Ворвавшись в комнату, мы видим, что Роберт стоит у окна, совершенно неподвижно. Даже не оборачивается при нашем появлении.

– Роберт? – несмело говорю я. Лишь тогда он поворачивает голову и смотрит на нас.

Уж не знаю, какое лицо я ожидала у него увидеть, но в любом случае не такое. Оно абсолютно спокойно. Роберт поднимает к губам указательный палец.

Сначала у меня возникает подозрение, что он тронулся рассудком – и он тоже, – но я очень быстро отметаю его. Он не выглядит как сумасшедший.

Макс начинает приближаться к окну, и Роберт медленно кивает. Я следую за ним, стараясь идти по паркету как можно тише. Сердце глухо ухает в груди.

Кабинет естествознания выглядит точно так же, как в последний раз. Все те же вызывающие неприятные ощущения большие банки с заспиртованными органами и зародышами животных. Однако сейчас они каким-то образом кажутся потерявшими свою силу. Это просто мертвые предметы, не способные нанести вред мне или кому-то еще. Вокруг есть вещи похуже.

Солнечный свет уже приобрел характерный для второй половины дня золотистый оттенок, и сейчас танцующие вокруг пылинки сверкают, как крошечные звездочки. В нем массивные столы и стеклянные бутыли с их непростительно прямыми линиями и ровными поверхностями выглядят древними реликвиями.

Макс подходит к окну раньше, чем я. Роберт снова подносит палец к губам. Он ни на что не показывает, просто осторожно кивает вперед. Его лицо, казавшееся мне бесстрастным, когда я смотрела на него от двери, с близкого расстояния производит несколько иное впечатление. Оно скорее напоминает маску, помогающую Роберту спрятать его эмоции.

Я смотрю в указанном направлении.

Окно выходит на улицу, спускающуюся к реке. Отсюда мне видны V-образные крыши домов, занимающих бóльшую часть пространства с этой стороны от площади и вместе выглядящих более органично, чем идеально прямые линии халуп рядной постройки. Сначала я не понимаю, на что мне смотреть, но как раз когда собираюсь спросить об этом, у меня словно пелена спадает с глаз, и я замираю с открытым ртом, не успев произнести ни звука.

Мои глаза улавливают движение впереди.

Что-то на мгновение показывается из-за одного из углов – и исчезает снова.

– Она продолжает так уже какое-то время, – говорит Роберт, почти не размыкая губ. – Высунется, а потом прячется.

Теперь я четко вижу там голову; та словно светится от солнечных лучей, падающих на белокурые волосы.

Пожалуй, она чувствует наши взгляды, поскольку исчезает, словно ее и не было, показавшись нам всего на секунду.

– Это… – начинает Макс и, отвернувшись от окна, впивается в меня взглядом.

Я киваю.

– Она передвигается туда-сюда между домами, но не более того, – говорит Роберт. – Это она.

– Что делает? – спрашивает Макс.

– Похоже, прячется, – отвечает Роберт. – Или следит за кем-то.

Макс снова смотрит в ту сторону, и я делаю то же самое – ищу ее взглядом. Потом он выпрямляется, поворачивается ко мне, и его лицо слегка меняется.

Я понимаю, о чем он думает. Поскольку та же самая мысль приходит в голову и мне. И она пугает меня. Я мотаю головой и говорю:

– Нет. Нет.

– Что? – спрашивает Роберт.

– Роберт… – начинает Макс. – Мы осмотрели… Эмми. – Я вижу, как тяжело дается ему каждое слово.

Что-то происходит с Робертом, как только Макс произносит ее имя. Нет, он не вздрагивает, не теряет самообладания, а как раз наоборот приободряется… или пытается сделать это.

Мои мысли опять возвращаются к Эмми.

Сколько времени уже прошло? Как долго она лежит там? Сорок минут? Час?

Как может такое быть, что еще совсем недавно она жила, но сейчас ее уже нет?

– Мы собирались завернуть ее во что-то, в простыню, и попытались выпрямить тело, и увидели синяки. У нее на шее.

Макс выдал все это практически скороговоркой, словно ему хотелось как можно быстрее покончить со своей трудной миссией.

– Они выглядят как следы пальцев, – добавляет он.

Глаза Роберта напоминают черно-белые стеклянные шарики. Зрачки в них не больше точек.

– Кто-то, скорее всего, сделал это, пока мы пытались забраться наверх, – продолжает Макс. – Туне… – Он облизывает губы и замолкает.

Я трясу головой, как отнекивающийся ребенок, и повторяю:

– Нет.

Роберт поворачивается ко мне. Его глаза горят; не знаю, от душевной боли или от ненависти. Пожалуй, от ненависти.

– Ты, – произносит он так яростно, что я воспринимаю это единственное слово как пощечину, – говорила, что она не буйная. Утверждала, что нам надо пойти и забрать ее и что она больна. Эмми, – его голос дрожит, – хотела остаться там, в безопасном месте. Но ты вынудила нас пойти сюда. Чтобы спасти ее.

Роберт кивает в сторону окна – ведь человек, за которым мы наблюдаем, и есть Туне, – а потом застывает, таращась на меня широко открытыми глазами, словно впал в транс.

– А сейчас Эмми лежит в коридоре, – шепчет он хрипло. – Сейчас она лежит там, на полу, и она мертва.

Его глаза сужаются; взгляд опять фокусируется на мне, обжигая как огнем.

– Не пытайся снова защищать ее, – продолжает он, ставя ударение на каждом слове. – Не вздумай повторять, что у нее нет склонности к насилию. Не говори этого.

Я стою совершенно неподвижно. Прохладный ветерок поглаживает мою кожу. Я жду, что Роберт набросится на меня, начнет бить руками и ногами, выместит на мне свою злость…

Однако, словно прочитав мои мысли, он резко поворачивается, выходит из комнаты и закрывает за собой дверь.

Я и Макс остаемся одни.

Он не смотрит на меня – уставился в окно, словно загипнотизированный.

Мои руки дрожат. Я хочу сесть, но не могу заставить собственные колени согнуться.

Наверное, мне стоит поступить, как поступала бы она. Но как? Как мне выпутаться из этой ситуации? Даже если я буду рациональной и прагматичной, поможет ли это, если мир перевернулся с ног на голову и все правила прекратили действовать?

– Нам надо пойти за ним, – говорит Макс.

Я поднимаю на него глаза.

– Что?

– Если он сейчас доберется до Туне, я не знаю, чем все закончится, – говорит Макс. Лицо у него угрюмое, губы побледнели.

– О боже! – восклицаю я и устремляюсь к двери. Каждый мой шаг отзывается болью в спине.

Рывком открыв ее, я выскакиваю в коридор.

Роберт сидит на коленях у тела Эмми, склонив голову, словно в молитве. Он накрыл ее простыней, которую мы оставили рядом с ней. Эмми кажется очень маленькой под белым покрывалом, даже еще меньше, чем выглядела всегда. Наружу торчит лишь маленькая худая рука с короткими пальцами и обгрызенными ногтями. Роберт нежно и осторожно держит ее в своих ладонях, словно боится повредить.

Так продолжается еще какое-то время, словно ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, а потом он медленно кладет руку Эмми на пол и закрывает ее простыней.