Я знаю, что даже попытка обратиться к вопросу, почему мы здесь и в чем заключается смысл жизни, требует большой смелости. Часть меня, мой сомневающийся разум, призывает не продолжать: расследовать «как», «когда» и «где» разума и пропустить «почему»! Но если на этом этапе нашего совместного путешествия возможно сохранить прежнюю позицию — задавать вопросы, не предполагая абсолютных и окончательных ответов, то пойти вперед в прямой дискуссии о «почему» разума не просто нормально, но и важно. В современной жизни, в цифровую эпоху, погружающую нас в бесконечный информационный поток, очень многое смущает и оставляет с чувством потери. (Внутренний разум тихо подсказывает, что интернет правильнее было бы назвать инфи-нетом, поскольку он никогда не заканчивается и никогда не дает чувства завершенности.) Бесконечный, непрекращающийся поток энергии и информации отвлекает и отдаляет, и одновременно соединяет и ограничивает разумы до определенных способов существования. Часто возникает чувство недостаточности и неотложности. Учитывая все эти тревожащие стороны современной жизни и подавленность объемом данных, вопрос вроде «Почему мы здесь?» может показаться поверхностным. Разве не для того, чтобы потреблять и распространять? «Мы распространяем, следовательно, существуем», — это привычка мышления, привычка поведения, формируемая артефактами современной цифровой культуры, в которую погружены многие из нас. Тем не менее изучение вопроса «почему» приводит к мощным темам о нашем предназначении, которые могут очень много значить, особенно в эти ошеломляющие времена. Почему мы здесь? Почему разум работает так, а не иначе? Почему можно настолько по-разному жить, с несхожими убеждениями и историями?

За годы исследований, размышлений, преподавания, практики и жизни наблюдаемые мной паттерны позволили сформировать взгляд, из которого следует прямое, возмутительное и на удивление простое утверждение: ответом на вопрос «почему» разума может быть та же интеграция.

От рассуждений о том, что разум — больше, чем просто мозговая активность, и полностью воплощен, мы пришли к более широкой перспективе того, что разум влечет за собой. Рассматривая субъективную реальность как не идентичную физиологии и даже нейронным разрядам в голове, мы осознали, что психическая жизнь — это не то же самое, что деятельность, заключенная в рамки черепа. Мы также пришли к предположению, что разум легко оказывается больше просто субъективного опыта и сознания, которое позволяет осознавать проживаемую жизнь. Как минимум мы увидели, что осознаваемый энергоинформационный поток имеет ощущаемую текстуру, которую иногда называют праймом и которая не сводится к чему-то еще, например, к нейрональной активности или другим формам энергетического потока. Субъективный опыт может возникать из него, но не идентичен ему: это его свойство. Иногда — наверное, даже чаще всего — этот поток не осознается. Психическая жизнь, включая мысли и чувства, нередко зависит от энергетического потока, но не всегда попадает в сознание.

Затем мы сделали следующий шаг и предположили, что разум, возможно, выходит за пределы энергоинформационного потока внутри организма; он не просто воплощен в виде разумошафта, но содержится также в отношениях с другими людьми и в нашей взаимосвязанности с иными аспектами мира за пределами тел, в которых мы живем. Мы увидели, что у нас есть не менее важная разумосфера. Общим знаменателем, соединяющим внутренний телесный опыт с взаимоотношенческим, служит энергоинформационный поток. Это то общее, что есть между разумошафтом и разумосферой. Увидев, что этот поток — фундаментальная часть системы, не ограниченной ни черепом, ни кожей, мы оказались готовы принять гипотезу о воплощенном в теле и погруженном в отношения разуме. Если система разума имеет три необходимых качества — открытость, способность к хаосу и нелинейность — разум можно рассматривать как часть сложной системы.

Эта сложная система, также называемая динамичной, имеет эмерджентные свойства, одно из которых, как мы предположили, — субъективная реальность проживаемой жизни. Это может также означать, что сознание, порождающее субъективный опыт, оказывается эмерджентным свойством сложной системы разума. Другим, вероятно, связанным, эмерджентным свойством, как мы предположили, будет самоорганизация. Мы видели, что эмерджентный, самоорганизующийся процесс возникает из энергоинформационного потока, а затем его же регулирует. Это рекурсивное свойство самоорганизации: она возникает из чего-то, а потом управляет тем, из чего возникает. Рекурсивная обратная связь — один из аспектов высказывания «у разума часто есть собственный разум».

Далее мы рассмотрели, что самоорганизация естественным образом, без программиста и программы, движет систему к максимизации сложности. Слово «сложность» часто воспринимается как что-то плохое, особенно во времена, когда так хочется простоты. Мы видели, что такое естественное движение к максимизации сложности на самом деле совсем не такое сложное, поскольку обеспечивается дифференциацией и связью элементов системы. Каков результат этого действия? Гармония. Как в хоре отдельные голоса сливаются в гармоничных интервалах, самоорганизация дает глубокое и мощное чувство жизненности. Это естественное самоорганизационное движение к гармонии.

FACES — это гибкость, адаптивность, связность (динамичное сохранение во времени, гибкая устойчивость), энергия и стабильность самоорганизующейся системы, когда дифференцированные части соединяются — если система интегрируется. Каковы черты гибко-устойчивой связности? Соединение, открытость, гармоничность, вовлеченность, восприимчивость, эмерджентность, ноэтичность (чувство знания правды), сострадательность и эмпатия — «когерентность» интегрированного потока.

Врожденное движение к интеграции разума, как самоорганизующегося аспекта воплощенной в теле и отношениях жизни, энергии и информации, текущей внутри и между, может быть ответом на «почему» разума. Будь то во внутренней, личной психической жизни — разумошафте — или в разумосфере, которая соединяет нас, интеграция, видимо, служит одной из центральных причин или смыслов нашего существования.

Надеюсь, вы можете представить, как все это меня захватывает. Я задумываюсь, что вы чувствуете, как размышляете на эту тему. Не слишком ли смело заниматься вопросом «почему»? Не слишком ли далеко зашел наш анализ? Мой сомневающийся разум нервничает, но позволяет поделиться с вами опытом, который заставляет меня как минимум попытаться выразить важность некоторых из этих «почему».

Когда я представлял различные аспекты интеграции целому ряду аудиторий, меня раз за разом удивляла одна вещь. Клинический случай, о котором я часто рассказывал (и позже описал в первой главе книги ), свидетельствует, что срединные области верхней части мозга — префронтальной коры — позволяют возникнуть девяти функциям: 1) регуляция организма (балансирование «газа» и «тормоза»); 2) сонастройка коммуникации с собой и другими (сосредоточение внимания на внутренней психической жизни); 3) эмоциональный баланс (жизнь с богатой внутренней палитрой чувств); 4) гибкость реакции (способность сделать паузу перед реагированием); 5) смягчение страха (умиротворение реакции испуга); 6) инсайт (соединение прошлого, настоящего и будущего с самопониманием); 7) эмпатия (картирование внутренней психической жизни другого человека); 8) мораль (мышление и поведение как часть большего целого, шире, чем требует личное, телесное «я») и 9) интуиция (осознавание важности «мудрости тела» — сигналов, исходящих от организма).

На лекциях по всему миру ко мне подходили с комментариями по поводу этого списка. Например, когда я выступал на Аляске перед людьми, вместе с семьями работающими на северных островах, лидер племен эскимосов подошла ко мне и сказала: «Вы знаете, что из себя представляет этот список? Список об интеграции?» «Да, — ответил я. — Он касается роли префронтальной коры в соединении коры, лимбической системы, ствола головного мозга, соматического и социального энергоинформационного потока между этими областями в связное целое». «Да, я понимаю. Вы это объяснили, — продолжила женщина. — Но именно это мой народ более 500 лет передавал из поколения в поколение как основу мудрой, добродетельной жизни». Я ничего не сказал и долго смотрел ей в глаза. Когда дар речи вернулся, я попытался выразить признательность за то, что она поделилась размышлениями, но вскоре понял: слов мало — глубокий взгляд и общее молчание говорили больше.

Со временем я увидел схожую реакцию у представителей целого спектра древних традиций мудрости: племени лакота, живущего на Среднем Западе США, полинезийской культуры южной части Тихого океана, буддистов, христиан, индуистов, мусульман и иудеев.

В чем дело?

Я размышлял над вопросом сына, как могут сосуществовать такие разные системы убеждений. Может быть, их объединяет именно то, на что указывала женщина с северных островов Аляски? Способна ли интеграция быть основой не только здоровья, но и мировых традиций мудрости?

Если это так, есть шанс возникновения полезного моста между наукой и духовностью, который углубит диалог и будет содействовать сотрудничеству этих направлений мысли. Опора на интеграцию поможет соединить общие, принимающие человечность различия, при этом культивируя сопереживающие связи. Я чувствовал глубокую благодарность за это путешествие. Я был готов и дальше задавать вопрос «почему» разума и искать путь к более интегрированному миру.