22

– Что ты здесь делаешь? – спросила Мария, выкладывая на стол бинты и лекарства, которые принесла с собой.

Я поторопилась сесть прямо. Рук, лежащий рядом со мной, пошевелился, находясь во власти действительно плохого сна. Взгляд Марии переметнулся на Рука, и выражение ее лица стало непроницаемым. Найти нас спящими в обнимку – это было немыслимо компрометирующим.

– Это не то, что ты подумала, – прошептала я, с трудом выбираясь из постели. Моя голова все еще болела от выпитого.

Казалось, я ее не убедила.

– Хорошо, что я нашла вас до того, как это сделал кто-то другой. Ему пора принимать утреннее лекарство.

Она сняла крышку со стеклянного пузырька, наполненного тошнотворной жидкостью. Еще одно лекарство. Еще один яд, чтобы убить монстра. Когда Мария наклонилась над кроватью, чтобы разбудить Рука, она вскрикнула и уронила пузырек. Лекарство чуть было не вылилось, но я его спасла, подхватив пузырек.

– В чем дело? – спросила я, но затем поняла, что Мария заметила окровавленную рубашку в тазу. Я – чертова дура. Почему я не избавилась от всего этого прошлой ночью?

– Он ранен? – Она откинула одеяло и обнаружила, что Рук в порядке. Взглядом просканировала меня. – Вы оба в порядке. – Взгляд стал более мрачным. – Что, ради всего святого, он сделал?

– Что заставляет тебя думать, что это он что-то сделал?

Теперь, когда я полностью проснулась, ужасы вчерашней ночи вернулись ко мне во всей красе. Встреча с Ре́лемом на астральной плоскости, откровения Микельмаса, лихорадка Рука… И как мне вынести все это? Мои руки начали гореть.

– А почему ты не подозреваешь меня? – выпалила я.

– Не говори глупостей, – смягчилась Мария. – Если он зашел слишком далеко…

– А если и так, то кого в этом надо винить? Это ты добавила яд в его лекарство, – зашипела я.

Глаза Марии сверкнули.

– Я говорила тебе, что мои методы не всесильны, – сказала она резким шепотом, чтобы не разбудить Рука.

Я больше не могла этого слышать, поэтому схватила чертов таз, намереваясь его унести. Если Рук проснется и увидит это, он начнет задавать вопросы.

Я побежала по коридору, расплескивая воду. У себя в комнате я распахнула окно, выплеснула воду в сад, а рубашку сожгла.

Мария зашла и закрыла за собой дверь, морща нос, пока я лила воду на пепел. Серый дым вздымался вверх.

– Ты не можешь скрыть то, что он сделал. – В ее голосе было сочувствие, и это было куда хуже, чем гнев. – Успокойся. – Девушка не выказала никакого страха, когда мои ладони начали тлеть. Что-то в ее жалостливом лице сводило меня с ума. Без предупреждения все мое тело воспламенилось, и я уставилась на нее из-за огненной завесы.

Мария подошла ближе и… призвала мой огонь.

Синее пламя шаром пронеслось к ее ладоням и зависло над кончиками пальцев. Она начала вращать шар, все быстрее и быстрее, пока он не стал идеально правильным.

Это было колдовство.

Пораженная, я застыла, огонь у меня на коже погас, и только несколько угольков остались шипеть на полу.

Мария завертела шар в другую сторону, он становился все меньше и меньше, а затем полностью исчез в белых клубах дыма.

– Если ты собираешься устроить еще что-то подобное, то я немного не в форме, извини, – сказала она, с вызовом изогнув бровь.

Мария кивнула на скамеечку у моего туалетного столика:

– Возможно, тебе лучше сесть. Ты выглядишь немного расстроенной.

Я послушалась.

– Где ты научилась этому трюку? – прошептала я. Потому что это был трюк. Это должен быть трюк.

В ответ Мария взяла с моего прикроватного столика вазу с цветами и вылила часть воды на пол. Помахав руками, подняла лужу в воздух – я увидела гибкий переливающийся диск. Еще несколько взмахов, и вода превратилась в ледяной шар. Затем быстрыми уверенными движениями она сделала из льда несколько фигурок: цифру восемь, звезду с семью лучами, идеальный прямоугольник… Лед мгновенно трансформировался, по мере того как она делала взмахи и сгибала пальцы. Закончив, Мария снова расплавила лед до состояния воды и аккуратно перелила воду в вазу. Ее техника была идеальной, лучше, чем мог бы добиться любой из чародеев. И все это – без посоха.

– Я думала, ты ведьма.

– Моя мама была ведьмой. – Мария поставила вазу обратно на столик, поправила цветы. – Но отец был чародеем.

Конечно. Не было никакого другого объяснения.

– Тебе известно его имя?

– Тебе оно хорошо известно. – Ее маленькое личико скривилось от гнева. – Это был твой собственный учитель, Агриппа.

В доме Агриппы Мария смотрела на его портрет с особым выражением. Ее теплые карие глаза были неспроста мне знакомы: это были глаза Агриппы. Я была самой настоящей тупицей, что не поняла этого сразу. Мой рот открылся от изумления.

– Он встретил мою мать, когда путешествовал по Шотландии, выполняя какую-то работу для Ордена – изучал шабаши ведьм, обитающих в горах, или что-то вроде того. Он оставил ее, не зная о том, что она ждет ребенка. Хотя вряд ли он женился бы на маме, – она рассмеялась. – Кто бы захотел взять в жены ведьму?

– Он бы захотел узнать о тебе. – Моим первым импульсом было защитить Агриппу, даже теперь.

Мария усмехнулась:

– Ага. Скорее всего, он приказал бы, чтобы меня сожгли у столба, как и мою мать.

Я онемела.

– Конечно же, ты знаешь, что это он подписал закон о сожжениях?

Слова в защиту учителя или какие-то объяснения испарились. Этому не было прощения.

– Я это знаю только потому, что видела его имя на приказе, – продолжила Мария. – Палачи показали его, когда пришли к нам. – Она глубоко вздохнула и подергала себя за волосы. – Они заявились на рассвете, в черных плащах и черных ботинках, снесли двери и выволокли всех нас по очереди на улицу. До сегодняшнего дня я припоминаю только крошечные фрагменты того утра. Как летят белые перья цыплят. Отблески утреннего света на серебряной пряжке ремня. Как наша дверь разлетелась в щепки с одного пинка высокого мужчины – самого высокого из всех, кого я видела. Их посохи – все в одной позиции… – Мария помедлила. – Некоторые ведьмы сопротивлялись, но единственное волшебство, которое могло бы их остановить, было смертоносным, и ни одна настоящая ведьма не стала бы его использовать. Чародеи связали нас и посадили на телеги, и всё с благословения твоего Ордена. Затем они повезли нас на холм, где сложили костры для сожжений.

На этом месте у нее совсем пропал голос. Она тяжело осела в изножье моей кровати, упавшие волосы закрыли ей лицо.

Я представила, как Агриппа сидит за своим столом в библиотеке и подписывает приказ привязать группу женщин к столбам и сжечь. Я представила, как он улыбается, ласково и по-доброму, пока женщины пронзительно кричат на костре.

Тихим голосом Мария заговорила вновь:

– Они забрали из повозки шестерых. Я держалась за мамину юбку, но нас оторвали друг от друга. Даже сейчас я чувствую, как ткань выскальзывает у меня из рук. – Ее плечи затряслись, но она продолжала говорить, и ее голос с каждым словом становился все выше. – Затем, когда солнце достигло вершины холма, они привязали всех шестерых к погребальным кострам. Они не позволили мне отвести взгляд. Держали мне голову, чтобы я смогла увидеть, как вершится «справедливость», так они это называют.

На какой-то ужасный миг стало абсолютно тихо, слышалось только ее затрудненное дыхание. Я подошла к кровати, не зная, что сказать или сделать. Наконец, вытерев слезы, Мария проговорила:

– Если бы ты была на моем месте, ты бы питала к своему отцу теплые чувства?

– Нет, – прошептала я.

– Так как я была ребенком, они пощадили меня и послали в работный дом в Эдинбурге. Было бы куда милосерднее убить меня. Вот и все, что дал мне мой отец.

Я медленно и осторожно придвинулась к ней, не зная, подпустит ли она меня ближе.

– Мне так жаль…

– Ты знаешь, почему я тебе это рассказала? – Она отбросила свою рыжую гриву и вздернула подбородок, ее глаза, хотя и покрасневшие, были сухими. – Потому что я думаю, я могу тебе доверять. И я ненавижу хранить секреты. А ты? Ты благоговейно хранишь свои.

Меня это укололо, и я сказала:

– Это неправда.

– Ты попыталась спрятать окровавленные вещи. И проделала все довольно неумело. Когда ты встаешь утром, ты одеваешься в ложь и держишь ее поближе к себе. Однажды ты проснешься, и тогда даже ты не сможешь понять, где правда. – Она подтянула колени ближе к телу. – Так что… рассказывай. Расскажи мне.

Я униженно уставилась на свои сложенные руки:

– Рук напал на кого-то. Он… Он сказал мне, тот мужчина этого заслуживал.

– Хорошо. – Мария пожала плечами. – Спасибо, что рассказала то, что, как я понимаю, было продолжением истории. Но я не верю, что ты могла совершить нечто настолько неподобающее, как пойти посреди ночи к парню в спальню без какой-то причины. Тебя что-то туда привело. Что?

А она хваткая. Правда кипела у меня внутри. Я хотела, чтобы Мария узнала о Ре́леме, но она могла использовать это против меня, пытать меня этим знанием. Нет, я не могла доверять ей. Я никому не могла доверять.

Рука надо защищать, правда обо мне причинит ему боль. Магнус был слишком необузданным и свободным, чтобы сохранить такой секрет. А отец Блэквуда был напрямую вовлечен в то, что мой отец превратился в монстра, поэтому его я точно не могла обременять. Я…

Я была совсем одна, и было такое чувство, что я живу в стеклянном ящике, меня видно со всех сторон, но до меня невозможно дотронуться. Я закончу так же, как Микельмас, который врет о собственной идентичности даже близким, если они у него есть, врет мне о своем чертовом прошлом. О нет…

Я закрыла лицо руками, и Мария осторожно коснулась моего плеча.

– Расскажи мне, – прошептала она. – В чем дело?

Я стояла перед выбором. Правда или ложь. Безопасность или риск. Я врала Агриппе. Соврать и его дочери?

Я рассказала ей все.

О Микельмасе и астральной плоскости. Об отце Блэквуда и Ре́леме. Когда часы пробили шесть, я все еще говорила. К тому времени, как я закончила, Мария так побледнела, что ее веснушки резко обозначились на белой коже.

– Так что видишь, – закончила я, – это была интересная ночь.

Правда повисла между нами, как живое существо, которое могло укусить… или нет.

– Теперь я понимаю, что произошло, – задумчиво произнесла она.

Мой истерический смех превратился в икание.

– Никто не должен узнать…

Я дала этой девушке власть уничтожить меня. Но, посмотрев в ее глаза, я верила ей. Не потому, что это были глаза Агриппы, но потому, что это были глаза Марии.

Она кивнула.

– Так как у меня тоже есть проблемы с отцом, сомневаюсь, что я кому-то скажу. – Она намотала локон на палец. – Что ты собираешься делать с… Ре́лемом?

Я уставилась на свои сцепленные пальцы.

– А что бы сделала ты?

– Первичные инстинкты подсказывают, что ты должна держаться от него как можно дальше. Но опять же, ему не обязательно было загораться или рассказывать тебе о Микельмасе. Раз он сказал тебе правду, наверное, он чего-то хочет. Позаботься о том, чтобы ты узнала, что именно.

Что же я могла сделать?

– Похоже, меня поймали в ловушку.

– Да, – улыбнулась Мария. – Но тебя поймали не одну. Верь в свою силу и верь в мою.

На этих словах мы пожали друг другу руки.