— Ты же не серьёзно, Бинжамин! — возразил граф Серой Гавани.

— Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, Рейжис, — сказал Волна Грома, — но я не буду оправдываться, что не отношусь к этому серьёзно.

— И ты сказал об этом Его Величеству? — требовательно спросил Серая Гавань.

— Ещё нет, — признал Волна Грома. — Его Величество и Кайлеб ещё ближе к герцогу, чем ты. Пока я не уверен, что где-то под всем этим дымом есть огонь, я не собираюсь говорить им что-либо, что могло бы причинить им вред на личном уровне. Уверен, что ты не думаешь, что я получаю удовольствие рассказывая тебе, что кто-то, кого я знаю, кто так близок тебе и твоей дочери, отец твоих внуков, может быть предателем?

Серая Гавань посмотрел на него прищуренными глазами. Они оба сидели в стоящих друг напротив друга креслах в уединённой гостиной в усадьбе «Серая Гавань», особняке графа в Теллесберге. Каждый из них держал наполовину наполненный бокал, а бутылка превосходного сиддармаркского виски стояла на столе у локтя графа. Был поздний полдень, и штормовая погода надвигалась с юго-запада, пронизывая перевалы Гор Стивина, и с Котла, этого мелководья, разрушенного течениями участка морской поверхности между Черис и островом Таро. Нарастающий ветер бушевал на волноломах гавани, и по всей набережной экипажи кораблей задраивали и крепили всё что можно в преддверии сильного шторма. Утренний солнечный свет на небе превратился в густую пасмурность облачного раннего вечера, а гром угрожающее ворчал. Тучи, заслонившие солнце, были снизу чёрными и толстыми, и тут и там среди них мелькали молнии.

«Погода», — подумал Волна Грома, — «к сожалению, является зеркальным отражением напряжения внутри этой гостиной».

— Нет, конечно, я не думаю, что ты получаешь удовольствие, рассказывая мне это, — сказал наконец Серая Гавань. — Однако, это не значит, что я думаю, что ты прав.

— Поверь мне, — сказал Волна Грома с предельной искренностью, — в этом случае я гораздо, гораздо больше рад был бы обнаружить, что мои подозрения лишены оснований. И я не собираюсь наносить ущерб отношениям Короля с его кузеном до тех пор, пока я не буду уверен, что на то есть причина.

— Но ты не очень обеспокоен моими отношениями с Кельвином? — сказал Серая Гавань с холодной улыбкой.

— Ты знаешь это лучше меня, Рейжис. — На этот раз в голосе Волны Грома был холодок, и он посмотрел глаза графа очень спокойно. — Я бы ничего не сказал тебе, пока не выяснил бы так или иначе, либо, если закон не потребовал бы от меня этого.

Серая Гавань снова посмотрел на него секунду-другую, а затем грустно кивнул.

Закон был очень ясен и существовал со времён прапрадеда Хааральда. В Черис, в отличие от большинства других земель, даже самый просторождённый человек не мог быть просто схвачен и отправлен в тюрьму. Во всяком случае, не легально, хотя Серая Гавань и знал, что законом иногда манипулировали и даже прямо нарушали. Однако, любого гражданина Черис, прежде чем заключить в тюрьму, должны были на законном основании обвинить в каком-то конкретном преступлении перед Королевским Магистратом, даже по подозрению со стороны светских властей. И его должны были осудить за это преступление перед Королевской Скамьёй, прежде чем его могли оставить там. Конечно, суды Церкви были совершенно другим делом, и в результате между Короной и Церковью возникла определённая напряжённость, но и Хааральд, и епископ-исполнитель Жеральд попытались минимизировать её насколько возможно.

Аристократы, однако, наслаждались значительно большей защитой, даже в Черис. Как сказал бы Серая Гавань (если бы он вообще когда-либо удосужился рассмотреть этот вопрос), так и должно было быть. В случае аристократа уровня Кельвина Армака даже Корона должна была действовать осторожно. Волна Грома не мог законно инициировать такое расследование, которое он явно собирался предложить, без прямого разрешения короля… или его первого советника. На самом деле, если бы Серой Гавани захотелось быть более педантичным в этом вопросе, то в этом случае Волна Грома уже превысил свои законные полномочия.

Часть графа соблазнилась было сделать так, но он прогнал в сторону это искушение. Сама мысль о том, что Кельвин мог быть предателем, была нелепой, но Волна Грома был прав. Он был обязан рассмотреть даже самые смехотворные обвинения. И тот факт, что Кельвин был зятем Серой Гавани, только сделало ситуацию более болезненной для них обоих.

— Я знаю, что ты не сказал бы мне, если бы тебе не пришлось, Бинжамин, — вздохнул Серая Гавань через мгновение. — И я знаю, что это чертовски неловко. Я думаю, что вся эта идея абсурдна и даже немного оскорбительна, но я знаю, откуда пришло первоначальное… обвинение. Лично я думаю, что этот так называемый сейджин превзошёл себя, и я с нетерпением жду, когда он попытается объяснить Его Величеству почему он счёл нужным ошибочно ставить под сомнение честь члена семьи Его Величества. Но я понимаю, что тебе нужно моё разрешение, прежде чем вы сможете продолжить. Так что, расскажи мне, что вы подозреваете, и как вы намерены доказать или опровергнуть ваши подозрения. Если, конечно, — он тонко улыбнулся, — «сейджин Мерлин» не счёл нужным обвинить в измене и меня.

— Конечно, он этого не сделал, — угрюмо сказал Волна Грома, а затем посмотрел вниз в бокал с виски. Он рассматривал ясные, янтарные глубины секунду или две, затем сделал глоток и снова взглянул на хозяина дома.

— Хорошо, Рейжис, — сказал он. — Вот что мы имеем на текущий момент. Первое…

Гром громыхал, громко и резко, разбиваясь в небесах, и Рейжис Йеванс, граф Серой Гавани, стоял и смотрел в открытое окно на безупречный сад своего городского особняка. Ветер хлестал ветви и цветущие кустарники, бичуя тёмные, глянцевые листья, чтобы показать их светлую нижнюю поверхность; воздух, казалось, покалывал его кожу; и он ощутил резкий, отчётливый запах молнии.

«Недолго», — подумал он. — «Недолго ждать, пока эта буря разразится».

Он поднял свой бокал с виски и выпил, чувствуя, как его горячий, медовый огонь обжигает ему горло, пока он смотрел в темноту. Молния внезапно вспыхнула над покрытой пенистыми гребнями волн гаванью, пылая в облаках, как плетёный кнут Ракураи Лангхорна, залив весь мир на краткий миг серовато-синим, ослепительным светом, и новый раскат грома взорвался ещё громче, чем когда-нибудь до этого.

Серая Гавань наблюдал всё это ещё несколько секунд, затем отвернулся и оглядел уютную, освещённую светом ламп гостиную, которую Волна Грома покинул чуть больше двух часов назад.

Граф вернулся к своему креслу, налил себе ещё виски и сел. Его разум настаивал на том, чтобы переосмыслить всё, что сказал Волна Грома, и он закрыл глаза от боли.

«Это не может быть правдой», — подумал он. — «Не может быть. Должно быть какое-то другое объяснение, какой-то другой ответ, который смогут придумать Моревладелец и Бинжамин».

Но он уже не был так уверен в себе, как раньше, и эта потерянная уверенность причиняла страдания. Эта боль была намного хуже, чем он думал, возможно, от того, что он был уверен, что этого никогда не случится.

Он снова открыл глаза, уставившись в окно, ожидая первого грохочущего водопада надвигающейся бури.

Он был готов отвергнуть любую вероятность вины своего зятя. Не только потому, что Кельвин был кузеном короля, следующим в очереди на трон после детей Хааральда и назначенным регентом для его несовершеннолетних детей, случись что-нибудь с Хааральдом и Кайлебом. Не просто потому, что Кельвин был важен для королевства. И не просто из-за бесспорной дополнительной власти и влияния, которые брак его дочери с герцогом добавил к собственному влиянию Серой Гавани, или потому, что Кельвин всегда был его верным союзником в Тайном Совете и в Парламенте.

Нет. Он был готов отбросить эту вероятность потому, что Кельвин всегда был добрым и любящим мужем для его дочери Женифир и до безумия любящим отцом двум своим детям. Потому что он занял место Чарльза, давно умершего сына Серой Гавани.

Потому, что граф Серой Гавани любил своего зятя.

Но, мрачно признался он сам себе, если бы это был кто-то ещё, он нашёл бы, что подозрения Волны Грома… убедительные.

«Не убедительные!» — сказал он сам себе, собравшись с духом. Но потом его плечи снова поникли. — «Нет, не убедительные, но наводящие на размышления, что их нужно расследовать. Достаточно внушительные, чтобы повлиять на то, что Хааральд чувствует к нему, в какой степени Хааральд может ему доверять. Будь проклят этот так называемый сейджин!»

Он мог бы всё это отбросить без всякого сомнения, если бы не гибель следователей Моревладельца в Хейрете… и связи Кельвина на предприятиях с известными торговыми интересами Изумруда. Как и многие аристократы, Кельвин иногда находил, что расходы, связанные с поддержанием образа, ожидаемого от человека его звания, тяжелы, а его собственный вкус к дорогим охотничьим собакам, вивернам и ящерицам, а также к случайным рискованным высоким ставкам, предъявлял ещё большие требования к его кошельку. Он был далеко не бедным человеком, но, тем не менее, в зависимости от обстоятельств, финансовое напряжение было неоспоримо, и, хотя едва ли это было общеизвестно, Серая Гавань знал об этом на протяжении многих лет. Но почему-то, когда со средствами, казалось, становилось немного туго, то или иное из его торговых предприятий всегда преуспевало. Просто некоторые из слишком большого их числа, как теперь знал граф, заключили партнёрские отношения с людьми, чья абсолютная преданность была, мягко выражаясь, подозрительной.

«Но нет никаких доказательств того, что Кельвин знает, что он имеет дело с такими людьми», — подумал Серая Гавань. — «Его обязанности в основном военные, и он не так глубоко вовлечён, как Бинжамин и я, в повседневные попытки вычисления агентов Нармана. Его никогда не информировали так досконально, как меня. Насколько я знаю, у него никогда не было никаких причин подвергать сомнению лояльность его партнёров… или удивляться, если некоторые из них использовали его без его ведома».

Граф погрузился в бокал с виски в то время, как снова загремел гром. Голубовато-белое мерцание молнии вспыхнуло ещё раз, прочерчивая свою слепящую ярость сквозь пурпурные небеса, и он услышал, как первые редкие капли дождя упали на шиферную крышу особняка.

«Действительно ли возможно, что Кельвин — его зять, кузен короля — был предателем? Мог ли он обманывать всех, да ещё так долго? Или всё это было ошибкой? Только вопросом косвенных доказательств, которые в конечном счёте ничего не значили? Одна видимость, использованная для чего-то похожего на обвинения «сейджина Мерлина»?»

Граф осушил свой бокал и наполнил его снова. Он знал, что не должен этого делать. Знал, что он уже выпил достаточно, чтобы это навредило его рассудительности. Но это помогало справиться с болью.

Он опять задумался над предложением Волны Грома, и его челюсти сжались. Самым весомым доказательством против Кельвина — если можно так выразиться — было убийство следователей Моревладельца в Хейрете. Следователей, чьи личности знал только он. Поэтому Моревладелец предложил рассказать ему о личности другого из его следователей, вместе с информацией, что человек, о котором шла речь, наступал на пятки высокопоставленному агенту Изумруда. Из предоставленного Моревладельцем описания предполагаемого агента, Кельвину должно было быть очевидно (предполагая, его фактическую виновность), что агент был одним из деловых партнёров Кельвина.

«И, если он виноват», — мрачно подумал Серая Гавань, — «нового следователя Моревладельца постигнет та же участь, что и его предшественников. Или это то, что произошло бы без дюжины дополнительных людей, о которых Кельвин не узнает».

Если случится покушение на человека Моревладельца, или если подозреваемый, о котором идёт речь, внезапно исчезнет, это всё равно ничего не докажет. Но обстоятельства произошедшего были бы крайне подозрительными, и полномасштабное расследование стало бы неизбежным.

Серая Гавань снова опустошил бокал с виски и наполнил его. Он отметил, что опустошил уже половину второй бутылки и поморщился.