Глава 17. Игры богов

— Нет, — простонала Джиад, держа на руках безжизненно обмякшее тело. — Ты не можешь так, так нельзя!

Они с боем прошли сквозь сирен, отбиваясь острогами, лоурами и магической силой Эргиана. Достигли жемчужно-серой сферы, окружающей Невиса, и уперлись в нее, а потом глубинник, поминая Троих, Спящих и еще каких-то древних богов в непристойных сочетаниях, что-то сделал, и преграда не рухнула, но стала прозрачной для слуха и зрения. Те, кто был внутри, их не видели, это быстро стало ясно, а вот Джиад с Лилайном и иреназе едва не прилипли к проклятой магической стене, слушая каждое слово и следя, что там происходит.

Они не успели совсем немного. Эргиан посерел от потери крови и кусал губы, пытаясь снять защиту, но она рухнула по мановению руки Алестара. И Джиад кинулась к нему, опередив даже иреназе, но успела только подхватить, не дав коснуться проклятого камня.

Где-то рядом гвардейцы ловили и вязали Риаласа и рыдающую Каришу. Санлия, не глядя на сестру, пыталась остановить Алестару кровь и то же самое делал Эргиан, выкладываясь полностью, пока сам едва не ткнулся лицом в камень Всеядного Жи. И все это заняло то ли несколько минут, то ли бесконечность, а потом мир снова вздрогнул — и свет залил его, будто вокруг было не море, помутневшее от песка и крови, а бескрайнее чистое небо.

Алестар напрягся в руках Джиад, глубоко вздохнул, и она с тревожной надеждой вгляделась в его лицо. Дождалась, пока рыжий откроет затуманенные и почему-то виноватые глаза… И лишь потом взглянула на то, что происходит вокруг.

А посмотреть стоило. Тихо ругнулся Лилайн, обнимая за плечи бледную Санлию, гвардейцы и Ираталь шептали молитвы, а Эргиан, привалившись к Алестару с другой стороны, молча гладил тонкими побелевшими пальцами Сердце моря…

Исполинская чаша Арены словно разгладилась и наполнилась светом. С одной ее стороны неподалеку от середины воздвигся трон, будто сплетенный из вздыбленных волн, если представить волны в три человеческих роста, вырезанные из драгоценных камней всех оттенков синего, голубого, зеленого и жемчужно-серого. С другой стороны на таком же расстоянии от камня, где собрался маленький отряд, вырос второй трон, такого же торжественного вида, но с коричнево-рыжим сиденьем и зеленой спинкой в виде кроны огромного дерева.

И на обоих тронах восседали удивительно похожие друг на друга женщины, отличающиеся лишь цветом волос, кожи и глаз.

— Мать Море… — прошептал кто-то из иреназе, глядя на величественную пышнотелую красавицу, светлокожую, с белыми, как морская пена, кудрями и синими глазами.

— И Мать Земля, — отрешенно отозвался второй.

Джиад молча согласилась, потому что вторая женщина была темноволоса, смугла и зеленоглаза.

Обе богини молчали, словно ожидая чего-то, от камня их было прекрасно видно, но сами они не глядели ни друг на друга, ни на людей и иреназе.

И тут скала, с которой Алестара уже сняли, дрогнула, и над ней показалась фигура обнаженного рыжего мальчишки. Глянув на поспешно отпрянувших иреназе и людей, Всеядное Жи пнуло свой алтарь и брезгливо заявило звонким голосом, что разнесся по Арене:

— На несколько веков отвернуться нельзя. Обязательно повалят, испачкают и либо сломают, либо потеряют. Чтоб на место поставили, ясно? И монетки верните!

Спрыгнув и пройдя по песку Арены легкой походкой, словно не замечая сопротивления воды, Жи остановилось между тронами, снова повернулось к своему камню и провозгласило:

— Триста лет я терпело это безобразие! Хватит уже! Кровь была пролита, круг замкнулся, колесо времени повернулось. Время забыть старые обиды Земли и Моря. Внимайте, смертные!

Оно немного помолчало в полной тишине. Джиад показалось, что все затаили дыхание, а лица богинь были столь неподвижны и бесстрастны, что никто не мог бы сказать, слышат ли они.

— Триста лет назад, — начало Жи звонким, но холодно серьезным голосом, никак не вяжущимся с мальчишеским обликом, — Мать Море и Мать Земля заключили спор, чьи дети умеют любить сильнее. Любовь — это сила, что порождает жизнь, и потому меня призвали этот спор судить. Никто не стал слушать мои предупреждения, что любовь нельзя измерить, взвесить и учесть. Проигравшая сестра должна была признать победительницу сильнейшей и уступить ей на триста лет благосклонность Отца Небо. За триста лет на суше или в воде от этого союза родились бы новые формы растений и животных, а разумные создания получили бы преимущество… Фигурками для игры были выбраны двое смертных, равных по силе духа и с горячим сердцем, способным к истинной любви. Ираэль, дочь Моря, и Эравальд, сын Земли. Тот из них, кто любил сильнее, должен был покинуть родную стихию, оставить дом, родных, свой народ, за который они отвечали, и уйти к любимому существу, принеся великую жертву. Эти двое встретились, полюбили друг друга, как было предназначено, и сделали выбор. Ираэль оставила ради Эравальда все, чем дорожила, и сбежала к нему, принеся в приданое осколок Сердца Моря, украденный, чтобы сделать возлюбленного великим королем. Эравальд же поклялся, что никогда не забудет ее жертвы и станет вечно любить дочь моря и ценить ее дар.

Помолчав, Жи вздохнуло и пожало плечами, искоса глянуло на застывших на троне богинь и продолжило:

— Мать Море должна была выиграть. Ведь это ее дитя доказало свою любовь большей жертвой. Но вмешались люди, дети Матери Земли. Они обвинили Ираэль в измене, и Эравальд, поверив им, разгневался на возлюбленную и лишил свободы. Рожденного от нее ребенка, имеющего человеческое обличье, он забрал и решил воспитывать как своего наследника, а хвостатого малыша оставил при матери. Иреназе разгневались, узнав об этом, и Великая Волна обрушилась на Аусдранг. Ираэль к тому времени погибла от горя, иреназе забрали свою кровь, не зная о втором ребенке, да и что бы они стали делать с ним, не способным жить в море? А великие сестры-богини поссорились из-за жестокости и лукавства смертных, ибо каждая говорила, что виновата вторая. Мать Земля — в поступке своих детей, погубивших Ираэль, а Мать Море — в том, что иреназе отомстили во много крат страшнее. И на триста лет между Землей и Морем воцарился раздор, никто не насладился плодами победы, а я… Я, между прочим, тоже не получило того, что мне обещали, — с неожиданной обидой заявило Жи. — Потому что от союза Ираэли и Эравальда должны были родиться… Впрочем, неважно. Главное, что не родились!

Оно поковыряло босой ногой песок Арены, с интересом проследило за взметнувшимся мутным облачком и почесало нос. А потом сказало с удивительной простотой:

— И вот кончились триста лет, вместо времени благоденствия ставшие временем раздора. Должна была состояться новая игра, это решили еще в начале первой, но из-за того, как все закончилось, линии сместились, кто-то не родился, кто-то не вовремя погиб или просто не встретился. На трон всходили не те, кто должен был, а предназначенные для этого прозябали в безвестности. Предатели требовали верности, бессердечные — любви, ничтожные — власти, а безумцы крутили колесо событий. И когда пришел миг выбора, у Скалы Завета тоже повстречались не те, кому выпала эта судьба. С иреназе, потомком Ираэли, еще хоть как-то сложилось, но в воду за перстнем Аусдрангов прыгнула не принцесса из рода Эравальда, что должна была искупить вину своего предка и доказать, что люди тоже умеют любить. Вместо нее там оказалась жрица воинского бога из далекого южного храма. Ну и пошло-поплыло-полетело…

Оно опять поковыряло песок ногой, и тут прозвучал холодный злой голос Алестара, приподнявшегося из рук Джиад:

— Значит, все это время в нас играли? Делали ставки, как на Гонках, смотрели, кто придет первым, хлестали бедами вместо лоура? Ну и как? Интересно, кто же выиграл?!

— Ты дерзок, дитя, — разомкнулись губы на бесстрастном лице Матери Море, и гулкий низкий голос прокатился по Арене. — Игра, о которой ты говоришь с таким гневом, должна была восстановить справедливость.

— Чью справедливость? — так же зло поинтересовался Алестар. — Или это мы с Джиад предали и убили Ираэль? Я даже Торвальда не могу в этом обвинить! Он получил по заслугам, но за свои прегрешения, а не за то, что сотворил его предок! Вы устроили все это… С перстнем, с Сердцем Моря, с нами… Ради чего?! Чтобы выяснить, кому триста лет считаться сильнейшей? Это не вернет ни Ираэль, ни тех, кто погиб из-за нее! Я считал богов мудрыми! Я чтил Мать Море и уважал Мать Землю, думая, что они справедливы и милостивы к своим детям. А был не ребенком, но игрушкой?!

— Алестар… — тихо сказала Джиад, опасаясь гнева богов, однако рыжий, бросив на нее взгляд, продолжил еще яростнее:

— Почему вы присвоили себе право решать за нас? Потому что вы боги и нас создали? Тогда зачем дали свободу воли? Играли бы в беспомощных кукол, как дети! А если мы наделены волей, разумом и душой, если можем жить, как сами захотим, тогда почему мы все еще камни на вашей доске для игр?!

Он замер и замолчал в тишине, еще более оглушительной, чем прежде, и с горькой безнадежностью закончил:

— Я любил и чтил вас, прародителей, давших нам жизнь. Но не могу молчать и не спрашивать, за что вы так с нами поступаете?

Джиад показалось, что прошла маленькая, сжатая в несколько вдохов вечность, а потом Мать Море снова заговорила, и голос ее был величественным, как волны, рушащиеся с высоты на камни, однако гораздо мягче:

— Разве ты жалеешь о том, что произошло? Рука богов бывает тяжела, но чем плоха твоя участь? Ты волен избрать любую дорогу, какую пожелаешь. Если выберешь рассудком, твоей избранной станет любая из принцесс иреназе. Если же твое сердце тянется к рожденной на земле — спроси ее. Недавно она клялась всем богам и самой себе, что если ты выживешь, она исполнит любое твое желание.

Джиад подняла голову, чувствуя, что все взгляды обращены на нее. Мать Море и Мать Земля смотрели благожелательно, в их глазах, вечных, нечеловеческих, Джиад почудилась тень сочувствия. Жи… глядело бесстрастно и будто выжидающе. Иреназе и Лилайн тоже смотрели. Но тот единственный, чей взгляд она сейчас хотела бы увидеть, сидел на песке рядом с ней и отвечал ровно и спокойно, роняя каждое слово, как милосердный удар, добивающий смертельно раненого:

— Ничего вы, боги, не понимаете в любви. Я не хочу судить ни Ираэль, ни Эравальда. Но я не позову Джиад остаться в море, потому что здесь она не будет счастлива. Всей моей любви не хватит, чтобы заменить ей солнце, воздух, небо над головой, огонь и земную еду, людей… да все, к чему она привыкла! А если я потребую, чтобы она бросила свою жизнь ради меня, какая же это будет любовь? Я хочу, чтобы она была счастлива! Счастлива, понимаете?! И свободна…

— Что же ты тогда сам не уйдешь за ней? — разомкнула губы Мать Земля, и голос ее был как шум леса на ветру. — Или боишься бросить море? Земля велика и незнакома, но ты можешь обрести там и дом, и любовь. Если я дарую тебе ноги вместо хвоста, ты последуешь туда, куда позовет сердце?

Джиад затаила дыхание, не зная, что хочет услышать. И когда прозвучал ответ Алестара, ей стало безнадежно легко и сладко, потому что именно этого она ждала и на это надеялась.

— Я не Ираэль, — спокойно уронил рыжий. — Да, я люблю Джиад. Люблю, как никого больше любить не смогу. Но я король, и у меня есть долг перед народом. Я не могу оставить их, как стадо салту! Это у зверей сразу найдется другой вожак, а разумным существам нужны верность и забота, честность и справедливость. Я не брошу их. Пусть я не лучший король, которого они заслуживают, но что смогу, я сделаю.

— И предашь любовь? — прошелестела прибоем Мать Море. — Ради власти?

— Нет! Не предам, а откажусь от нее ради долга! — прозвенел столкнувшимися клинками голос Алестара. — Да, я выберу себе жену, чтобы продолжить род. И буду уважать и чтить ее. И буду благодарен, если она поймет, почему я никогда не смогу ее полюбить. Свобода для Джиад и долг для меня — таков мой выбор. Это не предательство. Это то, что убьет меня изнутри, но меня, а не ее, понимаете?! Можно быть королем и с разбитым сердцем. Но тот, кто любит, никогда не отнимет у любимого свободу.

— Ты сказал, и мы услышали, — тяжело и холодно, как зимние волны, пророкотала Мать Море. — Сестра, твое право спросить.

— И я спрошу, — отозвалась Мать Земля грохотом катящихся с горы камней. — Джиад, дитя мое. Ты, посвященная иному богу, все-таки плоть от плоти моей. Скажи свое слово. Ты слышишь, тебя любят. Тебя отпускают на волю и не требуют остаться. Но вместо тебя выбирают власть и долг, словно твоя любовь не стоит всего этого.

— Она и не стоит, — сказала Джиад, не повышая голос, но каким-то чудом он тоже прозвучал по всей Арене. — Госпожа, если вы хотели услышать иной ответ, вам бы следовало выбрать для игры кого-то другого. Я всю жизнь жила по велению долга, как же мне его не чтить? Если бы его величес… если бы Алестар ответил вам иначе, я не полюбила бы его сильнее. Но уважала бы меньше.

— Полюбила? — то ли вскрикнул, то ли выдохнул рядом рыжий, и Джиад кивнула, по-прежнему не глядя на него.

— Полюбила и люблю, — сказала она с обреченным смирением. — Нельзя врать перед лицом смерти, а перед лицом целой жизни — еще глупее. Люблю за верность долгу, за честность, за отвагу… За все, что увидела и поняла. Люблю… И за то, что не требуешь остаться — тоже. Еще сильнее! Ничего драгоценнее свободы ты мне подарить не мог. И знаешь… Я люблю землю. Там привычный и родной мне мир. Но этот мир я люблю не больше, чем тебя. И если только я тебе нужна, если ты… хочешь этого… Скажи — и я останусь. У меня нет королевства, за которое я отвечаю. Я могу быть твоим стражем. Или… кем захочешь… Я ведь не смогу дать тебе запечатления, ты знаешь. Запечатлеть ты сможешь только иреназе.

«Что же я опять наделала, — безнадежно подумала Джиад. — Вот и вся гордость с ревностью… Ненадолго хватило. И свобода, оказывается, совсем не так нужна, если некому подарить верность. Вот сейчас он скажет, что я ошиблась… Или хуже того — примет, но только как стража и наложницу… А я не смогу перестать его любить. Уже не смогу».

Попытавшись сглотнуть вставший в горле ком, Джиад вспомнила ту веревку над пропастью, которой молодых жрецов испытывали в храме. И ей еще казалось страшно?! Да она сейчас пошла бы по той веревке, намазав ее маслом и с закрытыми глазами, лишь бы не ждать ответа в тягучей жуткой тишине.

— Джи… — прошептал Алестар, поворачиваясь к ней и заглядывая в глаза. — Любишь, правда? Не жалость? Не долг? Точно?

— Точно, — чуть улыбнулась она, ожидая решения рыжего, как приговора — или как его отмены.

— И станешь моей избранной? Моей женой и королевой?!

— Стану, — отозвалась Джиад. — Кем угодно. Только… ты хорошо подумал? Тебе и правда нужна такая жена? Не принцесса, а бывший страж, не иреназе, а человек? И без запечатления?

— Мне нужна ты, — выдохнул Алестар. — Рядом. Всегда. И больше — никто. Никакое запечатление мне без тебя не нужно! А с тобой не нужно тем более!

Он потянулся и взял ее за руку, крепко, но бережно сжав пальцы. А потом попросил куда-то в пространство:

— Может, хватит игр? Вот она, та, кого я люблю. И она выбрала меня. Не сушу, не море, а меня! Я не верил в это, я до сих пор поверить не могу, но если это правда… Отпустите нас, пожалуйста. Мы не ваши куклы. Мы живые, и нам больно, когда в нас играют. Мы любим, как можем, и живем, как можем. И я хочу всю жизнь провести с Джиад и сделать это как-нибудь так, чтобы она никогда не пожалела о своем выборе.

— И я тоже прошу об этом, — кивнула Джиад, сплетая пальцы с пальцами Алестара. — Если мы ваши игрушки, отпустите нас на свободу, мы ее заслужили. А если мы дети богов, то разве мы не повзрослели?

Мать Море и Мать Земля молча смотрели на них. И на бесстрастных лицах медленно проступило то, что Джиад, если бы видела это у людей, назвала бы стыдом или виной.

— Что, стыдно, да? — сварливо сказал Жи, подтверждая ее тайные богохульные мысли. — Если смертные дают богам урок великодушия, эти смертные и вправду заслуживают, чего просят. Решили поиграть? Ну, вот вам игра! Сможете определить, кто из них больше любит? И кому больнее? Тому, кто отпускает свою любовь на свободу, или той, кто дарит эту свободу вместе с любовью? Они и правда повзрослели, а вы не заметили! Не увидели, что ваши дети равны вам в мудрости, а в милосердии превосходят, пожалуй. Так отдайте им их выигрыш! — закончил он сердито.

— Пусть будет так, — тихой летней волной прошелестела Мать Море и склонила голову, а затем выпрямилась и спросила Джиад: — Не пожалеешь ли ты о выборе, дитя? Правда ли хочешь остаться в моих владениях? Навсегда?

Джиад закрыла глаза. Солнце, тепло, ветер… Все то, о чем говорил Алестар, о чем она сама тосковала так долго. Чего это будет стоить без него? Без тепла его тела, без его взглядов, прикосновений, без его нежности и верности… Без целой жизни любви, которую он ей обещал, ничего не требуя взамен и отказавшись даже от запечатления.

— Да, госпожа, — сказала она. — Я не знаю, буду ли тосковать о суше. Может, и буду иногда. Но я постараюсь полюбить море. Мне кажется, я уже люблю его, иначе не полюбила бы Алестара…

— Честный и достойный ответ, — улыбнулась Мать Море, и эта улыбка вдруг согрела Джиад, как ласковая теплая вода, обнявшая усталое тело. — Но ты ведь не хочешь стать иреназе? Подумай хорошо. Хвост вместо ног здесь удобнее, жабры не лишат тебя возможности дышать воздухом…

— Я бы все-таки оставила ноги, — виновато улыбнулась Джиад, пробежавшим по спине холодком осознав, что вопрос богини задан всерьез. — Не потому что собираюсь убежать на сушу. Просто я рождена человеком и не хочу прикидываться тем, кем не являюсь. Только… Алестар? — Она с тревогой глянула ему в лицо. — Если ты хочешь, чтобы я изменилась…

— Мне ты и с ногами нравишься, — легко и ясно улыбнулся рыжий. — Я ведь говорил, они красивые. И с ногами ты сможешь навещать сушу! Я всегда буду тебя ждать обратно и никогда этого не запрещу, клянусь!

— Ну что ж, пусть будет по-вашему, — согласилась Мать Море и посмотрела на Землю с тенью растерянности. — Сестра, я прошу тебя об услуге. В моей власти дать этому созданию мой дар, но ты должна разрешить это.

— Наконец-то вспомнила! — отозвалась богиня суши с явным ехидством, которое не скрывал даже нечеловеческий голос. — Ты знаешь закон, сестрица! Если забираешь кого-то в свои владения по-настоящему, вместе с его судьбой и судьбой его потомков, дай мне замену. Любое из разумных созданий моря должно захотеть уйти на сушу! Я могу подождать, пусть поищут, но лишаться своей доли не собираюсь. Ты сама меня этому научила, не отпустив Ираэль без замены! А были бы у нее ноги, как я предлагала, многое могло бы повернуться иначе.

— Вспомнила… — совсем по-человечески проворчала Мать Море.

И тут рядом с Джиад раздался нежный голос Санлии:

— Великая госпожа и мать наша! Правильно ли я поняла, что вы ищете замену каи-на Джиад? Что кто-то должен уйти на сушу, чтобы море приняло ее как родную?

— Это так, — склонила голову богиня, с любопытством глядя на суаланку.

Джиад рывком обернулась к ней, как и Алестар, и увидела, что на смуглых щеках целительницы горит румянец, а глаза лихорадочно блестят.

— Я согласна! — заявила Санлия. — Если я стану настоящим человеком и смогу ходить по суше, как обычные люди, я готова заменить каи-на Джиад.

— Санлия! — ахнула Джиад. — Если это ради меня… не надо!

— Нет, каи-на, — улыбнувшись, покачала головой Санлия. — Видит Мать Море, я всей душой благодарна вам за великодушие и заботу! Если бы мне пришлось отдать за вас жизнь, я бы и это сделала. Но суша — это моя давняя мечта! Я столько грезила о ней! Да, я знаю, что там бывает опасно, как и в море! Но если не исполнять мечты, зачем тогда жить? Да и в море мне все равно больше нет места… В Суалане меня никто не ждет. В Акаланте жители добры и милосердны, но я всегда буду чувствовать клеймо предательницы и за себя, и за Каришу с Риаласом. Я думала уплыть в Маравею, но суша… Огромный новый мир! Я ни о чем не пожалею, клянусь, даже если просто смогу пройти по нему хоть немного!

— Там и правда опасно, Санлия, — тихо сказала Джиад. — Я постараюсь позаботиться о вас, но вряд ли многое смогу.

— Зато смогу я, — буркнул Лилайн и глянул на Джиад просительно и чуть виновато. — Кому-то ведь нужно будет присмотреть за бедной девочкой? Она там ничего не знает, еще влипнет во что-нибудь. А мне в посольских делах пригодилась бы помощь хоть в первое время. Кто лучше знает, что нужно иреназе, чем сами иреназе? Если, конечно, госпожа Санлия не против? — спохватился он, глянув на целительницу.

Та с улыбкой покачала головой, и Джиад с трудом удержалась от облегченного насмешливого фырканья. Боги! Лилайн ничуть не меняется! Стоило ему увидеть красивую и беспомощную девушку, которой нужна защита… Но Санлию наемнику в самом деле можно доверить, Каррас точно ее не обидит. Разве что соблазнит. Хотя кто еще кого. Суаланка только на вид нежный цветочек, в ее уме и силе воли Джиад никогда не сомневалась.

— Меняемся? — провозгласила богиня моря, и ее земная сестра решительно кивнула.

Обе простерли руки к Джиад и Санлии, и божественная сила оторвала их от дна, приподняв над ним. Джиад пришлось выпустить руку Алестара, голова у нее закружилась… И голос Матери Море мягко шепнул ей в самое ухо:

— Что ж, раз от хвоста ты отказалась, прими мой дар таким, как пожелала. Я дарю тебе море, что плещется в крови каждого из моих детей. Его соль и горечь, его силу, ярость и нежность. Ты не станешь иреназе по виду, но вода отныне примет тебя, а ты ее. Больше тебе не нужны амулеты, чтобы дышать в моих владениях, но и на суше ты сможешь это делать почти как раньше. Я заберу у Санлии любовь к морю и тоску по нему, от которой умерла Ираэль. Больше не сможет она чуять шторм в дуновении ветра и мельчайшие движения воды. Никогда больше морская пища не станет ей милее земной, а теплая вода приятнее тепла огня. Все это достанется тебе, Джиад. А у тебя я возьму радость ветра и тягу к пламени, твою любовь ко всем прелестям суши и умение ими пользоваться. Честный обмен, верно? Если Санлия пожелает вернуться в море, хвост у нее не вырастет, но она сможет жить здесь, как жила ты раньше. Если тебя поманит земля, ты уйдешь, но всегда будешь тосковать по морю. Такова милость богов, ибо все имеет цену.

Джиад посмотрела на суаланку и по ее взгляду поняла, что та слышит то же самое. Только ей, наверное, шептала Мать Земля.

— Джи… — тревожно сказал Алестар. — Может, не стоит? Я не знаю, что для тебя лучше, но если ты не хочешь…

Джиад бросила ему ободряющий взгляд и кивнула Матери Море.

В тот же момент ей показалось, что огромная волна подняла ее высоко-высоко и понесла куда-то! Но если раньше Джиад испугалась бы захлебнуться или разбиться, теперь ее наполнил неведомый ранее восторг. Море качало ее, шептало и пело сотней голосов, и Джиад различала их все. Она и представить не могла, что иреназе чувствуют столько оттенков морских струй! По мельчайшим, еле уловимым признакам Джиад знала теперь, какие рыбы проплывают мимо и какие водоросли растут поблизости. Она различала запахи! Не такие, как на земле, и совершенно иначе, но не могла назвать их чем-то другим. Вода благоухала кровью, зеленью, рыбами и другими иреназе. Джиад ощущала чистый и безумно приятный аромат сильного здорового тела от Алестара, как раньше на земле чувствовала запах Лилайна. Получается… и сама она пахла для рыжего чем-то?!

А звуки… Они мешались с колебаниями воды, сливаясь во что-то совершенно необычное, но теперь было ясно, как иреназе узнают о приближении друг друга. Вода, оказывается, колеблется сотнями разных способов! И ее вкус тоже такой разный! На Арене он сейчас был тревожно неприятный, но Джиад вдруг почувствовала, что голодна. День был бесконечно длинным и тяжелым, полным сражений, страха, душевной и физической боли… И она хотела есть! Развалиться на постели в теплой струе, которая ласково и нежно разгладит усталое тело, набрать тарелку рыбы, водорослей и… Морская еда, которую Джиад помнила, вспыхивала в памяти столькими вкусами, запахами и ощущениями, что рот мгновенно наполнился слюной!

— Боги… — услышала она восторженный шепот Санлии. — Неужели земля так прекрасна?

Суаланка счастливо рассмеялась, и Джиад увидела ее. Туника, ранее скрывавшая тело Санлии до начала чешуи, теперь едва прикрывала стройные обнаженные бедра. А ниже хвост превратился в ноги, и Мать Земля не поскупилась: бывшая иреназе стала сказочно красива и этой частью тела.

— А это еще что? — услышала Джиад недовольный голос Матери Море и вдруг почувствовала жжение под кожей бедра, где пряталась храмовая капсула, хранящая от зачатия. — Глупая мерзкая выдумка! Препятствовать продолжению рода? Кто вправе решать это за женщину?

Жжение на миг стало болезненным, потом исчезло, и Джиад, даже не спрашивая, поняла, что об этой части договора с храмом больше можно не беспокоиться. Договор! Она совсем забыла! Алестар и Лилайн, конечно, заплатят выкуп, но она не хотела уходить из храма молча, как беглая рабыня. И тут рядом возникло еще чье-то явное и очень знакомое присутствие. Джиад замерла, а потом сложила перед собой ладони в молитвенном жесте и склонила голову. Почувствовав когда-то присутствие Малкависа, она больше не могла его ни с чем спутать:

— Забудь о деньгах, дитя мое, — сказал ей теплый и родной голос. — Я не столь властен над судьбами и плотью, как великие боги жизни. Но неужели ты думала, что я брошу свою жрицу? Твой путь к свободе был долог и труден. И я счастлив, что ты прошла его с честью. За века мой храм забыл простую истину, что лежала в его основании. Мы служим добру и справедливости. А это редко приносит деньги… Не беспокойся, дитя, я сам напомню старшим жрецам об этом и сообщу о твоей судьбе. Храм отпустит тебя, гордясь, что ты была его частью. Отныне ты не моя жрица, но стражем быть не перестанешь, пока в твоей груди бьется сердце, полное доблести и верности. А уж где оно бьется, на суше или в море, какая разница? Ты сама сказала когда-то, что твой бог с тобой, где бы ты ни была. Поэтому я не прощаюсь. Я отпускаю тебя, но не как невольницу, получившую свободу, а как ребенка, повзрослевшего и покинувшего родительский дом. Долгого и славного тебе нового пути…

Голос исчез, и Джиад почувствовала, как у нее защипало глаза. Но в море слез все равно не видно, и она, не стыдясь, потерла глаза рукой.

— Джи…

Алестар обнял ее за плечи осторожно, словно опасался, что Джиад отпрянет или одернет его. И было так странно понимать, что можно больше не скрывать ничего! Даже желания принять эти объятия и прижаться в ответ.

— Ну что ж, вот и закончилась история раздора между Морем и Землей! — весело и звонко сказало Всеядное Жи. — А обо мне как всегда никто не подумал! Ладно, я само себе обеспечу обещанный подарок! Но осталось еще одно маленькое незавершенное дело. Не люблю, когда обижают тех, кто меня призвал. И подлецов с лицемерами не люблю. А уж тех, кто мне алтарь портит…

Рыжеволосый мальчик шагнул к Джиад с Алестаром, но посмотрел мимо них туда, где на песке рядом с телом Невиса лежали связанные Риалас и Кариша. Побледнев, они не шевелились, умоляюще глядя то на Алестара, то на Всеядное Жи, вряд ли понимая, кто это…

— Вы никогда не приносили мне жертву и ни о чем не просили, — задумчиво сказало божество жизни. — И можно было бы оставить вас на правосудие тех, кого вы убивали и предавали. Но зачем портить им праздник? Ведь придется осуждать вас на смерть или изгнание… А вы всего лишь действовали в соответствии с вашей природой, верно?

— Милосердия, господин! — выдохнул Риалас, первым что-то сообразив.

— Милосердия… — проскулила Кариша.

— Милосердия? — удивилось Жи, высоко подняв рыжие брови на веснушчатом мальчишеском лице, и Джиад вдруг стало страшно. — Это не ко мне! Вы часто видели милосердную жизнь? Я там, где сильные поедают слабых, где болезни, наводнения и вулканы губят без разбора, где те, кто совершил промах, обречены. А иногда обречены и те, кто промахов не совершал. Жизнь не милосердна! Она жестока, несправедлива и коварна! Но иногда… иногда я тоже хочу поиграть. Опять же, редко смертные балуют меня таким представлением, как сегодня. Сыграю и я с вами.

Оно хлопнуло в ладоши, и ремни, спутывающие этих двоих, бесследно исчезли.

— Господин… — тихо начала было Санлия, но Жи холодно ее прервало:

— Нет. Не проси о милосердии. Эти двое никого не пощадили. Я простило бы их, убивай они ради спасения и выживания. Это мой закон, и это правильно. А они оскорбили меня, погубив столько моих созданий ради такой мерзости, как власть и зависть! Эй, вы двое! — окликнуло оно Риаласа и Каришу. — Вся ваша жизнь была фальшивкой. Но если в вашем сердце найдется хоть немного любви, я вас пощажу. Вы же избранные и запечатленные! Вы не можете не любить друг друга, верно? И причинить друг другу вред вы тоже не можете. Но ваше запечатление… — Жи повело в воде рукой, словно что-то сдергивая с Риаласа и Кариши, и с торжеством заявило: — Больше не работает! Забавно, да?

— Т-т-ты… — заикаясь, проговорила Кариша, с ненавистью глядя на Риаласа. — Ты всегда любил ее, а не меня! Почему? Чем я хуже?! Эту тихоню все любили! За сладкие улыбки, за услужливость, за красоту ее проклятую… Почему все ей?!

— Потому что она лучше, — процедил Риалас, будто не замечая никого вокруг и глядя на Каришу с отражением ее ненависти в глазах. — Умнее, красивее, нежнее, чем ты! Я думал ее заменить тобой, а ты ее бледная тень, отражение в луже! Ты все испортила! Ты убила моего отца, и теперь я не стану королем!

— И не стал бы! — завизжала Кариша, протягивая к нему руки со скрюченными пальцами. — Какой из тебя король? Это я делала все для нашего будущего! Лгала, убивала, травила, воровала эту проклятую чашу, напускала на принца Дыхание Бездны, чтобы король остался без наследника, и ты мог взять его трон. А ты только принимал это! И слушал своего безумного отца! Ты слабый, слабый, слабый…

Они кричали и верещали, выплескивая оскорбления. Иреназе вокруг потрясенно молчали, только Санлия уткнулась в плечо Лилайну, всхлипывая, и Джиад ее бы точно не осудила. А двое бывших возлюбленных на глазах превращались во что-то жуткое. Руки и ноги Риаласа вытянулись, раздвоились и растроились, став щупальцами. Глаза на плоском лице выпучились, голова увеличилась — и вот уже по песку пополз огромный спрут-маару. А навстречу ему прянула такая же огромная плоская мурена, которой стала Кариша.

— Гадость какая, — тихо пробормотал Алестар, а Лилайн обнял Санлию, закрыв ее лицо рукавом.

Странный короткий треск от маару, слабое шипение мурены… И бывшие иреназе вцепились друг в друга в жуткой молчаливой схватке. Маару давил и рвал мурену щупальцами, та полосовала его ядовитыми зубами. И оба, сплетясь в отвратительном подобии объятий, еще какое-то время содрогались, а потом затихли. Еще минуту на песке рядом с телом Невиса валялись отравленный маару и удушенная мурена, а потом и они медленно растаяли без следа.

— Жизнь долго терпит, но никогда не прощает, — тихо, но торжественно сказало Всеядное Жи, и Джиад увидела, что Мать Море и Мать Земля безмолвно и незаметно исчезли, а Арена вернулась к обычному виду. — Помните об этом. Не в моих силах вернуть погибших, таков, увы, вечный круговорот между мной и другим Всеядным, с которым рано или поздно познакомится каждый из вас. Но все, кто еще живы, не умрут от ран, это мой дар вам и им. Жизнь продолжается. Что бы ни случилось, как бы ни было больно и страшно, не забывайте об этом. И однажды я вам обязательно улыбнусь.

Оно и в самом деле улыбнулось озорной мальчишеской ухмылкой, а потом Джиад моргнула, будто что-то попало в глаз, и оказалось, что Всеядного Жи уже нет рядом.

Алестар крепче обнял Джиад за плечи и устало сказал:

— Ну вот, боги оставили нас в покое. Очень великодушно с их стороны. Дальше мы уже сами разберемся…