В пути я провел двенадцать дней. Как оказалось, обоз, а точнее, обозы – их было несколько – направлялись не в Лецек, а в Скард, минуя столицу баронства по широкой дуге. Не стал терять время и я, тем более что, по весьма устойчивым слухам, барон собрал всю дружину и также направился с семьей в гости к соседям. А по южным дорогам, говорят, маршируют колонны пикинеров и стрельцов в сопровождении стройных эскадронов стражей. «И явно это неспроста», – весьма прозорливо замечал практически каждый встреченный мною обыватель, у кого я интересовался последними новостями.

Что поделать, слухи часто опережают события. И потому приходится спешить изо всех сил, практически не отдыхая в дороге. Подкрепляюсь я только в харчевнях, не желая терять время на долгую стоянку с приготовлением пищи и ночлега. Сплю максимум по четыре часа, все остальное время провожу в седле, благо Сварг поделился напоследок двумя заводными конями из взятых у торхов трофеев.

И только на земле Скарда я наконец-то догнал свой обоз…

Однако вскоре выяснилось, что караван, следующий аж от самого Барса (а параллельными дорогами и следом двигаются также обозы из Орлицы, Овчары, Степного Волка), направляется к Львиным Вратам. А вот барон Когорд встал лагерем на развалинах древней столицы Рогоры, Белой Кии, уничтоженной еще при нашествии великих торхов – тогда это были лучшие в мире всадники, имеющие свою артиллерию, мощнейшую тяжелую кавалерию, спаянные железной дисциплиной и волей ханов из рода Чигиза, царя царей, они не знали поражений. Впрочем, сегодня на месте одного из самых древних городов, что помнил еще родство рогоров, ругов и лехов, остались лишь земляные курганы. Кто-то по ошибке считает их могилами кочевников, но он по невежеству своему ошибается, поскольку земля здесь покрыла собой уцелевшие фундаменты древних каменных зданий. В былинной столице уцелело лишь одно строение – врата из оплавившегося белого известняка, отчего-то оказавшиеся крепче огня, ядер катапульт и требушетов.

Кстати, как ни странно, Белой древняя Кия стала как раз после своей гибели – именно по цвету уцелевших врат она получила свое имя. Высокие, десятка в четыре локтей толщиной, с четырьмя каменными башнями по бокам, они и сейчас вызывают почтение перед искусством зодчих седой старины.

Но в древнюю столицу прибыл не только барон Корг, а все двенадцать властителей ленов во главе личных дружин. В итоге на развалинах Кии встали лагерем две с половиной тысячи всадников – по местным меркам значительная сила.

И повод для тревоги. Подобные сборы на руинах древней столицы есть одна из самых старых и незыблемых традиций Рогоры. Все владетели собираются разом, чтобы принять какое-либо значимое, скорее даже судьбоносное решение. В последний раз нечто подобное сумел реализовать Эрик Лагран по прозвищу Мясник… Впрочем, сегодня предлог для общего сбора весьма, казалось бы, благовидный: по слухам, барон Корг получил важную информацию о курултае степняков и его решении, местные уверены, что степняки планируют пойти в поход на Рогору большими силами. Оттого Когорд и собрал всех баронов и старших ленников-графов – вместе будет легче противостоять кочевникам.

Действительно, благозвучный предлог. И я допускаю мысль, что это и есть правда и все приготовления и маневры стражи подчиняются хитрому плану, служащему отражению степняков. Но все-таки я должен поговорить с кем-то из советников…

Засветло я не таясь вошел в лагерь. Шанс, что меня сумеют опознать, весьма невелик, ныне я в обычной для степной стражи одежде – холщовой рубахе и шароварах, а на ногах потертые сапоги. Волосы на голове сбриты, за исключением короткого чуба-оселедца, подбородок выскоблен до синевы, верхнюю губу обрамляют специально отпущенные усы – пока, правда, еще не совсем длинные, не успели как следует отрасти. Одним словом, страж с кордона. Образ довершает едва начавший заживать на щеке рубец. Неудивительно, что в наводненном воинами лагере меня принимают за гонца и не задают лишних вопросов.

Вот только как найти хоть кого-то из советников?! Может, я излишне накручиваю, но, как мне кажется, гонец стражи, разыскивающий даже не конкретного советника, а одного из них, вызовет подозрения…

Следуя по лагерю и ведя в поводу одного лишь Аруга, я до боли в глазах приглядываюсь к реющим над шатрами вымпелами. На каком-то из них должен быть изображен герб лехского рода советников – я уверен, что сразу узнаю любой из них, благо в геральдике дворян, назначенных в Рогору, разбираюсь отлично.

– Страж, где ты взял этого коня?!

Звонкий женский голос, исполненный искреннего негодования, заставляет меня замереть. Я из тысячи узнаю этот голос… Сердце пускается вскачь, стройные логические размышления мгновенно рушатся, образуя в голове лишь хаос обломков, а ноги сами по себе разворачивают тело к Энтаре.

– Он принадлежит мне по праву исконного владельца, госпожа.

В первую секунду на прекрасном лице возлюбленной (как же сильно бьется сердце!) написано удивление вперемешку с возмущением, но уже мгновение спустя их сменяет узнавание.

– Ты?!

И вот тут-то я не смог сдержать порыва души и подчинить свои поступки одному лишь голосу разума. Ибо я мог сказать нечто иное и иначе, что-то, что могло оттолкнуть девушку и подарить мне время исполнить свой долг. Но вместо этого, инстинктивно добавив в голос хрипотцы, я вымолвил:

– Не ожидала встретить меня здесь?

Лицо девушки на секунду озарилось вспышкой такой искренней и счастливой радости, что я окончательно потерял над собой всякий контроль. Между тем Энтара тихонечко, с явно различимым волнением и надеждой спросила:

– Ты вернулся за мной?

Ну кто же в такой ситуации будет что-либо отрицать?

Мы укрылись в неброском шатре одной из служанок баронессы – из тех, кто гарантированно проводит ночь не в своей постели, а в интимном уединении с кем-либо из молодых дружинников. Аруга девушка лично отвела в стойло собственных скакунов, да и вряд ли кто-то из людей Когорда запомнил именно моего коня – ведь никого из них я не спасал верхом на верном жеребце от понесшего зверя!

То, что я подошел к шатру служанки, никого из болтавшихся рядом воинов не смутило – а почему бы и нет? Может, я, к примеру, жених. Вполне возможно, что молодые бойцы личной гвардии Когорда так и подумали, судя по паре брошенных на меня сочувственных взглядов. Нырнул в шатер я вроде бы как незаметно…

Судя по всему, тот факт, что баронесса пришла к своей служанке, также никого не смутил – мало ли для чего понадобилась блудливая девка молодой госпоже? И вряд ли кто-то из случайных свидетелей догадывался, что в шатре мужчина.

Стоило лишь Энтаре опустить за собой полог, как я, ведомый каким-то насквозь звериным инстинктом, схватил не привыкшую еще к темноте девушку за талию и с силой привлек к себе. Она попыталась упереться узкими ладошками мне в грудь, а вот произнести ничего не успела – мои губы впились в ее уста жарким поцелуем.

Я слишком долго мечтал об этом, чтобы ждать сейчас…

Какое-то время девушка еще пытается сопротивляться, но вскоре она подчиняется мне – моим рукам, губам, языку, – а я никак не могу оторваться от ее сахарных уст, не могу надышаться запахом чистой и нежной, девственной кожи, не могу разжать тиски объятий и отпустить от себя гибкое девичье тело, одно лишь прикосновение к которому тут же бросило меня в неистовый жар…

Наконец я отстранился, чтобы поглубже вздохнуть – на секунду мне показалось, что голова кружится, – и Энтара приглушенно прошептала (а голос аж прерывается от волнения!):

– Аджей, милый, я не могу…

– Энтара… – Я внимательно и серьезно посмотрел ей в глаза. – Я. Тебя. Люблю!!!

Девушка хотела сказать мне что-то иное… хотела… Но вот еще одна вспышка счастья озарила ее глаза, и моя трепетная лань произнесла с отчаянной решимостью:

– И я тебя, милый! И я тебя люблю!

Я потерял счет времени, проведенному в объятиях возлюбленной. Мы бесконечно долго целовались – стоя, а затем, на ощупь нашарив ложе, вместе неловко на него опустившись. Мы и на нем продолжили бешено целовать и кусать губы друг друга, и, казалось, этому нет конца… Но в какой-то момент мои руки скользнули по бедрам любимой, и ее мягкое и податливое тело на миг напряглось. Этого мгновения мне, задыхающемуся от восторга, все же хватило, чтобы я хоть на время взял себя в руки и оторвался от безвольно раскинувшейся на ложе девушки.

– Аджей, мы не можем, нельзя… Послушай…

– Нет, это ты послушай меня, Энтара. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Девушка повернулась на бок и внимательно, грустно посмотрела мне в глаза:

– Отец никогда этого не допустит. Аджей, нам не быть вместе! Он обещал убить тебя, если ты не покинешь Рогору! Ты должен бежать, милый, ты должен бежать…

Возлюбленная порывисто схватила мою руку и привлекла к себе, покрывая частыми, горячими поцелуями.

– Энтара. Ты, может, не знаешь… да и откуда?.. но меня уже пытались убить.

В глазах девушки сверкнул испуг, заметный даже в слабом пламени недавно зажженного светильника. Я продолжил:

– Пять человек из дружины Лаграна должны были убить меня на глухой лесной дороге. Я был безоружен, а они вооружены, но четверо, а может, и все пятеро остались там – а я, как видишь, рядом с тобой. Меня пытались убить шестеро торхов, и все они пали от моей руки. Я не боюсь ни смерти, ни схватки, и я не отступлюсь от тебя!

– Ты предлагаешь бежать? – Лицо девушки исказилось словно в муке. – Нас догонят. И тогда тебя уже точно убьют! Аджей, ты настоящий мужчина, ты воин – ты доказал это еще в первую встречу, когда был готов сражаться с моей охраной, а после в бою с Грегом. Но ты не сможешь биться одновременно с десятком дружинников!

– Мне этого и не нужно. Я хочу быть твоим мужем.

– Отец не даст согласия! Он…

– Да мне все равно, согласится твой отец или нет! – с жаром воскликнул я. – Мы можем стать мужем и женой прямо на этом ложе, прямо сейчас! И тогда уже твой отец будет вынужден признать наш союз – у него не останется выбора!

Глаза девушки сделались круглыми от ужаса.

– Ты хочешь…

– Проклятье! Ты видишь иной выход? Энтара, если ты думаешь, что я хочу забрать лишь твою невинность и бежать или отказаться от своих слов – разрази меня гром сию секунду, ежели это так! Но тогда бы я еще два месяца назад разделил ложе с теми потаскухами, что подкладывал под меня твой отец, и не рисковал бы жизнью в схватке с первым мечником Рогоры!

Глаза девушки, особенно загадочные и притягательные при свете робко дрожащей свечи, наполнились уже знакомыми мне азартом и колкостью. На секунду показалось, что она пустит в ход свой острый язычок и со смехом вытурит меня из шатра… Но девушка выпрямилась и, распустив шнуровку на спине, одним грациозным движением сбросила с себя платье, открыв моим глазам по-девичьи худое и гибкое тело.

Но как же оно красиво! Восторг, который я испытал при виде длинных стройных ног, тонкой, практически осиной талии, плоского животика и изумительной формы груди, чем-то напоминающей налитые, зрелые груши, не поддается описанию.

Между тем Энтара каким-то невероятно женственным жестом распустила волосы, и иссиня-черные локоны упали на молочного цвета кожу, еще никогда не ласкаемую ни солнечными лучами, ни мужскими руками. В этот миг лунный свет наконец-то проник в шатер через дымовое отверстие и словно отразился от тела девушки, каким-то мистическим образом заставив его мерцать в темноте.

Энтара, уперев руки в боки, бросила мне игривую улыбку и грациозно потянулась:

– Ну где же ты, муж мой?

В следующее мгновение я скинул с себя шаровары и сапоги (рубаху успел снять до того) – пусть не так грациозно, зато столь же быстро. Лицо девушки вновь испуганно вытянулось при виде напряженного мужского естества, но я уже властно привлек ее к себе – и трепетно опустил на ложе.

Во все последующие мгновения близости (а точнее, еще с того момента, как я оказался в шатре) мне уже не вспоминались возможный заговор и угроза бунта. Они были более не важны и очень далеки… Чрезвычайно далеки.

Нет, важен был лишь этот миг, лишь это сейчас… Лишь наше жаркое, хриплое дыхание, легкое постанывание Энтары, жар ее напрягшегося, упругого тела… Дико бьющееся сердце в моей груди – и ее учащенное сердцебиение…

Неужели это происходит наяву?! Неужели Энтара действительно стала моей женой?!

Лунный свет наконец-то проник в дымовое отверстие огромного шатра, бросив свое мертвенное, бледное сияние на заставленный яствами и медом круглый стол. За ним сегодня собралось двенадцать формально равных (потому и круглый) властителей Рогоры. Двенадцать – а должен быть один!

И словно в ответ на мое нетерпение и вопросительные взгляды оставшихся трезвыми соседей ко мне подошел верный Ларг и протянул записку с нацарапанным на ней единственным словом: «Да».

Да, да, да! Они сделали это!

– Уважаемые бароны и графы. – Я встал из-за стола и высоко поднял рог с вином, инкрустированный серебром. – Я знаю, что мой призыв смутил ваши сердца и вверг в тревогу. Я знаю, что вы ожидали худых вестей. Но только что я получил важное послание и могу теперь уверенно сказать: все удалось!

– В каком смысле?

– Что именно удалось?

– Набег остановлен, вы договорились с торхами?

Последнее предположение меня особенно развеселило.

– Конечно же мы договорились с торхами. Мой сын Торог вернулся с курултая еще две седмицы назад.

– Тогда зачем ты всех нас сюда выдернул, Когорд?! Похвастаться дипломатическим успехом?!

В голосе Горда Лаграна сквозит едва сдерживаемый гнев. Ну конечно, он ведь так привык к роли пусть и негласного, но лидера Рогоры…

– Затем, чтобы объявить решение курултая. Торхи сказали «да»! Они присоединятся к нашему походу и выделяют в помощь сорок сотен лучших воинов. А Лейра-целительница, дочь выборного вождя похода, Шагир-багатура, еще на курултае стала женой моего сына!

Теперь уже в моем голосе сквозит ничем не прикрытый, торжествующий гнев. Ничего, пусть привыкают!

– Какой такой поход, Когорд? Во что ты нас втягиваешь?

Тихий, но внушительный голос седого как лунь Бара, старого графа Скарда, чей опыт и авторитет признают все без исключения властители ленов, прервал повисшее после моих слов недолгое безмолвие.

– Поход против врагов-лехов, подчинивших наши земли силой оружия.

– Сдается мне, ты обезумел, Когорд.

– Нет. Это вы, друзья мои, не в себе.

Сделав три стремительных шага от стола, подаю условный сигнал. Тут же боковые стенки шатра оседают, открывая взорам собравшихся десятки направленных на них огнестрелов.

– Не хочу, чтобы кто-то из вас сегодня пострадал, потому прошу вас, сядьте за стол и не горячитесь. Будем общаться спокойно, и, я надеюсь, вы сохраните благоразумие и не совершите никаких глупостей. Я выражаюсь доступно?

– А чего бы тебе самому не сесть за круглый стол с нами, Когорд? Или будешь вещать стоя? Как-то унизительно для шляхтича…

Голос подал Дарос, молодой еще и горячий барон Керии, чей род давно переплетен с семьями старейшин горских кланов, а потому новоиспеченный властитель без особого страха цепляет меня, роняя мой авторитет.

– Почему же? Я сяду. Только не за стол вассалов, а на трон короля Рогоры!

При этих моих словах в шатер внесли нечто действительно похожее на трон. Нечто похожее – потому что мастера Лецека получили заказ в последний момент и никогда ранее ничего подобного в жизнь не воплощали.

– И когда же ты себя короновал, барон Корг?

Вновь голос Бара звучит глухо, но как-то увесисто, разом перекрывая любые посторонние звуки в шатре.

– Подумаем над твоими словами, граф Скард. Итак, я создал и вооружил армию, которой нет ни у кого из вас, дорогие владетели. Это раз. Я сумел договориться со степью и заключить с торхами военный союз, так что теперь никто уже не ударит нам в тыл. Это два. И три: в походе должен быть военный вождь. Из всех присутствующих я обладаю сильнейшим войском, я уже разработал план военной кампании и успешно претворяю его в жизнь – так кому же, как не мне, вести объединенную армию?

Но, победив на поле брани, а после отказавшись от единоначалия, мы тем самым сохраним прежнее внутреннее устройство Рогоры с разбивкой по независимым ленам и в итоге все потерям. Ибо перегрызшись за власть – а грызться будем наверняка, – пропустим удар очередного врага: лехов, торхов или Заурского султаната, не важно кого! Удар последует и сметет нас поодиночке, как смели когда-то торхи наши древние княжества, сражавшиеся и гибнувшие наособицу.

– Допустим, в твоих словах есть резон, Когорд. Но как ты планируешь выиграть эту войну? Без артиллерии и должного количества стрельцов нам нечего и думать подступать к Львиным Вратам. А там…

Мои губы разъехались в самодовольной усмешке. Вот он, момент триумфа!

– Во-первых, в моем войске сейчас тысяча обученных стрельцов и полторы тысячи обученных пикинеров. Во-вторых, у меня есть артиллерия, а конкретно – двенадцать отлитых в Барсе медных пушек, исправно стреляющих! И, наконец, в-третьих. Львиные Врата пали еще вчера. Я при вас получил послание, переданное голубиной почтой.

Вот тут-то в шатре повисло гробовое молчание. Этого владетели Рогоры не могли себе представить даже в кошмарном (или, наоборот, самом счастливом) сне!

– Итак, вассалы, два первых хода сделано: я уже начал войну от лица Рогоры, и, как вы понимаете, лехи не промедлят с ответным ударом, и я уже заключил от всей Рогоры союз с торхами. Если мы не бросим их в бой, а после не дадим пограбить на землях лехов, они неминуемо повернут свое оружие против нас. Мы, пусть и с большими потерями, сможем истребить первую партию, но на следующем курултае решится вопрос об отправке в большой набег не сорока сотен, а целой тумены, десяти тысяч воинов! Так что начавшаяся война есть состоявшийся факт, и вам осталось лишь признать мою власть – и как боевого вождя, и как законного короля. Или погибнуть!

– Хорошо, Когорд. Ты взял Львиные Врата и собрал немалое по нашим меркам войско. Но что ты будешь делать, когда тысячи закованных в броню конных латников ударят по нашим объединенным дружинам? Сумеют ли они выдержать их удар – или ты веришь, что полторы тысячи пикинеров да тысяча стрельцов остановят натиск крылатых гусар и конных латников из числа дворян южного гетманства?

– Остановят в Сердце гор – именно там я собираюсь дать сражение. Однако в моих крепостях заготовлено еще пять тысяч длинных пехотных пик, и за имеющееся у нас время мы сделаем из ваших забитых кметов вполне достойных пикинеров. Кроме того, я уже сейчас могу облачить всю свою дружину – пятьсот воинов – в кирасирские латы. А сверх того у меня есть тысяча отличных наездников, обученных воевать рейтарским строем. И как вы понимаете, и те и другие, каждый из них вооружен парой самопалов.

На этот раз вновь повисшая тяжелая тишина прерывается сдавленным возгласом:

– Как?!

– Я уже сказал, что готовился к этой войне.

– А ради чего, Когорд? Ради чего? – На этот раз Бар говорит резко и до того свирепо, что даже я зябко передергиваю плечами. Но это уже ни в какие ворота…

– Ради чего я начал войну? Нет, ты серьезно спрашиваешь меня об этом, Бар? – Мне даже не приходится себя взвинчивать, ибо все это уже столь давно зреет во мне и столь давно я желал без страха сказать это вслух, что начинаю запинаться и глотать окончания, словно зеленый юнец, до того спешу высказать накипевшее. – А разве жить на своей земле и править на своей земле – этого мало?

– Править будешь ты, Когорд. Все остальные получат не мелких надсмотрщиков, для успокоения названных советниками, а жесткого и властного господина. Или ты думаешь, что будешь иным?

Ты начал войну, барон, но задумался ли ты о тысячах жизней наших мужчин, что полягут на полях сражений? И разве стоит эта жертва того, чтобы мы сбросили воображаемое ярмо? Так его на деле-то уже давно нет! Ни засилья лехов, ни их гарнизонов на земле Рогоры, ни права первой ночи республиканских шляхтичей! Эрик Мясник сделал все до тебя!

– Во-первых, я король. Король, Бар, а не барон, ты слышишь?! И с каких пор Эрик Лагран, вождь Рогоры, стал для тебя «мясником»? Он сделал очень многое против засилья лехов, и уже за одно это потомки должны трепетно хранить память о его деяниях! – Начав говорить медленно, холодно цедя слова сквозь зубы, я неожиданно быстро для самого себя распаляюсь. – Но я превзойду Эрика. Ибо я не просто хочу освободить Рогору – я хочу вернуть своей родине славу мощной и сильной державы! И восстание – это лишь первый шаг!

С трудом сглотнув пересохшим ртом, я продолжил:

– Ты вот спрашиваешь, зачем мне эта война, Бар, намекаешь, что ярмо лехов было не таким уже и неподъемным. Так поезди по своей земле, поговори с людьми! О, тебе будет очень интересно, раз ты не понимаешь – зачем?! Ты узнаешь, как благодаря обдираловским эдиктам лехов наши ремесленники давно уже разорились и перевелись, а если еще кто-то и мастерит, то продает незаконно, с риском для жизни. А практически весь ремесленный товар идет из Республики, причем по ценам, которые доступны разве что старшим дружинникам да самым богатым купцам.

А купечество? Кто они, наши купцы? Благодаря ограничениям лехов они не богаче самых ублюдочных республиканских лавочников! И как такое купечество может финансово подпитывать и обогащать нашу землю?

Может, вам рассказать, как живут кметы в ваших ленах? Или мы просто вспомним, что они толпой валят в осваиваемую мною степь, три года отдавая службе в страже и ежедневно рискуя жизнью из-за набегов торхов? Ваши кметы скоро станут такими же бедными и забитыми, как у лехов! Они-то не знают к хлопам пощады, держат их чуть ли не за рабов! Вы такой судьбы хотите своим людям? А ведь их когда-то обещали защищать и беречь ваши предки! Наши предки!!!

Ведь изначальные дворяне – это всегда лучшие из лучших, первые среди равных, выбранные племенем, и они были обязаны с умом пользоваться полученной властью и всеми силами защищать подданных! А не грабить их с помощью десятков всевозможных уловок!

Да, лехов среди нас живет совсем немного. Но лехская мода и культура, их традиции вытравляют наши, они теснят нас! Посмотрите на себя, во что вы одеты?! Разве пристало так одеваться мужчине, воину?! – Я с радостью и наслаждением сорвал с себя камзол и жабо. – Разве не проникают в нашу землю разврат и пьянство? Разве не объявилось уже и по эту сторону Каменного предела мужеложство, популярное у высшего лехского дворянства? Они почерпнули его в Ванзее, там подобное в порядке вещей… Разве этого вы хотите для родной земли и собственного народа?!

Проклятье! Неужели непонятно, что, пусть и без их владычества, под давлением одних лишь республиканских цензов, пошлин и ограничений, у нас нет ни единого шанса развить свою землю? Неужели неясно, что, перенимая лехские обычаи, мы отказываемся от своих родовых традиций в пользу чего-то мерзкого и разрушающего нашу мораль?! Этак скоро появятся семьи одного пола – и им позволят, чего доброго, растить детей!

– Ну, Когорд, ты загнул…

– Во-первых, король Когорд. Следующий «ошибившийся» распрощается с леном за неуважение к королевскому титулу. Во-вторых, я не преувеличиваю, скорее преуменьшаю. Мы совершенно перестали думать о своих людях, перестали помогать им, заботиться о них, как должно господину. Мы стесняемся своего происхождения и лебезим перед республиканскими выскочками, без всяких на то оснований ставя себя ниже их! Мы бездумно перенимаем их моду, что превращает мужчин в напыщенных щеголей и мужеложцев, а женщин – в потаскух, и не важно, сиятельных или простолюдинок!

Наша земля, когда-то цветущая и богатая, ныне перестает рожать, а степь, на сорок верст к югу от настоящей границы принадлежащая нашим предкам, давно уже не помнит плуга рогорского землепашца. Но я не желаю быть очередным карликовым вассалом лехов, не желаю более лебезить и унижаться перед ними! Я не желаю править крохотным клочком земли, постоянно озираясь на хозяина и ожидая его властного окрика!!!

На несколько мгновений вновь воцарилось тяжелое, гнетущее молчание. Его нарушил Горд Лагран:

– То, о чем ты говоришь, король Когорд, конечно, справедливо. Но если ты король, то кем ты видишь нас?

Остальные родовые шляхтичи (пора бы начать забывать это слово) хоть и промолчали, но по их загоревшимся глазам видно, что вопрос Лаграна их также весьма и весьма беспокоит. Ну что же…

– Я вижу вас в будущем королевстве теми, кем вы сегодня и являетесь: владетелями ленов, вассалами. Я не собираюсь ни урезать ваши угодья, ни лишать кого-то из вас родовых земель. Единственное, чего я требую, – это грамотного руководства леном по примеру Корга. Думаю, не самый худший пример. И конечно, создания степной стражи в каждом из баронств и графств, что примыкает к степи. Вы довольны?

Первым поднялся Дарос. Лицо его горит, а голос прерывается, видимо от волнения, но говорить он старается торжественно, и похоже, что его вдохновение искренно:

– Я, барон Керии, признаю короля Когорда и присягаю ему на верность своим честным именем и леном!

– Я, граф Скард, присягаю королю Когорду честным именем и леном!

– Я, граф Регвар, присягаю королю Когорду…

– Я, барон Отар…

За присягнувшим мне Даросом один за другим встают владетели ленов и с неким надрывом чуть ли не выкрикивают слова только что придуманной бароном Керии присяги. И хотя я фактически заставил их принять мою власть, в глазах вассалов загорается огонек чести, гордости и мужества. О, этот огонь в глазах мне хорошо знаком… Он вспыхивает в сердце каждого настоящего воина. Воина, решившегося стоять до конца против превосходящего противника. И именно этот огонь я желал разжечь в своих людях!

Последним неспешно и с достоинством поднимается Горд:

– Я, граф Лагран, признаю короля Когорда и присягаю ему на верность своим честным именем и леном!

Победа!!!