Санкт-Петербург. Наши дни
С половины пятого в Кадетском переулке было необычайно людно. Места за столиками «Второй древнейшей» стали занимать еще в обед, и ближе к шести в заведении яблоку негде было упасть. Олег Иванович проделал большую работу, пригласив на пресс-конференцию через социальные сети всех известных журналистов города. Неизвестных во «Вторую древнейшую» привело журналистское чутье и сарафанное радио. Сам главный редактор «Миллениума» еще загодя занял место за любезно предоставленной барной стойкой — подобные мероприятия хозяин заведения всячески приветствовал, ибо по окончании их журналисты подолгу сидели и помногу заказывали, поднимая выручку.
Полонский расположился на возвышении, из-за стойки взирая, как народ все прибывает и прибывает. Лада Валерьевна подъехала к бару без пятнадцати шесть и, чтобы попасть внутрь, вынуждена была позвонить Полонскому.
— Олег Иванович! Здесь ужасная давка, я не могу пройти!
— Подождите минуту, сейчас выйду, — откликнулся Полонский.
Он и в самом деле вышел на улицу и, то и дело отвечая на рукопожатия коллег-журналистов, провел Белоцерковскую за барную стойку и усадил рядом с собой.
— Лада Валерьевна, имейте в виду, я собираюсь к вам апеллировать, — предупредил он, сосредоточенно хмурясь и вглядываясь в зал. — Вы уж меня не подведите, расскажите все как есть.
— Постараюсь быть объективной, но ничего обещать не могу, — без энтузиазма откликнулась Белоцерковская.
В зале становилось шумно — возбужденные журналисты все громче и громче переговаривались между собой, обсуждая предстоящее действо. О пресс-конференции было известно только то, что Полонский собирается стереть в порошок своего хорошего друга, бывшего родственника академика Граба, непотопляемого сотрудника пресс-службы управделами президента Сергея Меркурьева. И завертелось все вроде бы из-за какой-то девицы, работавшей под началом Полонского. И вроде бы обвиняют эту девицу в пособничестве в убийстве не кого-нибудь, а самого академика. Кто-то позвонил Меркурьеву, советуя как можно скорее приехать, и слух о том, что вот-вот нагрянет тот, кого планируют смешать с грязью, стремительно разнесся среди журналистской братии. Накал страстей нарастал. Представители массмедиа ликовали в предвкушении сенсации. Без двух минут шесть Полонский поднялся во весь рост, вскинул руку, призывая к тишине, и, так и не дождавшись, прокричал:
— Ну что же, друзья, мы собрались здесь, чтобы прояснить кое-какие вопросы в деле зверски убитого академика Граба. Сенсационная новость о его страшной гибели этим утром облетела все новостные каналы и издания. Журналистам известно об убийстве немного, и я бы хотел добавить к уже имеющимся сведениям еще несколько интересных фактов. Ни для кого не секрет, что хорошо всем известный Сергей Меркурьев когда-то был женат на дочери убитого академика. Но очень немногие знают, что Серафима Викентьевна Граб и после развода поддерживает самые тесные отношения с господином Меркурьевым, доверив ему присматривать за престарелым отцом, ибо сама она переехала жить на Запад. В июне две тысячи семнадцатого года Серафимой Викентьевной Граб в испанском местечке Сан-Хосе была куплена вилла стоимостью в миллион семьсот тысяч евро. Часть денег — двести тысяч — была внесена сразу, а оставшиеся полтора миллиона евро перечислены на счет продавца нынешним утром. Причем перечисление осуществил господин Меркурьев.
Полонский сделал выразительную паузу и продолжил:
— Это вступление. Теперь основная часть. Дело в том, что, несмотря на свои девяносто два года, академик Граб вовсе не собирался умирать. Его пользовали самые лучшие лекари этой страны и зарубежья, и, по оценке семейного врача, Викентий Павлович мог прожить еще лет пять, а то и десять. Но дочь академика не собиралась ждать так долго, ибо хотела жить здесь и сейчас. Проблема казалась неразрешимой, пока за дело не взялся господин Меркурьев. Он придумал многоходовую комбинацию, первым шагом в которой было доскональное изучение личности бывшего свекра. К примеру, откуда у академика Граба взялись сокровища абиссинских негусов, которые тот тайно сбывал на черном рынке? И почему квартиру Граба неоднократно пытались ограбить эфиопские парни, героически молчавшие на допросах в полиции?
На телах эфиопских грабителей имелись определенные знаки, которые позволили предположить, что эти люди относятся к секте людей-леопардов. Хороший знаток истории, в том числе и истории Эфиопии, Сергей Меркурьев как-то присутствовал на допросе задержанных и предположил, что люди-леопарды пытаются найти в квартире Граба припрятанную гемму царицы Савской, и парни не стали это отрицать. Изучая прошлое старика, Меркурьев понял, что Граб — никакой не Граб, а назвавшийся именем одного из умерших заключенных надзиратель из Дубравного лагеря в Мордовии лейтенант Бурсянин, завладевший абиссинскими сокровищами и священной геммой царицы Савской, без которой Эфиопия пришла в упадок. И Меркурьев придумал продать бывшего тестя абиссинским борцам за возвращение геммы на родину.
Эфиопы уже сомневались, а действительно ли старик — обладатель геммы? Ведь они очень тщательно искали в его доме, но не нашли. Так, может быть, гемма не у него? В предисловии к недавно вышедшей книге «Палач мордовских лагерей» академик Граб написал, что идея создания романа родилась у него в июне две тысячи семнадцатого года. Родилась она не случайно. Чтобы доказать эфиопам, что академик Граб — это бывший Палач, Меркурьев надоумил Викентия Павловича написать автобиографический роман, в котором академик объявил Бурсяниным другого человека — лагерного врача Завьялова, эмигрировавшего в Канаду. Старик ухватился за эту идею, ибо боялся ищущих гемму эфиопов и хотел пустить их по ложному следу. Сергей же Меркурьев прекрасно понимал, что родственники оклеветанного так этого не оставят и приедут в Петербург разбираться. Но их приезд тоже входил в планы Меркурьева, задумавшего морально сломить академика и вынудить отдать гемму эфиопам.
В баре стояла полная тишина. Журналисты боялись пропустить даже слово из речи Полонского.
— Но сам Меркурьев не хотел подставляться и афишировать свои отношения с эфиопскими мстителями. Он не мог лично открыть им дверь и впустить их в дом бывшего тестя. Для этого он использовал пешку, разменную фигуру в этой игре, которую не жалко потом скинуть с шахматной доски. Сотрудница издательского дома «Миллениум» Софья Кораблина стала слепым орудием в руках этого страшного человека. Я считал Сергея своим другом и по дружбе попросил узнать о Соне как можно больше, потому что эта девушка мне небезразлична. Пользуясь своими связями, Сергей исполнил мою просьбу, умолчав о том, что Соня больна. Умолчал он не случайно — он задумал с ее помощью убить академика.
— И что же такое с Кораблиной? — заинтересованно выкрикнули из зала.
— У Софьи диагностировали диссоциативное расстройство личности, которое выражается в том, что в сознании Сони живут сразу несколько человек.
В зале зашумели, и Полонский, обернувшись, указал на доктора Белоцерковскую.
— Это врач Кораблиной, психиатр Лада Валерьевна Белоцерковская. Одно время она помогала больной девушке справляться с недугом. Меркурьев знал о Сониной болезни, не мог не знать — он ведь наводил о ней справки. Меркурьев знал и решил воспользоваться Сониным несчастьем. К одной Сониной личности, к небезызвестной феминистской блогерше Жанне Жесть, Меркурьев и подослал эфиопского парня.
— Не может быть! Я видел Жанну Жесть на ютубе! И Кораблину видел! — закричали из зала. — Орлянская Дева не имеет ничего общего с Софьей!
— Вот! — оживился Полонский. — Со стороны это выглядит именно так. Однако установленный факт, что Соня и Жанна — один человек. Итак, Жанна привела в дом Граба эфиопского юношу. По своим каналам я выяснил, что эфиопа зовут Мамо Фисеха и он и в самом деле принадлежит к секте людей-леопардов. Мамо Фисеха в довольно жестокой манере потребовал у академика вернуть принадлежащие его народу драгоценности, которые бывший палач хранил у себя в квартире. Раздавленный свалившимися на него разоблачениями, Викентий Павлович практически добровольно отдал ему все, что осталось от абиссинских сокровищ. А после Мамо Фисеха совершил правосудие, наказав академика за многолетнюю ложь.
Кто-то в зале громко ахнул, и Полонский продолжил, повышая голос:
— Вам будет небезынтересно узнать, что я разместил на своей страничке в «Телеграме» видео, где за пару дней до убийства Сергей Меркурьев общается с чернокожим парнишкой, в котором можно узнать Мамо Фисеху. Меркурьев передает эфиопу некий конверт. Полагаю, в конверте наводка, где и когда можно встретить Жанну и познакомиться с ней. А на видео с камер наблюдения, которым располагает следственный комитет, можно рассмотреть, что паренек, входящий в парадное академика Граба вместе с Жанной Жесть перед самым убийством, — все тот же гражданин Эфиопии Мамо Фисеха, который общался с Меркурьевым. Также я заснял встречу эфиопа и Меркурьева уже после убийства академика, во время этой встречи Мамо Фисеха передает Меркурьеву некий увесистый сверток. Скорее всего, Меркурьев договорился с людьми-леопардами, что гемма царицы Савской достанется эфиопам, а оставшиеся от клада украшения — ему. Сокровища он тут же слил на черном рынке, а вырученные деньги пошли на погашение задолженности за виллу в Сан-Хосе. Я, конечно, рад, что в Эфиопию в конце концов вернется их святыня, но за смерть старика Меркурьеву ответить все-таки придется!
— Все это чушь! — прокричали пронзительным баритоном от самых дверей. Кричавший — а это был Меркурьев — покраснел и запыхался, как после быстрого бега. — Мало ли с кем я общаюсь? — переведя дух, продолжал он. — И что ты носишься с этой своей Кораблиной? Обидно стало, что ты, Олежек, собрался на ней жениться, а я ее трахнул?
В зале похабно загоготали, а Полонский, перегнувшись через барную стойку, закричал, перекрикивая смех:
— Да ни на ком я не собирался жениться! Плевать я хотел на Кораблину! Вся эта история с больной дурочкой еще раз доказывает, какая ты, Сережа, дрянь! Меня тошнит от тебя! Это я специально сказал про женитьбу, чтобы посмотреть, как ты отреагируешь! Как я и ожидал, ты потащил Кораблину в постель. Мои женщины всегда не давали тебе покоя!
— Завидуешь, сволочь? Моему успеху завидуешь? Обидно, что бабы любят меня, а не тебя, такого красивого? — разошелся Меркурьев. — Не можешь мне простить, что тему диссертации у тебя увел, а заодно и Симу?
— Теперь вы с Серафимой Викентьевной лет десять не увидитесь, потому что будете сидеть в разных колониях — ты в мужской, она в женской! И уж конечно, ни на какое наследство академика Граба пусть Серафима губы не раскатывает. Организаторам убийства, как недостойным наследникам, наследства не положены!
— А ты докажи, что она знала!
— Ну вот, ты уже и признался!
— Сволочь ты, Полонский! Ни в чем я не признался! Все это чушь и бред! А мальчонку-то взяли!
— Какого мальчонку?
— Твоего мальчонку. Парнишку из спортивного отдела издательского дома «Миллениум». Задержали в «Макдоналдсе» с полными карманами таблеток. И мальчонка поведал спецслужбам много интересного. Например, о том, что ты, Олежек, поставляешь ему эти самые таблетки. Рома Чащин его зовут. Знаешь Рому Чащина?
— Это мой сотрудник, — в замешательстве выдохнул Полонский.
— Вот и я говорю, что Рома твой сотрудник. В отделе спорта под твоим началом трудится. Особенно Рома Чащин напирал на то, что главный редактор издательского дома «Миллениум» господин Полонский просил как можно больше барбитуратов презентовать Софье Михайловне Кораблиной. Уж не специально ли ты мне одурманенную Кораблину подсунул?
— Понятия не имею, что придумывает этот наркоман, — помертвел лицом Полонский.
— Ну, нет, голубь ты мой, — раскатисто захохотал от дверей Меркурьев. — У Ромы Чащина и записи ваших бесед имеются, так что не выкрутишься, сядешь за торговлю наркотиками. Тогда и посмотрим, чья возьмет.
— А вот я, например, задумываюсь, с чего бы это вдруг террористы решили взорвать именно Витебский вокзал? — в голосе Полонского звучала злая удаль. — Между прочим, ты знал, что я с него поеду в Ригу.
— Вот это правильно! Давай, Олежек, еще и террористический акт на меня повесь!
— А что ты думаешь? И террористический акт повешу!
Журналисты довольно переглядывались, выставив руки с диктофонами вверх и ни на секунду не прерывая запись. Даже тогда, когда перебравший текилы корреспондент одной из центральных столичных газет шумно высморкался в занавеску и громко выкрикнул:
— А вот про теракт — это хорошо! Слушайте, а давайте и в самом деле напишем, что бомбу заложил чиновник из пресс-службы аппарата президента! Читатели на ушах стоять будут! Жалко, детей среди погибших нет. Сколько там трупов? Семнадцать? Давайте напишем, что детских пяток. В случае чего потом можно дать опровержение, но тиражи поднимем, это факт!
— Не вижу существенной разницы между лечебницей для душевнобольных и вашим омерзительным сборищем, — брезгливо проговорила доктор Белоцерковская, максимально втягивая живот и пробираясь мимо Полонского так, чтобы не коснуться его, точно главный редактор был прокаженным.
Женщина поспешно выбралась из-за барной стойки, работая в толпе локтями, и, точно воздух был отравленный, стараясь не дышать, стала прокладывать себе дорогу к выходу.
