Глава 29

Неделю спустя мы со Стокером сидели в саду Бишопс-Фолли, наслаждаясь последним теплом. По календарю осень наступила еще две недели назад, но иногда еще бывало жарко, в саду алел шиповник и кружились в воздухе листья, ветки плодовых деревьев гнулись к земле под тяжестью спелых и привлекательных яблок и айвы. Где-то бродила Патриция в поисках поздних салатных листьев, а бока Бетани, ко всеобщему изумлению, округлились: она была беременна, и отцом не мог быть никто, кроме Гексли. Как ему это удалось, оставалось только догадываться – по дому слышались перешептывания, а горничные даже держали пари на эту непристойную тему. Леди Веллингтония, удалившаяся в охотничий домик в Шотландии вместе с мистером Барингом-Понсонби, уже заявила, что заберет себе одного щенка, как только они появятся на свет.

Мы со Стокером увлеченно спорили о происхождении следов, которые сегодня утром обнаружили в саду. Он утверждал, что тут пробегала лисица, а я не готова была признать, что лисы бывают настолько глупы, чтобы покуситься на территорию Гексли. Солнце бросало на нас свои послеобеденные лучи, и вокруг было так красиво, что Констебл, при виде такой картины, должен был сразу взяться за кисть.

От семьи Стокера пришло очередное письмо, вежливое приглашение от виконта, его старшего брата. Я ничего не сказала, но заметила, что на этот раз оно не отправилось сразу же в корзину для мусора, как все предыдущие. Стокер был непривычно задумчив, и мне показалось, что, может быть, дело идет к примирению. Я ничего не спрашивала его и о Кэролайн, имени, которое он прошептал, когда я целовала его в опиумном дурмане. Какой бы властью над ним ни обладала его бывшая жена, это чувство было в нем еще сильно, и это знание вставало между нами, невысказанное, но важное.

Кэролайн оставила на нем свои шрамы, а это расследование – свой, подумала я, посмотрев на его висок. Рана уже полностью зажила, но белая прядь на виске всегда будет напоминать ему (и мне), что ради меня он бросился под дуло пистолета. Кэролайн много для него значила, но и я что-то значила тоже, решила я. И мое влияние было сильнее, потому что я ничего от него не требовала, кроме дружбы. Я не касалась его души.

– Ты что-то задумчива сегодня, – лениво сказал он.

– Я всем довольна, – честно ответила я.

– Вероника, – это прозвучало нежно, как мольба. Я не повернулась к нему, знала, что это предложение поговорить начистоту, но пока не была готова к этому предложению.

– Еще не сейчас, – сказала я ему. Я знала, у него остались вопросы из-за того, что я рассказала ему в ту ночь в гроте: о моем прошлом и о том, как я лишила жизни человека. Но я пока не была готова на них отвечать. Я улыбнулась и повторила то, что он сказал мне как-то в «Хеймаркете».

– Я ни с кем не говорила об этом. Может быть, никогда не смогу. Но если кому-то и расскажу, то только тебе.

Он кивнул, а я стала смотреть на красивую траурницу, которая лениво порхала в воздухе, и, когда на ее крылышки падал свет, они казались фиолетовыми; вот она скрылась за живой изгородью. А где-то неподалеку послышался шум: удары молотков, звон разбиваемого стекла и оживленные голоса рабочих, принявшихся за какое-то дело.

– Что это за возня? У его светлости новое увлечение? – спросила я.

Недавно лорд Розморран решил, что подогреваемый плавательный бассейн – как раз то, что ему нужно для скорейшего выздоровления, и за баснословные деньги велел соорудить его в своем римском дворике. Но это предприятие было закончено уже пару недель назад, и, несомненно, наш благодетель теперь принялся за что-то новенькое.

– Его светлость реконструирует стеклянный дом, – сказал мне Стокер, почему-то пытливо глядя на меня.

– Для чего? – Меня посетило доброе предчувствие.

– Для разведения бабочек.

– Он хочет устроить виварий?

– Мы еще несколько месяцев не сможем отправиться в экспедицию, и здешнего сада, конечно, тебе недостаточно для охоты на бабочек. К тому же в виварии ты сможешь выводить собственных и изучать их. Он собирается посадить в оранжерее нужные растения и просит тебя составить список гусениц, которые тебе понадобятся для начала.

Виварий! У меня в голове сразу стали роиться планы. Стеклянный дом был огромным; его можно было наполнить сотнями крылатых сокровищ любого рода, смотреть, как они превращаются из скучных, непонятных гусениц в куколок, которые сплетают себе шелковые коконы, как потом оттуда появляются бабочки с влажными крыльями, в которых скрыто столько блестящих возможностей… Я не могла вынести такого счастья.

– Со временем он может стать хорошим дополнением к музею, – продолжал Стокер. – Люди будут любоваться бабочками, не пришпиливая их к стене, смотреть, как те летают, едят и отдыхают на листьях. – Он замолчал. – Вероника, почему ты молчишь? Ты счастлива?

Счастлива? Это было слишком слабое слово, чтобы описать захлестнувшие меня эмоции. Я потянулась к нему и изо всех сил сжала ему руку.

– Ну хорошо, – ласково сказал он, – ты, конечно, молчишь, но я тебя слышу.

– Это ты сделал, – сказала я наконец, когда смогла говорить. – Ты попросил его это устроить. Для меня.

Он лишь мгновение смотрел мне в глаза, а потом отвел взгляд и стал рассматривать траурницу, которая как раз присела на ягоду шиповника.

– Когда ты была мне очень нужна, ты не оставила меня одного. Не знаю, что это такое, что отличает нас от всех остальных, делает нас подобными ртути, когда все вокруг кажутся глиной, но именно это и связывает нас. Пытаться разорвать эту связь – значит воевать с природой.

На секунду он тоже сжал мою руку, а потом отпустил. На моей ладони осталось тепло его кожи. Он потянулся к цепочке от часов и снял с нее гинею.

– Кажется, на этот раз я проиграл пари, – начал он. Но я прижала монету пальцем к его ладони.

– Оставь ее себе. В следующий раз поспорим на две, – сказала я, усмехнувшись.

Я не знала, что нас ждет. Но была уверена, что у нас будет еще много приключений вместе, и мне хотелось, чтобы они поскорее начались.

А пока я повернула лицо к небу и закрыла глаза. Траурница порхала над живой изгородью в лучах заходящего солнца.