23
Я лежала в постели, когда колокола начали бить полночь. После дня хождений вдоль барьера у меня на ногах вздулись волдыри. Мы с Блэквудом только что вернулись домой после патрулирования, настолько усталые, что бросились наверх спать, даже не сказав друг другу «спокойной ночи». Весь день мы провели, топая по щиколотку в грязи и обходя барьер по периметру, чтобы выискать в нем уязвимости. Уайтчёрч заставил всех свободных чародеев принять участие, включая меня, даже несмотря на мое дежурство на рассвете. Но я бы не смогла часами напролет просто сидеть. Не сахар, конечно, но я была благодарна, что меня отвлекли от моих мыслей. Я должна была немедленно заснуть, однако сон не шел.
Страх переборол усталость.
Саше с травами осталось лежать на моем туалетном столике рядом с расческой из слоновой кости. От одной мысли об астральной плоскости у меня все сжималось в животе, но Мария была права. Наверное, он чего-то хочет. Позаботься о том, чтобы ты узнала, что именно.
Когда двенадцатый, и финальный, удар превратился в ночное эхо, я закрыла глаза. Через некоторое время я начала засыпать…
И снова мир вокруг меня стал серым, туман не был ни холодным, ни теплым. Я ждала целую минуту, и каждая секунда накручивала меня все больше. Да где же он, наконец?
– Ты вернулась… – К его вкрадчивому тону надо было привыкнуть.
Ре́лем терпеливо ждал, его кровь снова заливала красивую рубашку. Инстинкт кричал, чтобы я проснулась, но я заставила себя оставаться спокойной.
Это был мой единственный шанс.
– Я хочу поговорить с Уильямом Хоуэлом, – сказала я.
Его бескожее лицо вмиг переменилось, мускулы напряглись, жилы вытянулись. Когда его рот растянулся в улыбке, это не могло быть ничем иным, кроме радости.
– Дитя мое!
Он раскрыл объятия, чтобы заключить меня в них. Но я увернулась: когда к тебе подходит освежеванный монстр, расчетливые мысли сразу пропадают. Разозлит ли его моя реакция?
Нет, он только провел рукой в перчатке по своей окровавленной голове. Какой… человеческий жест!
– Конечно, ты все еще не уверена. Я прошу прощения.
Я прошу прощения. Как будто все это было естественно.
– Подумала, мы можем поговорить.
Черт, даже мне показалось, что это звучит неуклюже. Но Ре́лем, казалось, просто горел желанием поговорить.
– Значит, ты встретилась с колдуном? – Его голос стал резким, когда он упомянул Микельмаса. Но теперь я прекрасно понимала, почему Ре́лем его ненавидит.
Как мне к этому подступиться? Наорать на него, сказать, что он ублюдок? Все это были отличные дороги в никуда. Я хотела узнать, что у него на уме, а чтобы сделать это, мне нужно втереться в доверие.
У меня не было опыта общения с родителями. Я видела, как Магнус разговаривает со своей матерью. Дома он выглядел защищенным окружающей его любовью.
Сделай так, чтобы он захотел тебя защищать. Заставь его страстно захотеть потворствовать тебе.
Я читала в романах о девушках, которые могли вить из своих отцов веревки. Как они этого добивались?
Для начала, будь доброй, но не приторно сладкой. Он что-то заподозрит, если ты неожиданно превратишься в паиньку.
– Когда ты узнал обо мне? – Вот оно, мой голос стал мягким, неуверенным. Я заставила себя подергать рукав ночной рубашки в надежде, что жест выглядит как простодушное волнение. Магнус научил меня играть гораздо лучше: я и мечтать о таком не могла.
– В ту ночь, когда ты уничтожила Корозота. – В его голосе не было гнева. – Когда ты назвала мне свое имя, я сразу все понял. Твоя мать чтила мои желания. – Он положил руку на свою покрытую пятнами крови рубашку, прямо на сердце.
Моя мать – тот давно потерянный портрет, стоявший на камине моей тети, портрет женщины с золотыми волосами.
– Ты просил ее назвать меня Генриеттой?
– Я хотел, чтобы мой ребенок был назван в честь моего брата, Генри.
Генри. Да, Микельмас несколько раз упомянул это имя.
Ре́лем приложил палец к своим отсутствующим губам, и горящий глаз, преследовавший меня во сне, засиял.
– Сейчас я так ясно вижу сходство. Ты выглядишь как он: высокая и темноволосая. Ты даже держишься, как он.
– Я думала, я больше похожа на тебя…
Он отошел от меня.
– Нет, я не хочу думать о тебе, как о том дураке, Уильяме Хоуэле, – в его словах сквозила горечь.
– Но ты и есть Уильям Хоуэл. – Я замаскировала свой страх смешком.
– Тот человек умер.
Связь между нами разорвалась. Черт. Что мне испробовать теперь? Спросить о своем дяде? Нет, должна быть причина, почему тетя Агнес держала его в секрете. И я не должна упоминать мою тетю – еще неизвестно, что Ре́лем о ней думает. Единственный человек из прошлого, до кого ему было дело, это…
– А как насчет моей матери?
Хотя это было первым шагом на пути к завоеванию его доверия – чтобы обвести его вокруг пальца, – я ничего не могла поделать с тем, как сильно хотела получить ответ на этот вопрос. У меня внутри все горело, а расчетливая часть меня восхищалась тем, как хорошо я держусь.
Ре́лем расслабил плечи.
– Она проглядывается в тебе. – Он подошел поближе и коснулся кончиками пальцев моей щеки – я позволила ему это сделать. Что я почувствовала? Если не считать отвращения, ничего – пропитанную кровью кожу перчаток. – Только девочка моей Елены может быть настолько храброй, чтобы встретиться здесь со мной.
– Теперь я не боюсь. – Я заставила себя в это поверить.
Вот оно, дрожь его пальцев сказала мне, что я взяла его за душу. Победа!
– Хорошо, – приглушенно, с чувством произнес он.
Однажды Микельмас сказал мне, что мой отец был более импульсивным и эмоциональным, чем я. Кажется, это могло быть правдой, хотя я не собиралась вести себя с ним непринужденно. Не теперь.
– Вот. – Он убрал руку. – Когда ты так легонько хмуришь лоб, ты – вылитая мать.
– Какая она была? – Я рисовала себе ее портрет. Сдержанная и улыбающаяся – воплощение идеальной подруги.
– Невероятная. – Он улыбнулся, голые десны сбивали с толку. – Никто не мог заставить Елену плясать под свою дудку. Мы сбежали вдвоем, знаешь, под покровом ночи, как Шелли и его девушка несколькими годами раньше. Мы даже встретились в церковном дворе – романтический штрих от меня. – Он развел руки в стороны, обрисовывая картину. – Вот он я, стою в кромешной темноте, потому что готов был поклясться, что будет луна, а ее, конечно, не было. На мне было потертое пальто, но не было шляпы, потому что я в волнении забыл ее, но… – На этом месте он рассмеялся. – Но я все-таки не забыл принести томик «Философии любви» Шелли, чтобы прочитать во время побега. Я, черт возьми, не мог ничего разобрать без света луны, поэтому попробовал рассказывать наизусть, пока мы, ударяясь о могильные камни, искали калитку.
Я закрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.
– У Елены не было сил нести свои баулы слишком далеко, а ее волосы были влажными от ночного тумана. Двумя днями позже она простудилась и не давала мне дочитать до конца, пока экипаж ехал по Девону. Конечно, мне пришлось читать «Философию любви» снова и снова, просто чтобы досадить ей. – Он от души рассмеялся.
Мои родители сбежали вместе? Тетя Агнес говорила, что семья моей матери – купцы – не одобряли ее брак с бедным солиситором, но этого она мне не рассказывала. И мне понравилось, что мою мать больше заботили тяжелые баулы и влажные волосы, чем поэзия при свете луны. Впервые в жизни я почувствовала, что мы были частью друг друга, что она поняла бы меня. И впервые я почувствовала, что значит скучать по ней, а не просто страстно желать, чтоб она была.
– Я не хотел, чтобы ты плакала, – нежным голосом сказал Ре́лем.
Да, я чувствовала, как по щекам бегут слезы. Мне не надо было говорить о матери; а сейчас меня слишком сильно переполняли эмоции, чтобы продолжать. Слишком легко споткнуться и сделать ошибку.
– Мне надо идти. Мне… Мне надо отдохнуть, – заикаясь сказала я.
– Ты патрулировала с чародеями, – с горечью сказал он. Не отвечай. – Это тебя измотало. Но я увижу тебя снова.
Он определенно меня пугал.
Сквозь туман стал доноситься звон колоколов.
Дон. Дон. Динь, динь. Дон. Динь, динь, динь. Дон. Дон. Дон. Дон.
Совсем как прошлой ночью.
– Да. Увидишь.
Больше ничего не обещая, я ушла.
За моим окном было хоть глаз выколи. Я подошла к туалетному столику, чтобы взять саше. Можно попробовать поспать несколько часов, если получится.
Когда я, сжимая мешочек в руке, упала обратно в кровать, меня что-то напрягло. Пока я лежала, я не могла понять, что именно… До тех пор, пока не прислушалась.
Снаружи все было тихо. Никаких колоколов. Но они звонили, когда я проснулась…
Я села, соображая. Колокола, которые я услышала, звонили не в Лондоне, а там, где был Ре́лем. Это не должно было меня удивить. В конце концов, мы могли дотронуться друг до друга на астральной плоскости. Почему бы и звуку тоже не переноситься?
Я быстро подбежала к своему письменному столу и записала, как запомнила, последовательность боя колоколов. Атака. На юге. Древние. Молокорон.
Забудь о том, что у него на уме: Ре́лем дал мне нечто гораздо более важное, потенциальную возможность, и он даже не знает об этом.
В отличие от Древних рангом ниже, Ре́лем не любил показываться на поле боя. Если он и появлялся, так только после того, как битва была окончена, чтобы проявить творческий подход в сдирании кожи и расчленении несчастных выживших. Раскрывать свое точное местонахождение было чревато, чтобы не сказать больше.
Возможно, зная, где находится Молокорон, мы смогли бы узнать и местоположение Ре́лема. Тогда, если мы поторопимся, возможно, мы сможем напасть с оружием и…
Ты и в самом деле готова убить своего собственного отца?
На эту мысль не находилось достойного ответа, кроме того, что у меня скручивало живот.
Когда настало утро, я уже несколько часов как не спала. Мне немедленно надо было поговорить с Блэквудом, чтобы обсудить колокольный звон, хотя мне и придется преподнести это по-хитрому. Я не хотела, чтобы он узнал о том, что произошло, – не теперь.
Блэквуда не было за завтраком, и это было странно. Элиза поспешно выпила чашку чая, поигрывая надкусанным тостом на тарелке. Сегодня вечером ее дебют, она должна быть взволнована. В последние несколько дней все в доме не отдыхали ни минуты. Все коридоры, как языками пламени, были искусно украшены букетами роз и орхидей. Ковры убраны, мебель передвинута, полы натерты и начищены, а Элиза на фоне всего этого сидела тихая, будто эпицентр бури.
С тех пор как Элиза и Блэквуд прокричались, мы больше ни слова не слышали об Обри Фоксглаве.
– Ты готова к сегодняшнему вечеру? – спросила я, беря яйцо и смотря на дверь, ожидая, что зайдет Блэквуд.
– Я нервничаю, – сказала она. Но она выглядела довольно покорной. Мне следовало сделать больше, чтобы защитить ее от помолвки. Возможно, Блэквуда еще удастся урезонить.
– Я поговорю с твоим братом о Фоксглаве, – сказала я. Элиза подняла глаза, будто впервые за сегодняшний день по-настоящему заметила меня.
– Ты такая милая, – она прикусила нижнюю губу – первый признак нервного состояния. – Позже мне кое-что надо будет тебе сказать.
Как загадочно.
– А почему не сейчас?
Часы пробили восемь, Элиза отодвинула свой стул и встала.
– Сейчас неподходящий момент. Позже, я обещаю. – Она вышла из комнаты. Очень странно. Мне никогда не понять семейство Блэквудов.
Ее брат так и не появился за завтраком, и я пошла его искать, огибая слуг, которые делали последние приготовления к балу. Они зажигали длинные ряды свечей в люстрах и вдоль стен и столов. Плющ, символ Сорроу-Фелл, украшал перила лестниц, а в завитушках перил мягко мерцали огни фей. Особняк Блэквудов был самым освещенным зданием города.
Блэквуда не было ни в кабинете, ни в приемной. Мне пришло в голову, что он тренируется, но это было на него не похоже – ради тренировки пропустить еду. Когда я подошла к обсидиановому залу, я заметила, что с воздухом… что-то не так. Он был густым. Из-за дверей зала доносился странный шум: высокий плач, переходящий в собачий вой, за которым следовало хрюкающее, скрежещущее эхо.
У меня по рукам побежали мурашки. Толкнув дверь, я обнаружила Блэквуда с одной из сабель в руках.
Он снял пиджак и галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки, мокрой от пота. Его ноги слегка дрожали – он был уставшим. Он что, вообще не ложился? Блэквуд поднял саблю до уровня плеча и крутанул клинок против часовой стрелки. Снова раздался пугающий плач.
Наконец он заметил меня.
– Что ты здесь делаешь? – Блэквуд прислонил саблю к стене, и обсидиан деформировался, когда его коснулся металл.
Чем бы ни было это оружие, оно было вне законов нашего мира. Внешность Блэквуда тоже это отражала: его глаза были остекленевшими. Обычно бледная кожа лица раскраснелась и пошла пятнами.
Я кивнула на саблю у стены и катушку хлыста на маленьком столике.
– А что ты делаешь здесь?
– Тренируюсь. – Он взял со стола платок и вытер лицо.
– Микельмас предупреждал нас. – От меня не ускользнуло, как он, слегка скосив взгляд, посматривает на оружие, словно дракон, охраняющий свои богатства.
– Без практики не станешь сильнее. – Он потер шею. Затем, отбросив в сторону полотенце, взял хлыст. Хлыст взорвался искрами, когда он дважды взмахнул им.
На другой стороне стола я заметила стопку книг. Пододвинув стопку ближе, я узнала книги из кабинета Чарльза Блэквуда. Пролистав страницы, обнаружила на полях записи от руки, сделанные мелким красивым почерком.
– Ты делаешь записи?
Блэквуд бросил быстрый взгляд.
– Это писал мой отец. Он был одержим ремеслом колдунов. – Взмах хлыста. – Он был ублюдком, но опережал свое время. Отец осознал важность управления этими силами.
Еще один взмах хлыста.
Управление было словом, которое скорее использовал бы Чарльз Блэквуд, а не его сын.
– Тебе надо быть осторожным с этими находками.
– Когда мы вступим в битву с Ре́лемом, я хочу быть готовым.
Мне стало плохо от этой мысли. Блэквуд остановился, хлыст безжизненно сложился колечками у его ног.
– Знаешь, он убил моего отца, – тихо сказал он. – Заживо содрал с него кожу. Когда нам вернули тело, мать не позволяла взглянуть на него ни Элизе, ни мне.
Я перестала дышать.
– Значит, ты хочешь мести.
– Нет. – На его лице снова появилось обеспокоенное выражение. – Я хочу стать тем, кто победит. – Он снова щелкнул хлыстом, и снова, и снова. И каждый раз колдовство волнами омывало мое тело, пропитывая кожу. Скрутив хлыст, он положил его обратно на столик и провел пальцами по рукоятке – любовное прикосновение. – Вчера вечером я обнаружил, что стою внизу и смотрю на портрет отца.
Портрет… Казалось, что это портрет самого Блэквуда, настолько они были похожи. Только у Блэквуда-старшего более непринужденная улыбка.
– Он никогда не замечал меня, когда я был ребенком. Я думаю, он впервые посмотрел на меня в тот день, когда уезжал, чтобы умереть. Казалось, он знал, что не вернется; это побудило его рассказать мне, что он сделал. Он переложил бремя постыдных деяний нашей семьи на восьмилетнего мальчика. Знаешь, что он тогда сказал? – Блэквуд закрыл глаза. – Его последние слова были: «Постарайся не быть таким большим разочарованием, Джордж».
Щелк. Он снова взял хлыст. Тяжело дыша, уставился на собственное темное отражение в обсидиановых стенах.
– Я надеюсь, он сейчас меня видит оттуда, где находится. Я хочу, чтобы он подавился моей победой.
Убежденность, с которой Блэквуд говорил это, нервировала меня.
– Мы победим, – сказала я, пытаясь его успокоить.
Он развернулся и посмотрел мне в лицо:
– А что, это неправильно – хотеть большего? – Его глаза искали мои.
– Большего чего?
Он помедлил, будто был напуган. А затем прошептал:
– Всего.
У него пошла носом кровь. И все равно он, не двигаясь, смотрел на меня.
– Почему бы нам не взять то, что мы можем? – выдохнул он.
В холодной улыбке я увидела его отца, когда он перерубал веревку…
Я протянула Блэквуду свой носовой платок, чтобы он остановил кровотечение.
– Прости меня, – Блэквуд моргнул, будто очнувшись от сна. Повернулся к столу и разложил оружие в ряд. – Мне следовало спросить об этом, когда ты зашла: ты чего-то хочешь?
– Я обдумывала, как мы можем атаковать Древних, и не смогла вспомнить, где они все находятся на данный момент. – Я сделала паузу. – Молокорон, например.
Блэквуд подумал, а затем щелкнул пальцами:
– Йорк. Уайтчёрч связался с нами по почте пару дней назад и попросил подкрепления.
Значит, Ре́лем был в Йоркшире. Я чуть не задрожала, представив его рядом с Бримторном, даже несмотря на то, что наша школа была далеко от города. Чем скорее я обработаю эту информацию и чем скорее пойму, где Ре́лем, тем скорее девочки из школы будут в безопасности. Мне надо повторять это себе. Мне надо в это верить.
Блэквуд открыл дверь и придержал ее для меня. Когда мы вышли в коридор, густая смесь колдовства испарилась, и у меня прояснилось в голове.
Блэквуд пошел со мной.
– Я надеюсь, ты станцуешь сегодня первый вальс со мной? У нас едва ли нашлась минутка, чтобы поговорить о более приятных вещах.
– Конечно. В любом случае, я хотела поговорить с тобой об Элизе…
– Милорд… – нас догнал лакей. – Мы обсуждаем, что делать с привратниками-феями. Домовой сказал, что у него есть кто-то на примете на эту работу, но, кажется, они еще не приехали: все как обычно, – фыркнул он.
– Поговорим позже, Хоуэл, – сказал Блэквуд и в сопровождении слуги пошел вперед по коридору.
Сначала надо как-то пережить вечеринку Элизы. Затем – найти какой-то способ рассказать Уайтчёрчу о моих предположениях Если мы сможем это сделать, если мы сможем выследить Ре́лема и будем действовать быстро, войне может быть положен конец.
Но, учитывая то, что я теперь знала, могла ли я через это пройти?
