В учебный склеп Академии Грегор вернулся около полуночи, как и положено для нормальной работы некроманта. Остаток первого дня недели у него решительно не задался, впрочем, это было понятно с самого утра. Неприятный разговор с Вальдероном-старшим, потом истерика Айлин Ревенгар… Пожалеть призрака – подумать только! А потом еще пришлось объясняться с магистром Бреннаном, когда Грегор, испытывая некоторое беспокойство, зашел к целителям, чтобы осведомиться о состоянии Ревенгар. Пожилой целитель отчитал его, как мальчишку-адепта, напомнив, что ученики, особенно первокурсники, это не фраганцы, с которыми можно было не стесняться в обращении. Вдобавок Айлин Ревенгар еще не забыла смерть отца…

Но ведь Грегор хотел как лучше! Что будет, если девочка наткнется не на сравнительно безобидного – раз уж его до сих пор не упокоили – призрака, а на дрянь вроде покойного мэтра Тёрнера, чтоб ему и в Садах не отдыхалось?! Нечисть опасна! На одного, сохранившего разум и человеческие чувства, приходится дюжина мертвых безумцев, желающих отомстить живым за то, что те еще живы. Многие призраки – жадные голодные твари, питающиеся жизненной силой! И как раз у Ревенгар с ее талантом находить приключения очень велика вероятность с ними встретиться.

Это он и пытался объяснить Бреннану, но потом просто махнул рукой и мрачно согласился, что с некоторыми уроками стоит подождать. Да и вообще занятие сорвалось, после случившегося вызывать призрака снова уже потребовало бы слишком большого расхода энергии, а Вороны подозрительно притихли… Ладно, постепенно они поймут. А он в свою очередь позаботится, чтобы никакая мертвая пакость больше не пыталась вызвать их жалость, подрывая авторитет преподавателя. Прав был Эддерли, стоит однажды дать слабину – и все.

К новому походу в склеп он подготовился на совесть. Даже не поленился зайти в Архив и прочитать то, что нашел в реестре Фиолетовой Гильдии о Киране Лоу. Вот, оказывается, почему имя мертвеца показалось ему смутно знакомым. На том Совете, где определяли дар Айлин Ревенгар, Лоу назвали как прошлую Двойную звезду. Но сейчас это, разумеется, не имело никакого значения. Несмотря на уникальность дара, ничем особенным Лоу при жизни не прославился. После окончания Академии подавал прошение о должности младшего преподавателя, в чем ему было отказано с вежливой формулировкой «об отсутствии надобности». Уехал путешествовать и несколько лет занимался частной практикой, исправно внося гильдейские налоги и иногда возвращаясь в Дорвенну. Во время одного из этих возвращений наткнулся на охотящихся стригоев и погиб.

Грегор поморщился, испытывая неприятный стыд, как всегда с ним бывало, стоило узнать о глупости или слабости кого-то из коллег-некромантов. Стригои – опасные твари! Разумные, но абсолютно бесчеловечные. Если Лоу пошел зачищать их гнездо в одиночку, такое бесстрашие называется тупостью и не заслуживает ничего, кроме смерти. Впрочем, об обстоятельствах его гибели было сказано слишком мало. И это, опять же, неважно.

Важно сейчас лишь то, что Лоу опозорил его перед всем особым курсом! То есть попытался опозорить…

Склеп встретил его темнотой и молчанием. Грегор засветил магический фонарь, принесенный с собой, повесил его на крюк у входа и настороженно окинул взглядом пустое на первый взгляд пространство. Только надгробие прямоугольным выступом торчало из пола склепа. Крышка задвинута, защитные знаки не потревожены. Ну и с чего этот призрак взял такую силу, чтобы сопротивляться Избранному? У некромантов, конечно, в отношении смерти есть свои маленькие секреты, но не настолько. Что ж, это только подтверждает, что обнаглевшую нечисть следует упокоить, пока не поздно. Если получится, то по-хорошему, вдруг его держит неоконченное дело, легко выполнимое с помощью живых? Тогда можно проявить великодушие. Но за столько лет Лоу давно мог бы попросить об этом, так что вряд ли.

Он ступил на пол склепа, привычно подняв щиты, как и указывал адептам. Разумная безопасность прежде всего. Сделал несколько шагов, пытаясь нащупать след некротических эманаций. Следовало ожидать, что тварь забьется в какую-нибудь щель…

– Входя в чужой дом, коллега, следует соблюдать учтивость, – раздался бестелесный, но ясно слышимый голос, и в воздухе над могилой Лоу появилось характерное свечение.

Грегор едва не вздрогнул, но только проверил щиты – они стояли идеально. Коллега?! Ну и наглость!

– Впрочем, я уже понял, что с вежливостью у вас так же плохо, как и со всем остальным, – насмешливо продолжил призрак, проявляясь окончательно.

В прошлый раз Грегор его толком не разглядел, зато сейчас внимательно окинул взглядом тощую фигуру, растрепанные волосы, хитрое нахальное лицо и мантию – призрачную, но явно черно-фиолетовую. С какой стати, интересно, его похоронили как преподавателя?

– Это было моим завещанием, – с издевательской любезностью пояснил Киран Лоу, и Грегор стиснул зубы от гадливости – он ненавидел гнусную привычку призраков читать мысли. – Посмертным, что никак не отменяло его законности. Впрочем, неважно. Явились довести дело до конца?

Скрестив руки на груди, он присел на надгробие, глядя с глумливой улыбкой, и Грегору стало немного легче: если бы призрак молил о пощаде, это было бы слишком противно.

– Что тебя здесь держит? – столь же холодно спросил он, все еще пытаясь быть великодушным и справедливым. – Какое дело я могу исполнить, чтобы ты упокоился с миром?

– Хочешь договориться с собственной совестью, Бастельеро? – издевательски хмыкнул Киран Лоу. – Мои незаконченные дела тебя не касаются. И не делай вид, что пытаешься оказать мне услугу. Ты пришел изгнать меня не для того, чтобы выполнить долг некроманта, а ради своего уязвленного самолюбия. Над тобой пошутили, а ты, как обычно, посчитал это пощечиной?

– Хватит! – выдохнул Грегор, поднял руку для знака изгнания, провел первую линию, вспыхнувшую бледно-голубым огнем…

И тут магический светильник за его спиной погас, а призрак исчез с надгробия.

Вот наглая тварь! Грегор шагнул в сторону, уходя от возможной атаки, второй свободной рукой сотворил «фонарь» и запустил его под потолок склепа, но вместо того чтобы повиснуть там, «фонарь» рассыпался сотней искр, которые сразу потухли, а проклятый Киран фыркнул. В довершение всего дверь, которую Грегор притворил, но не закрыл полностью, гулко хлопнула, отрезая склеп от внешнего мира. Та-а-ак…

– Не трудись, Бастельеро, – с отчетливым и все таким же холодным презрением сказал Киран Лоу откуда-то из темноты. – Я уйду сам. Ты слишком долго имел дело с бессмысленными тварями и забыл, что мертвый маг все-таки остается магом. Да и остальные люди, в общем-то, тоже остаются людьми. Если, конечно, они были ими при жизни. Смерть меняет лишь тех, для кого это удобное оправдание. И тебе, некроманту, полагалось бы это знать…

Грегор швырнул сплетенный аркан на голос, и тот на миг прервался, а потом издевательски продолжил:

– Впрочем, чего я хочу от зарвавшегося болвана, которого не научили уважать коллег, особенно старших?

– Ты мне не коллега! – яростно выдохнул Грегор, готовя новый аркан, что должен был сотней невидимых магических лезвий рассечь пространство вокруг – и наглую тварь, конечно! – Ты мертв!

– Как покойник я тем более заслуживаю уважения, – глумливо сообщил Киран Лоу и вдруг притих.

Грегор настойчиво искал хоть малейшие следы его присутствия, но не находил. Неужели тварь покинула склеп? И куда он в таком случае… О, проклятье! Сумасшедший мертвый некромант, каким-то образом отвязавшийся от места своего упокоения, – это совсем не то, что следует выпускать в спящую Академию! Бар-рготово дерьмо!

Он снял верхний щит, мощный, но снижающий чувствительность, и попробовал еще раз нащупать Лоу. Спокойно, ничего страшного пока не случилось и не случится. Призвать призрака – дело нескольких мгновений, и в этот раз рядом не окажется доброй девочки, чтобы заступиться за дрянь…

– Мне почти жаль тебя, Бастельеро! – шепнул ему ледяной голос в самое ухо, и Грегора окатило потусторонним холодом. – Ты видел так мало любви к себе, что жаждешь ее столь же сильно, как неупокоенный дух – человеческое тепло. Ты считаешь себя выше других во всем: по рождению, богатству, таланту и силе. И забываешь, что кому многое отмерено, с того многое спросится. Эта девочка дала тебе, Избранному нашей Госпожи, урок чести и милосердия, а ты даже не увидел его!

Передернувшись от омерзения, Грегор не успел понять, куда делись его щиты. Он не мог подпустить тварь так близко! Просто не мог. Почему с Лоу не работает ничто из проверенных сотню раз арканов?!

– Потому что Академия – это не моя могила, а мой дом, – сказал вдруг с удивительно человеческими грустными интонациями призрак. – Единственный, куда я хотел возвращаться из странствий. Я мечтал быть преподавателем, Бастельеро. И, смею думать, справился бы с этим лучше вас. Жаль мне ваших учеников, милорд… Я ничего не скажу девочке – она любит вас и не заслужила новой боли. И, может, вы все-таки что-то поймете? Хотя бы когда-нибудь… И, надеюсь, раньше, чем окажетесь на моем месте.

Его голос растворился в темноте, окружающей Грегора, и на этот раз Лоу пропал окончательно. Впрочем, как-то странно, словно не отправился за грань, хоть на мгновение, но раскрыв Врата, а просто вышел, как обычный человек из обычной комнаты.

Грегор бессильно выругался от стыда и отчаяния и запустил в потолок склепа новым «фонарем», смирно повисшим там, как и полагается. Повернувшись, от души пнул тяжелую дверь. Заперто! А с той стороны – засов, упавший, когда клятый призрак захлопнул дверь. Поймал как слепого щенка! Нет, засов, конечно, легко отодвинуть чистой силой, это займет не больше пары минут, но что толку? Лоу ушел – и причем победителем! Надавал словесных оплеух и сбежал в Сады, покуражившись напоследок. Хвала Претемной, что хотя бы никто не узнает, иначе от позора хоть из Академии уходи. И что он там нес… Да плевать! Хитрая наглая тварь просто пыталась ударить побольнее. А что сейчас так паршиво – это от злости на проигрыш.

Снова ругнувшись, он двинул в дверь чистой силой, и засов, жалобно лязгнув, вылетел из петель, а дверь приоткрылась, скрипнув петлями. Дом, а не могила! Надо же было придумать такую глупость! Да и все остальное – тоже. Оказаться на твоем месте? «Не дождешься, – с яростным наслаждением пообещал Грегор. – В свое время у меня хватит храбрости не цепляться за жалкое существование призрака».

Последний раз глянув на опустевший склеп, он вышел, раздраженно хлопнув дверью. Надо будет сказать, чтобы здесь все убрали. И, наверное, Академии теперь понадобится новый призрак? Что ж, Грегор сам найдет подходящего. Кого-нибудь молчаливого и, желательно, лишенного рассудка. Покажет адептам, а потом упокоит беднягу – только так с ними и надо! Ну что же за день сегодня такой отвратительный… Поневоле захочешь напиться, несмотря на пример Малкольма перед глазами. Съездить бы к нему, но завтра снова на занятия, выходные только закончились.

«Не буду пить, – устало подумал Грегор. – Не дождетесь. Пойду высплюсь, а завтра попрошу у Эддерли еще пару курсов преподавания, чтобы не сходить с ума от безделья. И почитаю все-таки литературу о барготопоклонниках, чтобы в следующий раз какой-нибудь «Тернер» не застал врасплох. И проверю дела семьи, а то мои драгоценные кузены, пока я воевал, явно запустили лапы в казну рода по самые плечи… Да мало ли занятий!»

Но уходя по подвалам от опустевшего склепа, он не удержался и передернул плечами: никак не проходило чувство, что в спину смотрит чей-то сожалеющий взгляд.

Отцовский гость был похож на ворона, одного из тех, что жили у них в поместье, чувствуя там себя хозяевами больше, чем люди. Чернявый, смуглый, с горбатым длинным носом и насмешливым, истинно вороньим взглядом черных блестящих глаз. Аластор, у которого с некоторых пор появилась особая причина не любить воронов, сдержанно поклонился и получил в ответ быстрый кивок – острый подбородок гостя всего на миг уткнулся в круглый кружевной воротник, единственное светлое пятно в темном и простом, как траур, наряде.

А потом гость принялся бесцеремонно разглядывать его, по-птичьи склонив голову набок и меряя взглядом, словно портной. Делал он это молча, пренебрегая всеми правилами учтивости, и Аластор тоже молчал, удивляясь, что это за новая странная личность нарушила покой их дома. И всего через несколько дней после визита Бастельеро.

– Месьор д’Альбрэ, позвольте представить вам моего сына, – несколько запоздало и почему-то слегка сконфуженно сказал отец. – Аластор, наследник дома Вальдеронов. Старший и… единственный.

– Благодарю за честь, – сухо отозвался гость с явным акцентом.

Фраганец? Ну надо же. Нет, в Дорвенанте уже снова появились фраганцы, пользуясь заключенным перемирием, но обычно это были купцы, а на простолюдина гость никак не походил. Может быть, пленный офицер, еще не вернувшийся домой? Но это никак не объясняет, почему отец, относящийся к давним врагам прохладно, как и положено преданному короне дворянину, принимает фраганца столь почтительно.

– Месьор д’Альбрэ будет обучать тебя фехтованию, – сказал отец, повернувшись, наконец, в его сторону, и Аластор вскинулся, как норовистый жеребец с отпущенной уздой.

– Фраганец? – дерзко уточнил он, не поверив своим ушам. – Чему он может меня научить? И зачем? У меня же есть учитель в поместье…

– Помолчи, – уронил отец, и Аластор прикусил язык, только метнул в сторону фраганца неприязненный взгляд, получив в ответ едва заметную усмешку сухих тонких губ.

Только сейчас Аластор с непростительным опозданием понял, что на поясе гостя – шпага, а значит, он не пленник, либо пленник привилегированный, пользующийся покровительством кого-то из дорвенантских дворян, поручившихся за него честным словом.

– Мои извинения, месьор, – негромко и очень вежливо сказал отец. – Мне следовало поговорить с сыном заранее, я слишком поторопился его представить. Аластор, мне стыдно за твои манеры.

– Пустяки, – хмыкнул фраганец, с явным удовольствием наблюдая, как Аластору кровь бросилась в щеки от стыда. – Могу я поговорить с вашим сыном наедине?

– Да, разумеется, – с поспешным облегчением согласился отец. – Вам будет здесь удобно?

Фраганский ворон – он все больше напоминал Аластору эту наглую противную птицу – окинул библиотеку быстрым взглядом, почему-то задержавшись на растопленном камине, и кивнул, сообщив:

– Вполне. Прошу только проследить, чтобы нас не беспокоили. Ни в каком случае.

– Разумеется, – повторил отец, и они с гостем обменялись взглядами, значения которых Аластор совершенно не понял.

А потом отец просто вышел, плотно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь, и Аластор остался наедине с фраганцем. Вооруженным, к слову. Не то чтобы Аластор чего-то опасался – вот еще не хватало, в собственном доме! – но странностей было все больше.

– Итак, юный лорд, – поинтересовался фраганец тем же насмешливым тоном, – вы что-то имеете против уроженцев моей прекрасной страны?

– Нисколько, месьор, – откликнулся Аластор, решив, что, по крайней мере, извиняться за его неучтивость отцу больше не придется.

Тем более что десять лет недавно закончившейся войны – действительно не повод для грубости. Врага можно убить, так всегда учил его отец, но оскорблять его – недостойно дворянина. Тем более недостойно оскорбить пленника, если фраганец из них. И уж вовсе он не виноват в том, что так похож на проклятую птицу, красующуюся кое у кого в гербе.

– И о том, что не успели повоевать, тоже не сожалеете? – допытывался фраганец, ехидно блестя глазами. – Слава, подвиги… Все прошло мимо вас. Не обидно?

Ну не мог он не понимать, что Аластора в его-то возрасте, притом наследника, попросту никто не отпустил бы в армию. Разве что адъютантом в штаб, но там уж точно подвигов не совершишь. А раз понимал, значит, нарочно задевал за живое. Вот только зачем?

– Если его величеству понадобится моя служба, он меня призовет, – сообщил Аластор, старательно копируя прохладный тон, которым отец разговаривал с назойливыми светскими знакомыми. – Простите, месьор, у вас ко мне какое-то дело?

– У меня – к вам, или у вас – ко мне, это еще подумать надо, – усмехнулся бесцеремонный месьор, и причудливая золотая серьга в его правом ухе качнулась, о чем-то напоминая, таком знакомом, но сейчас напрочь вывалившемся из памяти. – Значит, карьера военного вас не прельщает. И магической искрой Семеро вас не наградили. Но для наследника все это не обязательно…

Он снова смерил Аластора взглядом и вдруг одним стремительным плавным движением выхватил из ножен шпагу. Миг – и ее кончик оказался у горла Аластора. Почти касаясь, леденя кожу смертельной близостью отточенного, как игла, лезвия. Аластор замер, изо всех сил стараясь не коситься на притягивающий взгляд клинок и понимая, что оказался наедине с безумцем. Но почему отец…

– Страшно? – вкрадчиво осведомился фраганец, неуловимо напрягая руку, так что острие уперлось в горло Аластора, уколов, но не проткнув натянувшуюся кожу. – Мы одни. Нас велено не беспокоить. И даже маг-целитель не успеет ничего сделать.

– Отец вас убьет, – тихо и очень ровно сказал Аластор.

– Убьет, – согласился фраганец. – Но потом. Вам, юный лорд, это уже ничем не поможет.

Почему-то Аластор ему поверил. Сразу. Из черных блестящих зрачков, казавшихся так близко, что закрыли полмира, на него смотрела сама Претемная. Да, искрой боги его не наградили, но сейчас Аластор готов был на родовой отцовской шпаге поклясться, что смерть совсем рядом. Он чувствовал ее всем своим существом, как дикий зверь, чье горло держат чужие клыки, а когти вот-вот вопьются в плоть. Страх… Вязкий, холодный, как болотная жижа, и такой же беспощадный…

– Зачем… вам? – проговорил Аластор непослушными губами.

Разумом он понимал, что надо уклониться, отпрыгнуть, закричать, кинуться к двери… Но то же самое чутье велело замереть, потому что зверю нужен миг, чтобы кинуться, а стальному жалу – и того меньше.

– Может, я сошел с ума, – так же тихо ответил фраганец, не отводя взгляда. – Или ваша смерть имеет какое-то значение в играх королей. Или я ненавижу вашего отца. Или мне заплатили за наследника вашей семьи. У человека всегда найдется множество причин, чтобы убить другого человека. И не меньше, чтобы попробовать остаться в живых. Вы хотите жить, юный лорд?

– Хочу, – шевельнул губами Аластор.

Ему бы только шаг! Один шаг между ним и сумасшедшим фраганским вороном. Полшага. И уж точно не стоит сдаваться, даже не попробовав. Фраганец держал тяжелую шпагу в вытянутой руке без малейшей дрожи, как прутик. И смотрел прямо в глаза Аластору. Что же там, все-таки, с его серьгой? Не о том сейчас думать надо…

– Тогда попытайтесь, – одними губами усмехнулся безумец.

Напряженное, как тетива, тело Аластора качнулось вбок, словно он ждал этих слов, и почти успело уйти от удара… Удара, который должен был случиться, но его не было. Вместо него клинок фраганца блеснул в глаза Аластору, на миг ослепив, и исчез! Отдернув шпагу, фраганец еще одним неуловимо быстрым движением развернул ее острием к себе и швырнул в лицо Аластору, едва успевшему поймать тяжелую рукоять у самого лица. Да он ее даже не поймал! Просто рука сама дернулась, и рукоять влипла в ладонь, больно ударив по пальцам. Ошалевший от изумления Аластор недоуменно взглянул на шпагу в своей руке, потом – на оставшегося безоружным фраганца, снова – на шпагу…

– Почтенный лорд Вальдерон утверждает, что чему-то вас все-таки учили, – безмятежно сообщил фраганец и, сделав шаг в сторону, взял из каминной стойки длинную кочергу. – Как вы думаете, юноша, можно ли убить человека столь низменным предметом?

Он изящно шагнул вперед, держа кочергу за рукоять, убийственно серьезный, несмотря на глупейшую ситуацию, и Аластор даже не смог улыбнуться. Губы не слушались по-прежнему, и страх никуда не делся, только теперь он мешался со злостью, обжигая лицо изнутри и заставляя кровь кипеть в жилах.

– Еще как можно, – процедил Аластор, сразу поняв, что на помощь звать не будет.

Хватит! Что бы ни случилось дальше, справиться с этим он должен сам!

– Но я драться с безоружным не собираюсь, – добавил он, злясь на себя самого, на проклятого фраганца, на отца, которому зачем-то понадобилось устраивать это дурацкое испытание…

Учитель фехтования, значит? Рука уже привычно перехватила отличную тяжелую рапиру, если уж называть ее правильно.

– А у вас есть выбор? – весело удивился фраганец. – Нет, если вы предпочитаете быть избитым… Похвальное смирение! Вашему врагу вы тоже это позволите?

– Не ваше дело! – выдохнул Аластор, отбросив всякую учтивость. – Прекратите этот балаган! Если хотите драться, возьмите ваше оружие обратно, а мне принесут мое.

Он опустил рапиру, твердо уверенный, что прав. И что фраганец согласится, не может ведь он всерьез рассчитывать выиграть поединок с кочергой против рапиры. И…

– Ай! Вашу…

Ругательство он проглотил в последний момент, а вот отпрыгнул слишком поздно. Загнутый конец кочерги чувствительно огрел его по сразу вспыхнувшему болью плечу. Правда, по левому.

– Защищайтесь, юноша, – издевательски посоветовал ему фраганец. – Иначе убить не убью, но вы будете первым Вальдероном, которого излупили кочергой, как проворовавшегося поваренка.

И в подтверждение своих слов снова сделал шаг, легкий, будто танцующий. Всякое сходство с вороном исчезло, стерлось, и теперь перед Аластором была змея в человеческом обличье. Худощавое тело фраганца, затянутое в черный камзол и узкие черные кюлоты, казалось невероятно гибким и быстрым, вот он совсем рядом справа – гнутый конец кочерги пачкает белую рубашку Аластора сажей, и это почти смешно, только будь на месте кочерги шпага – острие проткнуло бы ему печень. Еще миг – и фраганец оказался слева! И снова болезненный и до слез обидный небрежный тычок в подреберье – словно метку поставил!

Рука со шпагой снова взлетела сама! Плавясь от ярости, Аластор едва помнил вытверженные с наставником шаги, выпады и связки. А ведь казалось, что ночью его разбуди, схватит оружие и отобьется от любого противника! Но сейчас он уворачивался, парировал и нападал, словно впервые взял в руки клинок! Проклятый фраганец нападал совсем не так, как положено! Никакого подобия точной изящной науке, которую преподавал Аластору пожилой итлиец, выписанный отцом за большие деньги. Его фехтование было подобно танцу, где на каждое возможное действие следует строго определенный и отмеренный ответ. Бешеный фраганец вился вокруг Аластора разъяренной гадюкой, делал выпады из немыслимых, совершенно неправильных позиций, а парировал так, словно видел каждое движение Аластора наперед! Кочерга в его руке летала молнией, и казалось, что она извивается, потому что не может прямой железный прут доставать противника под такими углами, словно огибая честную рапиру!

– Быстрее, мальчик! – бросил фраганец, когда Аластор уже работал клинком на пределе своей скорости, чувствуя, что долго так не сможет. – Ты не в постели с девчонкой, в драке надо поторапливаться.

А вот у него голос был спокоен и бесстрастен, несмотря на глумливые слова. И так ровен, словно проклятый месьор не кочергой махал, уже истыкав рубашку Аластора дюжиной черных меток, а сидел за книгой.

Закусив губу, Аластор из последних сил крутил потяжелевшую рапиру, исступленно мечтая не победить, но хотя бы раз коснуться! Хоть один удачный выпад! Не убить, не ранить, но дотронуться острием до неуловимого фраганца… Резкая боль обожгла запястье. Аластор едва не взвыл, стиснув зубы, не удержался, схватился другой рукой. Выбитая из его руки рапира со звоном упала на мраморный пол. Выбитая! Кочергой! Уши и щеки у него уже горели от смущения, во рту пересохло…

– Поднимите, – скучающим тоном разрешил фраганец, указывая кивком на отлетевшую в сторону рапиру.

Мечтая провалиться сквозь землю, Аластор наклонился, поднял злополучный клинок.

Фраганец… как же его… смотрел на него с острым насмешливым любопытством, не вяжущимся с бесстрастным тоном, и Аластор вдруг увидел себя со стороны. Неуклюжего, растерянного, гордившегося непонятно какими успехами в фехтовании, а первый же настоящий противник сделал бы из него решето, если бы только захотел! И он еще вздумал тягаться с лордом Бастельеро! Он, не сумевший продержаться против взрослого бойца и нескольких минут, не сумевший ни разу пробить чужую защиту…

Сделав шаг назад, Аластор оглядел свою рубашку, испещренную темными следами. Каждый – смертельное ранение, если настоящим клинком. Кровь бросилась в лицо еще сильнее…

Фраганец все так же терпеливо ждал, только брови над темными глазами чуть изогнулись, и Аластор, сглотнув вязкую слюну, глубоко вдохнул, выдохнул и поклонился. Глубоко поклонился, безусловно и почтительно признавая чужое превосходство. А потом, выпрямившись, поднес клинок рапиры к губам, отсалютовав ее владельцу, и так же почтительно протянул эфесом вперед, заставив себя проговорить достаточно громко и четко:

– Прошу принять мои извинения, месьор. Мое поведение было недопустимо дерзким. Благодарю за урок.

Если миг назад ему казалось, что лицо и уши горят, то сейчас они запылали, так стало горячо, и Аластор только снова сглотнул, изнывая от тоскливого стыда. Отец будет разочарован! А самое главное, он только теперь понял, что отдал бы любую руку, лишь бы научиться второй, оставшейся, так же владеть шпагой.

– Извинения принимаются, – тем же холодным и чуть скучающим тоном отозвался фраганец. – И поскольку я узнал все, что хотел, предлагаю успокоить вашего почтенного родителя, ожидающего итога нашей беседы.

– Вы… не станете меня учить… месьор… д’Альбрэ?

Аластор сам удивился, как тускло звучит его голос, но хотя бы имя фраганца он смог вспомнить, не совсем уж показавшись невежей.

– А вы в этом нуждаетесь?

И снова вскинутая бровь, только теперь взгляд фраганца из равнодушного стал острым, испытующим. Неужели у него все-таки есть шанс? Аластор даже вперед подался, заговорив горячо, быстро, взволнованно:

– Прошу вас, милорд! То есть, простите, месьор… Я буду хорошим учеником, обещаю! Мне очень нужно перенять ваше несравненное мастерство! Клянусь, вы не пожалеете! Отец высоко оценит ваши услуги, а я… я… буду слушаться вас во всем! Только научите меня – так!

Он лепетал еще что-то, страшась увидеть во взгляде фраганца, что тот снова потерял интерес, и не зная, как объяснить, доказать, убедить…

– Зачем? – уронил тот наконец. – Для обычного дворянина вы деретесь совсем неплохо, юноша. Ну… для Дорвенанта, во всяком случае. Зарабатывать шпагой на жизнь вам вряд ли придется. А искусство убивать ближнего своего не стоит того, чтобы эту самую жизнь ему посвятить. Да, представьте, иначе в нем толку добиться.

Он смотрел почти с сочувствием, если только Аластору оно не почудилось в темных пронзительных глазах. И на миг показалось, что между ним и фраганцем протянулась тончайшая натянутая струна, чутко отзывающаяся на малейшее колебание души. Аластор точно знал, что даже крошечная ложь или умолчание правды порвет эту нить навсегда, и исчезнет единственная отмеренная ему судьбой возможность для чего-то очень важного. Будто шаг, который он сделает сейчас, промолчав или открыв душу, безусловно уведет его по дороге, с которой уже будет не свернуть.

И можно промолчать, отказаться, забыть то, что случилось. Подумаешь, всесильный мэтр-командор обидел его, испугавшись за честь воспитанницы. Ведь прав был, по сути. А что оскорбление до сих пор жжет, словно раскаленное клеймо, так можно жить и с клеймом… «Нельзя, – спокойно и ясно подумал Аластор. – Жизнь без чести – это не жизнь».

А еще он вспомнил, наконец, что означает у фраганцев одна серьга в правом ухе. Бретер, профессиональный дуэлянт-наемник. И, следовательно, виртуоз владения оружием, иначе человеку, живущему клинком, в этом ремесле не удержаться. Да и вообще не удержаться в живых. Значит… Значит, отец, испугавшись, что Аластор все-таки вызовет лорда Бастельеро, сделал единственное, что могло дать его сыну хоть какой-то шанс, – нашел того, кто научит Аластора владеть шпагой так хорошо, как только возможно.

В глазах защипало от смущения и благодарности, в горле встал ком, стоило представить, чего отцу стоило смириться с его замыслом и сделать почти невозможное – уговорить фраганского бретера стать наставником дорвенантца. Но Аластор этот ком сглотнул и, не отводя взгляда от внимательного требовательного взора фраганца, сказал – будто в реку прыгнул с обрыва:

– У меня есть враг. Настоящий, смертельный. Он оскорбил меня. Вы, наверное, думаете, что это глупость, я еще слишком молод… Но есть поступки, которых дворянин и мужчина терпеть не должен. И я точно знаю, что мы еще встретимся. Он старше, опытнее, он признанный мастер фехтования. Но я должен смыть обиду кровью. И… я не боюсь смерти, но мне нельзя умирать. На дуэли с ним, я имею в виду. Это будет несправедливо, понимаете, месьор?

– Справедливость клинка – жестокая справедливость, – негромко сказал фраганец. – Юноша, вы уверены, что вам нужна именно она? В этом мире не так много обид, которые стоят потраченной на них жизни. Право же, отомстить врагу можно по-разному. А ваш отец, кажется, больше всего на свете страшится вас потерять.

– Мой отец – человек чести, – глухо сказал Аластор, борясь с желанием отвести взгляд. – Он знает, что я не могу отступить. Поэтому он и нашел вас. Прошу, месьор, помогите мне.

– Я сниму с вас шкуру, – с той же ровной безмятежностью предупредил фраганец. – Слой за слоем, вместе с вашей щенячьей самоуверенностью, прежними представлениями о фехтовании и привычкой себя жалеть. Я выбью из вас все, что покажется мне лишним, то есть все, что вы полагаете своими достоинствами как бойца. Потому что прямо сейчас вы ужасны. Я сказал, что вы неплохи для дорвенантца и обычного фехтовальщика? Забудьте. Это был незаслуженный комплимент, лживый, как похвалы, которые голодный бродяга расточает престарелой трактирщице. У вас отвратительно поставлена рука, я уж не говорю о том, что всего одна! Вы двигаетесь уныло, как крестьянская лошадь, и медленно, как она же с полным возом дров. Я не знаю, кто был вашим прежним наставником, но он научил вас не бою, а бальным танцам, впрочем, даже им научил паршиво. Чтобы драться как бретер, вам придется забыть то, чему вы уже научились. Вытравить из памяти разума и тела. Поэтому вы будете делать все, что я скажу, каким бы бессмысленным, нудным или трудным это ни казалось. У меня с вашим отцом договор, что я могу отказаться от преподавания в тот же день, когда вы откажетесь выполнять мои указания. Понимаете, юноша? Полное послушание и доверие, либо не тратьте свое и мое время. Сделать из вас хорошего бойца – примерно то же самое, что вырезать из доски рапиру, имея инструментом только иголку.

– Я буду очень стараться! – выпалил Аластор. – Обещаю!

– Какое счастье, – ехидно согласился фраганец. – Что ж, тогда вы либо станете моим величайшим поводом для гордости, если научитесь прилично обращаться с клинком, либо окажетесь не менее величайшим позором. А по пути к одному из этих достижений мы весьма интересно проведем несколько лет.

– Айлин, яблочко, проснись, – тихо попросил мэтр Киран.

– Зачем? – удивилась Айлин, и искоса, чтобы никто не заметил, посмотрела на покачивающегося Аластора (и как ему удается раскачиваться сидя?) и магистра Мэрли, затеявших игру в бутылочку.

Вместо бутылки они взяли опустевшую фляжку Аластора. Раскрученная фляжка вертелась совершенно непредсказуемо в отличие от настоящей бутылки, как уверял магистр. И поэтому игроки сначала увлеченно спорили, куда именно на этот раз указало горлышко, а потом – как заставить надгробие мэтра Кирана отойти в угол склепа и трижды прокукарекать.

«Надо рассказать про эту игру Дарре, – решила Айлин. – И Саймону тоже, конечно! Им наверняка понравится! Вот только зачем мэтру Кирану, чтобы я просыпалась? И вообще…»

– А разве я сплю?

– Спишь, – заверил мэтр. – Проснись. Обещаю, ненадолго.

– Хорошо, я постараюсь! – вздохнула Айлин, бросила последний взгляд на Аластора, снова раскрутившего фляжку, старательно зажмурилась и… проснулась.

Мэтр Киран сидел в изножье кровати, разглядывал комнату и рассеянно гладил Пушка, улегшегося у нее в ногах – вот, оказывается, почему так затекли стопы! Ну и ладно, зато не холодно!

– Какой у тебя тут творческий беспорядок, – одобрительно сказал он, заметив, что Айлин открыла глаза. – У нас с Мэрли тоже так было, когда мы жили в одной комнате. А остальные, конечно, возмущались. Мол, не найдешь ничего! Как же! Много они понимали. Помню, на десятом курсе к нам поселили еще одного целителя, Аранвена, кажется… Тогда был перебор адептов, не хватало комнат. И знаешь, что сделал этот мерзавец?! Он убрал в нашей комнате! Мы с Мэрли потом месяц ничего найти не могли!

– Мэтр Киран, – осторожно прервала Айлин. – Как вы себя чувствуете?

И тут же, спохватившись, мысленно обругала себя дурой. Мэтр не может себя чувствовать! Он же призрак! Но ведь ему явно было больно, когда лорд Бастельеро его ударил! И выглядел мэтр Киран тревожно: его вызывающая рыжина потускнела, волосы, задорно торчащие во все стороны, как-то пригладились и облепили голову, глаза лихорадочно блестели, лицо посерело и резко выступили скулы…

– Чушь какая! – фыркнул мэтр Киран, ероша волосы на затылке. – Еще как можем! Пожалуй, если ты призрак, то чувствовать – это единственное, что остается. Не беспокойся, все вполне хорошо. Но давай к делу? Прости, яблочко, у меня очень мало времени, а нужно сказать главное. Вот, держи!

Он порылся в поясной сумке и вытащил из нее толстую, переплетенную в кожу тетрадь, такую же призрачную, как и сам мэтр.

«А как же ее читать? – молча поразилась Айлин. – Разве можно читать призрачные записи?»

– Нельзя, – хитро улыбнулся мэтр Киран, по обыкновению услышав ее мысли, и с деланной строгостью добавил: – Смотри внимательно, больше ты такого не увидишь!

Его фигура засветилась, становясь все ярче, и Айлин даже показалось, что мэтр вот-вот воплотится – но воплотилась только тетрадь, а фигура некроманта разом потускнела так, что сквозь него Айлин явно увидела противоположную стену и кусок окна.

– Ой! – вырвалось у нее. – Милорд мэтр, вы…

– Это моя собственная кожа, – с той же слегка фальшивой беззаботностью произнес мэтр Киран, проводя прозрачным пальцем по корешку лежащей на кровати тетради. – Использовать часть своего тела – единственный способ сотворить артефакт, который останется с тобой даже после смерти. Ой, не смотри так! Немного кожи, взятой с верхней части спины – это не смертельно, а целители в Академии хорошие… Это, яблочко, мой личный дневник-гримуар. Придуманные мной заклинания, редкая нежить, которую я встречал в путешествиях. Способы борьбы, ну и всякое прочее. В общем, моя жизнь. Их похоронили вместе со мной, ну вот как артефакты Мэрли…

Он запнулся и встряхнул головой, на какой-то миг становясь прежним, таким привычным Лисом-Хитролисом.

– Не умею я делать подарки, особенно девчонкам. В общем, давай попросту – эти записи теперь твои. Считай, что учебник. Я же обещал, что научу тебя всему, что умею, помнишь? Будешь моей ученицей – и моим главным законченным делом. Согласна?

Тетрадь взмыла в воздух, неожиданно тяжело упала ей на колени, и Айлин словно очнулась. Мэтр Киран говорил так, словно прощался!

– М-мэтр Киран! – вскрикнула она сдавленно. – Но вы же… вы же не…

Мэтр Киран вздохнул.

– Я бы с радостью посидел в склепе хотя бы до твоего выпуска, яблочко мое, – сказал он неожиданно тихо и серьезно. – А может и подольше. Но произошло кое-что, заставившее меня понять, что мое время закончилось. Да и Мэрли уже ушел в Сады… Не хмурься, Айлин. Постарайся понять: пережить свое время – худшее наказание. Я пришел попрощаться. Пожелай мне легкой дороги, хорошо? И не вздумай ходить в мой склеп. Только расстроишься. А впрочем… – Он вдруг улыбнулся легко и беспечно. – Впрочем, мне это даже нравится. Пообещай, что не изменишься! Что всегда будешь относиться к призракам, как к живым! Нам очень нужно, чтобы нас оплакивали как живых и радовались как за живых. Ну же, Айлин! Обещай. Что бы ни говорил тебе твой куратор.

– Обещаю, милорд мэтр, – шепнула Айлин.

Она подняла тетрадь, прижала к груди и часто заморгала, чтобы прогнать резь в глазах. Неужели мэтра Кирана прогнал милорд Бастельеро? Нет, он не мог! Мэтр Бастельеро справедливый, он наверняка уже и сам стыдится, что ударил бывшего коллегу!

– Не думай ты об этом, – посоветовал Киран и быстро наклонился вперед, так что почти коснулся лбом макушки Айлин. – Времени почти не осталось. Передать что-нибудь твоему отцу, когда я встречу его в Садах?

– Скажите, что я люблю его, – вытолкнула Айлин сквозь застрявший в горле ком. – И что он будет мной гордиться. И вы тоже будете, мэтр Киран, обещаю!

– Я знаю, яблочко, – ласково улыбнулся мэтр. – Прощай.

– Прощайте, мэтр Киран, – прошептала Айлин, глядя, как бледнеют и выцветают фиолетовая мантия, рыжие волосы, веселые карие глаза… – Легкой дороги!

Когда прозрачная тень окончательно растаяла в воздухе комнаты, Айлин показалось, что теплый воздух стал гораздо холоднее. Наверное, это объяснялось какими-то сложными магическими процессами, но Айлин точно знала, что дело не только в них. Вместе с Кираном Лоу из ее жизни ушло что-то очень важное! Словно потух огонь, у которого Айлин грелась…

Она отняла тетрадь от груди и посмотрела на обложку, открыла ее и вгляделась в тонкие, слегка выцветшие строки, написанные мелким, но разборчивым почерком. Записи, рисунки, заметки на широких полях, тоже исписанных до последнего клочка свободного места. Мэтр Киран так хотел стать преподавателем! Это было его неоконченное дело, ради него он оставался в склепе Академии, долгие годы ожидая кого-нибудь, кто станет его настоящим учеником. И вот… Это неправильно! Почему все ее бросают?! Отец, Аластор, теперь мэтр Киран…

Она всхлипнула один-единственный раз, понимая, что несправедлива. Конечно, они не хотели! Никто из них не хотел оставить ее одну! И есть много людей, которые любят ее и еще долго будут рядом. Но они тоже могут уйти в любой момент! Кто угодно может уйти, потому что такова жизнь – это последний урок, который мэтр Киран, вряд ли желая того, ей преподал.

Айлин перевернула страницу, другую… Кольцо, подаренное отцом, вдруг сверкнуло в луче восходящего солнца, и льдинка где-то внутри Айлин, холодная и острая, начала таять. Да, они ушли. Но ведь они были в ее жизни! И когда-нибудь, пройдя собственный путь, она с ними обязательно встретится! Только нужно, чтобы она могла с гордостью показать этот путь.

Ей вдруг показалось, будто кто-то погладил ее по голове. Это не был призрак – никакого следа некротических эманаций поблизости не наблюдалось, Айлин знала совершенно точно. И все-таки нежное прикосновение почувствовала так ясно! Боясь даже предположить, чья ласковая рука тронула ее волосы, Айлин замерла, ловя этот миг и больше всего на свете желая сейчас обнять кого-нибудь близкого, родного, любящего… Но комната была пуста, и мгновение чужого присутствия оказалось мимолетным. Айлин закрыла тетрадь и, не выпуская ее из рук, посмотрела в окно.

Там из-за восточной башни Академии вставало в розово-желтой вуали, раскинувшейся на полнеба, солнце. Наступал новый день ее жизни. Лекции и практические занятия, библиотека, привычные мелкие ссоры с Иоландой и холодное перемирие с заклятыми подружками с собственного курса. Дружба Воронов, любовь тетушки Элоизы… Тысячи счастливых и несчастных моментов, из которых складывается жизнь. Но что-то уходило прямо сейчас, оставляя в душе Айлин холодную тихую пустоту, и она не сразу поняла, что это навсегда ускользает, словно прошедший день, ее детство.