Глава 9

От ветра невыносимая жара чуть унялась; Джон снял шлем и вытер пот со лба. Его соседи поснимали рюкзаки и винтовки, многие сидели на шлемах.

Высокая трава, покрывавшая склон холма, танцевала под свист ветра. Джон дотянулся до висевшей на бедре фляжки. Руки у него были обветренные, исцарапанные и дрожали, когда он поднес воду ко рту. Он сделал буквально глоток и снова завинтил крышку. Им уже несколько дней ничего не подвозили, и воды осталось мало. Видимо, высокому начальству не до таких пустяков.

Словно тысячи маленьких иголок пронзали его тело, и все же после многодневного похода возможность прилечь казалась настоящей роскошью. Джон прислонил винтовку к выступу холма, под которым прятался отряд. Солдаты, вскрыв банки с консервами, выковыривали содержимое грязными пальцами. Пахло сигаретным дымом. Кто-то тяжело вздыхал. Разговаривали мало. Все знали, что их ждет. После короткой передышки предстоит брать высоту.

Альберт Кинг, фермер из Канзаса, протянул сигарету. Джон покачал головой.

– Что, недостаточно для тебя хороши? – спросил Кинг. – А присесть тебе, видать, мешает серебряная ложка в заднице.

– Да нет, просто жду камердинера. Хороший слуга в наше время – большая редкость.

Появился майор Беннет; он шел мимо солдат, внимательно к каждому приглядываясь.

– Мне нужны добровольцы, – сказал майор. – Пятеро. Подняться на высотку и посмотреть, как там и что.

Он сделал еще несколько шагов, переводя тяжелый взгляд с одного солдата на другого.

– Мы как на ладони. Если у противника есть пулемет – а я думаю, есть, – нас тут выкосят за здорово живешь. Мне нужны пятеро – разведать обстановку. Артиллерия уже поработала, и есть шанс, что найдете лишь кучку трупов. Кто смелый?

Вяло поднялось несколько рук – в том числе рука Джона. Его Беннет и выбрал первым. Все пятеро собрались вокруг майора.

– Линч за главного. Пулемет, если есть, – снять. И доложить мне.

Джон двинулся вперед, за ним последовали остальные. От вершины холма их отделяло триста футов волнуемой ветром травы. Солнце садилось. Небо стало оранжево-золотистым, словно его разукрасил живописец. Свет казался осязаемым, протяни руку – и дотронешься. Джон вытер потную ладонь о выгоревшую гимнастерку и сделал остальным знак не отставать. Он так прижимался к земле, что почти ничего не видел, кроме колышущейся травы.

Пятерка рассредоточилась: Кинг и Карпентер двигались слева, Смит и Муницца – справа. Когда отползли от отряда ярдов на сто, Джон дал знак остановиться. Все как один мгновенно замерли. Джон посмотрел в бинокль. Бесполезно. Вершину холма закрывал выступ. Жестом он приказал продолжать движение и потихоньку пополз вперед.

Место расположения отряда скрылось за кручей. Джон тяжело дышал, сердце колотилось все сильнее. Продвижение давалось с трудом. Ноги были в волдырях, носки заскорузли от крови. Впереди – ничего. Можно дать сигнал своим, чтобы наступали. Осталось только за выступ заглянуть. Вершина холма просматривалась уже почти полностью. Джон оглянулся на своих спутников, и это движение его чуть задержало – они перелезли выступ раньше. Воздух разорвало стрекотом пулемета; у Муниццы развалилась грудная клетка, и наружу фонтаном выплеснулось красное. Сухой треск винтовки – и у Смита брызнула из головы кровь, тело завалилось назад. Джон прижался к земле. Перед ним чиркали пули; он перекатился к Кингу, лежавшему неподалеку. В ушах стоял грохот пулемета.

– Вот здесь и умру, – сказал Кинг.

Он лежал на спине, и гимнастерка у него на груди покраснела от крови.

Джон взял его за руку.

– Не умрешь. Я тебя вытащу.

Джон снова поднял голову – шагах в ста виднелся блиндаж. Он поднес к глазам бинокль, разглядел плюющий огнем пулемет. Прямо перед ним взметнулся земляной фонтанчик, и он упал лицом вниз. Через несколько секунд отважился поднять голову и оглядеться. Трое погибли. Тело Карпентера лежало слева, рядом с Муниццей. Смит скатился по склону, оставляя прерывистый кровавый след. Джон расстегнул гимнастерку Кинга. Рана была справа, ниже легкого. Не смертельно – если что-нибудь сделать прямо сейчас. Только как его дотащить вниз? Пулемет скосит их, едва они шевельнутся. Можно вернуться одному, но как же тогда Кинг – и те наступающие, которых потом тоже расстреляет пулеметчик? Высоту ведь все равно придется брать. Ее никак не обойдешь.

Он опять взял Кинга за руку.

– Жди. Я вернусь. Они нам за все заплатят.

Кинг отпустил его руку, и Джон пополз под выступом мимо тела Смита. Он чуть высунул голову, увидел блиндаж. Пулемет пустил очередь в сторону, где лежал Кинг; защелкала винтовка, взрывая землю там, где только что был Джон. В него не попали. Он перелез через выступ и двинулся дальше, прячась в высокой траве. Руки дрожали, в горле пересохло, даже захотелось доползти до Смита и проверить его фляжку. Свою Джон оставил рядом с рюкзаком.

Внутри у него все кричало: «Беги вниз!» – но он подавил это желание. Двигаться к опасности ненормально, противоестественно, и все же он двигался.

Джон выполз к вершине, полагая, что там – открытое пространство. Вполне возможно, у японцев на высотке целый батальон. Значит, жить ему осталось несколько секунд. Вспомнилась Пенелопа, комната в отеле в Гонолулу, где они прощались, и как ложились на ее кожу солнечные лучи. Он как будто почувствовал ее прикосновение, как будто услышал ее голос. Еще он вспомнил отца, мать, брата и сестру и ощутил горечь. Вспомнил осеннюю пору в Пенсильвании, красные листья, устилающие двор, и как они с Норманом в детстве их подбрасывали.

По нему не стреляли. Джон полз на локтях, таща за собой винтовку. Он уже хорошо видел блиндаж, а рядом с ним – миномет. Противник выжидал. С такой позиции он начисто разгромит наступающих. У орудия сидели трое солдат и сосредоточенно смотрели вниз, туда, где лежал Кинг и другие. Из темного отверстия блиндажа торчало дуло пулемета. Японцы поворачивали его из стороны в сторону, готовые отреагировать на любое движение. Джон перевернулся на спину, держа над грудью винтовку. Не вернуться ли к Кингу, а потом попробовать добраться до своих?.. С другой стороны, японцы до сих пор его не заметили. Можно обойти их с фланга. Под таким углом пулемет не достанет; его скорее накроют огнем, если он повернет назад. Японцы все сделают, чтобы он не сообщил своим об их огневых позициях.

Джон прополз еще немного вперед; до миномета оставалось с полсотни ярдов. Японцы по-прежнему смотрели вниз. Он уже слышал их голоса. Кто-то даже засмеялся. Джон вскочил, вскинул на плечо винтовку и выстрелил. Он бежал вперед и снова и снова жал на спуск. Один из солдат упал, пораженный в шею. Двое других потянулись за своим оружием, и тут снова ожил пулемет, начал стрелять в пустоту. Джон уложил второго пулей в грудь. Третий солдат вскинул винтовку, но Джон успел раньше – всадил ему в голову две последние пули. Все это он проделал на бегу, тяжело дыша. Потом сдернул с пояса гранату и швырнул ее в сторону блиндажа. Оттуда как раз выбегали еще двое – их тут же скрыло облако пыли и осколков. Джон подбежал, схватил другую гранату, швырнул ее внутрь и успел броситься на землю, как раз когда взрыв сотряс холм и едва не сорвал с блиндажа крышу. Изнутри раздался вопль, и наружу, шатаясь, выскочила странная фигура. Человек размахивал самурайским мечом, тараща совершенно безумные глаза на почерневшем лице. Джон прицелился и нажал на спуск… Ничего. Обгоревший и окровавленный японец побежал к нему, продолжая размахивать мечом. Джон упал, перекатился и схватился за нож. У японца не было половины лица, кожа болталась лоскутами. Он снова направил меч на Джона, но теперь двигался с трудом и неуверенно. Джон схватил его за руку, дернул на себя и всадил нож ему в живот. Из раны хлынула горячая кровь, глаза японца еще больше выпучились – жизнь в нем угасала. Когда он затих, Джон столкнул с себя тело и, покрытый чужой кровью, встал на колени. Ветер снова засвистел в траве; темнело, и фигуры солдат – отряд уже поднимался по холму – были едва различимы на фоне вечернего неба.

Рубашку ему перекрахмалили.

– Да хватит уже дергать воротник! – сказала Пенелопа. От ее красного блестящего платья слепило глаза. – Ты все испортишь, глупый.

– Все нормально, Пенни. Какая разница.

– Есть разница – на тебя люди смотрят.

Она взяла его за руку и повела в танцевальный зал. Джон то и дело сбивался с шага, сознание будто раздваивалось. Люди из его отряда всегда оставались с ним, воспоминания тянули в прошлое.

Джон взглянул на жену. Именно такая красавица, какой он ее вспоминал. Хотя они теперь вместе и держатся за руки, Пенелопа кажется недоступной. Что-то кроется за ее улыбкой, что-то не так с ласковыми словами, которые она говорила ему, встречая на вокзале. А ее вечное беспокойство о том, что подумают другие, стало еще более чуждо Джону, чем раньше. Неужели она была такая же, когда они познакомились в колледже? Он вспомнил осенний вечер в Принстоне. Встреча двух великих семейств, объединение двух кланов. Сначала все шло как-то напряженно – бал в особняке ее родителей устроили специально, чтобы свести их с Пенелопой. Первым побуждением Джона было отказаться от этой комедии, однако красота девушки – и уговоры отца с матерью – заставили уступить. И ведь какое-то время он ее любил – пока не понял, что он совершенно не согласен быть таким человеком, какого желает иметь в мужьях Пенелопа.

Они пробирались между столиками к месту, где стояли его родители, и хватка Пенелопы на запястье мужа постепенно слабела.

Отец Джона водил дружбу с сенаторами и конгрессменами, раз даже говорил с президентом, когда тот в тридцать восьмом посещал заводы Филадельфии. Фото президента до сих пор висело у него в кабинете над столом. Отец воспользовался своими связями и устроил Джону месячный отпуск, о котором тот и не думал просить.

У Джона остались отметины после пребывания в джунглях, но раны уже зажили. Не один день он отмывался, вычищал грязь из-под ногтей, прилагал усилия, чтобы выглядеть прилично.

Отец приветствовал сына пожатием руки. Джон обнял Перл, свою сестру, пожал руку Норману, хотя не решился посмотреть ему в глаза. После возвращения он впервые появился на публике. Его семья воспользовалась шансом устроить представление перед братьями по классу. Пенелопа перецеловала родных мужа, подождала, пока Джон придвинет для нее стул. Он сел между женой и сестрой. Муж Перл служил в ВВС; его часть базировалась в Англии. Уже начались бомбардировочные налеты на Европу. Как Перл ни пыталась скрыть беспокойство за мужа, ее выдавали глаза.

Начались выступления: присутствующих убеждали приобретать облигации военного займа. Выступил и отец Джона, а потом, не сходя с возвышения, жестом попросил сына встать и поднял вверх Серебряную звезду, полученную Джоном за уничтожение врага и спасение Кинга. Присутствующие – больше двухсот человек – стоя аплодировали. Джон почувствовал руку сестры на плече. Жена хлопала вместе с остальными. Когда аплодисменты стихли и все сели, Джон испытал облегчение.

Наконец обед закончился; друзья семьи и прочие присутствующие – некоторых он даже знал – потянулись поприветствовать его лично и пожать руку. Каждый выражал восхищение подвигом Джона и сожалел, что не может сражаться с ним бок о бок – годы, мол, уже не те. Скоро у него даже рука заболела. Он устал держать улыбку. Пенелопа была само очарование; денежные тузы доставали чековые книжки.

Вскоре после того, как начались танцы, отец подозвал Джона. Рядом с ним стоял невысокий седой человек в смокинге.

– Джон, я хочу вас познакомить. Это Уильям Донован. Билл, это мой сын Джон.

– Рад познакомиться. – Рукопожатие у Донована было просто сокрушительное.

– Джону недостаточно того, что я могу ему предложить.

– О чем ты, папа? – Джон спросил только ради гостя; подобные разговоры у них с отцом происходили часто и всегда оставляли у него чувство вины.

– Я надеялся, что Джон тоже пойдет по моим стопам, – сказал отец, – однако он, можно сказать, разбил мне сердце. Зато другой сын, Норман, трудится как вол.

– И почему ты, сынок, не хочешь продолжать дело отца? – поинтересовался Донован.

– Это не для меня.

– Очень жаль, но Джон так и не пожелал занять руководящий пост, к которому я его готовил. Хочет идти своей дорогой.

– А не лучше ли нам потом поговорить? – предложил Джон.

– Да, в более подходящее время. А теперь – не буду вам мешать.

Донован подождал, пока отец Джона отойдет, и сказал:

– Во-первых, я хотел бы поблагодарить тебя за службу.

– Спасибо.

– Знаешь, кто я?

Выправка Донована сомнений не оставляла: человек он военный, хотя и одет в штатское.

– Боюсь строить предположения, сэр. Отец очень хотел нас познакомить.

– И тому есть причины, сынок. Мы с твоим отцом старые друзья. Вместе воевали, когда ты был младенцем.

– А почему же мы до сих пор не познакомились, сэр?

– На какое-то время мы потерялись. А в прошлом году под Рождество столкнулись на обеде вроде этого.

Донован достал из кармана портсигар и предложил Джону сигарету. Тот отказался, и Донован убрал портсигар.

– Отец рассказывал мне о твоей военной службе. По его словам, ты настоящий патриот.

– Так и есть, сэр.

– И ты с давних времен знаешь немецкий?

– В двадцатые годы мы несколько лет прожили в Берлине – пока там все не зашло слишком далеко. Отец открывал в Германии фабрики.

– И как теперь у тебя с немецким?

– Владею свободно. Первые несколько лет я был у родителей переводчиком. Перл и Норман – старше меня, они учились и приезжали к нам только на лето.

– А почему ты служишь на Тихом океане, если у тебя связи в Европе?

– Я просто хотел служить, сэр. Знаю, с моей подготовкой я легко получил бы высокий офицерский чин, однако…

– Ты намеревался доказать, что не боишься грязной работы и готов тянуть лямку, как простой служака.

– Наверное, можно и так сказать, сэр.

– Ты слыхал об УСС – Управлении стратегических служб?

– Немного. – Джон начинал понимать, для чего ему устроили отпуск. – Ходят какие-то слухи про учреждение, где играются в шпионов.

– Отчасти так, разведкой мы действительно занимаемся. Я организовал УСС для координации действий различных разведывательных структур армии, флота и ВВС. Наша работа – направлять разведывательные действия всех наших вооруженных сил за линией фронта. Теперь у нас более десяти тысяч сотрудников обоего пола.

– А раньше?

– Раньше было несколько пожилых дам, которые вели картотеку в военном министерстве.

Джон знал немного больше, чем говорил. Он слышал про «Дикого Билла» и его драгоценный проект. Просто не сразу понял, кто перед ним. УСС – контора, где разные шишки игрались в войну. Донован, пользуясь своими обширными связями, набирал сотрудников в университетских спортивных командах, престижных юридических фирмах, больших банках. УСС – сборище представителей привилегированного класса, а именно такого общества Джон всегда избегал.

– Наши агенты – и на Тихом океане, и в Европе. Они, а среди них есть и женщины, можно сказать, добровольно отправляются в клетку с тиграми, на территорию противника. Это самые лучшие, самые смелые люди в нашей армии, они регулярно поставляют нам жизненно важные сведения.

К Доновану подошла седовласая дама в черном платье и коснулась его плеча. Он чмокнул ее в щеку и пообещал, что скоро освободится. Дождался, пока она отойдет, и продолжил:

– Теперь войны другие. Времена, когда все решалось на поле битвы, давно в прошлом. Сейчас побеждает тот, кто больше знает о враге.

– Для чего, сэр, вы мне это рассказываете?

– В последние месяцы я часто разговаривал с твоим отцом. Когда речь заходила о тебе, он прямо сиял от гордости. Он собирался передать семейный бизнес под твое управление, но тебя такие вещи не интересуют. Еще он упоминал о ваших с братом ссорах – с тех пор как он взялся за дела.

Донован много чего знал о Джоне. У такого интереса было только одно объяснение.

– Отец упоминал, что я не одобряю методы Нормана в бизнесе?

– Среди прочего. Он говорит, тебе здесь не так уютно, как твоему брату. – Донован обвел жестом зал. – Я знаю: ты пошел служить, ибо в глубине души хотел испытать себя. Я и сам такой. До войны я был юристом, но мне хотелось большего. Я пошел служить не только из патриотических побуждений. Решил себя проверить.

В Доноване чувствовалась большая внутренняя сила. Хотя держался он запросто, его власть сомнений не вызывала.

– Что скажешь – интересует служба в УСС?

– А какие люди вам нужны, сэр?

– Мне нужен ловкач, но с совестью. Такой, который сможет подчинить разум сердцу. Честный, но хитрый. Снаружи неприметный, но отчаянный. Человек пылкий, но с холодной головой. С твоей подготовкой и боевым опытом, думаю, ты нам отлично подойдешь.

– Вы, конечно, уже ознакомились с моим личным делом?

– Мы очень педантичны, Джон. Приходится. Наша роль в этой войне слишком важна, чтобы полагаться на удачу.

Джон посмотрел по сторонам. Его отец стоял у бара с бокалом в руке. Донован сказал верно – вид у отца был гордый.

Письмо от Пенелопы пришло через три месяца, когда Джон проходил обучение в УСС в виргинской глуши, где выстроили маленькое подобие Германии. Его и других курсантов учили, как вести себя в тылу врага. Не имея соответствующих ресурсов, вновь созданная организация затребовала в свое распоряжение летний лагерь и устроила там учебный центр. Джон возвращался домой после многодневных полевых учений. Манили горячий душ и постель. И тут ему принесли письмо. На нем стояла дата двухнедельной давности. Джон сел на койку и вскрыл конверт. Он не видел жену почти полтора месяца, но вспоминал о ней редко. Еще не начав читать, он знал, чтó в письме. На ее месте он поступил бы так же. Прочитав начало, Джон едва не рассмеялся. Типичная ситуация на войне – вот и с ним такое случилось.

Джон не плакал много лет и даже не знал, что еще на это способен. Его переживания здесь были неуместны; он огляделся – не видит ли кто? Письмо он сжимал в руке и никак не мог выпустить. Неужели он до сих пор ее любит? Свои чувства к Пенелопе Джон прятал до лучших времен. До конца войны – тогда, наверное, будет время опять любить. Впрочем, теперь уже поздно. Джон взял карандаш и листок бумаги. Несколько раз перечитав ее письмо, наконец написал ответ: «Согласен на развод» – и на следующий день отослал.

Шум моторов перекрывал прочие звуки, вибрация ощущалась всем телом. Джон был как натянутая струна, отчаянно колотилось сердце. Он вспоминал слова своего начальника: тот с полной откровенностью сообщил, что фальшивые документы могут не выдержать тщательной проверки, да и легенду ему придумали не безупречную. Руководству трудно правильно оценивать ситуацию, не имея положительного опыта. УСС еще не сбрасывало разведчиков над Германией; он идет один и без поддержки. Джон понимал, как рискует, и за честь получить это задание ему пришлось немало побороться.

Второй пилот выглянул в салон, сложил ладони рупором и прокричал:

– Будем на месте через полчаса.

Джон выглянул в иллюминатор. В ночном небе плыли облака, и лишь несколько огней светились в простиравшейся внизу темноте.

Вернер Граф полностью завладел его душой, а Джон Линч, напротив, превратился в легенду, в воспоминание о какой-то другой жизни. Джон Линч стал не нужен; возрождение этой личности могло помешать выполнению задания и стоить ему жизни.

Самолет попал в зону турбулентности. Джона подбросило, но ремень удержал его на месте. Он вспомнил, что говорили на курсах: в гестапо могут осмотреть его грудь и бедра на предмет следов от ремней. Впрочем, волноваться о таком сейчас совершенно излишне.

К рокоту мотора примешался какой-то треск. Самолет уже летел над Германией. До сих пор Джон даже не задумывался о том, что его могут сбить раньше, чем они доберутся до места. Он перебирал какие угодно варианты, кроме такого. Обдумывал любые вопросы, которые ему могут задать, работал над произношением и заучивал легенду бессчетное количество часов, но быть сбитым – такой поворот он даже не рассматривал. Пилот высунулся из кабины и крикнул, что зенитки бьют с двух сторон. В этот миг самолет резко вздрогнул, в корпусе появилась дыра, и внутрь ворвался холодный воздух. Джон вцепился в рюкзак так, что побелели руки. Очередь прошила крыло, как бумагу. Мотор, испуская черный дым, закашлялся, словно старый курильщик. Машина быстро теряла высоту, и Джон нащупал парашют, хотя до места прыжка было еще лететь и лететь. Обстрел продолжался; при каждом попадании Джона кидало в стороны.

Пилот вновь высунулся в салон.

– До места не долетим! – прокричал он. – Правый мотор горит. Попробуем развернуться и дотянуть до Швейцарии. Хотите прыгать – прыгайте сейчас!

Джон кивнул и отстегнул ремень. Хватит ли ему высоты, чтобы прыгнуть? Самолет быстро снижался. До цели очень далеко, однако попасть туда можно и своим ходом – если удачно приземлиться. А останься он на борту, в лучшем случае доложит о провале задания – если вообще выживет.

Обстрел прекратился. Видимо, зенитки защищали какой-то город, а теперь внизу простиралась тьма.

Пилот пожал Джону руку. Его слова потонули в реве ветра – люк уже открыли. Джон шагнул вперед, почувствовал движение воздуха, проверил вытяжную стропу. Самолет опять тряхнуло. Джон заставил себя сосредоточиться. «Ноги вместе, подбородок прижат к груди». Самолет сбавил скорость. И прыгнул.

Водопадом обрушился холодный воздух, затем последовал рывок – раскрылся купол. Самолет исчез во тьме. Несясь к черной земле, Джон слышал лишь собственное дыхание и свист воздуха. Судя по полной темноте, места безлюдные, а значит, у него есть шанс. Он понял, что высоты не хватит. Хотел помолиться, но земля неслась навстречу незримым бесшумным поездом. Джон ударился о покрытую снегом землю, ноги пронзила дикая боль. Его окружала белизна. Тело вдруг перестало слушаться… и все исчезло.