Архиепископ Эрайк Диннис блаженно улыбнулся, когда искренне пожелал мадам Анжелик Фонде спокойной ночи.

— Как всегда, это был восхитительный вечер, Анжелик, — сказал он, поглаживая её нежные, благоухающие пальчики своими собственными хорошо ухоженными руками.

— Вы всегда слишком добры, Ваше Высокопреосвященство, — сказала мадам Анжелик с милой улыбкой, которая была значительной частью её успеха в то время, когда она работала сама. — Боюсь, вы льстите нам больше, чем мы действительно заслуживаем.

— Чепуха. Чепуха! — твёрдо сказал Диннис. — Мы знаем друг друга слишком долго, чтобы я церемонился или беспокоился о вежливых пустяках с тобой и твоими очаровательными дамами.

— В таком случае, спасибо, Ваше Высокопреосвященство. — мадам Анжелик склонила голову в маленьком поклоне. — Мы всегда рады видеть вас. Особенно сейчас. Мы не были уверены, что у нас будет шанс развлечь вас ещё раз до вашего отъезда в Черис.

— Это не то, чего я с нетерпением жду, если честно, — вздохнул Диннис с небольшой гримасой. — Конечно, я не могу больше задерживаться. На самом деле, я уже должен был уехать. Согласно отчётам семафора, в горах уже выпал первый снег. Осталось не так уж много времени, прежде чем Пролив Син-у начнёт замерзать, и я боюсь, что само путешествие в это время года не будет очень уж весёлым, даже после того, как мы минуем Пролив.

— Я знаю, Ваше Высокопреосвященство. Тем не менее, говорят, что лето в Теллесберге гораздо приятнее чем зима здесь, в Зионе, так что, по крайней мере, у вас есть что-то приятное, чтобы с нетерпением ждать конца путешествия.

— Ну, это, безусловно, достаточно точно, — согласился Диннис с усмешкой. — На самом деле, я порой желаю, чтобы архангелы не были настолько невосприимчивы к воздействию снега глубиной по пояс, когда они выбирали место для Храма. Ты понимаешь, я люблю климат Зиона летом, но зима — это нечто совсем другое. Даже, увы, несмотря на вашу очаровательную компанию.

Настало время мадам Анжелик усмехнуться.

— В таком случае, Ваше Высокопреосвященство, и в случае, если я не увижу вас снова, прежде чем вы уедете, позвольте мне пожелать вам комфортного путешествия и безопасного возвращения к нам.

— Твои слова да архангелам в уши. — Диннис коснулся своего сердца, а затем губ, улыбаясь ей в глаза, и она встала на цыпочки, чтобы целомудренно поцеловать его в щёку.

«Это было», — подумал он в приятном жаре воспоминаний, — «единственной целомудренной вещью, которая случилась с ним после входа в её дверь, несколько часов назад».

Дверь мадам Анжелик была одной из самых неброских входных дверей во всём Зионе. В то время, как Священное Писание признавало, что человеческие создания могут быть подвержены искушениям, и не все они будут добиваться одобрения духовенства Матери-Церкви в отношении своих… связей, оно было довольно строго по отношению к блуду и неверности. Что, в некотором роде, усложняло жизнь Эрайка Динниса, так как Писание и собственные постановления Церкви также требовали, чтобы любой церковник, который стремился в ряды епископата, должен был жениться. Как ещё он мог понять физические и эмоциональные потребности женатых верующих, за чьё духовное благополучие он был ответственен?

Разумеется, сам Диннис выполнил это требование, хотя он очень редко видел свою жену. Адора Диннис не была ни удивлена, ни особо недовольна этим. Ей было всего двенадцать, когда семьи Диннис и Лейнор устроили брак, и она, так же, была воспитана с пониманием, что Диннис делал это так, как такие дела решались среди церковных династий. Кроме того, она ненавидела мир социальной активности Зиона почти так же, как ей не нравилось запутанное маневрирование внутренних фракций Храма. Она довольно счастливо жила в одном из поместий Динниса, занимаясь лошадьми, курами, тяговыми драконами и двумя сыновьями, которых она послушно родила для него в первые годы их брака.

Это оставило Динниса, как и многих его сверстников, неприкаянными в части женского общества. К счастью для него, чтобы заполнить эту пустоту, существовала мадам Анжелик и её непревзойдённо прекрасные и изысканно обученные молодые дамы. Всегда, конечно, с предельной осторожностью.

— Ах, ну, Анжелик! — теперь вздохнул он, когда она проводила его последние несколько футов до двери, и статный швейцар открыл её при их приближении. — Боюсь, мне действительно нужно идти. Не без лишних сожалений, — добавил он с содроганием, которое не было полностью притворным, когда он посмотрел через открытую дверь на холодный, моросящий дождь осенней ночи, — как ты можешь представить.

— Льстец! — Мадам Анжелик с взрывом смеха похлопала его по плечу. — Конечно, если погода слишком плохая, вы всегда можете остаться на вечер, Ваше Высокопреосвященство.

— …Отойди от меня, Шань-вэй! — процитировал Диннис с ответной усмешкой, а затем покачал головой. — Серьёзно, — продолжил он, наблюдая, как клубы пара от дыхания его кучера и лошадей вздымались в дождливую ночь под лампами его кареты, которая ждала его у тротуара. — Для меня было бы большим искушением принять твоё любезное предложение. К сожалению, есть очень много вопросов, которые требуют внимания, прежде чем я смогу отправиться в Черис, и у меня запланировано несколько встреч рано утром. За исключением этого, я уверен, ты бы легко смогла убедить меня.

— В таком случае, Ваше Высокопреосвященство, я принимаю своё поражение. — Мадам Анжелик ещё раз сжала его руку, затем отпустила её и посмотрела, как он выходит из входной двери.

Никто, и в меньшей степени сам Диннис, не был позднее полностью уверен в том, что произошло дальше. Швейцар поклонился архиепископу через дверь, принимая тяжёлую золотую монету с невнятными словами благодарности. С высоких козлов на корпусе кареты старший кучер Динниса с явной признательностью наблюдал за приближением своего работодателя. Каким бы приятным не был визит для самого архиепископа, долгое ожидание было холодным, мокрым несчастьем для кучера, его помощника и укрытых попонами лошадей. Помощник кучера, держащий головы лошадей, чувствовал то же самое, плюс зависть от того, что обширный плащ его сидящего старшего напарника образовал вокруг него хорошо защищающий тент. Лакей мадам Анжелик и мальчишка-фонарщик поспешили впереди архиепископа, освещая его путь и готовые открыть для него дверь кареты. Сам же Диннис расправил свой толстый, подбитый мехом плащ и начал спускаться по широким, гладким ступеням, полуприщурив глаза от хлещущего дождя.

В этот момент его ноги выскользнули из-под него.

В прямом смысле этого слова.

Диннис никогда не испытывал ничего отдалённо похожего на это внезапное дёргающее, почти тянущее ощущение. Ему показалось, словно чья-то рука вытянулась, схватила его правую лодыжку и сильно её дёрнула. Это вывело его из равновесия, а он, к сожалению, не был особенно спортивным человеком.

Борясь за равновесие, архиепископ взмахнул руками, с совсем не подходящим архиепископу криком изумления. Но это ощущение дёрганья не отпускало, и он снова вскрикнул — на этот раз громче — когда его ноги вылетели из-под него, и он, как на санках, скатился вниз по ступенькам.

Если бы смог обдумать случившееся, он мог бы счесть странным, что он рухнул сначала на ногу, а не на голову. Что, в свою очередь, могло бы заставить его задуматься об этом своеобразном тянущем ощущении. Однако в тот момент он был слишком занят падением, чтобы задумываться над такими вопросами так, как они, возможно, этого заслуживали, и, ударившись о мощёную дорожку внизу высоких ступенек, он вскрикнул. Он ударялся о неё, пока высокий, гранитный бордюр улицы внезапно не остановил его и не послал ему укол боли, пробивая насквозь его правую ногу и плечо.

Слуги мадам Анжелик в ужасе побежали за ним, а помощник кучера оставил своё место у лошадиных голов, чтобы броситься к нему. Архиепископ легонько потряс головой, поцарапанный, с кровоподтёками и более чем наполовину ошеломлённый этим некрасивым, скользящим падением. Затем он попытался встать и громко вскрикнул, когда эта необдуманная попытка накрыла его волной боли.

— Не двигайтесь, Ваше Высокопреосвященство! — быстро сказал помощник кучера, вставая на колени рядом с прелатом. — Вы сломали по меньшей мере одну ногу, сэр!

Молодой человек уже сорвал свой плащ. Потом он разложил его над своим упавшим покровителем и посмотрел на лакея мадам Анжелик.

— Вызови целителя! — рявкнул он. — Его Высокопреосвященству, как минимум, понадобится костоправ!

Побледневший слуга сделал один отрывистый кивок и убежал в ночь, тогда как мадам Анжелик наоборот сбежала по ступенькам. Её лицо было искажено искренним беспокойством и тревогой, когда она, держа пышный вечерний плащ над своими тщательно причёсанными волосами, опустилась на колени рядом с кучером в её ниспадающем драпированном шёлковом платье.

— Не двигайся, Эрайк! — сказала она, не понимая, что его слуга уже дал ему ту же команду. Она легонько положила руку ему на грудь. — Я не могу поверить, что это произошло! Я никогда не прощу себе этого! Никогда!

— Не… не твоя вина, — сказал Диннис сквозь стиснутые зубы, несмотря на собственную боль, тронутый её явно искренним беспокойством, — Поскользнулся. Должно быть, из-за дождя.

— О, твоя бедная нога! — сказала она, глядя на явно сильно сломанную конечность.

— Я послал за костоправом, миледи, — сказал помощник кучера, и она отрывисто кивнула.

— Хорошо. Это хорошо. — она посмотрела через плечо на своего привратника, который последовал за ней по ступенькам и теперь стоял у её плеча, ломая руки. — Стивин, — резко сказала она, — не стой тут, как дурак! Вернись в дом. Я хочу, чтобы здесь сейчас же были одеяла. И подушка для головы архиепископа. Давай, иди!

— Да, мэ-эм! — сказал швейцар и повернулся, чтобы убежать в её заведение, повинуясь её распоряжениям.

Мерлин Атравес стоял на крыше элегантного особняка, расположенного через дорогу от особняка мадам Анжелик. Он ждал там большую часть трёх часов, и пришёл к твёрдому мнению, что он провёл слишком много времени, отдыхая на крыше под дождём. Однако, так как было похоже, что это входило у него в привычку, он так же был рад, что, по крайней мере, ПИКА не нужно было чувствовать холод и влажность, если он этого не хотел.

Он также был рад, что никто — и ничто — до сих пор его не заметил. Он надеялся, что так будет и дальше, но у него были серьёзные сомнения в отношении всей этой операции. К сожалению, он также пришёл к выводу, что она необходима.

Его разведывательный скиммер, осмотрительно спрятанный от чужих взглядов к северу от городского центра Зиона, скрывался под всеми системами маскировки, какими он располагал, в то время как его пассивные датчики следили за излучениями сигналов, которые Нимуэ Албан и Сыч обнаружили во время их первой разведки Храма и его окрестностей. Тот факт, что эти излучения сигналов продолжали существовать, всё ещё крайне беспокоил Мерлина, но он пришёл к выводу, что первоначальная гипотеза Нимуэ — предполагающая, что большинство выбросов, которые считывал его скиммер, относились к всё ещё работающему оборудованию Храма для контроля за окружающей средой — была правильной. Конечно, Храм был «мистически» тёплым и привлекательным, несмотря на гораздо более неприятную погоду за его пределами. Учитывая местный зимний климат, это особое «чудо» должно было стать одним из самых одобряемых милостей архангелов, подумал он.

Было ещё несколько других, более мощных источников, которые Мерлин не мог объяснить, и часть его хотела бы подойти ещё ближе, чтобы взглянуть на них получше. Но благоразумие говорило об обратном. Чем бы они ни были, они были погребены под самим Храмом, и, хотя он искренне надеялся, что они были всего лишь системами отопления и охлаждения Храма, просто не было возможности выяснить это. И пока у него не было хоть какой-то подсказки о том, что именно представляли эти выбросы — или пока у него не было абсолютно другого выбора — он не был готов прилагать усилия ради дополнительной информации. Для размышлений всегда были те орбитальные кинетические бомбардировочные платформы. Высовывание носа, даже через электронный сервер-посредник, туда, где любой компьютер, контролирующий платформы, мог решить, что ему тут не место, могло иметь неприятные последствия.

Это было разочаровывающим, если не сказать больше. Если и была одна организация, за которой ему нужно было следить, то это был Совет Викариев. Но пока он не был готов развернуть СНАРКи — или, по крайней мере, их жучков — в опасной близости от этих неопознанных выбросов излучений, не было возможности заглянуть на заседания Совета.

Особенно беспокоящим это становилось потому, что даже из менее рискованного изучения более младших архиепископов и епископов, живущих в Зионе, было ясно, что Совет проявлял постоянно растущее нетерпение в отношении Черис. До сих пор казалось, что устойчивое неприятие ещё не достигло критических масштабов, но Мерлин пришёл к выводу, что он, в первую очередь, скорее серьёзно недооценивал эту основополагающую силу. Он постепенно осознавал, что обсуждения Черис слишком часто, для его душевного спокойствия, возникали в информации, собираемой СНАРКами. В личных разговорах между старшими прелатами Церкви, а также в более официальных условиях, и в тех дискуссиях, которые он услышал, было много острых углов.

Фактически, видимый уровень обеспокоенности церковных иерархов не зависел от размера и численности населения королевства. Он начинал подозревать, что Церковь была лучше осведомлена, чем он первоначально предполагал, о тех потенциальных возможностях, которые он сам ощущал в Черис, и многие враги Черис, во главе с князем Гектором и князем Нарманом, разжигали огонь настолько энергично, насколько осмеливались.

Тот факт, что подозрения Церкви в отношении Черис, по-видимому, были, по крайней мере, столь же эмоциональными, сколь и обоснованными, играл на руку Гектора и Нармана. Им приходилось проявлять некоторую осторожность — их собственная отдалённость от Храма оставляла их собственную приверженность традициям до определённой степени открытой для автоматической подозрительности в отношении их самих, особенно в глазах Управления Инквизиции, — но ни Гектор Корисандийский, ни Нарман Изумрудский не производили ничего подобного черисийским инновациям. Их агенты в Храме тщательно подчёркивали этот факт, поскольку они распространяли преувеличенные рассказы о стремлениях короля Хааральда «обойти крайности «Запретов Чжо-чжэн», наряду с замечаниями о желаниях Хааральда «опрокинуть существующий общественный порядок», подкреплённые значительными денежными пожертвованиями.

Какие-то более изощрённые (или, по крайней мере, не бросающиеся в глаза) методы могли потребоваться, чтобы влиять на самих викариев, но более младшие ряды епископата и, что, возможно, даже более важно, священников и младших священников, которые осуществляли штатные функции Совета — и которые, таким образом, были идеально расположены, чтобы формировать образ, как эти рассказы были представлены начальству — хорошо реагировали на простые взятки. Так поступал, по-видимому, более чем один из входящих в члены Совета, и усилия Гектора и Томаса медленно, но неуклонно завоёвывали позиции.

Архиепископ Эрайк был осведомлён об этом как никто другой. Из его обсуждений со своими собратьями и инструкций, которые он выдавал отцу Матайо, было очевидно, что он ожидал, что он будет очень внимательно следить за ситуацией в Теллесберге во время своего ежегодного пастырского визита. Совет Викариев, очевидно, хотел услышать его личную гарантию в том, что слухи, которые до него доносились, были дико раздуты или что черисийский архиепископ предпринял необходимые шаги для устранения любых проблем.

Этого, к сожалению, нельзя было допустить, потому что только один раз враги Хааральда недооценили то, что некий Мерлин Атравес значил для королевства Черис. У него не было намерения фактически нарушать «Запреты» — пока ещё нет — но эта особенность вполне могла быть утеряна, если архиепископ намеревался удовлетворить требования своих церковных начальников.

Вот почему Мерлин пришёл на эту жалкую, заливаемую дождём крышу этой пробирающей до костей осенней ночью.

К счастью, Зион был очень большим городом, и заведение мадам Анжелик было расположено в его дорогостоящем и даже эксклюзивном районе, почти в пяти милях от самого Храма. Это дало ему определённую комфортную зону, в которой не идентифицированные энергетические импульсы не вызывали тревоги, пока он был осторожен, и он обнаружил, что он может быть очень и очень осторожным, когда возникнет такая необходимость.

Теперь он слушал через дистанционное устройство, спрятанное в складке плаща Динниса, и с удовлетворением кивал. Он не имел ничего личного против Динниса — до сих пор, по крайней мере — и он чувствовал радостное удовлетворение, когда он подслушивал Анжелик и помощника кучера Динниса. — «Травмы архиепископа, без сомнения, болезненные», — подумал он, складывая карманный тяговой луч, который он применил к ноге Динниса, — «но не похоже, что бы они были опасными для жизни». — Это было хорошо. Мерлин не хотел привыкать к случайным убийствам людей, которых ему не нужно было убивать, и в целом он предпочитал Динниса потенциально более доктринальной и… строгой замене.

С другой стороны, было очевидно, что правая нога архиепископа, по крайней мере, была сильно сломана. Вероятно, и его правое плечо тоже, судя по тому, что светособирающие системы Мерлина могли увидеть отсюда и что он мог подслушать. У Динниса будет долгий период восстановления. К тому моменту, когда он это сделает, Пролив Син-у будет, конечно, закрыт на всю зиму, и Мерлин довольно сильно сомневался, что кто-либо в Храме ожидает, что архиепископ совершит тяжёлое зимнее сухопутное путешествие в Кланир и пересечёт Котёл, особенно вскоре после такого неприятного несчастного случая и травмы. Которая должна отложить пастырский визит Динниса по крайней мере ещё на пять или шесть сэйфхолдийских месяцев.

«Достаточно долго для меня, чтобы собрать воедино всё что нужно, заставить работать и стереть мои собственные отпечатки пальцев… я надеюсь», — подумал он. — «Во всяком случае, это лучшее, что я могу сделать в данный момент. А мне нужно возвращаться «домой»».

Он посмеялся над этой мыслью. В этот момент в Черис был ясный день. Он сказал Хааральду и Кайлебу (достаточно правдиво), что ему нужно побыть некоторое время в уединении, чтобы разобраться с определёнными аспектами своих видений. Король согласился разрешить ему поискать уединения в горах близ Теллесберга, как он просил, хотя было очевидно, что Хааральд был не слишком доволен мыслью о том, чтобы позволить Мерлину пойти самому по себе и незащищённому. С другой стороны, Кайлеб выглядел довольно задумчивым — чрезвычайно задумчивым — когда Мерлин озвучил свою просьбу, и Мерлин задался вопросом, что именно происходит в голове кронпринца.

Как бы то ни было, чем раньше Мерлин вернётся домой, чтобы разобраться с этим — или развеять подозрения принца, которые могли быть в этом случае — тем лучше.

Он очень тихо спустился со своего насеста на крыше, расправил на себе своё пончо, поднял капюшон и быстро побежал прочь. Сыч будет готов подобрать его с помощью подъёмника скиммера, но только тогда, когда между ним и Храмом будет не менее десяти миль. По крайней мере, подумал он саркастически, он находил городские улицы в значительной степени подходящими для себя в такую ночь, как эта.