Девять вечеров подряд устраивал Эней благодарственные пиры и увеселения в честь храбрых героев, охотников и воинов, которые откликнулись на его призыв. Утром десятого дня все собрались перед дворцом, у ног вились собаки, оруженосцы укрепляли на своих хозяевах доспехи, конюхи подтягивали упряжи, слуги подносили чаши с горячим вином. Когда охота выдвинулась за главные ворота, ликующие крики граждан, надежно укрытых за городскими стенами Калидона, переросли в великий рев благодарности, поддержки, восхищения и гордости. Повозки, груженные запасными копьями, топорами, булавами и стрелами, замыкали процессию, направившуюся к заброшенным и разоренным сельским краям.

Такого громадного вепря прежде не видели и даже не слышали о таком – что уж говорить о погоне и убийстве подобного зверя. Охотники двигались дальше, и им открывались сцены все более жуткие. Все до единого хлебные поля были вытоптаны, все до единого виноградники выкорчеваны, все куры, кошки, собаки, телята, козы и овцы валялись с разодранными глотками и брюхами, потрохами к солнцу, – то ли ради пропитания были эти несчастные твари перебиты, то ли развлечения для, потрясенные охотники не понимали. Сотня диких вепрей обычного размера ни за что не смогла бы учинить подобной разрухи.

Мелеагр с дядьями породили замысел. В нескольких лигах к северу стоял разрушенный амбар. Если охотничья ватага выстроится в цепочку и начнет орать, топать ногами и размахивать горящими факелами, удастся постепенно загнать вепря в ту сторону, а дальше применить сети, огонь и шум, чтобы наконец прижать зверя к руинам амбарных стен. Там-то и будет поле боя.

– Получится как на сцене: свинья – наш обреченный герой, – сказал Мелеагр.

Дядья и старшие охотники выразили согласие.

Все утро и день пытались они взять вепря в кольцо и выгнать из укрытия. Шумели изо всех сил, жуткий устроили гвалт и грохот копий о щиты, но никому не показалось, что вепрь, пусть и двинулся он к амбару, хоть сколько-то напуган. Время от времени зверь разворачивался, выбегал из укрытия и бросался на охотников, пугая их до полусмерти, а затем трусил обратно к амбару, опустив клыки и визжа, казалось, от торжествующего смеха и презрения.

– Когда он так делает, совершенно необходимо держать строй! – велел Эней.

– Легко ему говорить, он-то верхом и далеко позади строя, – пробормотала Аталанта. С пренебрежением наблюдала она, как царь попивает из винного рога. Мелеагр рядом с ней, похоже, догадался, о чем она думает.

– Старик уж не боец, зато хороший управленец, – сказал он. – Он принес этим местам мир и процветание.

– Пока не позабыл о великой богине Артемиде, – заметила Аталанта.

– Ну да… Смотри – впереди! Все удается… у нас получается!

И действительно, вепрь, похоже, сдавал назад, все ближе к разрушенному амбару. Уже слышно было, как копыта скребут и скользят по каменным плитам пола. Гончие в переднем ряду, уверенно рыча, бросались, ощерив пасти, на вепря, пускали слюни с оскаленных зубов. И звуки, и зрелище вселили бы страх Аидов в кого угодно, но вепрь словно бы только-только осознал, чтó вообще происходит. С внезапной и невообразимой прытью он ринулся вперед, пригнув голову. Сунул свой левый клык под нижнюю челюсть ведущей гончей, клык пробил псу глотку и выскочил у нее из черепа.

Вновь опустилась голова вепря. И вновь задралась, располосовав бока второй гончей.

Третьему, четвертому и всем остальным псам в стае дальнейших предупреждений не понадобилось – с жутким воем ужаса они в панике бросились прятаться в ногах своих хозяев.

Охотникам пришлось изготовиться к встрече с вепрем. Плоть и шерсть свисали со свиных клыков, кровь пропитала щетину на морде. Глаза, как все потом клялись, горели, будто яркие уголья. Свирепый рыжий и красный свет их пал по очереди на всех мужчин и одну женщину, окруживших зверя.

– Давайте, самое время! – вскричал Мелеагр, кидая на вепря охотничью сеть.

Зверь едва ли не наглухо запутался в сети, однако рассвирепел достаточно, чтобы упасть на спину и начать брыкаться и дергать головой, пытаясь освободиться. Впервые выказал он хоть какую-то уязвимость – и это взбодрило охотников. С оглушительными воплями и криками один за другим они бросались на взбешенного зверя с топорами, мечами, копьями и кинжалами. Чутье подсказывало вепрю драть пах и живот врага. Муди и потроха летели во все стороны. Повсюду кровь. Душераздирающи были крики отважных героев, бросившихся вперед на погибель свою.

Никто не был бесстрашнее ПЕЛАГОНА, ГИЛЕЯ, ГИППАСА и ЭНИЗИМА – первыми кинулись они в бой и – поди ж ты – тотчас были разорваны на части. Пелей метнул копье из укрытия в кустах, но нашло оно и смертельно ранило ЭВРИТИОНА, царя Фтии, одного из самых преданных аргонавтов.

Словом, настоящая мясорубка – и в буквальном, и в переносном смысле.

Оробевшие от вида стольких убитых достославных мужей, охотники сочли нечаянную смерть Эвритиона дурным знаком и задумались, не уносить ли ноги. Вепрь, чуя победу, вскинул голову, понюхал воздух и бросился на Нестора, царя Пилоса, который даже в свои невеликие годы считался мудрейшим человеком в известном тогда мире. Разумеется, мудрости ему хватило, чтобы понять, что плачем и воплями ничего не добьешься, а потому замер он неподвижно и возвел глаза к небесам.

Аталанта шагнула к нему сзади и крикнула:

– Ложись, Нестор! Ложись сейчас же!

Нестор бросился на землю в тот самый миг, когда лук Аталанты выпустил стрелу, пролетела она как раз там, где за миг до этого было Несторово сердце, и пронзила горло несшемуся на них вепрю.

АЛКОН, сынок-сорвиголова и царя Гиппокоонта из Амиклы, и Ареса, бога войны, вскочил и замахал копьем. Поворотившись к сотоварищам, крикнул:

– Стыдитесь, братья. Неженское это дело. Покажем же миру, на что способен мужчина!

Повернулся он вовремя: вепрь с Аталантиной стрелой в шее уже пригнул голову для атаки. Когда Алкон нацелился копьем, зверь уже настиг его. Оба клыка воткнулись воину в живот. Вепрь поднял голову и исполнил эдакий жуткий танец, крутя Алконом; клыки раздирали его все глубже, пока потроха несчастного юноши не выпали совсем, нарисовав собою красный осклизлый круг на каменном полу амбара.

Один лишь Мелеагр не сдвинулся с места, когда чудовище сбросило останки Алкона с клыков и стало рыть землю, готовясь к очередному рывку. Вепрь кинулся вперед, Мелеагр скользнул вниз и опустился на левый бок; прицелился лежа, с правой руки. Вепрь засек это движение и взревел от ярости. Мелеагр запустил копье сбоку и вверх, прямиком в разинутую пасть вепря. Наконечник пронзил верх черепа и выскочил наружу, покрытый кровью и мозгами. Великий зверь содрогнулся и пал наземь, скользя и сотрясаясь на крови и потрохах своих жертв.

Подпивший Эней слез с лошади и обнял сына.

– Мелеагр, мальчик мой. Какую честь принес ты нашему дому! Ты убил – твой трофей. Ну же, освежуй добычу, забери себе его клыки и вези это все во дворец, отпразднуем и выпьем вина за твою победу!

Мелеагр повернулся к оставшимся в живых охотникам – те набирали пригоршни крови, хлеставшей из ран вепря, и пили ее.

– Шкура и клыки – Аталанте! – объявил он. – Это она нанесла зверю первую рану. Без ее верной руки чудище все еще бродило бы по округе, а мы бы стали падалью, добычей ворон и лис. Трофеи ее.

Вперед выступили дядья Мелеагра. Фестиады на передовую в этой охоте не лезли, зато сейчас их подстегивала семейная и мужская гордость.

– Эта ведьма – чужачка, – заявил Токсей.

– Чокнутая девственница, которой повезло с выстрелом, – бросил Эврипил.

– Честь этого убийства должна принадлежать дому Фестия, – постановил Эвипп.

– Место женщины – у очага, в опочивальне или при отпрысках, а не на охоте, – сказал Плексипп.

– Говорю вам, добыча – Аталанты, – повторил Мелеагр. – Решать тут мне, а не вам.

Плексипп приблизился к туше вепря. Извлек кинжал и принялся резать у корня клыка.

– Оставь! – крикнул Мелеагр.

Токсей вскинул лук.

– В сторонку, племянник. Не подносишь трофей семье – семья сама заберет трофей.

С ревом гнева Мелеагр выхватил из-за пояса нож. Тот полетел прямиком в глаз Токсею.

Не успел Токсей рухнуть замертво, Мелеагр уже воткнул меч в бок Плексиппу и перерезал глотку Эврипилу.

Лишь Эвипп остался в живых. При виде кровавого бешеного огня во взгляде Мелеагра он бросил меч, который безуспешно пытался извлечь.

– Пощади, дорогой племянник! – взмолился он. – Подумай о своей матери – моей сестре. Нельзя же лишить ее четверых…

Мелеагр, одурманенный любовью к Аталанте и всем этим убийством, на пощаду не разменялся. Вмазал коленом старику в пах. Эвипп сложился пополам от боли, а Мелеагр схватил его за голову и крутанул, раз, другой, третий, пока не послышался треск – шея сломалась, и последний из дядьев был мертв.

Аталанта печально вздохнула и отвернулась.

Женщины, дети, жрецы, трусы, купцы и старейшины города устремились поглазеть на убитого вепря. Царица Алфея прибыла, как раз когда ее сын Мелеагр встал, ошалело торжествуя, над телами ее четверых братьев.

Потеряв рассудок от горя и пылая жаждой мести, Алфея бросилась обратно во дворец. Спустилась в подвал и нашла ту заброшенную комнату, где в полу лежало закопанное полено – с того самого дня, когда родился ее сын. Мелеагр будет жить, сказали Атропос и ее сестры мойры, пока то полено не пожрет огонь. Но Алфею теперь было не остановить: после убийства четверых ее возлюбленных братьев Мелеагр утратил право жить даже и на один миг дольше.

Она разгребла землю и вытащила полено, все еще обернутое в остатки шерстяного одеяла, которым царица спеленала его много лет назад.

Алфея поспешила в кухню, где могучий открытый огонь ревел и днем и ночью. Глянула вверх и увидела, что над отверстием в полу пиршественного зала установили громадный вертел, прямо над пламенем. На этом вертеле подвесят освежеванную и выпотрошенную тушу вепря и будут медленно жарить для вечерней трапезы.

По-прежнему объятая яростью, Алфея распеленала полено и метнула его в очаг.

Не успела царица разглядеть, как старое полено вспыхнуло и расцвело огнем, пожалела она о своем поступке. Попыталась сообразить, как бы вытащить полено, однако жар был слишком силен. Алфея не могла извлечь полена, не обжегшись сама.

Но, быть может, сказала она себе, ей та тихая беседа трех мойр много лет назад лишь приснилась. Царица уже давно убедила себя, что так оно и есть. Вердикты мойр – не для ушей смертных. Они бы никогда не стали толковать промеж собой, возникни хоть малая возможность, что их подслушают. Это все воображение.

Наверняка!

Она потерлась щекой об истлевшее одеяло.

Наверняка?

Алфея выбежала наружу – глубокое и жуткое предчувствие повлекло ее туда, откуда долетали крики ужаса, где у разрушенного амбара лежали тела Калидонского вепря и стольких героев, в том числе и братьев царицы.

Она появилась, когда Мелеагр уже метался, скакал и кричал от боли, и голос его кошмарно походил на визг чудовищного вепря.

– Я горю! Горю! – визжал он. – Помоги мне, мама! Помоги мне!

Все расступались оторопело и настороженно: отважного юношу внезапно охватило безумие. Никакое пламя не бесновалось вокруг него, а он выл и извивался, падал на землю и катался, словно пожирал его живой опаляющий огонь. Наконец крики его превратились в плач, а плач – в сокрушительный вздох, и после умолк он, совершенно мертвый. Его тело, как только душа покинула его, почернело, обуглилось и распалось серым прахом, а прах унесло ветром – осталась лишь память о смертных останках гордого красавца Мелеагра.

С горестными рыданиями Алфея слепо бросилась в чащу.

Нашли ее через несколько часов: она висела на древесной ветке, в руках сжимала остатки старого одеяла. Прежде чем повеситься, Алфея в муках горя вырвала себе щеки.

Череда всех этих скорбных событий вышла, как мы помним, оттого что царь Эней бросил поклоняться Артемиде как следует. Покарала она его, сперва наслав вепря, разорявшего царство, а затем – Аталанту, чтоб посеяла вражду среди его семьи и воинов, собравшихся ему на подмогу. Сама охота привела к гибели десятков славных героев, а затем ссора привела к убийству шуринов Энея, жуткому припадку и смерти его сына Мелеагра и устрашающему самоубийству царицы Алфеи. Но и на этом Артемида не остановилась. Она превратила Мелеагрид – скорбящих сестер Мелеагра Меланиппу, Эвриимеду, Мофону и Перимеду – в цесарок, чтобы целую вечность кудахтали они и оплакивали своего брата.

Двух других дочерей Алфеи и Энея Артемида, впрочем, пощадила. Речь о Горге и Деянире, кого Морос, рок, избрал, чтоб внесли они более важный вклад в грядущие героические годы.

Аталанта, выполнив свою задачу, оставила скорбное и сокрушенное царство Калидон и никогда больше туда не возвращалась.