Лечебница Львиных Врат переполнена: рубка с дворянской конницей и гусарами обернулась большими потерями как для рогорцев, так и для степняков. Пленных лехов, раненым которых также оказывается посильная помощь, держат за внешним обводом стен крепости, в разбитом специально для них палаточном лагере.

Уверен, что, выиграй гетманское войско битву, Разивилл вряд ли бы оказался столь великодушен. Скорее раненых просто добили бы или насадили на колья по всей дороге от Сердца гор до Львиных Врат.

Отовсюду раздаются крики и стоны измученных людей, многие из которых умирают от огневицы. Пытаясь спасти увечных воинов, лекари вынуждены отрубать или отпиливать почерневшие конечности – и как же несчастные орут под жуткий треск разрываемой плоти и вторящего им хруста костей!

Проклятье, а ведь я мог бы быть на их месте…

Поежившись от внезапно накатившего озноба, я покидаю просторный зал бывших казарм. Даже здесь, при дикой скученности увечных, есть более или менее укромные места, что подходят для одного человека. И в одной из ниш, где заседал в свое время полковой писарь, лежит мой отец.

Старик сильно сдал после ранения. Его лицо осунулось, черты заострились, ставшее непривычно худым тело еле угадывается под серой тканью тонкого покрывала.

– Папа… Пап.

Он не реагировал на мой оклик, оставаясь в плену неясных, тревожных сновидений, только дернулся и что-то негромко, но взволнованно пробормотал.

– Папа, вставай.

Легонько потормошив отца за плечо, я все же его разбудил. В первую секунду он не узнал меня, но через мгновение его лицо озарилось яркой, счастливой улыбкой. Впрочем, и она недолго прожила на его лице, сменившись напряженным, что-то ищущим на мне (или во мне) взглядом.

– Я принес тебе поесть. Отощал ты на казенных харчах, на вот: печенная на углях курица, свежие лепешки и острый соленый сыр. Горцы делают. Говорят, очень вкусно. И молодое вино.

Отец, молча кивнув, тут же взял в руки кувшин и жадно присосался к горлышку. Кадык напряженно задергался вверх-вниз и дергался еще очень долго, пока я не обеспокоился здоровьем отца – все же раненому вино, пусть и молодое, не стоит пить чересчур много, к тому же натощак.

– Этак ты захмелеешь с голодухи! На-ка лучше птицу, бедрышко. Сам на углях пек.

Вновь отстраненно кивнув, отец вцепился зубами в еще горячую плоть птицы, ароматно пахнущую травами и перцем. Я же, хоть и исходил слюнками, пока пек, сейчас вдруг понял, что кусок мне в горло точно не полезет. По крайней мере пока мы не выговоримся.

В раздражении приложившись к горлышку кувшина, в очередной раз подивился вкусу напитка: ароматному, несколько тягучему и сладкому – словно пью сок или взвар из винограда. На закуску же я отломил маленький кусочек солоноватого овечьего сыра и тщательно прожевал.

Отец же все так же сосредоточенно работает челюстями, впрочем, насыщается он быстро и с заметным аппетитом, уговорив не только ножку и бедро, но обгладывая уже и косточки крылышка.

– Пап, – глубоко вздохнув, собрался я с мужеством, – нам придется поговорить.

– Знаю. – Отец смотрит куда-то в сторону и говорит без эмоций.

Эх, зараза, никак мне помочь не хочешь?! Ну и ладно!

– А знаешь ли ты, что это я спас тебя в бою? И кстати, – поморщившись, я в очередной раз потер зудящий под повязкой рубец, – меня самого там чуть не срубили.

– Знаю. – Отец впервые посмотрел мне в глаза, и лицо его несколько разгладилось. – Сильно досталось?

Ну наконец-то я слышу в его голосе участие и даже некий намек на тепло!

– Да неслабо грудину рубанули, кирасу прорубили. В пылу схватки подумал, что царапина, да только как опасность миновала, так сразу и сомлел. А после еще пять дней с огневицей пролежал – эти вонючие уроды либо чем-то смазывают лезвия, либо, что скорее всего, просто держат их в какой-то грязи. Ты-то сам как? – спохватился я, с сочувствием указывая на перетянутую чистой тряпицей голову.

– Ох, думал, уже и не спросишь! – Он наконец-то улыбнулся. – Нормально на самом деле, булавой вскользь зацепили. Был бы на месте шлем, я и удара бы не почуял.

– Угу. А на три пальца левее – и проломили бы висок.

Отец лишь пожал плечами – мол, чему быть, того не миновать.

– Пап?

– Мм?..

– А чего ты полез-то с Разивиллом в поход? Когорд ведь отправил тебе посланника, разве не так?

Отец бросил на меня насупленный взгляд:

– Да не поверил я никакому гонцу. Ты же пропал сразу после того, как свадьба Лагранов и Коргов расстроилась! И что мне было думать? Что некоторое время спустя Когорд опомнился и благословил союз любящих сердец? Как бы не так! За эти два месяца я исследовал всю дорогу от Дубца до Львиных Врат, заглядывая чуть ли не под каждый кустик!

– Ты был в Рогоре?!

– Да! Еще как был! Растормошил советника Лагранов, как мог, после чего направился к самому Горду. Ну на того-то где сядешь, там и слезешь! Только слушок все же кое-какой ходил по Дубцу, ходил… В конце концов я понял, что в графстве мне не рады, направился к Когорду.

– И?..

– И тот был ни жив ни мертв, когда меня увидел. Уж точно растерян! Однако наплел мне с три короба, что ты еще какое-то время находился в Корге и разыскивал Энтару. Продемонстрировал даже служанку, что видела тебя после высылки из Дубца.

– Это правда. Есть там одна…

– Ну вот. И в конце концов он дал мне слово чести, что тебя видели на пути к Каменному пределу за пару седмиц до моего визита и что он только что получил эту информацию. Я чуял неладное, но вывести его на чистую воду не смог, пообещав, впрочем, что обязательно вернусь в Корг, и если он врет, то вызову на поединок, как дворянина. Я был очень зол… А вот Когорд – очень убедителен. Более того, он, видимо, отправил впереди меня гонцов, и они подговорили некоторых трактирщиков и хозяев гостиных дворов соврать мне – ибо я действительно несколько раз слышал о тебе. Кстати, а где ты был на самом деле?

– Поступил в степную стражу под чужим именем.

– Во как! – У отца глаза полезли на брови. – Не ожидал! Молодчина!!! – Родитель крепко потрепал меня за плечо, после чего показал на щеку: – Несвежий шрам. Это…

– Это я как раз в степной страже и заработал. Если быть точным, то в бою с торхами.

– Ты успел побывать на кордоне? Погоди, а сколько ты там пробыл?

– Всего два месяца. Но в страже уже полным ходом шла подготовка к восстанию, и в дозоры ставили уже мало-мальски подготовленных рекрутов.

– И как ты среагировал на подготовку к восстанию? – Отец внимательно посмотрел на меня, а его серо-зеленые глаза разом похолодели.

– Как-как… Отправился искать кого-то из советников, чтобы передать добытую информацию. Я не мог знать наверняка, является ли все происходящее подготовкой к восстанию или нет, но был практически в этом уверен.

– И что дальше? Что помешало тебе встретиться с кем-то из советников и все рассказать?

Тяжело вздохнув, я честно признался:

– Вначале я непростительно промедлил. Подготовка к восстанию шла полным ходом, но караваны к точке сбора пошли, считай, одновременно с моим изгнанием…

Отец удивленно вскинул брови:

– Тебя изгнали?

Пришлось, покраснев от стыда, тихо вымолвить:

– Заснул на посту и проспал нападение торхов.

– Что?! Как, а… – Поперхнувшись от возмущения, отец несколько секунд молчал. Потом, махнув рукой, уже спокойнее спросил: – За это ведь казнят. Ты бежал?

– Нет. Меня только изгнали. В бою я застрелил двух торхов, еще шестерых срубил, выручив остатки отряда.

Родитель только удивленно покачал головой на мои слова.

– Так было, отец, так действительно было… После чего я отправился к Кие – Когорд собрал всех властителей Рогоры, с ними же были и советники.

– И? Ты успел с кем-то встретиться?!

Во второй раз заливаясь краской, я вынужден снова со стыдом признаться – на этот раз в том, что же мне помешало выполнить долг лехского дворянина.

– Я не успел… Ночь, в которую Когорд объявил о восстании, я провел… с Энтарой.

– Ты предал Отечество и свой народ ради юбки?! – вскинулся отец.

Кровь вновь прилила к моему лицу, только на этот раз от гнева, голос же сорвался на рык:

– Не смей так говорить! Ради своей любимой ты десять лет рисковал своей жизнью и жизнями своих воинов!

– Я никого не предавал!!!

– И я никого не предал!!! Рогора – мое истинное Отечество! Рогорцы – мой родной народ не только по матери, но и по… По крови. – Замявшись, я все же твердо продолжил: – Я все знаю. Знаю о твоей потере, знаю о том, что степь забрала не только твою жену, но и твоего сына. Знаю, что ты меня усыновил.

Отец словно помертвел лицом, я же, горячась, продолжил, глотая окончания слов:

– Пап… папа! Ты всегда был моим настоящим родителем, понимаешь?! Это ты вырастил и воспитал меня, сделал тем, кем я являюсь! И это ты подал мне пример настоящей, преданной и самоотверженной любви, ради которой не жалко идти на смерть!

– Но не предательство…

– А я никого не предал!!! Когорд обещал мне, что предупредит тебя! А более родных людей для меня в Республике нет, понимаешь?! Я же полюбил Энтару, возлег с ней, и, возможно, она уже понесла. Она родит мне ребенка – и это будет мой настоящий ребенок!

Отец тяжело вздохнул:

– И настоящая семья, верно?

Проклятье! Я сейчас его ударю!

– А разве ты не являешься частью моей настоящей семьи?! Разве я не доказал свою сыновнюю любовь, бросившись под сабли торхов, уже зная, что не ты дал мне жизнь?! Но ради тебя я готов был пожертвовать своей!

Моя гневная тирада заставила отца закрыть глаза, однако, замолчав, я заметил, как дрожат его плечи, как намокли края крепко сомкнутых век. Сердце больно сжалось, помутнело и у меня в глазах. Ведомый чувствами, я крепко сжал родителя в объятиях:

– Папа… Папочка…

Горько всхлипнув, отец так же крепко обнял меня.

Остатки вина быстро кончились. Покинули этот мир и уцелевшая до того часть куриной тушки, надежно упокоившись в наших животах, и лепешки, и овечий сыр. Теперь же я лениво перебираю косточки, находя те, где сохранились еще хрящики, и с удовольствием отдираю их зубами.

Хмельно качнув головой, отец приподнял кувшин:

– А что так мало вина?

– Хех! Да ты чуть ли не в одиночку его выпил! Тебе достаточно, а то пойдет не на пользу, а во вред. Вон, вроде легонькое, а захмелел.

Возмущенно хмыкнув, родитель вполне резонно заметил:

– А где же мой заплетающийся язык? Плавающие, неточные движения? Не пори чепухи, я в норме. Вкусненькое просто, еще пить хочется.

– Попей водички, вон у кровати целый кувшин стоит.

– Фу! Ну ты и сравнил! Она же колодезная и уже несвежая. Какое сравнение с ярким и насыщенным вкусом сладкого молодого вина?

– Никакого! – со смехом ответил я. – Сегодня же наберу тебе чистейшей ключевой. А вообще, ты уже залежался! Пора бы приходить в норму и отправляться в Лецек, будешь охранять мою жену!

– Проклятье, Аджей! А она хороша?

– По сравнению с республиканскими красотками она словно благоухающая роза против чертополоха! О! Как бы я сейчас хотел встречи с ней, как бы хотел заключить ее в свои объятия, как…

– Можешь не продолжать, кот ты мартовский! Ох как глаза-то загорелись, заиграли… Как вообще Когорд допустил ваш брак?

– Да легко!

– Нет, я серьезно спрашиваю.

– А серьезно он попытался срубить меня прямо на брачном ложе. Я же, кое-что сопоставив, попытался срубить его за измену – и, к слову, у меня получалось лучше. Когда увидишь его, наверняка обратишь внимание на свеженький шрам через всю щеку – так это след моей сабли.

Отец одобряюще хмыкнул:

– Ты что же, заставил его отдать дочь замуж, пригрозив смертью?

– Нет, это Энтара, приставив к сердцу кинжал, пригрозила убить себя, если кто-то из нас прольет еще хоть каплю крови друг друга. Тогда мы прекратили поединок, а Когорд, махнув рукой, благословил нас, заодно рассказав мне истинную историю моего спасения.

– Вот как оно было… Думаешь, не сожалеет он о несостоявшемся браке дочери с Грегом Лаграном?

– После моего поединка с Грегом сожалел, сейчас же, наоборот, радуется. Просто тогда, заручившись поддержкой Лагранов, ему не пришлось бы силой склонять владетелей к участию в восстании – по крайней мере большинство из них и так безоговорочно последовало за союзом Корга и Лаграна. На деле же он заставил их принять присягу под дулами огнестрелов…

Кроме того, на момент свадьбы Когорд еще ничего не знал о судьбе посольства сына. Торхи стали решающим аргументом в безоговорочной поддержке восстания владетелями, ибо, как только те же Лаграны попытались юлить, он просто двинул орду на графство. Однако, повторюсь, на момент бракосочетания Когорд ничего не знал о решении курултая. Степняки вполне могли прислать в качестве ответа голову Торога и двинуться громить Рогору. Но тогда же, объединив дружины владетелей для отражения кочевников, Когорд сумел бы сплотить их и против Республики, объявив в этом случае наследником Грега.

– Он что, был готов пожертвовать сыном?!

– Не думаю. Они вместе разрабатывали план восстания, вместе пришли к выводу, что только к Торогу прислушаются на курултае. Оставить же степь в тылу, так и не решив проблему с набегами, Когорд просто не мог, ибо в противном случае степняки в очередной раз нанесли бы удар в спину. А с курултаем у кочевников затянулось… Предложение о союзе было передано Торогом за месяц до моего назначения в Рогору и опередило предыдущий, несостоявшийся курултай всего на пару седмиц. А ведь торхи собирались договориться напасть на Корг… Торог несколько месяцев прожил в степи, а второй курултай затянулся на три седмицы.

– И теперь Когорду уже не был нужен брачный союз с Лагранами?

– Более того, он мог бы стать опасен! Главная цель, преследуемая Когордом в этом браке, была в конечном счете достигнута без сторонней помощи. В любом случае, начав войну еще до решения совета владетелей, он уже не оставил им выбора – Разивилл, придя с армией в Рогору, не стал бы разбираться в том, кто виноват, а кто нет. А вот Лаграны, став частью королевской семьи, вполне могли оспорить наследие Торога некоторое время спустя.

– Ты же Когорду безопасен…

– Естественно! Теперь я принц-консорт без права наследования. Но, пожалуй, главную роль сыграл выбор Энтары и тот факт, что именно мне она подарила свою девичью честь.

– Да уж… История для любовной книги на манер ванзейской!

– Твоя правда, пап, твоя правда… Главное, чтобы у нее был хороший конец.

Мои последние слова заставили отца как-то разом поникнуть. Отставив пустой кувшин, он вновь направил взгляд куда-то в сторону.

– А что ты теперь планируешь делать, принц-консорт?

– Как что, папа? Служить своей родной земле и своей семье, выполнять приказы своего короля. Как только я окончательно поправлюсь, я продолжу свою службу в армии Рогоры.

– А мне что прикажешь делать? – чуть ли не рявкнул отец. – Мне кому служить?! Бунтарю, изменнику?!

– Тихо ты! Разошелся! Зря все-таки столько вина выпил… Когорд – не изменник. Он радеет за свою землю, мечтает видеть ее богатой и процветающей, развивающейся и в этом понимает свое первоочередное предназначение. Лучшего короля и не придумаешь, ибо он настоящий патриот, а к тому же талантливый правитель. Ты бы видел, как расцвел Корг под его рукой!

– Я видел.

– Ну так вот! Когорд всего лишь хочет независимости и справедливой власти для своей страны; также он хорошо помнит историю и знает, что лехи не принесли в эти земли ничего доброго, лишь грабя их и развращая дворянство. Разве ты сам не замечал, в каком отчаянном положении живет простой народ Республики – и все только ради того, чтобы в столице днем и ночью не прекращался пьяный и развратный разгул?! Чтобы паны жирели и тратили на своих шлюх больше, чем стоит целая деревня кметов?! Чтобы проигрывали их в карты, закладывая земли, что когда-то кормили их и позволяли служить, дабы защищать страну от врага? Раскрой глаза, отец, Республика обречена, по крайней мере пока ею правят посредственности-короли без реальной власти и магнаты, без меры зажравшиеся и терзающие собственный народ!

– Аджей, ты прав, – с болью в голосе вымолвил отец. – Но ведь я присягал Республике! А мои воины погибли в бою с рогорцами! Ты помнишь Ласара, своего учителя фехтования? Он пал в бою!

– Но я сам рогорец, отец! И я сам сражался с убийцами Ласара, сам чуть не погиб, защищая тебя! Мне очень жаль учителя, искренне жаль, но ведь на войне люди гибнут, таков ее закон, однако я не изменю своего решения в память о павшем друге! И потом, я же не предлагаю тебе сражаться против Республики! Я предлагаю тебе отправиться в Лецек и, пока меня нет рядом, защищать мою жену, которая, вполне возможно, уже носит твоего внука или внучку!

Наконец-то улыбка вновь украсила лицо отца.

– Ох, принц-консорт! Хитер как лис! Ну ладно уж, раз ты просишь… Посмотрим на ту, что пленила сердце моего сына любовными чарами!