Глава 6

Я НЕ ПЕРЕЧИЛА. Не кричала. Что бы он ни делал сейчас, у меня не было ни возможности, ни желания его останавливать.

Он опустился на колени, закатал правый рукав до локтя и прислонил лезвие к ладони. Принц не выглядел ни утомленным, ни растрепанным; пара влажных локонов, прилипших ко лбу, были единственным последствием нашего безумного бегства, когда его плечи и шея взмокли от пота. Он спокойно отвернулся, а потом одним резким движением рассек себе кожу. Кровь окропила мох. Она была на несколько оттенков бледнее человеческой и более густой, как будто смешанной с древесной смолой. Когда мой шок сошел на нет, я поняла, что Грач проводит какой-то магический ритуал. Что бы это ни было, я очень надеялась, что ему больно. Может быть, я даже смогла бы воспользоваться его слабостью.

– Ты говорил, что во всем мире есть только двое фейри, равные тебе по могуществу, – произнесла я, сделав реверанс, чтобы привлечь его внимание. – Я думала, ты имел в виду регентов весеннего и зимнего двора. Разве Тсуга – одна из них?

Он вытер руки о мох, поклонился, а потом встал. Порез затянулся, хотя я не была уверена, исцелен ли он на самом деле или просто скрыт под внешними чарами. Он вполне мог бы так поступить из гордости.

– Каждый из нас одарен по-своему, кто-то – больше остальных. Я могу превращаться в кого угодно и – как принц – повелевать силой своего времени года. Тсуга знаменита своей отвагой в бою, но она не властна над зимой. Возможно, если бы я истратил всю свою магию или сознательно решил ее не использовать, то смог бы на равных сражаться с ней врукопашную.

Он поджал губы. Интересно, как часто он жалел, что не умеет лгать.

– Ее гончие, должно быть, представляют для тебя угрозу, – рискнула я, хватаясь за возможность узнать побольше о его слабых местах. – Не одна и не двое, а целая стая, нападающая по ее указке.

Одним резким движением он задвинул меч в ножны и зашагал в мою сторону, остановившись, только когда мы оказались почти вплотную. Кожей лица я чувствовала его дыхание. Мое сердце пропустило удар. Все-таки он немного запыхался.

– Они представляют угрозу для тебя, смертная, а не для меня. Ты видела, как я расправился с таном. Сколько раз мне нужно напоминать? Я принц.

– Да знаю! – Я не сдвинулась с места. – Не то чтобы ты дал мне возможность забыть об этом хоть на секунду.

Он напрягся и оскалил зубы, как будто я дала ему пощечину. Я еле сдержалась, чтобы не потянуться к своему кольцу.

– Ничего не понимаю. Чудовища, конфликт между вашими родами, почему Дикая Охота гоняется за тобой столетиями, если Тсуга прекрасно знает, что не может победить?.. Наверное, мне, глупой смертной, просто не дано это постичь.

Грач расслабился. К моему величайшему раздражению, сарказма он не заметил.

– Тсуга – Охотница, – ответил он. – Она подчиняется зову зимнего двора, чья главная и вечная цель – подчинить морозу осенние земли.

– Рог, – пробормотала я. – Он повелевает ею. У нее нет выбора.

Грач кивнул.

– Для нее Охота – все. Единственный смысл ее существования. Она будет охотиться, пока не умрет, пока смерть не освободит ее.

Ветер зашелестел в кронах деревьев, и листья затрепетали, как капли дождя по земле. Я вспомнила призрачное лицо Тсуги, исчезающее в темноте, и то, как она кричала нам вслед, приказывая спасаться бегством. По моему телу пробежала дрожь. Осенняя прохлада наконец добралась до меня.

Или дело было не в этом? В следующий момент меня одолели сомнения, вздрогнула ли я вообще, потому что земля под моими ногами тоже заходила ходуном. Я сделала несколько шагов назад, но деваться от странного землетрясения было некуда. От того места, где кровь Грача окропила землю, вверх вдруг взметнулась целая волна мха, покрытого крошечными цветами, захлестывая поляну, окутывая, будто пеной, стволы деревьев и мои ноги. Я вскрикнула и рывком высвободила ботинки. Комья мха полетели во все стороны, пока я яростно отряхивала юбки.

– Обернись, – отрешенно сказал Грач, глядя на меня искоса. На мгновение он заговорил тем привычным мне старым тоном, как будто мы снова были друзьями в моей мастерской, как будто все снова было в порядке.

Я повиновалась, не желая перечить. Деревья на поляне росли, тянулись к небу, все выше и выше; их ветви соединялись и переплетались под звездным небосклоном. Молодые деревца силились догнать их, выскакивая из мшистого покрова между широких стволов и вытягивая ввысь трепещущие листочки, уже окрашенные осенним золотом. Все это происходило практически бесшумно, только чуть слышно скрипела, гудела и трещала древесина, расширяясь и меняясь.

На моих глазах поляна в считаные секунды как будто состарилась на столетие. Но было заметно, что изменения эти не естественные. Я стояла посреди открытого пространства, а деревья возвышались надо мной, как своды храма. Туго переплетенные ветви напоминали аркбутаны. Ни один мастер-Ремесленник не смог бы передать великолепие этой чудесной живой архитектурной конструкции. От одного взгляда на нее кружилась голова. Алые листья, описывая круги, медленно слетали с тех безмолвных высот, играя в лучах лунного света.

Задрав голову, я огляделась, поворачиваясь на месте.

– И это все… твоя кровь.

Грач наблюдал за мной; в его глазах отразилась целая палитра самых разнообразных, даже несопоставимых эмоций. Любопытство и восторг от наблюдения за моей человеческой реакцией. Надежда, что я найду его творение прекрасным. И внутри, глубже, под всем этим – скорбь, нагая и кровоточащая, как открытая рана.

На его лице вдруг появилось выражение отчаяния. Он изо всех сил старался сохранить спокойствие, но не мог. Наконец он развернулся на каблуках, драматично взмахнув плащом, и встал ко мне спиной, вытащив меч из ножен на несколько сантиметров и притворившись, что внимательно рассматривает лезвие.

– Здесь ты сегодня будешь в безопасности, – повелительно заявил он. – Дикие Охотники не смогут вынюхать нас в рябиновых зарослях. И даже если Тсуга случайно наткнется на это место, ни одно чудовище и ни один фейри не сможет разрушить чары, которые я только что наложил.

Осознание, что он просто сообщал мне голую правду без всяких прикрас, лишило меня дара речи. Его высокомерие было практически несносным, но, боже, какой силой он обладал! И при этом вел себя, как растерянный ребенок, не понимающий собственных эмоций, отчаянно нуждающийся в моей оценке его картины. Поверить не могла, что всего несколько часов назад, тем же утром, думала, что влюблена в него. Я покачала головой. Поразительно.

– Что десять тысяч, что пять лет, все одно, – пробормотала я себе под нос, мыском ботинка проверяя землю под ногами.

– Что ты сказала? – холодно осведомился Грач. Разумеется, ко всему прочему фейри еще и обладали исключительным слухом.

– Ничего.

– Нет, ты определенно что-то сказала, но я уверен, что это в любом случае ниже моего достоинства. – Он вернул меч в ножны с громким щелчком. – А теперь ложись и отдохни. Мы продолжим путь на рассвете.

Как бы неприятно мне ни было слушаться его приказов, не сомкнуть глаз из чистого упрямства было бы не самым мудрым решением с моей стороны. Пройдясь по поляне, я нашла во мху удобный выступ, к которому можно было бы прислониться, – видимо, заросший пень – и свернулась на боку лицом к Грачу. Тот по-прежнему стоял на месте, глядя куда-то вдаль. Я снова надела на палец кольцо, радуясь, что у меня есть хотя бы такое ничтожное средство самозащиты. Но была и другая проблема. Я понятия не имела, как теперь смогу уснуть.

Эмма и близняшки, наверное, еще не заметили, что меня нет. Они поймут это утром, когда обнаружат, что моя постель пуста. Что сделает Эмма? Она все отдала, чтобы вырастить меня. Когда мой отец умирал, тетя обещала ему, что позаботится обо мне. А теперь я исчезла в ночи и ни слова не сказала ей на прощание. Если мне не повезет и я не проявлю исключительную находчивость (нужно было реально оценивать собственные шансы), она так никогда и не узнает, что со мной произошло. И будет вечно ждать моего возвращения. Какая чудовищная жестокость.

Я напомнила себе, что у нее есть заколдованные куры, которые гарантированно будут нести по шесть яиц в неделю. Вязанка дров магическим образом возникала во дворе нашего дома каждый месяц. Чары еще одного фейри раз в две недели приносили нам жирного гуся; и странным образом – из-за неловко сформулированного соглашения – каждый раз, когда на дереве пел дрозд, на крыльце появлялась кучка из ровно пятидесяти семи каштанов. Близняшки, конечно, заставят ее попотеть, но она будет в порядке. Не так ли?

В нескольких шагах от меня Грач, наконец, сподобился сесть. Он устроился на земле, элегантно положив руку на колено. Возможно, принц догадывался, что я за ним наблюдаю, и поэтому выбрал наиболее выигрышную позу. Впрочем, нет, он думал, что я уснула. Я поняла это, когда он снял с воротника свою брошь с вороном и начал рассеянно вертеть ее в руках. Над его головой в лунном свете кружились в воздухе алые листья – как лепестки роз, озаренные светом через посеребренный витраж.

«Эмма может решить, что я сбежала с ним специально», – удрученно подумала я. Всего несколько часов назад она доказала, как хорошо знает меня. А если так, то тетя должна была понять, что, несмотря на мое настороженное отношение к фейри, я больше всего на свете мечтала увидеть Грача вновь. Возможно, ее всю жизнь будет мучить предположение, что именно ее слова, полные сожаления, вдохновили меня на побег. Что я решила, что забота о семье все-таки была невыносимым бременем. Что я бросила ее и близняшек, не удосужившись даже попрощаться.

Я понимала, что мое воображение создает с каждым разом все более нереалистичные и слезливые сценарии, но была бессильна остановить этот процесс, по уши погрязнув в жалости к себе. Я представила, как Эмма с горя перебарщивает с настойкой и умирает. Я представила, как близняшки перерывают всю мою комнату в поисках малейших улик, куда я могла бы податься, и находят в шкафу портреты Грача. По щеке потекла горячая слеза. Я силилась дышать ртом, чтобы Грач не услышал, как я хлюпаю сопливым носом. Я плакала, пока, в конце концов, не выбилась из сил совсем. Перед глазами поплыло, веки стали закрываться. Я не помню, как заснула.

Когда я очнулась, все вокруг было как в золоте. Свет, падающий мне на лицо, был золотым; таким же было и тепло, окутывавшее мое тело. Казалось, что меня погрузили в мед или янтарную смолу. Меня окружил, поглотил осенний аромат с оттенком того дикого, мужского, но не совсем человеческого запаха, который когда-то казался мне успокаивающим; как жидкое золото, он проник мне под кожу, растаял и закружился, как зелье в котле.

А еще кто-то расчесывал мои волосы пальцами.

– Прекрати! – вскрикнула я, подскакивая на месте. Плащ Грача свалился с моих плеч. Я заозиралась вокруг, пока не увидела его за своей спиной с очень самодовольной улыбкой на лице. – Что ты творишь?

– У тебя в волосах запутались веточки, – пояснил он, вновь протянув ко мне руку.

Я перехватила ее своей, той, на которой было надето кольцо. По крайней мере, попыталась, потому что он отскочил от меня прежде, чем я к нему прикоснулась, вперив в меня яростный взгляд.

– Грач, – сказала я, стараясь говорить спокойно, – прежде, чем я встану, ты должен пообещать мне никогда больше не трогать меня без моего разрешения.

– Я могу трогать кого захочу.

– Ты никогда не задумывался о том, что если ты что-то можешь, это еще не значит, что тебе следует это делать?

Его глаза сузились, превратившись в щелочки.

– Нет.

– Что ж, это одна из таких ситуаций. – Мне стало ясно, что он просто не понимает. – Мы, люди, считаем это элементарной вежливостью, – добавила я твердо.

Он стиснул зубы; улыбка исчезла с его лица.

– Звучит очень неблагоразумно. Что если на тебя кто-то нападет и мне нужно будет прикоснуться к тебе, чтобы спасти твою жизнь, но я не смогу этого сделать, потому что сначала должен буду получить разрешение? Дать тебе умереть будет не очень-то вежливо.

– Хорошо. В подобной ситуации ты можешь дотронуться до меня. Но в любом другом случае ты должен сначала спросить.

– И почему ты думаешь, что я приму во внимание эти твои абсурдные человечьи претензии? – Он раздраженно схватил свой плащ и накинул его на плечи, не удосужившись продеть руки в рукава.

– Потому что по дороге к осеннему двору я могу превратить твою жизнь в кошмар, и ты это прекрасно знаешь, – ответила я.

Он сделал несколько шагов прочь от меня. Я почувствовала, что без вспышки гнева он не сдастся. Разумеется, очень скоро он развернулся ко мне с яростным выражением лица; и земля вокруг него начала меняться. Мох поблек и пожух, и из него поползли вверх шипастые ветви ежевики. Я правда не ожидала ничего настолько драматичного: жутковатый куст рос, пока не превратился в заросли высотой мне по пояс, а каждый шип был где-то с палец длиной и такой острый, что кончики их мерцали в утреннем свете. Инстинктивно хотелось вскочить и броситься бежать, прежде чем шипы настигнут меня. Но именно этой реакции добивался Грач, поэтому я осталась сидеть на месте.

Ежевика обвилась вокруг моего тела, вытянув кривые, подрагивающие ветви; шипы угрожающе потрескивали. Я смерила их суровым взглядом. Мне не стоило труда распознать блеф. В конце концов ежевика обиженно поникла, и ветви замерли на месте. Грач стоял надо мной, окруженный этим ежевичным морем; его сжатые от возмущения губы побелели – последнее доказательство моей победы.

– Ну? – спросила я.

– Я даю слово, что никогда не прикоснусь к тебе без твоего разрешения, за исключением тех случаев, когда мне нужно будет уберечь тебя от опасности, – объявил он. К его чести, он произнес клятву с истинно королевским достоинством, без тени того раздражения, которое я ожидала услышать.

Я облегченно выдохнула.

– Спасибо, Грач.

– Не стоит благодарности, – автоматически ответил он и тотчас нахмурился. Это было как с поклонами: он вынужден был отвечать любезностью на любезность, нравилось это ему или нет.

Он справился с унижением, театрально подняв руку. Два дерева подняли корни и потеснились в сторону – поспешно и встревоженно, будто парочка испуганных матрон, в которых он запустил бильярдным шаром. Их стволы склонились, образовав арку, за которой расстилалась лесная чаща.

– Тогда поторопись. – Он двинулся к арке. Какой-то корешок учтиво сдвинулся в сторону, освобождая дорогу. – Подозреваю, что расстояние, которое твои крошечные человечьи ножки смогут покрыть, будет разочаровывающе невелико. К тому же мы уже задержались на целый час.

«Ну и кто был в этом виноват?» – подумалось мне.

И тем не менее, пробираясь следом за ним сквозь заросли ежевики, рассыпающиеся от малейшего прикосновения, я бросила взгляд на аккуратную кучку листьев и веточек, которые он вытащил из моих волос, и невольно улыбнулась.

Мы шли мимо тонких белоствольных берез, чьи желтые листья мерцали и потрескивали на ветру, как золотые монеты. Мы шли мимо вьющихся между мшистыми холмиками ледяных ручьев, чья вода была молочного цвета от талого снега. Мы шли мимо ясеней, опавшие листья которых собрались у их корней, как сорочка, сброшенная девушкой. Олень и лань остановились, чтобы смерить нас взглядом и снова скрыться в светлом тумане, отбрасывая на него воздушные тени.

Первым неприятным зрелищем на этом пути стал расщепленный дуб. Когда-то давно в него ударила молния, и ствол был весь испещрен черными пятнами; куски коры вздувались и блестели бусинками застывшей смолы. Несколько темных листочков все еще цеплялись за нижние ветки. Грач остановился перед деревом. Среди берез оно казалось неуместным, зловещим и как будто наблюдало за нами. Мне стало тревожно, и я не решилась подойти к нему ближе.

– Это врата к тропе фейри? – спросила я, обходя дерево стороной по хрустящей листве.

Грач взглянул на меня, потом зашагал дальше.

– Да. Но мы туда не пойдем.

– Вам запрещено брать туда людей?

– О, нам это вполне разрешено. Но я не нахожу это целесообразным.

Под этими словами он мог иметь в виду что угодно. Возможно, дополнительное усилие истощило бы его силы; или он не хотел оповестить о нашем присутствии других, недружелюбных фейри. Он не выглядел готовым отвечать на расспросы, и я не видела, как ответы могли бы помочь моему делу, поэтому не стала допытываться.

Время перевалило за полдень. Солнечный свет пробивался сквозь листву, покрывая землю пятнами и узорами, которые я бы нашла очаровательными, если бы не была так озабочена растущим чувством дискомфорта. После вчерашней скачки у меня болели бедра и ягодицы. Я была вся грязная; ноги покрывал слой глины, а к юбкам, затвердевшим от конского пота, пристали колючки. Пахло от меня отвратительно. И, боже, как мне хотелось есть.

Тем временем Грач выглядел все так же, как ночью, когда он только появился на пороге моего дома. Его сапоги сверкали, и на плаще не было заметно ни единой складки. Только его волосы были взъерошены, но они выглядели так всегда, так что не стоило брать это в расчет.

Мы подошли к длинной насыпи, сразу за которой начинался овраг. Грач грациозно спустился вниз, пока я шуршала листвой, скользя по краю. Не особенно преуспев, я уже нахмурилась и решила съехать вниз на заду, когда краем глаза вдруг заметила, что Грач протянул мне руку. Я не очень хотела прибегать к его помощи, но это все равно было лучше, чем выставить себя на посмешище. Я вложила свою ладонь в его. Мы, судя по всему, могли касаться друг друга без лишних слов, если инициатива исходила от меня.

Его кожа была холодной, а хватка – обманчиво легкой. Он помог мне спуститься по насыпи, а потом – подняться наверх с другой стороны оврага, как будто я была не тяжелее перышка. Когда мы оба добрались до вершины, у меня вдруг заурчало в животе. К моему ужасу, это было не просто урчание: мои внутренности издали поистине громогласный рев, закрепив сообщение серией тягучих, визгливых завываний.

Грач обернулся и посмотрел на меня испуганно. Потом, осознав, в чем дело, понимающе улыбнулся. Это было занятно: большинство фейри не понимали концепта нашего голода, во всяком случае, не до конца. А раньше он говорил, будто когда-то уже пытался взять человека с собой на тропу фейри. Неужели он уже путешествовал с людьми?

Если честно, я должна была догадаться раньше. Все-таки в его глазах крылась человеческая скорбь, а это чувство могло быть ему знакомо только по одной причине.

– Я ничего не ела со вчерашнего ужина, – сообщила я, когда мой желудок наконец-то смилостивился и соизволил затихнуть. – Не думаю, что смогу идти дальше без еды.

– Только вчера?

– Уверяю, большинство людей не привыкли обходиться без еды целые сутки. – Он по-прежнему смотрел на меня со скептицизмом, так что пришлось твердо добавить: – Я чувствую себя довольно плохо. Если честно, и шага ступить не могу. Если не поем в ближайшее время, то могу умереть.

Волосы Грача практически встали дыбом. Мне почти стало его жалко.

– Стой здесь, – быстро сказал он и исчез. На том месте, где он только что стоял, лишь завихрилась листва, будто потревоженная порывом ветра.

Я огляделась. В животе у меня все перевернулось, а во рту пересохло. Сквозь редкий мшистый подлесок хорошо просматривалась лесная даль, и я не видела там ни высокой фигуры, ни вороньего силуэта. Грач, судя по всему, действительно оставил меня одну.

«Беги», – подумалось мне. Ноги отказывались двигаться. Я снова чувствовала себя четырехлетней девочкой, которая после ночного кошмара стояла у материнской постели и не могла произнести ни слова, чтобы ее разбудить. И лес тоже дремал. Насколько просто было бы привлечь его внимание? Была ли я готова к этому кошмару?

Как оказалось, мне даже не нужно было задумываться об этом. Позади меня зашуршали листья, и я обернулась, чтобы снова увидеть Грача. Перед ним на земле лежала тушка зайца.

– Ну давай, – подбодрил он меня, когда я не сдвинулась с места. Его глаза бегали, глядя то на зайца, то снова на меня.

Я шагнула вперед и подняла зайца за шкирку. Тельце зверька было еще теплым; он смотрел на меня черными бусинками глаз.

– Э-эм, – протянула я.

– С ним что-то не так? – Он посмотрел на меня настороженно.

Я была страшно голодна. Все тело болело. Я была в ужасе. Но сейчас Грач напомнил мне кота, который с гордостью притаскивает хозяину дохлых бурундуков и с отчаяньем смотрит, как двуногий осел берет эти бесценные подарки за хвостики и бесцеремонно выкидывает в кусты. Я не успела и глазом моргнуть, как меня разобрал хохот.

Грач переступил с ноги на ногу. Вид у него стал одновременно обескураженный и рассерженный.

– Что? – вопросил он.

Все еще держа в руках зайца, я опустила на колени, беспомощно ловя ртом воздух.

– Прекрати это. – Грач нервно огляделся по сторонам, будто испугался, как бы кто не увидел, как плохо у него получается управляться со своим смертным питомцем. Я взвыла еще громче. – Изобель, ты должна себя контролировать.

Он, может, и путешествовал с людьми, но за один стол он с ними точно не садился.

– Грач! – булькнула я. – Я не могу просто взять и съесть зайца!

– Я не вижу причин, по которым это не представляется возможным.

– Его… его же нужно приготовить!

Прежде чем он успел вернуть себе самообладание, на его лице на мгновение отразились ужас и смятение.

– Ты хочешь сказать, что не можешь ничего съесть, предварительно не прибегнув к помощи Ремесла?

Я сделала глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. Малейшего повода было бы достаточно, чтобы меня снова настиг приступ безудержного смеха.

– Мы можем есть фрукты просто так, а также большинство орехов и овощей. Но все остальное – да, нужно готовить.

– Как такое возможно, – пробормотал он себе под нос. Этого было достаточно; я снова всхлипнула от смеха. Он наклонился и принялся изучать мое лицо, привлекательность которого в данный момент определенно оставляла желать лучшего. – Что тебе для этого нужно?

– Огонь для начала. Какие-нибудь веточки, из которых я смогу сделать шампуры. Или, может, нам просто порезать его и насадить на вертел? Я никогда еще не жарила зайца в походных условиях. – Лицо у Грача стало такое, будто я произнесла диковинное заклинание. – Деревяшки, – напомнила я, – для растопки, где-то вот такого размера. – Я показала руками. – И длинная тонкая, но жесткая палка с острым концом.

– Хорошо. – Он поднялся. – Будет тебе палка.

– Погоди, – позвала я, прежде чем он снова исчез. Я протянула ему зайца. – Можешь освежевать его? Ну, знаешь, содрать шкуру? И еще его нужно порезать. Я ничего этого не могу сделать без ножа.

– Какая же ты все-таки смертная, – пренебрежительно ответствовал он, выхватывая тушку из моих рук.

– О, и внутренности тоже достань, пожалуйста, – добавила я без тени смущения.

Он остановился перед тем, как снова исчезнуть. Вид у него был напряженный.

– На этом все?

Злобная часть меня очень хотела проверить, как далеко я могу с этим зайти. Могла ли я, притворившись, что это необходимо для моего Ремесла, приказать ему постоять на голове или трижды покрутиться на одном месте, пока мы будем готовить зайца? Только отчаянные мольбы моего желудка заставили меня отказаться от идеи позабавиться.

– Пока да, – ответила я.

Меньше двадцати минут прошло, а мы уже сидели рядом со слабо дымящимся костерком, который казался совсем безнадежным, пока Грач не устал смотреть, как я тру две палочки друг об друга, и не щелкнул пальцами, чтобы разжечь огонь. Он нетерпеливо поглядывал на солнце, пока я поворачивала на вертеле заячью ляжку (кажется, это была она; как оказалось, мясники из фейри были неважные). Капли жира шипели, стекая с мяса на горячие поленья. Рот у меня уже давно наполнился слюной; и я старалась не задумываться о том, что, вероятнее всего, будь обстоятельства немного другими, не нашла бы запах особенно аппетитным. Я не знала, что заячье мясо может так пахнуть. Но я надеялась, что, если оно достаточно хорошо пропечется и даже обуглится, мне по крайней мере не станет от него плохо.

Грач драматично вздохнул – уже седьмой раз за все время ожидания. Я считала.

– Сам попробуй, если тебе так скучно, – сказала я, передавая ему вертел. Он взял его осторожно, двумя пальцами – большим и указательным. Изучив мясо и покрутив вертел в руках, он легкомысленно опустил его в огонь.

Перемена была мгновенной. Сначала я испугалась, что он заметил что-то жуткое за моей спиной, и обернулась, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Но там ничего не было. А на лице у него было все то же выражение: глаза расширенные, полные ужаса, черты неподвижные, как будто он только что получил вести о чьей-то гибели… или умирал сам. Это было ужасно и неописуемо. Я изображала тысячи лиц, но такого выражения не встречала никогда.

Что случилось? Я лихорадочно соображала, пока ответ не пришел мне в голову сам: Ремесло. Для нас изменять сущности предметов было легко и естественно, как дыхание; но фейри было отказано в даре творчества. Оно настолько противоречило всей их природе, что могло их уничтожить. Удивительно, но даже простейшая готовка зайца на костре могла оказаться смертельно опасной согласно законам, которые управляли его народом.

Всего пара секунд, и внешние чары начали рассеиваться, отколупываться, как старая краска, выставляя напоказ истинный облик Грача. Но теперь он выглядел иначе. Высушенная серая кожа, безжизненные глаза… Я как будто наблюдала, как с каждым ударом сердца внутри него – один за другим – гаснут огни.

И я понимала, что если ничего не сделаю, то через пару мгновений его уже не станет.

Я была бы свободна. Я могла бы сбежать, по крайней мере попытаться. Но мне вспомнились лесной храм и алые листья, медленно кружащиеся в воздухе. Выражение его лица, когда он превратился в ворона в моей мастерской. Запах перемен, принесенный диким ветром, и как он позволил мне повернуть свою голову, чтобы взглянуть ему в глаза, полные скорби. Все эти чудеса, которые вот-вот могли обратиться в пыль, не оставив и следа в этом мире.

И я бросилась вперед, чтобы вырвать палку у него из рук.