Ночь медленно опускается на город. Прежде чем я и Макс успели вернуться назад, закат уже начал подкрашивать небосвод огненно-красными мазками. А когда я закончила перебрасывать в ноутбук фотографии с камеры Туне и той, которую брали с собой Эмми и Роберт, солнце уже наполовину опустилось за горизонт.

Я сижу и изучаю снимки на своем компьютере, в то время как Макс занимается едой. Роберт, похоже, решил помочь ему: я слышу, как они переговариваются между собой относительно точки кипения и количества свинца в консервных банках. С их белокурой и рыжей головами, наклоненными над спиртовкой, они напоминают двух мальчишек в песочнице, которые, сильно стесняясь, предлагают друг другу свои игрушки.

Улыбаюсь при виде этого зрелища, затем фокусирую свое внимание на экране. Я не рассчитываю, что мне удастся посмотреть все фотографии сейчас; с большинством из них разберусь на следующем этапе. К сожалению, тогда мне придется довольно тесно взаимодействовать с Эмми. До приезда сюда эта мысль не казалась мне абсолютно невозможной, но уже менее чем через сутки, проведенные в Сильверщерне, я начала размышлять о необходимости привлечь кого-то со стороны для выполнения чисто технической части работы. Ее присутствие действует на меня совершенно неожиданным образом.

Однако Эмми – крайне грамотный редактор. Конечно, порой она слегка переоценивает свои достоинства и возможности в данном отношении, но это не мешает ей быть по-настоящему квалифицированным и знающим специалистом.

Впервые я обратила на нее внимание в Стокгольмском университете искусств во время нашего второго семинара по драматургии. Мне и раньше приходилось видеть эту маленькую, одетую в рокерском стиле девицу с зелеными глазами и растрепанными волосами, но я особо не задумывалась о ней, пока она просто не ввергла меня в шок, когда после моего, как я считала, хорошо продуманного выступления прошлась пункт за пунктом по всему сказанному мной и в пух и прах разбила мои аргументы против общепринятой трехактной структуры.

Позднее, вечером, в студенческом пабе она внезапно появилась из ниоткуда с бокалом пива в руке, со слегка извиняющейся улыбкой на губах представилась как Эмми Абрахамссон и попросила прощения за случившееся на семинаре. Сказала, что ее «порой зашкаливает». Я до сих пор не поняла, жалеть мне или радоваться, что тогда я приняла от нее это пиво. Слишком уж важной, на сегодняшний день, оказалась та наша встреча. Я не знаю, кем стала бы без Эмми Абрахамссон. Она ведь была моей лучшей подругой, тенью, сестрой-близняшкой в течение целых трех лет…

В любом случае во многом благодаря ей я такая, какая есть. Ночь на мосту безвозвратно изменила меня. Я узнала много нового о людях в тот день. Но также и о себе. С той поры минуло семь лет, почти четверть моей жизни. И все это время я воспринимала ту ночь как не зажившую до конца рану, постоянно зудевшую болячку.

Какой же наивной я была, решив, что сейчас смогу забыть об этом хотя бы на время…

Качаю головой и пытаюсь сосредоточиться на фотографиях, открытых на экране. Они хороши, и это действует как бальзам на душу.

Снимки из школы получились сильными. Не все они полностью в фокусе: Туне, похоже, еще до конца не освоила свою камеру. Но те, у которых нет данного изъяна, четкие и впечатляющие. Есть что-то чисто шведское и хорошо знакомое в картинках заброшенных классных комнат с грифельными досками и сломанными партами. Они напоминают искаженное до неузнаваемости детское воспоминание.

Внезапно попавшееся видео становится для меня настоящим сюрпризом. Я не знала о такой возможности у купленных нами фотоаппаратов.

– Как дела? – спрашивает голос откуда-то сверху.

Вздрагиваю и поднимаю глаза. Надо мной возвышается Макс.

– Черт, как ты меня напугал, – говорю я и смеюсь, стараясь взять себя в руки.

– Ты выглядела словно загипнотизированная, – отвечает Макс, криво улыбаясь. – Я просто хотел сказать, что еда скоро будет готова.

– Ага, замечательно, – бормочу я.

– Разбудить Туне? – спрашивает Макс.

Качаю головой.

– Нет. Пусть спит. Так лучше для нее.

Макс кивает. Я снова поворачиваю взгляд к экрану и кликаю на значке «Play».

Вряд ли Туне снимала это намеренно. Камера поворачивается из стороны в сторону; объектив захватывает пол, обломки досок и осколки оконных стекол. Я слышу слабый шум шагов. Немного увеличиваю громкость на компьютере. Камера все еще смотрит в пол, когда воцаряется тишина, а потом я вздрагиваю, когда мой собственный голос громко спрашивает из динамика:

– Готова?

Объектив направлен на стену. Обои на ней местами отстали.

– О’кей? – снова слышу я себя.

Только когда камера снова приходит в движение и на экране появляется участок ступеньки и полусгнивший ковер, я понимаю, когда все это происходило. Явно перед тем, как мы начали подниматься на второй этаж. Ведь я видела перед собой ту самую чертову лестницу.

Осталось всего двенадцать секунд записи. Вижу, как объектив поворачивается вперед и назад, в то время как Туне идет за мной по лестнице, и в него попадают мои массивные сникеры на фоне ненадежных ступенек.

Четыре секунды.

Тогда я слышу что-то.

Морща лоб, нажимаю на паузу. Возвращаюсь на пару секунд назад и снова включаю воспроизведение.

Камера опять поворачивается. Красный ковер, темное потрескавшееся дерево, пострадавшие от сырости стены…

Там.

В районе четырех секунд.

Там опять было это.

Ставлю видео на паузу. Ненадолго задумываюсь. Затем максимально увеличиваю громкость и снова отматываю назад.

Сейчас я слышу на записи дыхание Туне, шум наших шагов на лестнице. И потом…

Вроде кашель?

Может, я сама кашляла? Но этот звучит несколько иначе. И приходит откуда-то издалека. Звук неприятный и приглушенный. Тихий и напоминающий… бульканье. Скорее похож не на кашель, а на смех. Хриплый и сдавленный, будто ребенок пытается подавить свое хихиканье, спрятавшись в шкафу…

Вечерняя прохлада уже опустилась на площадь, и я тру себя руками, стараясь согреться и унять дрожь, расползающуюся по спине. Какая глупость…

Но потом внезапно осознаю, что школа находится на другой стороне площади, всего в пятидесяти метрах, глядя на меня пустыми глазницами окон, – и все мое внимание автоматически фокусируется на этом факте.

Возможно, у меня слишком разыгралось воображение. Пожалуй, я слышала на записи свое собственное дыхание. Динамик у компьютера далеко не самый высококачественный, и в нем можно услышать что угодно, если постараться. Подобно тому, как порой получается разглядеть лицо в облаках.

И все равно беспокойство не покидает меня.

Тянусь к компьютеру, чтобы вернуть видеоролик немного назад и послушать еще раз. Но экран гаснет.

Я вздрагиваю, и с моих губ машинально слетает ругательство.

– Черт, – говорю я, тем самым привлекая к себе внимание Макса, возящегося у костра.

– В чем дело? – спрашивает он.

С шумом закрываю ноутбук у себя на коленях.

– Комп сдох. Аккумулятор сел.

– Очень кстати, – ворчит Макс. – Ужин готов.

– Иду, – говорю я, засовывая ноутбук в сумку.

Бросаю последний долгий взгляд на школу и направляюсь к остальным, стараясь не обращать внимания на чувство тревоги, поселившееся во мне.