на свое ключевое значение в качестве фабрики смерти, Аушвиц никогда не утрачивал своего первоначального предназначения как трудового лагеря. Помимо 200 тыс. евреев, отобранных для работы, в лагерь постоянно прибывали и неевреи: 140 тыс. поляков, примерно 20 тыс. цыган из разных стран, более 10 тыс. советских военнопленных и более 10 тыс. заключенных других национальностей. Всего в документах Auschwitz Stammlager зафиксировано в качестве узников 400 тыс. человек, половину из которых составляли евреи.

Условия, в которых находились заключенные, особенно евреи, были такими ужасающими, что большинство из узников умирало в течение нескольких месяцев. Кроме того, десятки тысяч заключенных перемещались из одного концентрационного лагеря в другой, в зависимости от потребностей. Сам Аушвиц достиг максимальной численности осенью 1943 г., когда в этом лагерном комплексе насчитывалось до тыс. заключенных. В каждый конкретный момент работоспособными считалось 50–60 % от их числа. Эта рабочая сила никогда не использовалась на отдаленных строительных площадках Генерального плана, вопреки намерениям, существовавшим при расширении лагеря в 1941 г. Тем не менее большинство работ, для которых использовали заключенных, было так или иначе связано с программой германизации востока, начало которой было положено в самом Аушвице. Заключенные лагеря участвовали в строительстве престижного химического завода IG Farben в Аушвице-Моновице, как и многих других промышленных предприятий, разбросанных по всей Восточной Силезии. Тем самым они закладывали основы силезского промышленного комплекса, который должен был стать соперником Рура. И все же большинство заключенных трудилось в самом лагере, который являлся бастионом немецкой колонизации востока в не меньшей степени, чем выраставшие вокруг него намного более крупные промышленные предприятия. К 1942 г. архитекторы С С начертили планы постоянного комплекса производств с использованием рабского труда в Аушвице-Биркенау, включавшего не менее 600 строений. Более 300 из них успели построить до окончания войны. Кроме того, тысячи заключенных трудились на ферме площадью в 4 тыс. га, которую создал Гиммлер поблизости от Аушвица с тем, чтобы сделать его ведущим центром агрономических исследований на германском востоке. С тем чтобы поддерживать жизнедеятельность самого лагеря, С С основали множество мелких промышленных предприятий, включая цементный завод, карьер, бойню, молокозавод и лагерную пекарню. Эти предприятия СС лишь на завершающих этапах войны уступили место собственно военному производству. Такое сочетание труда и убийств достигло в Аушвице максимального размаха летом 1944 г., когда сюда прибыли венгерские евреи, став последней крупной группой, попавшей в машину массового уничтожения. В то время как газовые камеры работали на полную мощность, умерщвляя сотни тысяч венгерских евреев, сочтенных нетрудоспособными, десятки тысяч молодых мужчин и женщин были отправлены на важнейшие военные заводы Рейха, разбросанные по всей Германии.

В случае холокоста идеологические императивы явно играли важнейшую роль, но в зависимости от обстоятельств они могли уступать место прагматичным компромиссам. И наоборот, программу Заукеля по принудительному привлечению рабочей силы можно назвать компромиссом между идеологией и практическими потребностями, но с обратным знаком. Главными были запросы военной экономики, но их приходилось примирять с идеологическими требованиями. Как мы уже видели, в момент вторжения Германии в Польшу в 1939 г. никто не собирался отправлять на немецкие фермы «армию» польских работников. Гиммлер как шеф полиции неохотно уступил требованиям Бакке, но выдвинул жесткие условия. Для всех причастных было ясно, что эти условия контрпродуктивны в том смысле, что они делали добровольный наем практически невозможным и снижали производительность работников, доставленных в Германию. Однако гитлеровский режим вложил слишком много сил в проект создания расово чистого общества, чтобы так просто от него отказываться. Имея это в виду, мы можем приписать первые неудачи программы по привлечению «остарбайтеров», случившиеся в 1942 г., медленному устранению этого противоречия между идеологией и прагматическими потребностями. Что касается Заукеля, то он, по-видимому, прилагал все усилия к тому, чтобы «его» работники, оказавшись в Германии, подвергались достаточно хорошему обращению, которое бы позволяло им вносить продуктивный вклад в работу военной экономики Рейха. Более того, программа по привлечению иностранной рабочей силы должна была служить и идеологической цели, разнося по всей Европе известия о тех благах, которые принесла простым трудящимся национал-социалистическая революция. Однако старые привычки отмирали с трудом. Администрация трудовых лагерей для иностранцев зачастую проявляла небрежность и произвол при выдаче продовольствия. Обитатели лагерей в большинстве случаев не получали в полном объеме питание по нормам, установленным Рейхсминистерством продовольствия. Нам известно несколько хорошо задокументированных случаев хищений, когда продукты, предназначавшиеся для работников Заукеля, попадали на черный рынок. Повседневный, низовой расизм, распространенный среди немецкого населения, находил выражение в упорных слухах о том, что иностранные гражданские лица пользуются незаслуженными привилегиями. Особенно часто мишенью нападок становились итальянцы, которым выдавали много фруктов и овощей, в соответствии с привычным для них рационом. Принципы догматического расизма, которым были заражены и верхи и низы, затрудняли разработку программы по рациональному использованию иностранной рабочей силы. Тем не менее очевидно, что к осени 1942 г. немецкая промышленность приступила к систематическому поиску ответов на новые вопросы, связанные с организацией труда. Какого обращения заслуживают различные категории иностранных работников? Какие меры по повышению производительности труда являются допустимыми? Насколько далеко могут заходить мастера и управляющие, добиваясь от своих иностранных работников максимального производства?

Немецкое руководство особенно сильно занимал вопрос телесных наказаний. Вправе ли фирмы допускать побои нерадивых работников? Заукель как генеральный уполномоченный утверждал, что телесные наказания равнозначны простому нападению (без отягчающих обстоятельств) и именно в таком качестве должны рассматриваться в судах. Иностранные работники должны подчиняться строжайшей дисциплине, но ответственность за ее поддержание следует возложить на полицию, суды и С С, которые могут использовать в качестве мощных мер воздействия исправительно-трудовые и концентрационные лагеря. Однако подобные процедуры были затяжными и нередко приводили к тому, что наниматель «терял» соответствующего работника. Во многих случаях казалось явно более эффективным решить вопрос прямо на рабочем месте. В конце концов случайное физическое насилие было обычным делом в германской промышленности и особенно в угольных шахтах, где вопрос о должном использовании «остарбайтеров» стоял наиболее остро. Как мы уже видели, нехватка угля и шахтеров являлась ключевой проблемой военной экономики Германии еще с весны 1941 г. Обеспечение углекопами шахт Пауля Плейгера, от которого требовали роста объемов добычи, входило в число важнейших приоритетов Заукеля. Но эти работники, не получая еды и не соблюдая дисциплину, были бы бесполезны для немецкой военной экономики. По этой причине Плейгер поддержал Заукеля в просьбе выделять для них больше продовольствия. Не получая для своих шахтеров дополнительных калорий, белков и жиров, Плейгер просто не мог выдавать на-гора уголь, в котором так отчаянно нуждалась тяжелая промышленность страны. Однако вместе с тем Плейгер выступал за систематическое использование силовых методов. В начале октября 1942 г. Плейгер вместе с Робертом Леем из Германского трудового фронта провел в роскошном отеле «Кайзерхоф» в Эссене рабочую встречу управляющих рурскими шахтами. В качестве главы Трудового фронта Лей совместно с Заукелем отвечал за надзор над иностранной рабочей силой. Ключевым пунктом в программе заседания в «Кайзерхофе» являлся вопрос об «обращении с русскими». Интереснейшая дословная запись этого совещания, которую сделал управляющий Krupp, является не только шокирующим документом, обличающим жестокое обращение с иностранной рабочей силой. Помимо этого, она вскрывает те страхи, которые одолевали руководителей немецкой промышленности всякий раз, как они находили время задуматься о ситуации, в которой оказался Третий рейх. Роберт Лей, как обычно, был пьян. А в пьяном виде он был склонен говорить то, что было у него на уме: «Уголь должен добываться любой ценой. Если не благодаря вам, господа, то вопреки вам». Если Рур не справится с этим делом, то остановится вся германская военная промышленность, а в тот момент, когда идет битва в Сталинграде, это будет означать катастрофу. «После нас ничего не останется, со всем будет покончено <…> Германия погибнет. Всех убьют, сожгут и уничтожат. В конце концов мы сожгли за собой все мосты, причем сознательно. Мы практически решили еврейский вопрос в Германии. Одно это приводит в содрогание». В условиях, когда на карту поставлено столь многое, неуместны ни сострадание, ни излишние церемонии. Никакие меры принуждения не будут чрезмерными, и Лей ожидал, что управляющие шахт поддержат своих бригадиров при насаждении необходимой дисциплины. Как выразился Лей, «если русскую свинью нужно избить», то сделать это придется простому немецкому рабочему: «Вы не станете этого делать и я не стану». Желая убедиться, что слова Лея дошли до управляющих шахт, Плейгер добавил с характерным для него цинизмом: «Под землей темно, а до Берлина далеко». Лей и Плейгер явно ожидали, что немецкие шахтеры будут игнорировать лицемерные инструкции Заукеля. Если «остарбайтеры» не работают, то их надо бить. Но если наниматели все же предпочитали более формальные дисциплинарные меры, то они всегда могли рассчитывать на Гиммлера с его полицией. Плейгер с энтузиазмом сослался на результаты, достигнутые в «небольшом, но образцовом концентрационном лагере», использовавшемся им для того, чтобы обучить дисциплине своих рабочих с Reichswerke.

В те же дни, когда состоялась встреча в «Кайзерхофе», в горнорудной отрасли Верхней Силезии опробовали новую систему, в рамках которой главным средством поддержания дисциплины были нормы питания. Немецкие наниматели широко использовали разнообразные бонусы. Однако Гюнтер Фалькенган, генеральный директор Plessschen Werke— шахты, обслуживавшей силезский химический комплекс IG Farben, – поднял надбавки на новый уровень, где они стали обозначать границу между жизнью и смертью. Согласно системе, названной им Leis-tungsernahrung («питание с учетом выработки»), он разделил своих «остарбайтеров» на три категории. Обычный паек получали только те, кто выполнял стандартную, среднюю норму. Тем, кто не выполнял дневную норму, полагался лишь уменьшенный паек. Сэкономленное таким образом продовольствие доставалось в виде бонуса тем, кто перевыполнял норму. Сущность этой системы состояла в перераспределении дефицита. Она не подразумевала общего увеличения продовольственных пайков. Сильные просто вознаграждались за счет слабых. Принципиальная идея заключалась в том, чтобы обеспечивать питанием тех работников, которые наиболее производительно расходовали все потребленные калории. Для «остарбайтеров» это означало нечто вроде сортировки по степени пригодности. Тем, кто не выполнял норму, угрожал смертоносный порочный круг недоедания и дальнейшего ослабления. Фалькенган также возглавлял государственную угольную организацию Верхней Силезии и с его подачи эта система питания с учетом выработки вскоре распространилась по всему региону. К 1943 г. она получила общенациональное признание. Альберт Шпеер лично рекомендовал ее в своем обращении по итогам года. К концу 1944 г. «питание с учетом выработки» приказом Министерства вооружений было объявлено стандартной практикой при использовании труда «остарбайтеров».

Самым поразительным проявлением складывавшегося компромисса между идеологией и прагматизмом являлась практика «уничтожения посредством труда» (Vernichtung durch Arbeit). Концентрационные лагеря СС, в противоположность созданным в 1942 г. лагерям уничтожения, имели постоянных обитателей, часть которых еще с конца 1930-х гг. была задействована на индустриальных стройках СС. В 1942 г., в условиях кризиса рабочей силы, поразившего Рейх, Гиммлер энергично выступал за более широкое использование узников лагерей на различных работах. Однако в тот момент общая численность заключенных была слишком мала для того, чтобы их труд внес заметный вклад в военное производство. Поэтому начиная с 1942 г. С С сознательно проводили политику увеличения численности заключенных в концлагерях и легитимизации этих учреждений как поставщиков услуг для военной экономики. Ответственность за это была возложена на экономическое управление С С во главе с Освальдом Полем, контролировавшее те концентрационные лагеря, которые создавались не только для осуществления «Окончательного решения» – в первую очередь Дахау, Маутхаузен, Заксенхаузен, Бухенвальд, Майданек, Штуттгоф и Аушвиц. Под руководством Поля население концентрационных лагерей выросло в разы. Значительную часть новых заключенных составляли евреи – мужчины и женщины, по той или иной причине избавленные от немедленного уничтожения. Однако в большинстве своем узники концлагерей были немецкими политзаключенными, советскими военнопленными, пытавшимися бежать или по какой-либо иной причине взятыми гестапо на заметку, и «остарбайтерами», подвергнутыми наказанию. Некоторые несчастные были просто завербованными иностранцами, которых передавали С С для пополнения лагерной рабочей силы.

Первым лагерем, в широких масштабах начавшим использовать труд своих заключенных, был Аушвиц, чьи узники работали не только на строительстве завода IG Farben в Моновице, но и на сооружении предприятий тяжелой промышленности по всей Силезии. Примеру Аушвица последовал Ораниенбург, в сентябре 1942 г. командировавший 800 заключенных на завод Хейнкеля, и Равенсбрюк, поставлявший работниц для Siemens. Вскоре и Маутхаузен наладил сотрудничество со Steyr Daimler Puch. Заксенхаузен обслуживал завод Daimler-Benz в Генсхагене. Дахау поддерживал деловые отношения с BMW. В число других важных партнеров С С входили Reichswerke Hermann Göring, завод VW в Фаллерслебене, Akkumulatorenfabrik AG в Ганновере и Rax – филиал Henschel в Вене. Вплоть до конца 1943 г. главным эксплуататором труда заключенных в промышленности, несомненно, оставались авиазаводы, причем тон задавали Heinkel, Messerschmitt и BMW. Но на поздних этапах войны не найдется ни одного нового крупного военного завода, который не был бы рассчитан на использование лагерного труда. 23 февраля 1944 г. Альберт Шпеер направил «дорогому соратнику по партии Гиммлеру» личное послание с просьбой о принятии всех мер к тому, чтобы оружейные предприятия получали из лагерей рабочую силу. И Гиммлер не стал ему отказывать. Согласно оценкам, к концу 1944 г. лагеря Гиммлера давали германской военной экономике не менее 500 тыс. рабочих, или примерно 5 % всей промышленной рабочей силы; еще 140 тыс. под контролем С С трудились на строительстве гигантских подземных заводов, 130 тыс. работали на организацию Тодта, ответственную за строительство на оккупированных территориях, и 230 тыс. было передано в распоряжение частных предприятий.

Во всех концентрационных лагерях производительный труд сочетался с жестоким обращением, переутомлением и недоеданием, являвшимися причиной высокой смертности. Это происходило на глазах у немецких управляющих и рабочих, не говоря уже о гражданском населении в целом, которое нередко проживало по соседству с филиалами лагерей, такими как лагерь BMW в Аллахе. По большому счету уничтожать заключенных непосильным трудом было лишь чуть менее иррационально, чем убивать их сразу. Однако здесь важно проводить различие между логикой, работавшей на макро- и на микроуровнях, и учитывать фактор времени. В то время как заточение все большего и большего числа потенциальных работников в смертоносных концлагерях явно носило иррациональный характер с точки зрения военной экономики в целом, с точки зрения отдельного нанимателя концентрационные лагеря нередко были настоящей находкой. Гиммлеру даже в 1944 г. удавалось поставлять новых работников. Хотя эти люди быстро «изнашивались», преимущество СС состояло именно в том, что они были в состоянии, по видимости, бесконечно обеспечивать своих клиентов из промышленности новыми рабами. В этом отношении решающую роль тоже играл отбор. Пока контролеры С С регулярно проводили инспекции, отбраковывая тех работников, чья производительность падала ниже приемлемого уровня, и заменяя их свежими заключенными, нанимателю было не на что жаловаться. Этот процесс непрерывного отбора и замены представлял собой сущность системы лагерного труда. Лагерная рабочая сила являлась не резервом, а потоком. С С предоставляли в распоряжение фирм не конкретных индивидуумов, а конкретные единицы рабочей силы. Именно СС, а не наниматель, отвечали за то, чтобы этот поток не прекращался. Однако в некоторых случаях наниматели явно были заинтересованы в том, чтобы добиться по крайней мере некоторой степени постоянства своей подневольной рабочей силы. Фирма IG Farben, использовавшая труд заключенных из Аушвица, вела переговоры с СС о том, чтобы премировать их увеличенными пайками. С другой стороны, в тех случаях, когда требовалось наказание, руководство IG явно отдавало предпочтение тому, чтобы заключенных избивали за колючей проволокой в концлагере. Оно не оспаривало права С С на любой произвол по отношению к заключенным, но выражало недовольство по поводу «исключительно неприятных сцен, происходящих на строительной площадке», сетуя на то, что порка «начинает оказывать деморализующее влияние на вольнонаемных рабочих [поляков], а также на немцев». В самих лагерях происходил параллельный процесс адаптации к приоритетам, диктуемым военной экономикой. Сущность лагерной жизни еще с 1933 г. сводилась к режиму наказаний и недоедания, призванных сломить волю заключенных и в большинстве случаев приводивших к медленной и мучительной смерти. К 1942 г. смертность в лагерях достигла таких масштабов, что экономическое управление СС не имело возможности дать экономике столько рабов, сколько требовал Гиммлер. Для того чтобы концлагеря действительно могли стать важным резервуаром рабочей силы, темпы истощения заключенных явно следовало снизить. С этой целью экономическая администрация С С предприняла ряд практических мер. Медицинскому персоналу лагерей было приказано серьезно относиться к своей ответственности за поддержание работоспособности заключенных. Но самое важное то, что начиная с зимы 1942–1943 гг. экономическое управление С С приказало повысить нормы питания заключенных. По примеру IG жестокие наказания все чаще сочетались с бонусами в виде увеличенных пайков или сигарет, призванными стимулировать повышение производительности. В результате смертность в 1943 г. существенно снизилась во всей системе.

Кто именно в большей степени выиграл от использования лагерного труда, представлявшего собой самый варварский аспект немецкой программы по привлечению иностранной рабочей силы, – вопрос достаточно спорный. Понятно, что в промышленном производстве соотношение между стоимостью труда заключенных, выраженной в «отчислениях», достававшихся С С, и производительностью среднего заключенного было очень выгодным для нанимателя. Но в строительстве, где в основном и применялся труд заключенных, это соотношение было менее благоприятным. Здесь все зависело от того, как быстро рабочая сила пополнялась новыми заключенными. В профессиях, не требовавших квалификации действовала извращенная логика: наниматели фактически были заинтересованы в повышении темпов «отбора». Был ли труд заключенных более или менее выгодным, чем труд немецких наемных работников, зависело от конкретного соотношения между относительной производительностью труда заключенных, деньгами, выплачивавшимися за них СС, дополнительными накладными расходами, связанными с использованием заключенных, и ценами за выполнение заказов, установленными управлениями вооружений.

ТАБЛИЦА 16.

Экономика рабского труда

Последняя переменная представляет собой истинную неизвестную величину в экономике принудительного труда, идет ли речь о заключенных концентрационных лагерей или о работниках других типов. Для подавляющего большинства фирм, которым доставалась иностранная рабочая сила и, в частности, заключенные концлагерей, Рейх являлся не только единственным поставщиком рабочей силы, но и единственным клиентом. Должностные лица из управлений вооружений не были заинтересованы в том, чтобы их подрядчики получали «ненужную» прибыль, источником которой являлось использование дешевой рабочей силы, поставляемой за счет Рейха. Однако вся сложная система связей между стоимостью рабочей силы, производительностью

и ценами полностью задокументирована лишь в нескольких случаях, одним из которых является туннель Лойбль между австрийской Каринтией и Словенией. Согласно подробным бухгалтерским ведомостям, составленным Universale Hoch und Tiefbau AG – главным подрядчиком, использовавшим рабочую силу численностью в 800 человек разных национальностей из концентрационного лагеря Маутхаузен, – их производительность в целом была на 40 % ниже, чем у немецких рабочих. Тем не менее даже с учетом издержек на оплату услуг СС, содержание дополнительной охраны, замену слишком слабых рабочих и различные бонусы, труд лагерников все равно был выгоднее наемного труда. Однако подрядчику не позволяли оставлять себе всю дополнительную прибыль. С целью учесть услуги, предоставляемые узниками СС, государство автоматически снизило стоимость подряда на величину, вычисленную с точностью до трех знаков после запятой – 3,515 %.

Очевидно, что были найдены способы примирить кровожадные идеологические побуждения режима с рациональной системой эксплуатации, функциональной с точки зрения отдельного нанимателя, если не военной экономики в целом. Этот «процесс обучения» начался в 1940 г., ускорился после потрясения, вызванного зимним кризисом 1941–1942 гг. и завершился среди руин немецкого тыла осенью и зимой 1944 г. Причиной самых серьезных противоречий было то, что вторжение в Советский Союз в июне 1941 г. высвободило нацистскую идеологию в качестве мощной силы, после чего военный кризис под Москвой привел к внезапной и совершенно непредвиденной смене приоритетов. На протяжении трех следующих лет соответствующие противоречия все чаще решались в пользу военной экономики с ее приоритетами. Холокост начался в июне 1941 г., ускорился в 1942 г. и завершился к концу 1943 г., если не считать венгерских евреев. В 1942 г. началось более активное привлечение иностранной рабочей силы, но при этом спор между идеологией и практическими интересами не был разрешен. Это привело к хаосу и смертоносной неразберихе в лагерях для военнопленных и «остарбайтеров». Однако к 1943 г. самые контрпродуктивные формы обращения с «остарбайтерами» остались в прошлом. Тех, кто выжил, использовали в экономике все более эффективно. Смертность, особенно среди советских военнопленных, по-прежнему была высокой. Тем не менее из статистики по гражданским лицам следует, что к осени 1943 г. ситуация, вообще говоря, находилась «под контролем». В июле и августе 1943 г. – двух месяцах, по которым у нас имеется точная статистика, – из всех находившихся в Германии гражданских «остар-байтеров», численность которых составляла 1,6 млн человек, умерло «всего» 2300 человек. Это было вдвое выше смертности среди немецкого населения и на треть выше смертности, которая могла бы ожидаться у аналогичной группы в Советском Союзе в 1930-х гг. Но эта категория иностранных рабочих, несомненно, уже не страдала от «массового истощения». Заукель как генеральный уполномоченный, наниматели и С С пришли к компромиссу, удовлетворявшему основные требования всех сторон.

В конечном счете именно производительность должна служить критерием при оценке программы использования принудительного труда. В этом смысле факты явно подтверждают существование только что описанного процесса приспособления и компромисса. Хорошей иллюстрацией неудовлетворительных условий, преобладавших на первом хаотическом этапе программы по привлечению «остарбайтеров», служит ситуация на родном заводе Круппа – Gusstahlfabrik в Эссене – осенью 1942 г. Летом того года в течение всего нескольких месяцев концерн Krupp превратился в одного из важнейших нанимателей иностранной рабочей силы. Число работавших на Gusstahlfabrik иностранцев, в январе 1942 г. составлявшее всего 2861 человек, всего за год выросло более чем в девять раз. К концу года на сталеплавильном заводе в Эссене трудилось почти 25 тыс. иностранных рабочих. Неудивительно, что такое резкое изменение состава рабочей силы создавало управляющим большие проблемы и это сразу же очень болезненно сказалось на производительности. По сведениям за ноябрь 1942 г. французские гражданские лица, составлявшие самый большой контингент иностранной рабочей силы у Krupp, отставали в производительности от своих немецких коллег на 15–30 %. Аналогичные результаты демонстрировали французские военнопленные и женщины из Восточной Европы. Однако производительность мужчин из Восточной Европы составляла всего 57 % от производительности немцев, а для советских военнопленных эта цифра была еще ниже – 42 %. С учетом специальных налогов, которые выплачивали наниматели иностранной рабочей силы, оплаты труда рабочих и расходов на их жилье и питание, было ясно, что использование иностранных рабочих обходилось значительно дороже, чем немецких работников Krupp. Это утверждение носит относительный характер. Из него не следует, что наем иностранных рабочих был невыгодным делом. Однако у Krupp имелись серьезные причины для того, чтобы при найме оказывать предпочтение немцам, если бы представилась возможность. Руководство Krupp (и это, несомненно, верно и в отношении большинства других немецких предприятий) нанимало иностранных рабочих, потому что у него не было альтернативы. Оно поступало так не потому, что они приносили особенно много прибыли, а потому, что другой доступной рабочей силы не существовало, без нее не получилось бы продолжать производство. После 1942 г. наем иностранной рабочей силы просто-напросто стал пропуском в военную экономику.

Все последующие исследования производительности труда иностранцев, трудившихся в Германии, указывают на существенный рост по сравнению с 1942 г. Через восемь месяцев после изучения дел у Круппа французские работники в целом выполняли немецкие нормы на 80–90 %. Женщины с востока почти сравнялись с германскими работницами. Все исследования производительности мужчин-«остарбайтеров» тоже демонстрируют рост производительности. Диапазон производительности был широким, составляя 60–80 % в одном исследовании и 80-100 % в другом, но он ни в одном случае не падал ниже 60 % от немецкого уровня. Лишь производительность заключенных концлагерей, а также русских военнопленных, занятых на строительстве, составляла не более 50 % от германского уровня. Таким образом, нет особых причин для сомнений в том, что по мере роста численности иностранной рабочей силы средний уровень ее производительности вырос – как минимум по сравнению с катастрофически низким уровнем 1942 г. Немецкие управляющие научились добиваться того, чтобы система найма иностранной рабочей силы окупалась.

С учетом убедительности фактов, подтверждающих теорию «компромисса», вряд ли стоит сомневаться в том, что она раскрывает важнейшие аспекты нацистской политики. Очевидно, что в конечном счете все решала идеология, особенно в случае геноцида евреев. Для того чтобы со столь ужасающей тщательностью уничтожать конкретную группу населения, не могло существовать иных причин. Предположение о расовой борьбе представляло собой непреложную данность в нацистском мировоззрении. С другой стороны, ясно и то, что по мере продолжения войны жизнеспособность военной экономики стала затмевать все прочие приоритеты гитлеровского режима. Результатом стала определенная сегментация управленских мер, в рамках которых С С было позволено претворять в жизнь идеологический императив – истребление еврейского населения. В то же время обращение с иностранной рабочей силой, с заключенными концентрационных лагерей и по крайней мере с незначительными остатками еврейского населения последовательно «экономизировалось» с учетом потребностей военной экономики. Это достаточно сильная объяснительная модель. Однако ее главное слабое место состоит в том, что она учитывает лишь два противоречивших друг другу императива: идеологические принципы, требовавшие массовых убийств, и потребности экономики в рабочей силе. Но при низведении «экономического императива» к вопросу рабочей силы за кадром остается не менее важный вопрос продовольствия. Таким образом, игнорируется тот аспект, который в 1941 г. представлял собой независимый и мощный «экономический» императив для массового уничтожения людей.

Еще раз напомним: в первые недели 1941 г. Рейхсминистерство продовольствия и военно-экономическое управление вермахта одобрили «План голода», предусматривавший целенаправленное уничтожение через истощение не менее 30 млн жителей Советского Союза. Этот откровенный курс на массовые убийства был объявлен официальной политикой за несколько месяцев до того, как руководство С С приступило к составлению конкретного и четкого плана по ликвидации еврейского населения Европы. Вопрос продовольствия снимает противоречие между экономикой и идеологией, между потребностью в рабочей силе и императивом геноцида. Он давал Третьему рейху строго экономический стимул для уничтожения людей в масштабах, превосходивших даже холокост. Более того, проблема снабжения продовольствием представляла собой самую суть кризиса, постигшего в 1942 г. программу привлечения иностранной рабочей силы. Именно из-за нехватки продовольствия советские военнопленные, заключенные концентрационных лагерей и прочие «остарбайтеры» умирали в таких ужасающих количествах даже после того, как теоретически были предоставлены в распоряжение военной промышлености. Стабилизация ситуации и рост производительности труда в значительной степени объяснялись тем, что этих работников с осени 1942 г. стали лучше кормить. Поэтому мы не только ради последовательности изложения должны вернуться к «Плану голода», которому уделялось такое внимание в предыдущих главах. Если поставить его рядом с идеологическим импульсом к массовым убийствам и прагматическими потребностями военной экономики, то многие противоречия, на первый взгляд типичные для нацистской политики – в первую очередь в 1942 г. – превратятся в ужасающе связную картину.

Военный кризис зимы 1941–1942 гг. расстроил планы Герберта Бакке по скорейшему и крупномасштабному изменению продовольственного баланса на восточных территориях. Но в то же время кризис подтвердил его глубочайшие опасения. В 1941 г. Бакке не блефовал. Вместе с перспективой того, что война растянется на неопределенное время, Германия столкнулась и с острейшей проблемой с продовольствием. В 1940 и 1941 г. урожай зерна в Германии сильно недотягивал до среднего уровня, а импорта с оккупированных территорий не хватило для возмещения дефицита. Из-за нехватки кормов поголовье свиней с начала войны уменьшилось на 25 %, что привело в июне 1941 г. к сокращению норм снабжения мясом. Нормы снабжения хлебом удавалось соблюдать лишь посредством серьезного посягательства на резервы зерна. К концу 1941 г. они были почти исчерпаны. Когда Геринг в ноябре 1941 г. издал первый приказ о массовой доставке в Германию рабочей силы с Востока, Бакке выразил энергичный протест. У него не было продовольствия даже для 400 тыс. советских военнопленных, уже находившихся в Германии. Геринг небрежно заявил, что восточных работников можно кормить кошатиной и кониной. Бакке проконсультировался со статистиками и мрачно ответил, что в стране не хватит кошек для пропитания восточных работников, а конина уже используется для того, чтобы пополнить рацион немецкого населения. Если русских нужно будет кормить мясом, то это придется делать за счет немецкого населения. Официальный рацион, установленный для советских военнопленных и «остарбайтеров» в декабре 1941 г., был явно недостаточен для людей, занятых тяжелым физическим трудом. Недельный паек включал 16,5 кг репы, 2,6 кг «хлеба» (на 65 % состоявшего из отрубей, на 25 % из отходов производства свекловичного сахара и на 10 % из соломы или листьев), 3 кг картофеля, 250 г конины или другого некондиционного мяса, 130 г жиров и 150 г Nahrmittel (дрожжей), 70 г сахара и 2 1/3 л снятого молока. Ужасающее качество хлеба наносило серьезный вред пищеварительному тракту и приводило к его хронической дисфункции. Овощи приходилось варить часами, прежде чем они становились съедобными, но при этом они лишались большей части питательных веществ. Хотя этот рацион в относительном плане был богат углеводами, номинально давая организму 2500 калорий в день, в нем содержалось крайне мало жиров и белков, необходимых при тяжелом физическом труде. Его, безусловно, не хватало для того, чтобы восстановить здоровье полумертвых русских пленных. Ситуацию усугубляло то, что заключенные в подавляющем большинстве лагерей никогда не получали чего-либо похожего на этот официальный рацион.

Руководство вермахта, в соавторстве с которым Бакке составил «План голода», пришло к радикальным выводам. Всего через несколько дней после назначения Заукеля, в тот момент, когда он еще составлял свои планы по массовому набору рабочей силы, военно-экономическое управление вермахта ознакомило его с принципиальным соотношением между калориями и трудоспособностью:

Здесь мы имеем дело не с «антиэкономической» логикой антисемитизма, а с безжалостной материалистической логикой «Плана голода», противопоставленного программе Заукеля по насильственному привлечению рабочей силы. Авторы «Плана голода» пришли к заключению о том, что необходимо уничтожить миллионы людей, исходя не из принципов расовой борьбы, а из имеющегося количества продовольствия. Теперь вермахт исходил из той же логики применительно к рабочей силе. Задача заключалась в нахождении наиболее выгодного соответствия между калориями и работоспособностью. Доставленные в страну миллионы иностранных рабочих при отсутствии нормального питания почти не увеличили бы фактическую численность рабочей силы в Германии. Более того, поддерживая в полуживом состоянии огромное число иностранных рабочих, Германия лишь обременяла себя еще одной прослойкой «бесполезных едоков» («unnutze Esser»). Было бы гораздо лучше вернуться к радикальной логике «Плана голода». Если в стране не хватает еды для того, чтобы поддерживать в каждом оптимальный уровень работоспособности, было бы намного выгоднее распределять имеющиеся пайки среди сравнительно небольшой группы тех, кто способен к производительному труду. Чего «национальная военная экономика» точно не могла себе позволить – так это кормить иностранных рабочих только для того, чтобы те не умерли.

В свою очередь, Бакке явно не был глух к этим аргументам. Замечания ОКБ всего лишь продолжали ту же логику «Плана голода», автором которой являлся сам Бакке. Но он находился в крайне трудном положении. Фюрер потребовал новых работников, и гауляйтер Заукель постарался их доставить. Теперь Гитлер и Заукель требовали, чтобы этих работников кормили, без чего, разумеется, они были не способны трудиться. Но при существовавших на тот момент запасах зерна Бакке был не в состоянии выполнить это требование. Нужно было сокращать потребление, а не изыскивать дополнительные пайки для миллионов новых работников. Серьезность ситуации стала очевидна широкой общественности весной 1942 г., когда Министерство продовольствия объявило о снижении продовольственных норм для немецкого населения. С учетом того, что режим смертельно боялся подорвать моральное состояние населения, апрельское сокращение норм служило неопровержимым доказательством реальности продовольственного кризиса. Сокращение норм представляло собой важнейшую политическую меру, и Бакке никогда бы не предложил ее, если бы в ней не имелось абсолютной необходимости. В 1942 г. роль первопроходца исполнял вермахт, сокращая пайки для бойцов действующей армии. Когда же было объявлено о сокращении норм для гражданского населения, реакция немцев подтвердила все опасения со стороны нацистского руководства. 23 марта 1942 г. СД сообщала, что известия о снижении норм вызвали крайнее недовольство среди немецких граждан. По словам осведомителей СД, эта новость стала для людей таким «ударом», каким не было «буквально ни одно другое событие за время войны». Дополнительное беспокойство у руководства вызвали исследования, проведенные специалистами по питанию. Уменьшенные нормы, введенные после начала войны, серьезно сказались на состоянии жировых отложений у населения. Фабричным рабочим, занятым тяжелым физическим трудом, прежде была свойственна тенденция к набору веса в среднем возрасте; теперь же происходило ровно противоположное. И это являлось причиной для тревоги, поскольку жировые отложения у трудящихся служили для них резервом калорий в первые годы войны. Теперь же ожидалось, что дальнейшее сокращение продовольственных норм приведет к резкому снижению производительности, особенно в таких отраслях, как горнорудная.

В этих условиях не существовало никакой надежды на улучшение питания для только что прибывших «остарбайтеров» Заукеля. Разумеется, верно то, что численность наиболее обделенных «остарбайтеров» и советских пленных составляла весной 1942 г. чуть более миллиона человек и что для заметного улучшения их питания хватило бы очень скромного сокращения норм для немецких граждан. Но с учетом настроений, царивших в Министерстве продовольствия и среди населения в целом, любое подобное перераспределение не подлежало обсуждению. Если сокращались нормы для немцев, иностранные рабочие должны были пострадать еще сильнее – так требовала общественность. В ответ на эти противоречившие друг другу императивы Бакке делал все, что мог. С одной стороны, он учредил новые повышенные пайки для «остарбайтеров», занятых на тяжелых работах. В то же время он сократил нормы питания для низшей категории «обычных» «остарбайтеров» намного ниже стандартного немецкого уровня. Кроме того, «остарбайтерам» не полагался ряд наиболее дефицитных продуктов, таких как яйца. В любом случае, ни одной из категорий пайков, установленных в апреле 1942 г., не хватало для того, чтобы обеспечить трудоспособность рабочей силы с востока. В то время как секретариат Заукеля тщетно рассылал меморандумы, требовавшие адекватного обращения с «остарбайтерами», с восточных территорий прибывали сотни тысяч голодных и раздетых работников, попадавших за колючую проволоку и обреченных на медленную смерть от недоедания. Как сообщала весной 1942 г. одна фирма, производящая вооружения, почти ежедневно кто-нибудь из «украинцев, желающих работать, падает у станка в обморок». Для наблюдавшегося в то время состояния умов в Германии характерно то, что эта жалоба, как сочла необходимым подчеркнуть фирма, не имела ничего общего с сентиментальным гуманизмом. Усиленное питание для рабочих требовалось «только для того, чтобы добиться максимально возможной производительности от украинских работников, несомненно, прилежных и приносящих пользу». Летом 1942 г. аналогичное послание в региональное управление продовольствия направил завод Daimler-Benz в Унтертюркхейме. Русские, доставшиеся заводу, отказались работать из-за недостаточного питания. Зачинщиков бунта отправили в концентрационный лагерь. Но эти меры следовало дополнить увеличением пайков с тем, чтобы улучшить моральное и физическое состояние рабочей силы. Конкретно руководство завода просило повысить долю углеводов в рационе, пусть даже за счет дальнейшего снижения его качества. К концу лета сам Заукель пришел в полное отчаяние. Он выполнил задание и доставил в Германию сотни тысяч работников, но их производительный потенциал был погублен совершенно неадекватным питанием, которое они получали от Рейхсминистерства продовольствия. В начале сентября на встрече с должностными лицами Германского трудового фронта Заукель рвал и метал. Сам фюрер ясно дал понять, что ситуация, когда вермахт покорил всю Украину, а на территории Германии кто-то умирает от голода, совершенно неприемлема. Если нормы питания и для немцев, и для «остарбайтеров» не будут немедленно подняты, это приведет к «скандалу величайших масштабов». И он, Заукель, не собирался ни перед чем останавливаться: «Он изыщет способы и возможности для того, чтобы получать с Украины зерно и мясо, даже если придется поставить всех европейских евреев в живую конвейерную ленту, чтобы доставлять с Украины ящики с продовольствием».

Угроза концлагеря, меры физического воздействия, «питание с учетом выработки» – все это могло сыграть роль микроответов на кризис 1941 г., постигший программу по привлечению иностранной рабочей силы. Но для того, чтобы рекруты Заукеля могли использоваться эффективно, явно требовалось улучшение общей ситуации с продовольствием. Сохранение пониженных норм питания, установленных весной 1942 г., и тем более их дальнейшее сокращение осенью, чего опасались некоторые, привело бы к хроническому и необратимому снижению производительности как немецких, так и иностранных работников, и ко все более серьезным сложностям при поддержании общественного порядка. Все упиралось в необходимость обратить вспять сокращение немецких запасов продовольствия и политическое руководство нацистского режима в полной мере осознавало этот императив. Продовольственный кризис 1942 г. привел к перестановкам в верхушке Третьего рейха, имевшим принципиальное значение для истории нацистской военной экономики. Как мы уже отмечали, стало общепринятым противопоставлять назначение «технократа» Альберта Шпеера выбору гауляйтера Заукеля в качестве генерального уполномоченного по мобилизации рабочей силы. Но в тени этого ложного контраста остаются не менее важные перемены в Министерстве продовольствия и сельского хозяйства. После катастрофического сокращения продовольственных норм, состоявшегося в апреле 1942 г., Гитлер пошел на крайне необычный шаг, сместив Вальтера Дарре, одного из своих самых давних министров, и назначив исполняющим его обязанности статс-секретаря Герберта Бакке. С 1936 г. Бакке служил представителем сельскохозяйственного ведомства при организации по выполнению Четырехлетнего плана. Поэтому он имел хорошие связи с Герингом и его подчиненными. Кроме того, в качестве высокопоставленного деятеля С С и близкого друга Рейнхарда Гейдриха он имел отличный «выход» на Гиммлера. Факты указывают на то, что начиная с апреля 1942 г. Бакке возглавлял коалицию некоторых из наиболее радикальных элементов нацистского режима, цель которой состояла в том, чтобы любой ценой обеспечить Германию продовольствием. Движущей силой этой коалиции являлись Бакке и Гиммлер, но они пользовались полной поддержкой со стороны Геринга и самого Гитлера.

Сущность стратегии Бакке состояла в возвращении к принципам «Плана голода». Однако, в отличие от ситуации 1941 г., теперь тот непосредственно сочетался с программой расового геноцида и в первую очередь с ее центральным элементом-уничтожением польских евреев. В конце мая 1942 г. Бакке встретился с Гитлером и с генерал-губернатором Франком и договорился с ними о крупномасштабном перераспределении продовольствия. В 1942 г. все поставки продовольствия из Рейха в полевые части вермахта должны были прекратиться. Германским войскам предстояло самим изыскивать продовольствие на оккупированных ими территориях, без оглядки на последствия этой меры для местного населения. Целые группы – в первую очередь евреи – лишались доступа к снабжению продовольствием. Как отмечал в своем дневнике Геббельс, в основу нового режима был положен принцип, согласно которому прежде Германии голодная смерть должна была постигнуть «ряд других народов». Этот лозунг, обычно приписываемый Гитлеру, почти дословно повторялся на протяжении всего 1942 г. Главными источниками продовольствия после жатвы 1942 г. должны были стать Украина и Франция. Однако взаимосвязь между продовольственной политикой и геноцидом наиболее четко ощущалась в Генерал-губернаторстве.

Как мы уже видели, после состоявшейся осенью 1939 г. оккупации самые плодородные регионы Польши были присоединены к Германии, вследствие чего Генерал-губернаторство испытывало дефицит сельскохозяйственной продукции. На первом году немецкой оккупации Бакке и генерал-губернатор Франк договорились о том, что из Рейха должно ввозиться достаточно продовольствия для того, чтобы кормить поляков, работающих на Германию. Большинству польского населения предстояло самому заботиться о своем пропитании. Результатом стало массовое недоедание и эпидемия голодных смертей, особенно среди еврейского населения, согнанного в гетто. В условиях постигшей Германию в 1942 г. нехватки продовольствия Бакке пошел намного дальше. Теперь он требовал, чтобы генерал-губернатор обратил потоки продовольствия вспять. Вместо того чтобы получать продукты питания из Германии, Генерал-губернаторство само должно было снабжать ее ими в заметных количествах. В ключевые месяцы с мая по август 1942 г., когда уничтожение польских евреев шло особенно ужасающими темпами, Бакке и Гиммлер совместно оказывали сильнейший нажим на администрацию Генерал-губернаторства, добиваясь того, чтобы она сократила потребление продовольствия на своей территории. В ходе этих переговоров Бакке основывал свои требования конкретно на устранении польских евреев из системы снабжения. 23 июня 1942 г., за два месяца до жатвы, Бакке впервые ознакомил администрацию Генерал-губернаторства с новыми требованиями Рейха. После того как местные должностные лица начали указывать на то, что существовавшие продовольственные нормы для поляков слишком низки и что осуществить необходимые заготовки невозможно, Бакке ответил: «В Генерал-губернаторстве на данный момент осталось еще 3,5 млн евреев. Польша должна быть очищена в грядущем году». Предполагалось, что ликвидация евреев не только уменьшит число людей, которых нужно было кормить, но и существенно сократит масштабы черного рынка, без которого гетто не могли выжить. Немцы могли выполнить требование Бакке и резко увеличить поставки зерна лишь в том случае, если бы они контролировали все этапы его сбыта. После первого раунда переговоров в Польше Бакке 4 и 5 июля 1942 г. представил свои новые планы на утверждение Гитлеру и Герингу. Несколько дней спустя состоялась встреча Гитлера с Гиммлером – та самая, которая привела Гиммлера в состояние эйфории и имела своим следствием его судьбоносную летнюю поездку по Силезии и Генерал-губернаторству. После посещения Аушвица и его назначения центром уничтожения евреев из Западной Европы Гиммлер 18–19 июля отдал не один, а три приказа Глобочнику и Крюгеру в Люблине. Всех польских евреев, не требовавшихся для каких-либо работ, следовало ликвидировать к концу года. Программа устройства немецких поселений в Генерал-губернаторстве должна была начаться с зачистки региона Люблин-Замостье. Наконец, Гиммлер довел до сведения местной администрации набор драконовских инструкций относительно жатвы, до которой осталось всего несколько недель. В Генерал-губернаторстве охоту за зерном следовало вести с полной безжалостностью. На протяжении всего августа Варшаву приказывалось изолировать от ее сельскохозяйственной округи. Крестьяне, не сдавшие требуемого количества зерна, подлежали расстрелу на месте. Копии этого последнего приказа, который администрация Генерал-губернаторства считала крайне щекотливым, были направлены Бакке, Герингу и гауляйтеру Заукелю. Гиммлер и Бакке сигнализировали своим берлинским коллегам о том, что намечаются серьезные попытки решить двойную проблему продовольствия и рабочей силы.

Недвусмысленное подтверждение этому было получено в конце июля 1942 г., сперва – 22 июля, на 11-й сессии центрального планового комитета (Zentrale Planting), на которой проблемы, стоявшие перед Бакке и Заукелем, шли одним из пунктов в повестке дня, а после этого на отдельных встречах с участием сначала Шпеера и Бакке, а затем – Бакке, Геринга и Заукеля, на которых Заукель получил обещание о том, что продовольственные нормы и для немецких, и для иностранных рабочих вскоре будут увеличены. В то же время Бакке и Геринг увеличили свои требования к Генерал-губернаторству с 100 тыс. – 150 тыс. тонн, о которых шла речь в июне, до невероятной цифры в 500 тыс. тонн. С политической точки зрения новая повестка дня была настолько заманчивой, что к делу подключился сам Геринг. 5 августа 1942 г. в присутствии Шпеера он принял гауляйтера, и на этой напряженной встрече говорилось о возмущении, накапливавшемся у населения Германии. На следующий день Геринг ознакомил представителей всех оккупированных территорий с масштабами новой продовольственной программы Бакке. Как объявил Геринг, предстояла коренная перестройка всей системы снабжения продовольствием в Европе: Третий рейх контролирует

Настало время вернуться к духу «Плана голода», пользовавшегося энергичной поддержкой со стороны Геринга. В первую трудную зиму войны в Советском Союзе приходилось делать уступки соображениям общественного порядка. Сейчас же, когда успешно шло летнее наступление, Геринг стремился к восстановлению ключевых приоритетов. «Видит бог, вас отправили туда [на оккупированные территории] не для того, чтобы вы заботились о благосостоянии подчиненных вам людей, а для того, чтобы выжать из них все, что можно, и тем самым обеспечить выживание германского народа». Затем Геринг перешел к объемам поставок, которые он обсуждал днем раньше с Бакке.

Давать им больше еды означает просто подталкивать их к сопротивлению. В рукописной стенограмме совещания б августа отсутствует одна важная страница, на которой Геринг недвусмысленно говорит о судьбе евреев, увязывая ее непосредственно с продовольственным вопросом. Эта страница исчезла. Она не сохранилась даже в оригинальной копии документа, обнаруженной в начале 1990-х гг. в Центральном государственном Особом архиве (ЦГОА). Отсюда можно сделать вывод о том, что она была изъята еще до того, как попала в советские руки. Все, что осталось, – следующая многозначительная реплика рейхскомиссара по Восточным землям Генриха Лозе, явно отвечавшего на вопрос Геринга: «Я могу дать ответ и на это. Уцелела лишь незначительная часть евреев; многих тысяч из них уже нет в живых».

Требования, сформулированные Бакке и Герингом в порядке решения продовольственного кризиса 1942 г., были совершенно беспрецедентны и сперва вызвали бурные дискуссии в администрациях оккупированных территорий. По словам секретаря Геринга Пауля Кернера, командующий германскими войсками во Франции счел квоты, установленные Герингом, столь возмутительными, что отказался сообщать о них парижским властям. Однако, по крайней мере по отношению к Генерал-губернаторству, Бакке отказывался идти на уступки. Это имело самые серьезные последствия для оккупированной Польши. С учетом ожидавшегося урожая и роста требований со стороны Германии Франк прогнозировал, что не менее 3 млн поляков, проживавших в городах, но не работавших непосредственно на немцев, с 1 марта 1943 г. лишатся хлебных пайков. Вызванный этим массовый голод, несомненно, самым неблагоприятным образом скажется на общественном порядке, но Франк отвечал на это, повторяя лозунг Гитлера: «С этими последствиями следует смириться, потому что прежде чем немецкое население начнет голодать, другие <…> заплатят за это». Первой группой, которой предстояло расплатиться, были евреи. Если снабжение поляков продовольствием прекратится в марте 1943 г., то 1,2 млн евреев должны остаться без еды немедленно. По состоянию на осень 1942 г. какие-либо продовольственные пайки официально получали лишь 300 тыс. евреев, зачисленных в разряд трудящихся. Если кому-то из 1,2 млн евреев, «обреченных на голодную смерть», удавалось добывать продукты на черном рынке, то, как «надеялась» администрация Генерал-губернаторства, это должно было привести к «ускорению антиеврейских мероприятий». Франк и его коллеги могли не беспокоиться. Осенью 1942 г. Треблинка, Хелмно и Белжец работали на полную мощность. К концу 1942 г. в живых осталось всего 300 тыс. польских евреев.

К концу августа 1942 г. благодаря этой серии чрезвычайных мер весь Берлин испытывал ощутимое облегчение. Бакке, Гиммлеру и Герингу удалось предотвратить катастрофическое сокращение поставок продовольствия. 24–26 августа, когда полным ходом шла уборка урожая, Бакке провел заключительные дискуссии с Гитлером, Гиммлером и Герингом. 6 сентября Гиммлер сообщал Герингу о ходе жатвы в Генерал-губернаторстве. Двумя днями позже Бакке поблагодарил Гиммлера за содействие, оказанное С С при обеспечении поставок зерна из Генерал-губернаторства и Украины. Во второй половине августа, когда Варшава находилась в «изоляции», а население гетто было вывезено в Треблинку, Йозеф Геббельс в качестве гауляйтера Берлина лично посетил Генерал-губернаторство, чтобы обеспечить рост поставок овощей для населения германской столицы. В своем выступлении на открытии зимней благотворительной кампании в конце сентября 1942 г. Гитлер особо подчеркнул значение Украины для снабжения Германии продуктами питания. В свою очередь, Геббельс сформулировал новую пропагандистскую линию. Он заявил, что Германия «переваривает» «оккупированные территории». Несколькими днями спустя, на очередном празднике урожая, Геринг с триумфом объявил о неминуемом возвращении Германии к прежним продовольственным нормам. К 19 октября нормы для немцев и для иностранцев, работавших в Германии, существенно выросли: это достижение стало возможным благодаря превосходному урожаю в Германии и резкому увеличению поставок продовольствия в Третий рейх с оккупированных территорий. Общие европейские поставки зерна выросли в два с лишним раза – с 2 млн тонн до более чем 5 млн тонн в отчетном 1942/1943 г. Кроме того, резко выросли поставки картофеля и жиров. В 1942/1943 г. по сравнению с 1941/1942 г. общий объем поставок зерна, мяса и жиров из Франции и с оккупированных территорий Советского Союза вырос с 3,5 млн тонн до 8,78 млн тонн (в зерновом эквиваленте). В 1942–1943 г. более 20 % зерна, четверть жиров и почти 30 % мяса были получены Германией из оккупированной Европы. Основная часть этих поставок так и не пересекла германскую границу. Продукты шли сразу в войска. Что касается тех поставок, которые все-таки попали в Рейх, Генерал-губернаторство обеспечило поразительно большую долю немецкого импорта ржи (51 %)? овса (66 %) и картофеля (52 %). Германия снабжалась непосредственно за счет местного населения. Благодаря чрезвычайно хорошему урожаю пайки в Генерал-губернаторстве, вопреки предсказаниям Франка, сделанным в августе 1942 г., не были полностью отменены. Но они оставались очень жалкими вплоть до урожая 1943 г. и некоторое время после него. К тому времени в живых оставалась ничтожная доля еврейского населения.

Все вышеизложенное приводит нас к выводу о том, что великое противоречие между экономикой и идеологией, с которого мы начали эту главу, должно быть пересмотрено в ряде положений. Дело не только в том, что это противоречие между потребностями военной экономики в рабочей силе и кровожадными побуждениями режима было «ослаблено» посредством компромиссов и функциональной специализации. Острейшая необходимость в улучшении ситуации с продовольствием фактически породила извращенную функциональную взаимосвязь между уничтожением еврейского населения в Генерал-губернаторстве и увеличением продовольственных норм, необходимым для сохранения рабочей силы, трудившейся в шахтах и на заводах Рейха. Скрытая логика видоизмененного «Плана голода» по-прежнему была слепа к расовым различиям, как четко следует из замечаний ОКБ, сделанных в начале 1942 г. Все, что имело значение, – калории и мускульная сила. Кроме того, ясно, что если бы в Генерал-губернаторстве в 1942 г. не был собран такой хороший урожай, то следующей весной на голодную смерть были бы осуждены миллионы поляков, не относившиеся к евреям. Однако летом 1942 г. именно организованное уничтожение польского еврейства оказалось самым быстрым и надежным способом изыскать продовольствие для поставок в Германию.

В ответ на кризис, возникший на Восточном фронте, организация германской военной экономики весной 1942 г. претерпела три принципиально важных поворота. В этой главе были рассмотрены два из них: выстраивание союза Бакке – Гиммлер – Геринг по продовольственному вопросу и состоявшееся весной 1942 г. назначение гауляйтера Заукеля генеральным уполномоченным по мобилизации рабочей силы. Третий – назначение гитлеровского фаворита Альберта Шпеера рейхсминистром вооружений вместо Фрица Тодта – будет рассмотрен в следующей главе. Все эти три поворота, состоявшиеся в феврале – апреле 1942 г., означали решительный переход контроля над немецкой военной экономикой в руки внутреннего круга нацистского руководства. А это, в свою очередь, подает последствия кризиса зимы 1941 г. в несколько ином свете по сравнению с тем, в котором его обычно изображают. Хотя, как будет показано ниже, Альберт Шпеер, вставший во главе производства вооружений, сам по себе был крупной политической фигурой, предпосылки его «оружейного чуда» были созданы некоторыми из наиболее безжалостных сторонников нацистской идеологии: гауляйтером Заукелем в качестве исполнителя программы по привлечению рабочей силы и Гербертом Бакке и Генрихом Гиммлером, преодолевшими продовольственный кризис. Эта политизация военной экономики Третьего рейха не удивит нас, если мы вспомним про кризис военной стратегии Германии, наступивший в первые недели декабря 1941 г. Однако этот момент важно подчеркнуть: он снимает противоречие между идеологическими убеждениями и практической эффективностью, на котором по-прежнему строятся многие исторические исследования, посвященные Третьему рейху. Эта литература настолько переполнена стереотипными представлениями о некомпетентности, идеологической одержимости и бюрократических войнах, что порой бывает сложно понять, каким образом Третьему рейху удалось так долго продолжать войну, если только, конечно, не придерживаться мнения о том, что военная экономика после провала наступления на Москву была отделена от режима и передана под контроль «аполитичным» предпринимателям и технократам. В реальности же дело обстояло с точностью до наоборот. После краха, постигшего стратегию блицкрига осенью 1941 г., руководство Третьего рейха оказалось способно еще на одну новаторскую стратегическую импровизацию. Начиная с весны 1942 г. новые вожди военной экономики Германии, сочетая обширные усилия по индустриальной мобилизации с рядом наиболее деструктивных аспектов нацистской идеологии, создали радикально новый вариант тотальной войны. Эта стратегия не обещала нацистской Германии каких-либо реальных шансов на победу. В этом смысле кризис декабря 1941 г. был окончательным и решающим. Но благодаря этой стратегии режим сумел продержаться еще три с половиной года, несмотря на подавляющее превосходство его врагов в личном составе и ресурсах. Она позволила С С в основном решить задачу, поставленную Гейдрихом на Ванзейской конференции, а кроме того, дала Третьему рейху, в отличие от империи Вильгельма II, фашистской Италии или императорской Японии, возможность сражаться до последнего, унося с собой в могилу миллионы врагов. Ключ к этой ужасающей стойкости Третьего рейха скрывался именно в альянсе, заключенном, после поражения под Москвой, между некоторыми из наиболее безжалостных сторонников нацистской идеологии и важнейшими фигурами в немецкой экономике. И главным арбитром этого союза между политиками и промышленниками был Альберт Шпеер.