ГЛАВА 8. ОРЕСТ И ПИЛАД
Пройдя шагов пятьсот по направлению к Карпантра, Эктор увидел, что его настигает карета. Он повернул и бросился навстречу, прося остановиться. Однако кучер, не ожидавший встретиться на дороге с вооруженным человеком, принялся отчаянно настегивать лошадей.
Но лошади задергались на месте, вставая на дыбы и кидаясь то вправо, то влево. В результате карета вполне могла опрокинуться.
Между тем Эктор не переставал кричать, а кучер — хлестать. Когда же бедняга увидел вооруженного незнакомца возле самой кареты, он вручил свою душу Господу и выпустил кнут из рук.
Все это разбудило господина, дремавшего внутри кареты. Он высунулся и стал всматриваться в происходящее. То же проделала и маленькая девочка, с той лишь разницей, что ей пришлось вскарабкаться на подушки, чтобы что-то увидеть.
Эктор воспользовался тем, что кучер успокоился, а лошади остановились, и подошел к дверце. Сняв шляпу и раскланявшись, он произнес:
— Милостивый государь, остерегитесь ехать дальше. Там, на краю леса, вы встретите шайку разбойников, могущих доставить вам неприятности.
Сидящий в карете господин осмотрел с ног до головы Эктора, выхватил из сумки пистолет и просунул его сквозь приоткрытую дверцу кареты наружу.
— По-моему, — произнес он, — вам чересчур хорошо известны лица, о которых вы говорите, так что если вы сделаете ещё шаг, я буду стрелять.
Эктор было хотел рассердиться, но тут вспомнил, что на нем одежда принятого им ещё недавно ремесла, ружье за плечами, за поясом полно пистолетов и кинжалов, не говоря об охотничьем ноже, висевшем сбоку.
— Сударь, — ответил он, краснея, — я вовсе не тот, за кого вы меня принимаете. Позднее вы в этом убедитесь. Вот мое оружие: если я вас обманываю, можете меня застрелить.
Он стал снимать оружие с себя и передавать его дворянину, с изумлением наблюдавшему за ним.
— Садитесь в карету, сударь, — предложил тот. — Если вы меня обманываете, Бог вас покарает. Я же не стану оскорблять вас своим подозрением.
Лакей открыл дверцу, и Эктор сел в карету.
— Поворачивай! — крикнул хозяин кучеру, и карета покатила назад быстрее, чем ехала вперед.
В карете находились трое: дворянин, похоже, лет пятидесяти, девочка лет восьми — десяти и её старая няня. Карету сопровождали два лакея, вооруженные мушкетами и шпагами. По их весьма встревоженному виду можно было заключить, что они вряд ли оказали бы сопротивление.
Эктор вкратце рассказал, как оказался в обществе разбойников. Вскоре они прибыли в замок.
Рассыпавшись в извинениях, повинившись в ошибочных подозрениях, дворянин представился:
— Я мсье де Блетарен. Если чем могу быть полезен, прошу располагать мною и моими близкими.
Эктор в свою очередь представился и все отправились ужинать.
Бывают в жизни обстоятельства, когда между людьми наступает близость уже через несколько минут после знакомства. Мало того, что Эктору было предложено остаться переночевать, их беседа с де Блетареном приняла сразу доверительный характер. Эктор не скрыл от него подробности, заставившие его бежать из дому. Со своей стороны, де Блетарен рассказал ему о своем участии в смутах во время Регентства, что привело к его преследованию как нежелательного для властей субъекта. И де Блетарен не скрыл своего желания покинуть Прованс.
— Не будь у меня дочери, — добавил он, — я бы уже поступил на службу к какому-нибудь иностранному властителю, где мог бы погибнуть от руки, скажем, турок. Но ради дочери приходится беречь себя.
Маленькая же девочка, в свою очередь, почувствовала привязанность к новому знакомому: она приносила ему цветы и плоды из сада, улыбалась, когда он говорил, и развлекала его своей чистосердечной болтовней.
Расстались Эктор с де Блетареном как сын с отцом, давно не видевшие друг друга.
Проснувшись наутро, Эктор, естественно, испытал блаженство свободы, давно уже им позабытое. И как ни удерживал его хозяин, он, как строптивый конь, почуявший волю, едва дождался полудня, так рвалась его душа к цели путешествия, которая была совсем близка.
— Помните, — говорил ему де Блетарен, — мой дом всегда к вашим услугам, и если что-то случится, то…
Но Эктор, красневший от предлагаемых услуг, прервал его эффектным жестом: одну руку он положил на эфес шпаги, другой указал на небо. Мсье де Блетарен понял и улыбнулся.
— Идите, — сказал он, — и да будет с вами милость Божия. Мне же хотелось предложить вам что-нибудь в память о нашей встрече.
— Вы можете оказать мне любезность, — отвечал Эктор, — которую ничто не изгладит из моей памяти. Надеюсь, она принесет мне счастье.
— Говорите…действуйте…вы здесь полный хозяин.
Эктор указал хозяину на его дочь, спавшую на диване. Прелестные обнаженные ручки, длинные волнистые волосы, рассыпавшиеся вокруг лица, нежное плечико, высунувшееся из платьица, ножки, свесившиеся с дивана, стан, перегнувшийся подобно тростинке, придавали ей невыразимую прелесть. Картину довершала горстка цветов, выпавших из рук и усыпавших не только пол, но и её саму.
— Позвольте мне её поцеловать?
Мсье де Блетарен знаком позволил гостю поступать, как угодно. Эктор склонился к девочке и поцеловал её в лобик. Когда он снова обернулся к хозяину, на его ресницах дрожала слеза.
Возможно, кто-то удивится такому его поведению. Но Эктор, которому едва исполнилось восемнадцать, имел благородное сердце и добрую душу. Ведь его воспитывали отец и Кок-Эрон, люди такой же закваски.
— Теперь я попрошу вас кое о чем, — произнес де Блетарен.
— Меня?
— Да, и предупреждаю, что буду обижен отказом. Мне нравится ваш охотничий нож. Предлагаю вам в обмен на него эту шпагу. Теперь вы её не извлечете, не вспомнив обо мне.
И мсье де Блетарен подал Эктору шпагу из толедской стали. Ее широкий и гибкий клинок был вложен в ножны желтой кожи. Настоящее оружие воина, высокого качества и простой отделки. Эктор прицепил ножны к поясу.
— Я её получил прямою и без пятен, — сказал он, сверкнув клинком на солнце, — такою и буду носить.
Лошадь и два лакея с пистолетами ждали его во дворе, мсье де Блетарен не позволил отправиться в Авиньон пешком.
Лакеи поехали его проводить. Дорога шла через поля; ей пользовались местные крестьяне. Тем самым сильно сокращался путь.
Перед глазами Эктора открылась дивная картина. Дорога превратилась в тропу, заросшую по краям полевыми маками и мхом. По обе стороны тропы склонялись ивы. Живые изгороди из боярышника и цветущей бузины осеняли её своими ветвями и наполняли воздух благоуханием. Вдали высокие ясени смыкали над тропою свод своих густых ветвей. Из небольшого домика, скрытого в зарослях, доносилось приветственное пение петуха. Старухи, сидевшие на порогах своих хижин, приветствовали его кивками, а маленькие мальчики на коротеньких ножках, испуганные и веселые, со смехом сопровождали его, сколько могли.
Настроение Эктора было превосходным. Он был убежден, что Кок-Эрон уже поджидает его, бесстрастный, подобно каменным богам, поставленным древними людьми на краях полей. Добрая лошадь танцевала под ним, и надежда открывала радужные перспективы.
Эктор с лакеями, наконец, подъехал к авиньонской заставе. Вручив им пару дукатов из денег, полученных от брата Иоанна, он уже собирался сойти с лошади. Но лакеи не дали этого сделать.
— Мсье де Блетарену угодно, чтобы вы оставили эту лошадь себе, — сказал один из них.
— Но…
— Он нас не пустит в дом, если мы её не оставим у вас, — добавил другой, прерывая Эктора.
Эктор недолго сопротивлялся: повиновавшись своей совести, он оставил лошадь.
— Передайте вашему господину, — прокричал он отъезжавшим лакеям, — что его лошадь пошатается по свету и переживет со мной немало опасностей.
— Передадим!
В прекрасном настроении Эктор отправился к папскому дворцу, возле которого назначил встречу Кок-Эрону. Но объехав вокруг всю площадь перед дворцом, того не встретил.
Тогда он направился к гостинице на углу. На вывеске с большой желтой птицей, бьющей крыльями, было написано: «Золотой фазан».
Тут к нему подбежал мальчик, вскочивший с каменной скамейки, и спросил:
— Сударь, не назначали вы кому-либо свидания на площади?
— Назначал.
— Тогда прошу вас следовать за мной. Этот господин отправился гулять и велел мне проводить вашу милость к нему в комнаты.
— Стало быть, этот господин иногда ходит гулять?
— Каждый день.
— Ага… А остальное время как проводит?
— Завтракает, обедает, ужинает и почивает.
— Для начала это, конечно, хорошо, но что потом?
— Потом ждет вашу милость на той скамейке, где сидел я, когда вы приехали. Иногда он уезжает на три-четыре дня, возвращается, спрашивает, не осведомлялся ли кто-нибудь в его отсутствие, затем отсылает лошадь в конюшню и приказывает подавать ему кушать.
— Значит, для «Золотого фазана» он хороший постоялец?
— Очень хороший: он дает мне на чай.
— И ты, конечно, стараешься вовсю?
— Надо же жить на свете.
Мальчик взглянул на стенные часы в гостиной.
— Посидите, сударь. Обычно в это время он уже возвращается.
Не прошло и десяти минут, как на площади показалась фигура Кок-Эрона, уныло бревшего в сторону гостиницы. Он всегда был очень худ, но сейчас на него было просто тоскливо смотреть. Казалось, он утратил всякую надежду.
Когда он был в нескольких шагах от гостиницы, Эктор поднялся навстречу.
И несмотря на темноту, Кок-Эрон с криком бросился к нему на шею. Нечего говорить, были поцелуи, и слезы, и обещания не расставаться ни за что и никогда. При этом Кок-Эрон так старался оказать Эктору глубокое почтение и уважение, что хозяин и слуга не сомневались: в гостиницу прибыло чрезвычайно важное лицо.
Прежде чем сесть за стол, Эктор, подобно солдату, верному своим обязанностям, пошел в конюшню. Он хотел посмотреть, досталась ли его лошади хоть часть внимания, раз он, её хозяин, получал его сполна. С ним, разумеется, пошел и Кок-Эрон.
В это время один из слуг расседлывал её. Рассматривая сбрую, сделанную из хорошей кожи, Кок-Эрон расстегнул одну из седельных сумок, вынул пистолет и при этом выронил что-то блестящее, зазвеневшее на каменном полу конюшни.
— О, да это же дукат! — воскликнул он, поднимая с пола золотую монету.
— Какой дукат? — спросил Эктор.
— Да посмотрите сами.
— Вот это да! Я и не подозревал, что богат.
Пока он вертел в руках монету, Кок-Эрон запустил руку в седельную сумку и вытащил оттуда целую горсть монет.
— Похоже, сударь, в дороге вам привалило счастье!
— Непостижимо!
В другой сумке под пистолетом было спрятано пятьдесят дукатов.
— Где вы нашли клад, сударь? — спросил Кок-Эрон. — Мы поищем там еще.
— Эти деньги дал мне благородный человек, желавший оказать услугу, не говоря об этом.
Когда подали ужин, Кок-Эрон отослал слугу и сам прислуживал Эктору. Тот рассказал ему о своих приключениях. В результате Кок-Эрон побожился, что лично обрубит уши брату Иоанну при первой же встрече.
В свою очередь он сообщил Эктору о том, что происходило в замке, когда принесли окровавленное тело аббата Эрнандеса, какие крики испускала при этом мадам де Версийяк, как она клялась преследовать убийцу хоть на краю света.
— Получив вашу записку, я забрал все оставшиеся деньги и выехал сюда. Если бы не встреча с вами, ничто не заставило бы меня покинуть замок.
— А аббат?
— Когда я готовился к выезду из замка, он, со своей стороны, готовился отдать душу Богу. Его наверняка уже нет в живых.
— В таком случае я ему прощаю, — тихо произнес Эктор.
Они вместе помолчали.
— Аббат заслужил свое, — возразил Кок-Эрон. — Теперь надо подумать о живых. Что вы намерены делать?
— Посмотреть мир и повоевать!
— Быстрый ответ.
— Который так же быстро будет приведен в исполнение.
— Да? Вы так думаете? — Кок-Эрон уже забывал все пережитые волнения и постепенно возвращался к обычной манере противоречить.
Он уже приготовился доказывать невозможность путешествия, как его прервал неожиданный шум, донесшийся с улицы. Эктор подбежал к окну и увидел довольно-таки странное зрелище.
Площадь заполнилась толпами народа. В центре на лошади ехал офицер наместника. Он держал в руке лист пергамента с красной печатью и шнурками, которыми непрерывно размахивал. Для пущей важности его кольцом окружала стража. И она не оставалась без работы: древками алебард стражники отпихивали напиравшую на них чернь. Десяток слуг в ливреях наместника освещали путь факелами. Над площадью стоял шум и крик, привлекавший внимание прохожих.
Наконец воцарилась тишина. Офицер стал читать папскую грамоту. В ней святой отец, исходя из нужд церкви по защите наследственного владения святого Петра, об являл о наборе трех тысяч солдат. Каждый из них получал высокое жалованье в четыре экю. А каждому капитану, приведшему с собой свой отряд, выдавалось месячное жалованье в двести экю. Повелено было служить молебны в церквах. Все это сопровождалось оглушительным ревом труб.
Такое обращение властителя привело людей на площади в неистовый восторг. В воздух полетели шляпы и шапки. Народ стал кричать во все горло, что готов истребить всех врагов папы до единого. В довершение под окнами дворца наместника начались буйные пляски.
— Ну вот тебе и прекрасная оказия, — обратился Эктор к Кок-Эрону. — Соберем отряд, и я стану капитаном на службе его святейшества папы Климента XI.
