Роберт перекатывается на бок и снова тихо стонет. Макс уже сел и вытер нос, размазав кровь по лицу. Он хлопает глазами – еще не вполне пришел в себя от шока.

– Эмми! – ору я. Мой крик несется к потолку, но голос еще слишком слаб, чтобы он мог разнестись далеко.

Может, она упала у входа?

Я ползу по обломкам потемневшего дерева, по каменному полу к входной двери, надеясь и одновременно боясь увидеть ее там. Пусто.

Теперь мне удается набрать полные легкие воздуха, и я снова кричу:

– ЭММИ!

И тогда наконец я слышу ее голос – сверху, очень тихо:

– Здесь. Я здесь.

От облегчения, волной нахлынувшего на меня, я на время забываю о мучительной боли в спине.

– Эмми! Где… Где ты?

Проходит несколько секунд, прежде чем она отвечает мне; ее голос звучит сдавленно:

– На втором этаже… Я успела проскочить наверх, когда обрушилась лестница.

Роберт явно уже пришел в себя; он встает и тоже кричит:

– С тобой все нормально?

Волосы у него усыпаны щепками, бровь разбита; кровь уже начала подсыхать.

Боль в спине усилилась, она впивается в меня в такт ударам сердца, но мне некогда думать о ней.

– Сломаны ребра, – сообщает Эмми. – По-моему. Я приземлилась на них. – Слова даются ей с трудом, явно из-за боли.

– Лежи спокойно! – кричит Роберт, неожиданно резко и настойчиво. – Я поднимусь и заберу тебя!

Слышу какой-то звук, нечто среднее между смехом и стоном. Такое ощущение, словно я читаю ее мысли.

Как мы сможем спустить ее?

Сейчас это не играет никакой роли. Важнее всего подняться к ней.

Роберт поворачивается и большими шагами бежит в сторону коридора с классными комнатами. Макс спешит за ним; у него по-прежнему кровоточит нос, и он зажимает его рукой. При виде его перепачканных красным щек меня начинает слегка подташнивать. Одновременно я замечаю, что Роберт немного хромает на одну ногу.

Тот оглядывается в коридоре и поворачивает назад.

– Дьявол! – бормочет он, и это почему-то режет мне слух; лишь немного погодя я понимаю, что никогда не слышала от него подобных слов.

– Здесь была столовая или что-то типа нее? – спрашивается меня Макс.

Я пожимаю плечами.

– Нет, насколько мне известно.

Макс кивает. Роберт смотрит наружу через окно. Мышцы его шеи напряжены, и я вижу, как пульсирует жилка у него на виске.

– Пошли, – говорю. – Проверим снаружи. Возможно, есть какой-то способ забраться наверх. Мы поднимемся туда, не беспокойся.

Выйдя из школьного здания, я, щурясь, гляжу на солнце. Оно только-только миновало полдень. Подмога прибудет менее чем через двадцать четыре часа.

От одной этой мысли на душе становится чуть легче. Мне уже кажется, что я снова дышу нормально.

Нам надо продержаться сутки. Мы справимся с этим. Нужно лишь спустить Эмми вниз и каким-то образом отнести в церковь (она совсем рядом, у нас все получится), а потом забаррикадировать дверь и ждать. У нас есть вода и мед. Мы выдержим.

Сейчас я не могу думать о Туне.

Макс, пятясь от здания школы, окидывает его взглядом сверху донизу. Увиденное явно не радует его, и я понимаю почему. Уродливый фасад шершав и неровен, но подняться по нему с этой стороны нельзя.

– Надо обойти вокруг, – говорит он. Роберт соглашается и чуть ли не бегом срывается с места. Я следую за ним по пятам.

Я не вижу его глаза, но понимаю, о чем он может сейчас думать.

Если б я не настояла на необходимости пойти сюда, а просто послушала их, если б не отговорила Эмми идти со мной…

Тогда ничего не случилось бы и Эмми не лежала бы сейчас на втором этаже.

Но здесь я уже ничем не могу помочь.

Время не повернуть назад.

Сначала мы устремляемся в узкий переулок, отделяющий здание школы от магазина. Трава в нем довольно высокая, и ноги утопают в ней. Бежать трудно, но я все равно стараюсь не отставать от Роберта. И вдруг, обогнув школу, на всем ходу врезаюсь ему в спину – поскольку он резко остановился за углом.

Там находится небольшая, но симпатичная прямоугольная площадка, которую, наверное, использовали для игр и спортивных занятий, с остатками четырех столов, стоящих в ряд перед самым зданием. Их деревянные столешницы почти полностью сгнили, а железные ножки настолько проржавели, что стали полностью красными и тоже были готовы рассыпаться в прах.

Но Роберт смотрит вовсе не на них.

За ними находится пожарная лестница.

Естественно. Она же обязательный атрибут подобных зданий.

Роберт направляется к ней, но я останавливаю его, схватив за руку.

– Она не выдержит тебя.

– Выдержит, – коротко отвечает Роберт.

Не отпуская его, я мотаю головой.

– Посмотри на нее. Ты, наверное, весишь килограмм восемьдесят? Восемьдесят пять?

Роберт не отвечает, но я замечаю, как у него поникают плечи.

Перекладины лестницы ржавые, но вроде выглядит она не так уж плохо. Подобные конструкции ведь должны иметь приличный запас прочности? Есть же какие-то правила на этот счет? Или тогда их еще не было? Школу-то построили где-то в двадцатые годы прошлого столетия…

Я смотрю на ряд белых оконных рам – они находятся не особенно высоко – и говорю:

– Я полезу.

Меня немного трясет от волнения, но я заставляю себя подойти к пожарной лестнице и осмотреть ее. С близкого расстояния она уже не кажется такой надежной, как издалека. Кое-какие перекладины не толще карандаша.

Ладно, ничего страшного. Она выдержит.

Слышу, как Роберт кричит за моей спиной:

– Эмми! Мы нашли пожарную лестницу! Поднимаемся!

Я встаю на первую перекладину, ожидая, что она сломается подо мной, но этого не происходит.

Следующая перекладина. Тоже все нормально.

Сердце готово выскочить из груди. Я стараюсь держаться крепче. Мне кажется, я снова на мосту, но сейчас он еще менее надежный, а подо мной опять беснуется бурный поток…

Я пытаюсь не смотреть вниз. Мои ноги уже миновали первый ряд окон. Чувствую, как прохладный ветер ласкает мне спину, треплет мои потные взъерошенные волосы, поднимает их на затылке. Я останавливаюсь. Мне трудно дышать, словно ком перекрыл горло. Не знаю, что тому причиной – нервное напряжение или страх.

– Алис! – кричит Макс снизу. – С тобой все нормально?

Я не отвечаю. У меня пересохло во рту. Я вроде даже разучилась говорить.

– Алис! – кричит он снова, громче. – Не хочешь спуститься?

Сейчас это мое единственное желание.

Я уже представляю, как лечу вниз. Как подо мной ломается перекладина. Сначала – шок, а долю секунды спустя – короткое красивое падение и шумное приземление. Я уже слышу, с каким звуком мой череп ударяется о булыжники, раскалывается на несколько частей…

Но наверху лежит Эмми, и я не могу отступать. Эмми, которая обнимала меня, когда все мое тело сотрясалось от рыданий, которая отвечала за меня по телефону снова и снова, которая слушала меня, и заботилась обо мне, и любила меня, пока я не разрушила ее любовь из-за своих напрасных страхов. А сейчас она лежит наверху, одна, со сломанными ребрами, поскольку решила последовать за мной…

– Все нормально, – кричу я в ответ дрожащим голосом и продолжаю карабкаться вверх.

Последние перекладины преодолеваю быстрее, не позволяя себе думать о высоте или ржавчине под моими пальцами. Оказавшись на уровне окна второго этажа, обнаруживаю, что в нем нет осколков оконного стекла, – и воспринимаю это как маленький подарок судьбы.

Хватаюсь за подоконник и перебираюсь через него. Это стоит мне немалых усилий, но в конечном итоге я оказываюсь внутри и опускаю ноги на пол.

Вытираю ладони о джинсы, от чего те на бедрах становятся рыже-коричневыми, и оглядываюсь. Мне не составляет труда понять, что я нахожусь в комнате школьной медсестры. Она практически пустая, с кроватью в дальнем конце.

– Я наверху! – кричу в окно Максу и Роберту и, повернувшись, зову: – Эмми? Это Алис! Я здесь!

Делаю несколько шагов в сторону большой, массивной двустворчатой двери; она немного приоткрыта.

Я распахиваю ее.

Эмми лежит в дальнем конце, у другой двери, распластавшись на спине. Дыра, зияющая в том месте, где еще недавно находилась лестница, производит ошеломляющее впечатление, но мое внимание приковано не к ней.

– Эмми, – говорю я и направляюсь к своей бывшей подруге.

Она уставилась в потолок. Я замечаю это, когда подхожу совсем близко. Может, она сердится на меня? Пожалуй… Здесь нечему удивляться.

– Мне очень жаль, что так вышло, – говорю я, подойдя к ней. – Но мы нашли пожарную лестницу и спустим тебя как-нибудь…

Я замолкаю.

Она не отвечает. Вообще не реагирует. Не шевелится и не смотрит на меня.

Я гляжу на Эмми. Ее белая футболка грязная и пыльная, джинсы тоже покрыты какими-то пятнами. Маленькое золотое сердечко, которое она обычно носит на шее, выбилось наружу.

Грудь неподвижна.

Глаза пустые.

Их белки почему-то пятнистые.

– Эмми? – пытаюсь сказать я, но мой голос звучит странно, словно идет откуда-то со стороны. – Эмми, ты слышишь меня?

Она по-прежнему молчит.

Ее губы бледные и слегка раздвинуты. Между ними я могу видеть кривой передний зуб. Касаюсь руки Эмми – ее кожа теплая; тогда я начинаю думать, что с ней все нормально, просто ее мучает боль, и поэтому она не отвечает, и я трясу ее и снова зову по имени, и она все так же не произносит ни звука, и я трясу сильнее, а ее голова мотается из стороны в сторону, абсолютно безжизненно, как у куклы, и теперь я кричу, поскольку хочу, чтобы она ответила, ответила:

– ЭММИ, ОТВЕТЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ!

А тихий голос в моей голове шепчет:

– Пожалуйста, – молю я. А кто-то уже отталкивает меня в сторону и кричит: «Эмми?!» А я даже не слышала, как он подошел, но это не играет никакой роли, поскольку весь мир словно перестал существовать для меня, и я ничего не слышу и не вижу, кроме ее пустых, смотрящих куда-то вверх глаз.

– Эмми? – шепчет Роберт, перестает трясти ее и отпускает, словно лишившись сил. Безжизненное тело с шумом опускается на спину, и это самый ужасный звук, который я когда-либо слышала.

Роберт не отрываясь смотрит на нее; я не вижу его лица.

– Что… – слышу я позади себя, стоя на коленях на пыльном деревянном полу. – Ох!.. – ошарашенно восклицает Макс у меня за спиной, а потом повторяет то же самое тихо: – Ох…

Какое-то время мы молчим и не шевелимся, словно пытаемся подражать Эмми, а затем я протягиваю руку и прикасаюсь к ее обнаженной лодыжке.

Кожа уже начала остывать.