Глава 15. Кинжалы и остроги
Когда Джиад вернулась, неожиданный праздник все еще продолжался. Санлия рассказывала Лилайну и Леаваре суаланскую легенду о несчастных влюбленных, жемчуге и крабовых панцирях. Не особенно прислушиваясь, Джиад опустилась на постель рядом с Лилайном, положив на колени подаренные кинжалы, потянулась за оставшимся кувшинчиком тинкалы…
— Ой, какие красивые! — ахнула Леавара. — Это подарок его величества? На земле умеют делать столько прекрасных вещей! Как жаль, что ваши ткани и краски под водой так быстро портятся! Санлия, помнишь, ты говорила, что хотела бы жить на суше?
— Это верно, — улыбнулась бывшая наложница и с мягкой грустью добавила: — Мне часто снится, что я обретаю то крылья, то ноги и смотрю, что происходит у людей. На земле столько интересного!
— А люди думают то же самое об иреназе, — усмехнулся Лилайн и бросил на кинжалы очень равнодушный взгляд, безразлично поинтересовавшись: — Каршамская сталь? Отличный выбор.
— Хочешь глянуть поближе? — спросила Джиад.
— Оружие должно одни руки знать, ты же помнишь, — сверкнул глазами Лилайн, а Санлия, очаровательно улыбнувшись, сказала:
— Прошу простить нас с Леаварой, но мы должны вас оставить. Я обещала ее брату мазь от ушибов, он часто ранится на тренировках.
— Но Камриталь же уплыл с его величеством! — возмутилась Леавара и тут же, покраснев, заторопилась: — Санлия права, мы должны отнести мазь как можно скорее, пока я не забыла! А братец ее заберет, когда вернется. Каи-на Джиад, ири-на Лилайн, пусть ваша вода будет чистой и теплой, а дни — долгими. Я так рада, что мы познакомились!
— Я тоже, — кивнула Джиад, глядя, как иреназе с вежливой быстротой собираются, чтобы оставить их наедине. — И очень вам благодарна. Это был мой первый день рождения. То есть праздник по его поводу.
— В следующий раз мы принесем вам свой подарок, — пообещала Леавара уже от двери. — Только не оружие, а что-нибудь для вашей красоты. И я научу вас… Ай, Санлия, я уже плыву! Не трогай мою косу!
И она со смехом выскользнула за дверь, а суаланка, невозмутимо поклонившись на прощание, выплыла вслед за подругой.
— Славные девочки, — помолчав, сказал Лилайн. — Хоть и очень разные. Я так понял, что они обе делили постель с королем? Ну, когда он еще был принцем.
— Санлия — да, — сдержанно сказала Джиад, мучая в пальцах тинкалу, но так и не отпив. — Леавара в его наложницах только числилась. Ее отец — один из каи-на, лордов-советников. Когда Санлию осудили за покушение на короля, только Леавара не перестала с ней общаться. Да еще Эрувейн…
— Друзья познаются в беде, — согласился Лилайн, снова глянув на кинжалы. — Прости, я тебе ничего не могу подарить.
— Лил, — вздохнула Джиад.
Поставив тинкалу на стол и переложив туда же подарок Алестара, она села ближе, положила руку на плечо Карраса и, посмотрев ему прямо в лицо, сказала:
— Ты думаешь, моя жизнь, которую ты спас, дешевле этой пары ножей? И все, что ты для меня сделал, тоже? Или что я не помню цену, которую ты заплатил за то, что связался со мной? Или что я забыла твое обещание помочь с выкупом? Ох, Лилайн… Когда мы стали считаться такими вещами? Ты и без того подарил мне столько! Кстати, — улыбнулась она, пытаясь смягчить невольную неловкость, возникшую под серьезным взглядом прищуренных светло-синих глаз алахасца. — Я ведь помню, как ты лишился своего собственного «каршамца». Стоило оно того?
— Стоило, — усмехнулся Лилайн уже иначе, мягко и ласково. — Еще как стоило, Джи… Ну прости, опять я дурю. У тебя и правда праздник, а я… Забудь.
Он погладил ее по волосам, и Джиад снова вздохнула, замерев под лаской, но чувствуя, как томительное напряжение, которое все эти дни закручивалось, подобно тугой пружине, все равно не отпускает. Что-то жгло и мучило ее изнутри, не давая расслабиться и успокоиться, что-то болезненное и неправильное, как воспалившаяся ссадина, которую постоянно задеваешь, как бы ни берегся.
— А знаешь, — сказала она, не открывая глаз и изо всех сил надеясь, что Лилайн поймет все правильно и не станет ревновать или обижаться. — Там этого каршамского оружия… Несколько сотен мечей и кинжалов. Алестар хотел отдать его нам. Он просто не знал ему цены, пока я не объяснила. Иреназе хранят их только потому, что «каршамцы» в морской воде не ржавеют. И красивые.
— Ты не взяла, — сказал Лилайн, не спрашивая, а сообщая.
Все-таки он слишком хорошо ее знал.
— Не взяла, — с оттенком сожаления вздохнула Джиад. — Может, пару мечей подберу, когда будем уходить.
Она не стала спрашивать, что случилось с ее храмовым оружием, оставшимся у Карраса. Алахасец отлично знал, как она им дорожила, и если бы мог — рассказал бы и так. Значит, клинки пропали безвозвратно. Как и ее прошлая жизнь.
— У охраны оружейной комнаты приказ пустить нас туда в любое время, — осторожно, словно ступая по скользкой лестнице, сказала она. — И мы можем выбрать, что захотим. Алестар сказал, что это подарок нам обоим, не только мне.
— Щедро, — спокойно отозвался Каррас. — Пожалуй, не буду отказываться. Хорошей сабле всяко лучше гулять под ясным небом на чьем-то поясе, чем спать в королевском сундуке. Сотни, говоришь? Вот, значит, где отыскалось сокровище последнего каршамского шаха. А веселая братия до сих пор голову ломает и торгует картами, где оно якобы лежит.
Он осторожно привлек ее к себе и запустил пальцы в волосы, перебирая отросшие густые пряди, уже достигшие лопаток. Потом спустился ниже и погладил плечи. Только тогда Джиад с удивлением поняла, насколько они закаменели. Позор для храмового стража так обращаться с собственным телом, первым оружием и инструментом жреца.
— Что тебя так дергает, сердце мое? — тихо спросил Каррас, тоже это заметив. — Ты ведь знала, что он уплывет за этой своей непрошеной невестой. Или обиделась, что раньше не сказал?
— Обиделась? — Джиад попыталась улыбнуться такому нелепому предположению, но губы не слушались. — Нет, конечно. Он не обязан мне отчитываться. Он король. А я даже не его страж.
— Обиделась, — уронил Лилайн, разминая ее плечи.
Джиад захотелось отстраниться. Ответить резко и зло, что жрецам Малкависа обижаться не положено, это вообще глупое чувство, недостойное правильно воспитанного ума и характера. Что такое обида? «Если тебе что-то мешает исполнять свой долг, измени это, — гласит сутра. — Не можешь изменить — уходи или терпи. Обида — жалоба сердца, а не рассудка. Но Страж должен слушать свой разум, а не чувства. Если ничто не мешает исполнению долга, остальное не имеет значения».
Обидеться на Алестара Джиад просто не могла! Не должна была… Но за последнее время она уже так далеко ушла от пути стража!
— Это не обида, — уронила она упрямо. — Он должен был предупредить меня как своего советника. Просто сказать, что вскоре уедет. Его отец просил меня найти заговорщиков, и я думала…
Джиад поняла, что не может внятно и спокойно объяснить то, что чувствует и знает. И это еще сильнее злило, усиливая глухое раздражение, накопившееся за те два дня, что Алестар ее избегал.
— Он не должен был молчать, — наконец выдавила она. — Убийцы и предатели до сих пор не пойманы. Кариша и Невис пропали, вокруг суаланского посла какие-то тайны, даже боги подкидывают новые загадки, а он… Он прятался от меня эти клятые два дня! Хотя сам же давно подтвердил мой титул каи-на и просил помощи! Так зачем связывать мне руки молчанием? Почему о том, что король готовится уплыть, я узнаю от прислуги? Так не поступают ни с гостями, ни с советниками. С друзьями — тем более. Мне нет никакого дела до суаланской невесты, но если то, что здесь творится, меня больше не касается, можно было просто сказать об этом. Я бы не лезла не в свое дело, — добавила Джиад с горечью, удивившей ее саму.
— Что ж, в одном ты можешь быть уверена, — негромко уронил Лилайн, все-таки размяв болезненную твердость ее плеч так, что Джиад задышала свободнее. — Никакая невеста никогда не станет для него тем же, чем была ты. Никто не станет. Как и для меня. Есть женщины, что проникают в кровь, как отрава. А ты — лекарство, после которого чувствуешь себя чище и сильнее. Точильный камень, снимающий ржавчину с души… — Он помолчал и добавил: — Два дня — это не так уж много. Иногда хватает мгновения, чтобы решить разом — и на всю жизнь. А иногда и целой жизни мало. Может, эти два дня нужны были не только ему?
— Не знаю, — вздохнула Джиад. — И… давай не будем об этом больше. Пусть все идет своим чередом.
— Ну-ну, — отозвался Лилайн. — Лишь бы не ушло совсем не в ту сторону. Слушай, а не пора твоего зверя вывести прогуляться?
Жи, словно услышав, что речь о нем, забил хвостом по прутьям клетки, где просидел все утро, искренне возмущаясь, что застолье обошлось без него. И Джиад, обрадовавшись смене разговора, торопливо кивнула. Выпустив салру, с каждым днем прибавляющего в размере и весе, она скормила ему оставшуюся от гостей еду и почесала нос, а потом вопросительно посмотрела на Лилайна.
— Может, вместе? Я тебе дворец покажу. А на обратном пути заглянем в оружейную за твоей саблей.
— Ну уж нет, — с хищным сожалением протянул алахасец. — Без хозяина дворца я туда ни ногой. Иначе ведь не удержусь, нагребу целую охапку. Не из жадности, а просто это ведь «каршамцы». Как из них выбрать, если двух одинаковых не бывает и каждый хорош до невозможности? А при хвостатом точно лишнего не возьму. Давай лучше и вправду дворец поглядим. Буду потом рассказывать, как гулял в подводном королевстве, куда людей триста лет не пускали. Хальгунд обзавидуется!
— Чтобы Хальгунд позавидовал, — насмешливо улыбнулась Джиад, чувствуя, что грызущая сердце тоска отступает, — тебе не про дворец рассказывать надо, а про подводных девиц. Как он, кстати? Вы ведь вместе оставались.
— Хальгунд вовремя деру дал, — отозвался Лилайн, играя с Жи кусочком рыбы. Салру страшно щелкал зубами, каждый раз промахиваясь совсем немного, но Джиад видела, что это нарочно, иначе острые треугольные зубы в несколько рядов давно распороли бы руку алахасца. — Стражники Торвальда его взять не успели. Если совсем далеко не убрался, найду и его, и остальных из отряда. Ну что, поплыли?
«Почему он сказал «найду», а не «найдем», мелькнуло у Джиад в мыслях. — Словно вернется на сушу один… Хватит. Не хочу думать еще и об этом. Оговорился — бывает».
И она поторопилась вывести Жи из комнаты.
Потом они с Лилайном, молчаливо договорившись не вспоминать Алестара, гуляли до самого вечера. Сначала салру долго гонялся за рыбками во внутреннем дворике, совсем как молодой веселый пес — за птичками или бабочками. Рыбок он с удовольствием лопал, а наигравшись, вытащил из кустов очередной крабовый панцирь величиной с тарелку и принялся грызть.
— Надо будет ему копыто прислать, — пробормотала Джиад. — А лучше — целую коровью тушу. Интересно, надолго ее хватит?
Наполовину изгрызенный трофей Жи утащил прямо в пасти, куда панцирь поместился целиком, а у салру стал загадочный и очень довольный вид. Он так и плыл рядом с Джиад, бдительно глядя по сторонам, пока она показывала Лилайну дворец иреназе. Встреченные слуги и придворные кланялись им, с любопытством провожая взглядами, гвардейцы отдавали честь, и Джиад поймала себя на мысли, что уже знает многих обитателей дворца по именам и роду занятий. К загонам для салту они свернули в последнюю очередь, и Джиад отогнала неприятные воспоминания подальше, но не удержалась — внимательно осмотрела дно, усеянное светлой галькой.
— Я здесь когда-то ключ потеряла, — рассеянно объяснила она Лилайну. — Давно уже, вряд ли найдется.
— Этот?
Алахасец опустился вниз, что-то цапнув из камней, вернулся к Джиад и протянул руку, разжав ладонь. На ней блестел, ничуть не потеряв вида, серебряный ключ длиной примерно в палец. Тот самый ключ от спальни Торвальда, слетевший с порванной цепочки, когда Джиад встретила опоенного гарнатой Алестара.
— Да… — выдохнула Джиад и взяла его с ладони Лилайна осторожно и крепко, как ядовитое насекомое — чтобы не укусило.
Холодное серебро жгло ей пальцы. Надо же, как прошлое напомнило о себе.
— Боюсь, в той спальне, что он открывал, меня уже не ждут, — усмехнулась она наконец. — И вернуть некому. Разве что будущему королю Аусдранга. Извини, Лил, зря ты за ним тянулся.
«Прошлое — прошлому, — подумала она про себя. — И пусть память о том, кто мне его дал, останется здесь, в тех самых камнях морского дна, куда этот ключ меня привел. Любая дорога начинается с первого шага, и я его сделала, когда переступила порог спальни Торвальда, став ему не просто стражем. Я вправе пожалеть о многом, но не о том, куда пришла по ней».
Размахнувшись, она кинула ключ обратно. Вода не дала ему улететь далеко, как это было бы на земле, но ажурный кусочек серебра упал и сразу затерялся в светлых и пестрых камушках, покрывающих дно. Жи, решив, что с ним играют, бросился следом, начал рыть гальку длинным крепким носом, то собирая в кучу, то разгребая обратно, и вскоре даже острый глаз алахасца ни за что нашел бы злополучный ключ, глубоко закопанный салру.
— Ну и правильно, — невозмутимо заметил Каррас. — Новый король себе новый ключ закажет. А что здесь еще интересного есть?
— Арена, — пожала плечами Джиад. — Рынок. Улицы и храмы… Но давай завтра их поглядим? В город можно и самим сплавать, а на Арене гонки уже закончились, там смотреть пока нечего.
— Завтра так завтра, — согласился Лилайн.
В спальне Жи, спрятавшись в клетку, немедленно захрустел панцирем, который умудрился за все это время не потерять. Джиад засветила туарру, покормила ее, уже привычно обращаясь со светящимися шарами. С удивлением глянула на часы — песок полностью высыпался, указывая на поздний вечер. Есть не хотелось, выпитая днем тинкала до сих пор поддерживала силы. Лилайн тоже лениво отказался перекусить…
Расчесав волосы, Джиад связала их оставленной Леаварой лентой, чтобы не путались, и стянула надоевшие штаны, оставшись в одной лишь длинной рубашке-тунике. Подумав, сняла и ее, чтобы совсем отдохнуть от одежды. Кого ей стесняться, не Лилайна же? Который, кстати, рассматривал ее с привычным теплым восхищением, словно лаская взглядом.
— Ты ложишься? — спросила Джиад, вдруг вспомнив, что сама обещала ему вчера.
И отказываться нет никаких причин. Они же вместе, верно? Снова вместе после долгой разлуки и стольких испытаний. Как она и хотела.
— Я тебя сам раздеть думал, — разочарованно протянул Каррас. — А ты уже…
— Ну, прости, — улыбнулась Джиад. — Давай тогда я тебя?
Подплыв к наемнику, она опустилась рядом, потянулась к его рубашке, но Каррас перехватил ее руку и принялся нежно целовать пальцы. Его губы были горячими и умелыми, Джиад прикрыла глаза, чувствуя, как внутри разливается знакомое тепло, как щека алахасца с едва заметной колючей щетиной трется о ее ладонь, а потом язык игриво касается запястья сначала кончиком, потом все смелее начинает выводить на чувствительной коже узоры и, наконец, как Лилайн прикусывает чувствительное место у основания большого пальца…
— Ну, вот и снять кое-что нашлось, — тихо сказал он, другой рукой потянув ленту и освободив волосы Джиад. — Никогда не видел тебя с такими длинными. Красиво. Может, отрастишь еще больше?
— В дороге ухаживать сложно, — виновато сказала она, однако тут же поправилась, решив, что это такая мелочь, можно и потерпеть, если любовнику нравится. — Хотя если расчесывать будешь…
— Договорились, — шепнул он, почти касаясь ее уха губами, а потом и в самом деле прихватил мочку. — Утром, вечером и днем еще пару раз. Джи… Золотая моя…
Он потянул ее на постель, укладывая поверх себя, и Джиад медленно, как во сне, приникла губами к знакомому изгибу губ, ожидая, когда же вспыхнет сладким огнем и разольется по телу возбуждение, когда все станет как раньше: в целом мире только они вдвоем, и от этого невозможно сладко, томно и горячо…
Немного повернувшись, она стянула с Лилайна рубашку, провела по смуглой груди ладонями. Почему-то очень хотелось опять закрыть глаза. Глупо, ей же всегда нравилось глядеть на Карраса. Тогда у озера и потом, каждый раз, когда они ложились в постель. Долгими ночами рано наступившей в горах осени она жалела, что приходится заниматься любовью в темноте, скрывая дыхание и стоны, либо ждать, пока все разбредутся по делам, а потом торопиться, словно боящиеся разоблачения прелюбодеи. И все равно каждый поцелуй Лилайна и любое его касание опаляли жаждущее ласки тело, и Джиад принимала их с благодарностью и страстью.
А сейчас ей хотелось приглушить слишком яркий свет туарры, оставшись в темноте. Или все-таки закрыть глаза.
Нет, это все глупости. Хотя веки и в самом деле можно опустить, но лишь затем, чтобы подставить лицо нежным, осторожным и очень терпеливым поцелуям. Лилайн будто знал, что с ней происходит, потому что его ладони скользили по обнаженному телу Джиад почти невесомо, уверенно касаясь самых чувствительных мест, но не задерживаясь там, а дразня и тут же оказываясь где-то еще. Он знал ее, как музыкант знает свой инструмент, и пользовался этим, старательно пробуждая память сердца и тела Джиад.
И она, изнемогая от глухой неправильной вины за то, что лишь принимает эту заботу, положила ему руки на плечи, гладя в ответ… Но все это было не то! Не так и… не с тем?
Испугавшись этой внезапной мысли, ожегшей ее, как удар плети, Джиад замерла, и Лилайн сразу откликнулся на это, тоже остановив ласки, обняв ее и спросив негромким терпеливым голосом:
— Что не так, сердце?
— Все… хорошо, — отозвалась Джиад, отчаянно и зло давя желание вскочить, одеться и…
Она не знала, что сделает дальше, как объяснит… И какая новая трещина после этого ляжет в их с Лилайном отношениях. Но продолжать не могла. Не могла отдаться знакомому, умелому, заботливому любовнику, который всегда был так бережен с ней. И от этого было стыдно, горько и больно, словно в ней поселилось какое-то новое существо, бабочка, разрывающая кокон прежней души Джиад, выбираясь на волю.
— Все хорошо, — повторила она, борясь с желанием закусить губу до крови, чтобы боль помогла прийти в себя. — Лил, я…
— Джи… — протянул наемник, приподнимаясь на локте и глядя ей в лицо очень странным взглядом. — Ну зачем ты так? Разве я когда-то заставлял? Просто скажи, что не хочешь. Я же не слепой.
— Это ничего не значит, — пробормотала она, отворачиваясь. — Лил, забудь. Я… я люблю тебя! Ты лучший. И я…
Горло перехватило, и Джиад почувствовала, как ее бьет крупная дрожь. Собственная нагота показалась неправильной, позорной, словно она была в постели не с другом и давним возлюбленным, а с незнакомцем.
— Я тоже люблю тебя, Джи, — сказал Каррас и обнял ее, прижав крепко, но совершенно иначе, чем парой минут раньше. — Все в порядке, сердце мое. Забудь.
Свободной рукой он накинул на них обоих покрывало, и Джиад странным образом стало легче. Словно, не видя себя, она получила передышку, возможность очнуться от странного наваждения, кричавшего, что рядом с ней должен быть кто-то другой. А если не он — то никто!
— Так лучше? — снова тихо спросил Каррас. — Ну и все. Сейчас успокоишься и будем спать. Ох, Джи, ну что ты с собой делаешь?
— Ничего, — прошептала Джиад, все еще сотрясаясь от дрожи, будто в лихорадке. — Лил, я, правда, не понимаю…
— Неужели? — усмехнулся, судя по голосу, Каррас. — Хотя да, ты — можешь. А я вот понял уже давно. Надеялся, что ошибаюсь. Думал, заберу тебя побыстрее — и обойдется, переболеешь. А все-таки от себя не убежать.
— Что ты понял? — зло прошипела Джиад, отодвигаясь от него. — Что и когда?!
— Когда ты на нас наорала, — с тем же невыносимым ровным сочувствием в голосе сказал Лилайн. — Точнее — на него. Мне-то краешком досталось, для порядка, а вот ему… Джи, сердце мое, на того, кто тебе безразличен, так не злятся. Ни тогда, ни сегодня. Может, хватит себя обманывать? Или ты… Джи, ты хоть раз любила до этого урода Торвальда? Ты вообще знаешь, как оно бывает?
— Нет, — прошептала Джиад, не понимая, на какой вопрос отвечает. — Лил, все не так… Я не люблю его…
«Ложь», — подсказало что-то внутри нее очень ясно и холодно. Не посторонний голос божества или тщательно вложенной в Джиад храмовой мудрости, говорящей заученным языком сутр. Нет, это было то самое, что росло в ней, расправляло крылья, с болью и ликованием просясь, наконец, на волю. Это был ревущий голос потока, прорвавшего плотину, выстроенную из традиций стража и долга.
Много лет с самого раннего детства Джиад знала, что должна всегда держать лицо непроницаемым, а спину — прямой. Что любить ей позволено лишь до тех пор, пока это не мешает исполнению жреческого договора. Да и ненавидеть — тоже. Что за благодеяние, позволившее беспомощному подкидышу выжить, вырасти и обучиться воинскому искусству, за подобие семьи и ясную цель в жизни она с самого начала заплатит свободой, не позволяя себе испытывать чувства и не умея их испытывать.
Лилайн прав, откуда ей было знать, какой бывает любовь? Она любила Торвальда, но иначе. Светло, обреченно и самоотверженно, зная, что придет время — и ее возлюбленный принц отдаст руку и сердце другой, она же, храмовый страж, его щит и меч, может лишь надеяться остаться с ним рядом, хранить и беречь его. Да еще, может быть, на краденые осколки счастья, если Торвальд пожелает оставить ее любовницей. И она заранее смирялась с этим, убедив себя, что такова ее судьба. Судьба стража, чей долг превыше всего.
Но Лилайн и Алестар, каждый по-своему, изменили ее, заставили посмотреть иначе и на мир, и на себя, вытащили ее душу из плотного кокона самоотречения, который еще немного — и вместо надежного убежища стал бы могилой ее сердца. Лилайн помог ей поверить, что она желанна, достойна уважения и любви. Алестар стал ее бедой и проклятием, но его любовь оказалась тем лезвием, что окончательно вспороло этот тщательно сплетенный душой Джиад кокон, ранив ее больно, но не смертельно — и освободив.
И теперь плотина рухнула окончательно, так что Джиад захлебывалась в потоке никогда не испытываемых ею чувств и ощущений. Лилайн прав, откуда ей знать, как любить, выбирать и ревновать, если никогда не приходилась делать этого, да еще и одновременно! Как же слепа она была, убеждая себя, что обижается на Алестара лишь как на короля. Упорно пряталась в новую раковину долга и холодности, прикрываясь расследованием, желанием найти заговорщиков и помочь иреназе — да чем угодно, лишь бы скрыть от себя самой, что действительно чувствует.
О нет, это было настоящим! И долг, и сочувствие к обителям моря, и дружба с ними… Но с Алестаром все оказалось иначе. И теперь, больше не в силах себе лгать, отбросив остатки иллюзии, окончательно разрушенной словами Лилайна, она не знала, что делать, только понимала, что ее мир окончательно изменился, как и она сама, и уже никогда не станет таким, как раньше. Джиад по-прежнему доверяла Лилайну и любила его, но как верного друга и надежного соратника. Делить с ним постель она не могла, даже зная, что между ней и Алестаром не будет ничего. Все равно, что предать себя и оскорбить Лилайна с Алестаром — обоих разом. Глупо, больно и безнадежно… Ловушка, из которой Джиад не видела выхода.
— Прости… — выдавила она, чувствуя, как Лилайн бережно гладит ее по волосам. — Прости меня…
— Чш-ш-ш… — услышала она тихий ровный голос алахасца. — Ну что ты, сердце мое… Я ведь давно сказал, что никогда не стану тебя держать. Насильно мил не будешь, верно?
— Лил… У нас ведь… все было хорошо, — давясь горьким комом в горле, проговорила Джиад.
— Да, — уронил Каррас. — Было. — А потом добавил, осторожно, словно размачивал присохший к ране бинт, вместо того чтобы оторвать его рывком: — Джи, решай сама. Уплывешь со мной — буду тебе просто другом. Как раньше, помнишь? Ничего не потребую, ни о чем не напомню. А вздумаешь остаться — тоже твое дело. Хвостатый только счастлив будет. Но ты сама неужели хочешь этого? Снова стать сторожевым псом? И запасной постелью, когда законная жена прискучит?
— Нет, — мертво прошептала Джиад. — Не останусь. Не смогу.
И поняла, что это правда. Она готова была понять, что Торвальду придется жениться. Готова была мириться с положением любовницы. Ревновать Лилайна ей вообще в голову никогда не приходило! Но стоило подумать, чтобы остаться при Алестаре… кем? Одной из наложниц, если уж говорить правду. Привилегированной, пользующейся доверием, с титулом и положением — Алестар точно не лишит ее этого — но всего лишь наложницей… И все внутри так яростно противилось, что Джиад готова была уплыть из дворца иреназе, как зверь, пойманный в капкан, уползает, перегрызя собственную лапу.
Она не хотела видеть Алестара с кем-то другим. Да, по-прежнему желала ему счастья, причем искренне! Но ее новое сердце, яростно и одновременно болезненно нежное, словно покрывавшие его раны только-только затянулись тонкой чувствительной кожицей, не соглашалось жертвовать собой, своей гордостью и честью ради чужого удобства.
Алестар же… Он никогда не выберет ее. Джиад сама все сделала для этого, упорно отказываясь от малейшей попытки сближения, не позволяя даже тени надежды. Она сделала свой выбор давным-давно и теперь должна была принять его последствия. И хотя бы в этом остаться стражем, для которого долг превыше чувств. Она ничего не скажет Алестару — нечего рвать ему душу. Рыжему и так нелегко. А она… справится как-нибудь. Оказывается, обретать крылья — это очень больно.
Лилайн все так же ласково гладил ее по голове, обнимая, прижимая к себе, и не было в этом ничего от жажды плоти, так что Джиад приникла к нему, ощущая, как медленно уходит мерзкая дрожь, тело расслабляется, а душу охватывает благодарное спокойствие с тонким горьким привкусом печали.
* * *
— Джи… Джиад…
Она вынырнула из теплого сонного забытья мгновенно, как и подобает стражу, полностью проснувшаяся, готовая бежать, сражаться, защищать — все сразу! Расслабилась, сообразив, что ее всего лишь зовет Лилайн. И тут же насторожилась снова, потому что голос алахасца был подозрительно настойчив и мешался с каким-то странным пронзительным звуком.
Откинув покрывало, Джиад приподнялась над постелью и поняла, что это верещит в клетке Жи, кидаясь на прутья и пытаясь проломиться сквозь них.
— Что это с ним? — спросила Джиад растерянно. — Заболел, что ли?
— Может, вчерашним крабом объелся? — предположил Каррас. — Лошади или собаке я бы хоть пузо пощупал, а что с рыбой делать? Да и зубищи там…
Джиад торопливо оделась, негромко помянув медленное течение, которое за ночь отнесло ее одежду к самым дверям, и вещи прилипли к небольшим отверстиям в полу, куда уходила вода. Дернула за рычаг вызова прислуги, но никто не появился. Жи сменил верещанье на странное громкое повизгивание и шарахнулся при ее приближении, но тут же выплыл из клетки и ткнулся носом в руки Джиад. А в дверь послышался громкий торопливый стук и чей-то голос позвал:
— Каи-на! Каи-на, откройте!
Лилайн с очень спокойным, прямо-таки безмятежным лицом уже застегивал пояс. Джиад молча взяла со стола один из парных «каршамцев», оставив второй ему, и, держа длинный кинжал в руке, подплыла к двери. Голос показался ей знакомым, это был один из гвардейцев, сменяющихся на посту возле ее покоев. Хотя это, разумеется, мало что значило.
Осторожно открыв дверь, она глянула на бледного, но старающегося сохранять хладнокровие молодого иреназе.
— Каи-на Джиад! — выпалил тот с облегчением. — На дворец напали! Я должен вас проводить в безопасное место. Вас и вашего гостя!
— И где это безопасное место? — поинтересовалась Джиад, чувствуя, как сзади подплыл Лилайн. — А главное, кто напал?
— Вы разве не слышите? — проговорил гвардеец, на глазах бледнея. — Стены дрожат… Они плывут. Вокруг уже полно этих тварей… Но если успеем, я вас спрячу. А потом вернется король. Может быть, кто-то выживет… Быстрее, каи-на, прошу! Я должен вас спрятать.
— Успокойся! — резко приказала Джиад. — Кто плывет?
Жи взвизгнул, оттолкнув Лилайна, и выплыл из комнаты, закрутился посреди коридора, подняв морду и словно прислушиваясь к тяжелому гулу, действительно раздающемуся со всех сторон. И тогда Джиад тоже поняла, что такое знакомое чудится ей в этих звуках.
— Сирены? — уточнила она, и гвардеец молча кивнул, трясясь всем телом. — Ужас Моря? Откуда они в городе?
— Боги гневаются на Акаланте, — прошептал иреназе почти белыми губами на полупрозрачном лице. — Наступили последние дни мира. Говорят, сирены возвестят о возвращении глубинных богов…
Еще немного — и он упал бы в обморок, то ли от страха, то ли от жуткого воздействия, которое сирены напускали на иреназе, но Джиад сгребла воротник его форменной туники, притянула к себе и рявкнула в самое лицо:
— Отставить глубинных богов и последние дни мира! Ты гвардеец Акаланте или хвост от дохлой селедки?! Кто командует войсками? Каи-на Ираталь?
— Ир-раталь уплыл с его величеством, — доложил гвардеец, немного приходя в себя и тут же заливаясь краской стыда. — Второй после него — каи-на Торун!
— Отлично! — кивнула Джиад. — Сейчас проводишь нас до оружейной, а потом вместе отправимся к нему. Смелее, друг мой! Сирены — твари опасные, но больше страхом перед ними, чем по-настоящему. Главное, держи крепче оружие.
Она кивнула на небольшую острогу с металлическим наконечником, с которой гвардеец стоял на посту. Если придется драться в узких дворцовых коридорах, очень удачное оружие. Лилайн, похоже, пришел к тому же выводу, потому что поторопил Джиад:
— Не знаю, что за дрянь там воет, как сотня голодных волков, но лучше бы нам и правда побыстрее найти что-то острое. А воет, кстати, на редкость мерзко, аж уши болят.
Жи подтвердил это горестным визгом. Пару мгновений Джиад раздумывала, не закрыть ли салру в комнате, но Жи вдруг перестал метаться и стремительно поплыл как раз в нужном им направлении. Джиад, Лилайн и все еще бледный, но уже пришедший в себя гвардеец последовали за ним.
Стоило выплыть из тихого ответвления коридора, как обнаружилось, что во дворце настоящая паника. Слуги метались, рыдая про те самые последние дни и пришествие глубинных. Охрана, из последних сил сохраняя самообладание, пыталась их успокоить. Кто-то тащил с собой детей или какое-то барахло, а Джиад молча удивлялась. Когда дворцу угрожало землетрясение, эти же самые иреназе покидали его спокойно и сохраняя достоинство. Может быть, все дело в жуткой музыке сирен? Или в том, что они — опасность почти незнакомая, да еще овеянная страшными легендами?
Пара молодых придворных, увидев Джиад, бросилась к ней с вопросами, а услышав, что каи-на плывет в оружейную, напросились с ней.
— Лучше умереть в бою, — сказал один из них отчаянно, — чем стать закуской для сирен еще живьем. Если для Акаланте настали последние дни, не дадим тварям легкой победы.
— Вот это правильно! — одобрил Каррас. — Если тебя глотают, встань поперек пасти. Или в горле. Да мало ли узких мест, где можно застрять, а потом прорезать себе путь наружу?
Иреназе бледно улыбнулись, а Джиад, не обманываясь усмешкой Карраса, поймала его серьезный напряженный взгляд и подумала, что алахасец давно живет по этому завету. Храни их всех Малкавис, очень уж обидно будет и в самом деле не дождаться помощи.
В оружейной, возле которой дежурили перепуганные и радостно встретившие хоть какое-то начальство охранники, Джиад быстро, но внимательно выбрала себе две крепкие остроги, чтобы бить сразу с обеих рук. Лилайн последовал ее совету, лишь тоскливо глянув на полки с каршамским оружием.
— Если меня загрызут, — сказал он хмуро, — можете похоронить здесь, но обещай, что выберешь самого красивого «каршамца» и положишь со мной. Всю жизнь о каршамской сабле сны видел.
Глянул на Джиад и вдруг мечтательно улыбнулся:
— А если не загрызут — ух, и нагребу я там в обе руки… Уж тогда точно не постесняюсь!
Здесь, под толщей камня, в самом сердце дворца, зов сирен ослаб, и Джиад подумала, что стоило бы тех, кто не сможет драться, спрятать в дальних переходах и коридорах. Но об этом иреназе наверняка и сами догадаются. А вот тем, кто решит защищать дворец, нужно помочь.
— Откройте двери, — велела она охранникам. — И пусть все, кто сюда доберется, берут любое оружие. Скажете, я разрешила.
— Да, каи-на, — поклонились оба иреназе, а один из них добавил:
— Позвольте, я с вами! У открытой двери двоим караулить не нужно.
Джиад кивнула.
Они плыли по коридорам, то узким и извилистым, то прямым и широким. Лилайн заткнул одолженный кинжал за пояс, как и она сама, трое иреназе сбились вместе, а впереди так и рыскал Жи, иногда поднимая морду и прислушиваясь к явно приближающемуся зову. От мерзких заунывных звуков болела голова, во рту чувствовался привкус крови, а перед глазами мелькали цветные пятна. Джиад пока держалась, как и Лилайн, а вот иреназе приходилось плохо. Несколько раз они видели лежащие на полу тела жителей дворца, но, стиснув зубы, проплывали мимо, потому что все равно не могли ничем помочь. Пока сирены пели свой гимн смерти, слабые были обречены замирать и цепенеть при его звуках.
Зато в следующем коридоре, куда свернул маленький отряд из двух человек и четырех иреназе, они повстречали дюжину вооруженных и на удивление спокойных кариадцев, которыми предводительствовал Реголар, начальник охраны Эргиана.
— Доброго дня, каи-на, — невозмутимо поздоровался он. — Вам не стоит плыть дальше, там очень опасно. Ужас Бездны обрушился на Акаланте.
— Я уже встречалась с сиренами, — сдержанно отозвалась Джиад, подавив желание потереть тонкие светлые шрамы на руке. — Реголар, мне кажется или вы переносите их вопли гораздо лучше?
— Я же кариандец, — блеснул тот улыбкой. — Это в Акаланте сирены — страшные диковинки, а у нас они часто нападают на окраины города. Мы не то чтобы привыкли… Скорее, научились держать себя в руках. И чаши очень помогают.
— Чаши?
Один из кариандских воинов показал ей странный предмет, который крепился на его предплечье кожаным ремнем — идеальную половинку каменного шара, выточенную изнутри в форме чаши. В другой руке у глубинника было подобие каменного пестика, которым он провел по краю чаши, раздался странный мягкий звук — и давление голоса сирен ослабело. Их по-прежнему было слышно, однако страх почти прошел, стало легче дышать.
— Вот это полезная магия, — с уважением сказал Лилайн, потирая уши.
— Это не магия, — снова улыбнулся Реголар. — Просто один звук сражается с другим. Решайте, вы поплывете с нами или вернетесь к себе? Мы собираемся преградить тварям дорогу в галерею, там самый простой путь во дворец.
— Я с вами, — решительно сказала Джиад, и ее спутники-иреназе поспешно закивали, а Лилайн деловито поинтересовался:
— Если эти сирены у вас обычная напасть, почему их здесь так боятся?
— Не совсем обычная, — поморщился Реголар, махнув рукой своим воинам, чтобы отправлялись вперед, а сам плывя рядом с Джиад и Лилайном. — Твари они жуткие. Хитрые и жестокие, нападают исподтишка, а в случае отпора быстро ускользают в Бездну. Они там живут в дальних областях, куда мы не заплываем. И это не звери, у них есть свой язык, они разумны и ненавидят иреназе. Но я никогда не видел, чтобы сирены сбивались в такие стаи. Их там несколько сотен! Верхом на салру и с этими их отвратительными визгливыми свистками.
Он передернулся, а Джиад вспомнила свисток, с помощью которого удалось приручить Жи. Явно эти звуки, столь страшные людям и иреназе, для салру не так уж плохи. Вот еще забота, не подпадет ли Жи под действие приказов сирен? Пока что подросший рыбеныш так и плыл рядом с отрядом, но если он обратится против своих…
— Почему они напали на Акаланте? — спросила она вслух. — Может, их выгнало наружу сотрясение Бездны?
Кто-то из акалантцев пробормотал снова про последние дни и гнев глубинных.
— Глупости, — отрезал Реголар. — Мать Море уже однажды защитила своих детей, не бросит и в этот раз. Допустим, сирены могли бежать из Бездны, когда там начали рушиться скалы. Но глубинные спят крепко и не проснутся до самого края времени, когда мир рухнет.
— А вдруг он рушится именно сейчас? — спросил один из гвардейцев. — Почему вы думаете, что это не так?
— Потому что он не может обрушиться, пока я не выиграл Золотой Жемчуг, — очень серьезно сообщил Реголар, однако насмешливо блеснул глазами. — А до этого еще семь лет — самое меньшее. Жаль, что его величество Алестар бросил гонки. Какой честью и удовольствием было бы соперничать с ним.
За разговором они выплыли на галерею, и Джиад через ближайшее узкое окно увидела картину одновременно прекрасную и жуткую. Вода вокруг дворца была словно исчерчена короткими серебряными молниями. Сирены верхом на салру метались вокруг стен, выискивая уязвимые места. К счастью, окон во дворце было не так уж много, насколько помнила Джиад. Во внутренних помещениях их не делали совсем. Еще бы, мало кому захочется, чтобы к нему в спальню свободно заплывали рыбы и медузы, совали носы салту и забрасывало течением водоросли.
Немногочисленные окна выходили во внутренний дворик, окруженный стенами дворца со всех сторон. Через него ни лишняя живность, ни сирены проникнуть внутрь не могли, потому что примерно на середине между основанием и крышей дворца всю поверхность дворика накрывала тонкая, но очень прочная сеть, сплетенная из подобия проволоки. Солнечным лучам и мелким рыбешкам она не мешала, а вот сирены с ней пока справиться не могли. Им остались только несколько окон нижних этажей и галерея, опоясывающая дворец, к которой хищные твари уже присматривались, все чаще проплывая мимо.
— Внизу акалантцы их отобьют, — очень спокойно отозвался Реголар, жестами распределяя своих воинов по местам. — Похоже, город их не интересует. Простые дома гораздо легче захватить вместе с обитателями, но смотрите, они туда не плывут. Им нужен дворец. Или что-то в нем.
— Им нужен король, — похолодев от этого осознания, сказала Джиад. — Когда мы встретились с сиренами на равнине у Трех Братьев, они охотились за тир-на Алестаром. Нужно предупредить короля!
Реголар глянул на нее и кивнул.
— Тэрувин! — окликнул он одного из своих. — Плыви вниз и найди того, кто командует защитниками дворца. Скажи, что мы будем держать галерею, сколько сможем. Пусть думают о нижних этажах. Скажи, пусть поют, стучат в гонги и во все, что может звучать. Потом возвращайся сюда.
И снова повернулся к Джиад.
— Из дворца мы вряд ли сможем выбраться, — честно сказал он. — У меня здесь всего дюжина воинов, и мы крепки, пока держимся вместе. Снаружи сирены никому не позволят проплыть через весь город, чтобы встретить его величество и моего принца. Думаю, они увидят опасность издалека. Трудно не увидеть… — сказал он тише, глядя на окно, где сирены начали сбиваться в мелкие стаи примерно по семь-десять особей. — Сейчас они полезут в окна. Каи-на, я не сомневаюсь в вашей храбрости, но, может, вам все-таки спуститься вниз? Не обязательно прятаться, там тоже будет еще тот кровавый шторм. Просто здесь…
Он недоговорил, как-то виновато улыбнувшись, и Джиад поняла без слов: кариандец не слишком рассчитывает, что помощь придет вовремя. Нижние этажи безопаснее, там можно в любой момент скрыться в подземном лабиринте дворца. Но если оставить галерею без защиты, сирены хлынут через нее — и тогда спастись не удастся никому.
— Я останусь, — спокойно сказала она и повернулась к Лилайну. — Это не твоя драка, ты же знаешь…
— Обидеться что ли, — ухмыльнулся Каррас. — Эх, с кем я только не дрался, а с морскими хвостатыми верхом на других хвостатых биться еще не приходилось. Не в обиду вам, капитан, — кивнул он Реголару, и тот улыбнулся в ответ. — Сколько здесь выходов, один?
— Два, — отозвался кариандец. — Придется разделиться. Я так понимаю, вы решили драться здесь? Вместе?
Джиад молча кивнула, борясь с приступом тошноты — сирены снова завели свой жуткий вой. Иреназе-акалантцы, прибывшие с ней, со стонами согнулись, зажимая уши руками, но один из кариандцев поднял руку с чашей, начал водить по ней пестиком, извлекая странную, но благотворную музыку, и боль с неестественным ужасом отступили.
— Помоги нам Мать Море, — пожал плечами кариандец. — И прими наши души Бездна, если не справимся.
Перехватив поперек длинную острогу с наконечниками на обоих концах, он проплыл немного вперед, вслед за ним потянулись четверо оставшихся с этой стороны кариандца и двое акалантских гвардейцев.
— Держитесь позади, — сказала Джиад юным придворным, вцепившимся в свои остроги побелевшими пальцами. — Не мешайте друг другу и нам. И не позволяйте страху убить вас раньше, чем придет настоящая смерть.
— Умеешь ты подбодрить, — хмыкнул Каррас. — Я так понял, эти милые зверюшки доставят нам хлопот не меньше, чем их хозяева?
— Если не больше, — подтвердила Джиад и все-таки потерла вдруг занывшую руку. — А где Жи?
Она огляделась, но не смогла увидеть салру, а потом стало не до него, потому что в ближайшее окно вдруг сунулась хищная морда сирены, и Реголар, не прерывая спокойного наставления своим воинам, быстро ткнул туда концом остроги. Морда исказилась болью и исчезла, ей на смену появились еще две, и один из кариандцев, тот, что водил пестом по чаше, стал это делать быстрее, стараясь перекрыть гулом режущий уши и леденящий кровь вой сирен.
А потом начался бой, такой же мерзкий, тупой и кровавый, как все бои, виденные Джиад. Ничего общего с благородным искусством поединка, которым совершенствуются тело и дух. Смерть скалилась из каждого окна множеством зубов, смотрела бешеными глазами сирен и их зверей, лезла напролом, а внизу остались беспомощные обитатели дворца. И Джиад возблагодарила неведомых изобретателей кариандских чаш, потому что без них защитники не продержались бы и минуты.
Глубинники работали слаженно, как единый многорукий демон с огромным туловищем. Реголар деловито крутил двойной острогой, остальные прикрывали его по бокам, а основанием этого клина, разбивающего волны сирен, стали Джиад с Лилайном и акалантцы.
Вот особенно остро ударил очередной всплеск зова, и один из кариандцев с исказившимся лицом опустился на пол — из его живота торчала зазубренная острога. Тут же к нему кинулись три твари и перервали горло. Багровая муть уже давно стелилась по воде, мешая видеть, и Джиад досадливо потерла предплечьем глаза, но эту пелену было не смахнуть.
— Раненых держите внутри строя! — рявкнул Реголар. — И отводите назад. Плотнее строй, мурену вам под одеяло! Потом плакать будем, если доживем.
Маленький отряд закупорил проход вниз, будто пробка — узкое горлышко бутыли. Сирены накатывались волнами, но неизменно разбивались, хотя кариандцы потеряли уже двоих. Третьего, раненого в грудь, вовремя оттолкнули в сторону уходящего вниз коридора. «Если повезет — может и выжить, — мельком глянула в его сторону Джиад. — Если дождется помощи, если целители смогут что-то сделать… Малкавис, помоги нам! Ибо мы сражаемся в правом бою, и цена победы — не только наши жизни».
Рядом Лилайн спокойно и сосредоточенно резал сирен, не забывая прикрывать ей бок, и Джиад отвечала ему тем же. А твари все прибывали и прибывали, словно не уменьшаясь в числе, вода в коридоре уже стала красной от крови — еще немного, и в ней ничего не разглядишь.
— Отступаем, — скомандовал Реголар. — До первого спуска вниз, там опять закрепимся.
Он поднял руку с привязанной к ней чашей и несколько раз в особом ритме постучал по ней второй рукой в металлическом щитке. С другой стороны коридора раздался ответный слабый стук. Реголар еще раз отбил дробь, выслушал ответ и бросил, мгновенно потемнев лицом:
— Уходим. Вторая шестерка остается здесь.
— Ири-на… — пораженно выдохнул кто-то из оставшихся кариандцев.
— Их там двое! — зло обернулся к нему начальник охраны. — И ты сам слышал, они ранены. Уплыть не успеют. Мать Море ждет нас всех. Их — сегодня. Уходим.
Пятясь под натиском сирен, отряд, прихватив раненого, начал спускаться из галереи. Сирены, почуяв слабину, обрушились плотной волной, среди которой мелькали и салру. Не слишком много, потому что в тесноте галереи крупным зверям трудно развернуться, но каждый был смертельно опасен.
— И выпить после боя нечего будет, — пробурчал Каррас. — Все у них тут славно, только вина нет. А то прямо жить остался бы.
Он воткнул в горло выскочившей на него твари каршамский кинжал, вытащил его, и только тогда Джиад увидела, что алахасец где-то потерял одну острогу, а из предплечья левой руки у него течет кровь. Вот немного позади вскрикнул один из акалантцев. Джиад бросила Лилайну:
— Прикрой!
Повернулась к парнишке. Его друг держал раненого на руках, с ужасом пытаясь зажать перебитую артерию на предплечье, судя по хлеставшей крови.
Джиад сорвала пояс, захлестнула на руке раненого над местом разрыва, затянув туго, как смогла, и велела второму:
— К целителям его! Вниз! Быстро!
Отстраненно успела подумать, что так спасется если не один, то хотя бы второй, а им потеря еще одного не самого сильного бойца уже ничем не повредит.
И тут ей показалось, что вся Бездна разверзлась и разом обрушилась на горсточку оставшихся в живых защитников. Сирены выли, щелкали зубами, рвались, пытаясь дотянуться и вцепиться лапами или пастью, били острогами — и все это в узком коридоре, которым окончился выход из галереи. За стенами дворца слышался какой-то странный гул, словно сталкивающийся с их зовом и глушащий его.
— Ага! — крикнул Реголар. — Ваши жрецы очнулись! Вспомнили, на чьей крови стоят храмы глубинных!
Кто-то из сирен вдруг заверещал жутко и дико, но сразу смолк. И еще один. И еще… Их масса распалась, дав защитникам если не передышку, то хотя бы место для боя, и Джиад увидела, как в гуще сирен крутится бешеный серебряный вихрь, состоящий, кажется, из одних только зубов.
— Жи! — крикнула она, не сдержавшись. — Рви их! Давай, малыш!
И тут же услышала со стороны галереи знакомый голос:
— Джиад? Эй, все ко мне, сюда! Бейте тварей!
— Две коровы, — пробормотал Каррас, отбрасывая острогой ошалевшего от ужаса сирена, решившего проломиться сквозь их строй, спасаясь от Жи. — Одну — за эту мясорубку, вторую — за помощь. Это же он их привел, представляешь?
Рядом с Джиад мелькнуло серебристое тело салру. Чужое, мощное и страшное… Ее окатило холодным безнадежным ужасом, когда оскаленная пасть оказалась совсем рядом, но тут же раздался новый возмущенный вопль Жи, и верховой зверь сирен извернулся, оставив Джиад и пытаясь ухватить рыбеныша, терзающего его хвост. Жи при этом умудрялся что-то верещать прямо сквозь зубы, и Джиад с изумлением увидела, что еще один взрослый салру кинулся на первого, а Жи, отскочив от сцепившихся зверей, тут же бросился рвать их седоков.
— Три коровы! — выдохнул Каррас. — Клянусь! Джи, ты как?
И тут из-за водоворота сирен и дерущихся салру ударила волна чистого алого света, пронизавшая весь коридор и заставившая иреназе и Джиад с Лилайном зажмуриться, а тварей — отозваться воплем разочарования.
Первым распался огромный клубок салру, их словно раскидало, оторвав друг от друга, а мгновением позже звери стремительно кинулись наутек, едва проскочив между хлынувших в окна галереи иреназе. Их не преследовали, но появившиеся воины, среди которых Джиад заметила Ираталя и неразлучную пару Камриталя с Семарилем, дерущихся спина к спине, яростно резали и кололи бессильно щерящихся сирен. Кровь снова залила воду и здесь, но Алестар, чье рыжее пламя волос было видно даже сквозь эту круговерть, поднял руку, и муть осела. Держащийся неподалеку от него Эргиан тронул осколок живого пламени, висящий на его груди.
«Сердце моря? — удивилась Джиад. — Еще одно? На кариандце?! Но почему, откуда?»
— Осторожно, Эр! — крикнул Реголар и кинулся к принцу.
Нет, не к нему. К мертвому вроде бы сирену, с оскаленной пастью метнувшемуся из груды тел. Его острога с безукоризненной точностью летела в сердце Эргиана. И долетела бы, Джиад видела это совершенно ясно, уже не успевая ничего сделать, но Реголар в таком же безупречном броске прирожденного гонщика оттолкнул своего принца, невольно оказавшись на его месте, и острие с хрустом пронзило его.
— Рег! — отчаянно звонким криком-стоном отозвался Эргиан.
Извернулся, подхватывая его на руки, кто-то оттащил сирена, которого мгновенно добили, но было уже поздно. Джиад видела смерть много раз, и сейчас она медленно покидала коридор, забрав на прощание последнюю добычу.
— Рег… — всхлипнул Эргиан. — Алестар, прошу!
Рыжий вытянул руку с перстнем Аусдрангов, уже не скрывая, что пользуется им, а не Сердцем Моря. Эргиан зато поднял свое, и две вспышки алого, уже не смертоносные, а животворные, слились в одну над телом Реголара… и погасли.
Светлые глаза кариандца удивленно смотрели сквозь камень коридора, нависший над ними всеми, куда-то вдаль, видя там то, что еще недоступно живым. Обломок остроги, пробивший его сердце, казался бессмысленной нелепостью.
У Джиад перехватило горло. Реголар был не первым, погибшим сегодня, вряд ли последним и далеко не единственным. Она еще не знала, о чьей смерти получит страшную весть. Санлия, Леавара, Эрувейн с мужем, знакомые советники, воины, слуги и жрецы. Тот мальчишка, которого его друг мог не дотащить до целителей. Охранник, оставшийся на посту у оружейной и второй, поплывший с ними. Те, кто спасал дворец внизу или оказался в беззащитном городе… Да просто все известные и неизвестные Джиад иреназе! Сколько их сегодня погибло и погибнет еще?!
Но смерть Реголара ударила по ней отзвуком чужой боли. Искаженным от безмолвного горя лицом Эргиана, бессильным сочувствием в глазах Алестара и уцелевших кариандцев…
— Они отбили дворец, — услышала она собственный хриплый голос. — Встали здесь и не пустили сирен через галерею. Двенадцать воинов из Карианда, их начальник охраны, четыре акалантца…
— И вы двое, — уронил Алестар, оглядев их с Лилайном и нескольких потрепанных израненных иреназе. — Я запомню. Ираталь, что в городе?
В руку Джиад ткнулся нос Жи, густо измазанный в крови, которую не смывала даже вода вокруг. Салру был покрыт ею весь, морда исцарапана, на боках несколько глубоких порезов, но будь он человеком, сиял бы довольством, а так только хвост хлестал Джиад по ногам, да нос морщился, требуя ласки. Она молча почесала рыбеныша, спасшего их.
— Жрецы на улицах, тир-на! — откликнулся подплывший Ираталь. — Они бьют в храмовые гонги, и зов сирен слабеет. Мы гоним их! И во дворце, и в городе!
— Убить тварей, — холодно уронил Алестар. — Всех.
— Ваше величество! Ваше величество!
В конце коридора показалось еще несколько иреназе, и стало еще теснее. Герувейн, сразу будто постаревший, заглядывал в лицо Алестару, словно не веря, что король жив, и все норовил хотя бы коснуться его руки. Торун, отец Камриталя и Леавары, обнимал сына. Санлия безмолвной смуглой тенью скользнула к Джиад с Лилайном, оглядела их и быстро перевязала плечо Лилайна вытащенным из поясной сумочки бинтом.
— Съешьте это, — велела она алахасцу, протянув ладонь с темной пилюлей, и тот послушно сунул лекарство в рот. — Каи-на, вы ведь не ранены?
— Царапины, — покачала головой Джиад, не отводя глаз от Леавары, выскользнувшей из-за спины отца, торопливо обнявшей брата, а потом одним плавным движением оказавшейся возле Эргиана.
Кариандец так и держал убитого на руках, расстелив светлый хвост по полу, и его тщательно огибали все, не зная, что сказать. Алестар и Ираталь отдавали какие-то распоряжения, раненых уводили неведомо откуда появившиеся целители… Впрочем, понятно откуда, снизу. Значит, там тоже отбили штурм, и сейчас дворец пытается прийти в себя.
— Тир-на… — тронула его за плечо Леавара. — Прошу вас. Вам нужно выпить тинкалы и перевязать руку. У вас кровь… Прошу…
— Да, конечно, — кивнул Эргиан, не двигаясь. — Сейчас. Я только хочу… запомнить его. Мне больше ничего не останется, понимаете? Я боюсь, что когда-нибудь забуду его лицо…
— Вы его не забудете, — сказала Леавара очень тихо, но Джиад показалось, что ее услышали все поблизости, на миг замерев. — Никогда не забудете. И мы все — тоже. А я нарисую его для вас. Хотите? Не такого, а… настоящего. Я помню, какой он.
— Я тоже помню, — тихо проговорила Джиад. «Мир не может обрушиться, пока я не выиграл Золотой Жемчуг». Он так сказал, когда мы готовились к бою. И жалел, что тир-на Алестар бросил гонки. Очень хотел с ним встретиться на Арене… Эргиан, я разделяю с вами боль. Да примет его душу Мать Море.
— Благодарю, — бесцветно отозвался принц. — Он был прав, мир не обрушился. И теперь, наверное, устоит. Без него и без всех остальных. Мир всегда так поступает. Вы… его нарисуете? — поднял он лицо к Леаваре, словно только сейчас осознав ее слова. — Значит, это… вы?
— Да, — еле слышно сказала она.
— Повезло мне, — устало сказал Эргиан. — Я потом с вами поговорю, хорошо? Простите. И благодарю.
Он очень быстро прильнул щекой к ладони Леавары, лежащей на его плече, а потом бережно опустил тело Реголара на руки подплывших кариандцев и поднялся над полом.
— Тир-на!
Торопливо вплывший в коридор гвардеец вытянулся перед Алестаром и заговорил:
— Ваше величество, сирены отступают. Они созывают своих. Мы их преследуем, но они разделились! Большая часть плывет к ущелью на границе с Кариандом. Отправить туда войско?
— Нет, — глухо сказал Алестар. — Не сейчас. Нельзя оставить город без защиты. А меньшая часть?
— Они плывут через город в сторону Арены! — доложил гвардеец. — И там… Ваше величество, среди них видели целителя Невиса.
