Эльза
– Эльза! – звучит голос Дагни у нее за спиной. Она колеблется и в какой-то момент даже собирается сделать вид, что не услышала ее, но в конечном итоге любопытство берет верх, и она поворачивается.
Дагни, как обычно, одета чересчур броско для обычной прогулки по их захолустью; на ней узкая юбка и эффектная брошь у горла. Темная помада немного залезла за уголок рта. В молодости она считалась первой красавицей городка и, конечно, до сих пор еще очень фасонистая, но годы наложили свой отпечаток и на нее. У них с мужем нет детей, и, насколько понимает Эльза, вовсе не из-за отсутствия желания иметь их. Такая беда тоже не проходит бесследно, наверняка отражаясь на внешности, – и, возможно, именно поэтому Дагни сегодня выглядит как красивая ваза из хрупкого фарфора.
– Добрый день, – говорит Эльза, когда та догоняет ее. – Как дела?
Дагни делает жест рукой в направлении холодного серого неба. Оно скорее февральское, чем июньское.
– Ну, ты же видишь, погода просто ужасная, – отвечает она таким тоном, словно данная проблема касается не всего города, а в первую очередь ее лично. – А как ты сама?
Эльза не знает, что сказать на это. Не рассказывать же, что младшая дочь отказывается разговаривать с ней, муж пьет, а старшая девочка находится на расстоянии в тысячу километров и лежит в постели, мучимая токсикозом, но она не может поехать и помочь ей, поскольку не осмеливается оставить свою подопечную одну даже на пару дней. Поэтому Эльза немного медлит с ответом.
– Хорошо, – говорит она наконец. – Просто хорошо.
– Ты не видела собаку Аксельссонов? – спрашивает Дагни. У Эльзы возникает опасение, что ей не отделаться от нежданной компании до самой хижины Биргитты.
– Нет, – отвечает она. – А должна была?
Дагни качает головой.
– Их псина сбежала несколько дней назад, – говорит она. – Во всяком случае, если верить им. Лично я думаю, что у нас в лесу появился медведь.
– Медведь?
– Ну да, – Дагни энергично кивает. – Псина Клаеса Окермана тоже исчезла несколько недель назад. Сбежала, по его словам. Он особо не грустит на сей счет, поскольку она требовалась ему главным образом отгонять крыс, но, я думаю, собак задрал медведь. У меня есть кузен в Лапландии, который лишился собаки по этой же причине в начале прошлой зимы, когда медведи голодают.
– Но ты же сама сказала – зимой, – не может удержаться Эльза. – А не в мае и июне.
– Ах, – отвечает Дагни, небрежно махнув рукой. – В такую погоду не велика разница.
У Эльзы прямо язык чешется объяснить ей, в чем она не права.
Они приближаются к дому Дагни, и та замедляет шаг. Эльза заставляет себя сделать то же самое.
– Да, я хотела кое о чем поговорить с тобой, – говорит Дагни, напустив на себя беспокойный вид. – Дело в том, что в последние дни у Биргитты было ужасно шумно…
У Эльзы начинает сильнее колотиться сердце.
– Шумно? – спрашивает она.
– Поздними вечерами и по ночам, – говорит Дагни и плотно сжимает губы. Ее рот сейчас напоминает тонкую темно-лиловую полоску на худом лице. – Ты же знаешь, я не из тех, кто несет всякую чушь о Биргитте, – продолжает она. – Я считаю возмутительным то, что кое-кто из нашего прихода болтает о ней. Она больная. И не ее вина в том, что она такая, как есть…
Дагни выглядит самой искренностью, когда говорит это, и у Эльзы, прекрасно знающей, насколько она сейчас лицемерит, сразу возникает страстное желание дать ей достойную отповедь; однако она сдерживается, пусть и не без труда.
– Пожалуйста, попробуй убедить ее, что она должна вести себя тише, – говорит Дагни. Она немного понижает голос и окидывает взглядом близлежащие дома. Несмотря на цветущие сады и буйство красок вокруг, они выглядят достаточно зловеще. – Люди говорят…
Она замолкает и качает головой, а потом долго обеспокоенно смотрит на дом Биргитты, до которого не более сотни метров, и продолжает тихо:
– Думаю, лучше ей быть поосторожней.
