Пункт назначения

Пересадка в Москве дала Ольгерду фору. Он наконец подключился к бесплатному вай-фаю, залез на облачный дозорный сервер и нашел там свой незавершенный отчет – на личном запароленном диске. От «стариков» из Иной IT-сферы, к слову, ему по этому поводу частенько доводилось слышать претензии. Вроде: «Вы бы еще в гугл-доках секретные данные редактировали!» Но прогресс, как любое стихийное явление, было не остановить.

Особенно если он делал жизнь комфортнее.

Пристроившись рядом и нацепив на нос неожиданные очки-половинки, Фазиль медленно и задумчиво нажимал на клавиши ноутбука. На немой вопрос Темного коллеги он поморщился и ответил:

– Служебная записка. Надо же отстучаться высоким чинам, за что целое отделение Ночного Дозора осталось без половины состава и без головы.

– Точно, – щелкнул Ольгерд пальцами, – спасибо. Приложу к отчету. Кстати, а где эта ваша «половина состава»?

– А где-то с уже вашими бойцами, – улыбнулся целитель. – Цатогуа обещал «лучший кофе в Шереметьево», и Женя не смогла устоять. Правда, пошли они почему-то не в сторону кафе…

Маг расхохотался. Теперь настала очередь Фазиля получать ответ на невысказанное:

– Не верит Цадик в общепит. Сейчас эти обалдуи завалятся к кому-нибудь в кабинет на запах приличного купажа. Зачаруют, обопьют на тройку-другую чашек, сшаманенных лично бескудом. Оставят денег – и смоются. Почти в прямом смысле: грязную посуду Василий терпеть не может.

– Оборотень-аккуратист. – Бровь Светлого плавно поднялась и опустилась. – Кто бы мог подумать…

«Многое, многое из того, что сейчас происходит со всеми нами, пылает клеймом „кто бы мог подумать“», – чуть не произнес Ольгерд вслух, но сдержался. Он поставил последнюю точку, пробежался по форме отчета взглядом, остался недоволен – но скинул документ в исходящие и кликнул отправку. Иногда аккуратизм и перфекционизм следовало выгуливать на коротком поводке.

За неуместностью.

Потому что подрагивающие от мандража руки не получалось укротить даже любимым занятием. Причем не получалось не только самому – и свои. Гораздо более опытный Светлый, сидевший на руководящей должности не первый век, тоже спасовал перед эмоциями. Недаром ведь Фазиль сейчас сражался с ноутбуком, медитативно поглаживая клавиатуру непривычными пальцами, – тоже пытался привести мысли и дух в относительный порядок.

Темный вдруг ощутил настоятельную потребность похлопать соседа по плечу. Но вовремя смоделировал ситуацию в голове, вздрогнул – и воздержался. Вместо этого он посмотрел на зал ожидания через Сумрак.

– Идут. – А вот подпустить в голос сварливости было неплохой идеей. – И хоть бы о начальстве подумали. Начальство ведь никто кофе красть не отпускал. Оно, начальство которое, уже не меньше часа без кофеина сидит.

– И вовсе даже и не красть! – парировал Цадик, выныривая с первого слоя. – Мы заплатили. Даже с верхом – за потенциальный моральный ущерб.

– Это, шеф, – присоединился Василий, – вы не считайте! Мы подумали. Мы очень даже подумали!

Тут только Ольгерд заметил, что оборотень держит в руках невеликую чашку с комплектным блюдцем. Женя, крепко сжав губы, чтобы не расплылись до ушей, в свою очередь протянула старшему посуду побольше – с неизменным подстаканником. Наклонив голову, Фазиль принюхался.

– Даже лимон не забыли. Ну, какие молодцы. – И он решительно хлопнул крышкой ноутбука. Подумав, глава Дневного Дозора города Воронежа последовал его примеру.

Потому что отчеты, записки и прочая бюрократия – это, конечно, да. Это упорядочивает мироздание, выстраивает его вдоль картографических линий и выявляет умиротворяющую симметрию жизни, Вселенной и вообще.

Но кофе – или чай – делают это лучше.

Старенький, но хорошо подновленный трехсот двадцатый «Аэробус» уверенно заходил на Прагу во второй круг. Под иллюминатором темнели едва подернутые ранней листвой парки, отделявшие аэропорт от Пражского Града. Поодаль мутно взблескивала бурая петля Влтавы. Ольгерд посмотрел на часы и прищурился.

– Согласен, – кивнул с кресла через проход Фазиль, – бардак. Можно подумать, у них туристический сезон начался и полосы битком.

Бизнес-класс Иные заняли целиком. Впрочем, на этой версии корпуса он и так был невелик – четыре пары кресел по обе стороны от прохода. Пятерым дозорным хватило разместиться с комфортом. Прочие места пустовали: в Прагу действительно мало кто рвался в это время года.

Василий, сидевший ближе к пилотской кабине, принюхался.

– Нервничают, – заявил он через пару секунд. – Но стараются виду не подавать. Ща стюардесса побежит.

Действительно, из-за занавески вынырнула изящная бортпроводница в темно-синем. Скользнула к оборотню – видимо, приняв спортивные штаны и поло за признак небрежения статусом, а значит, наличия не больших, а очень больших денег. Потом участливо склонилась к целителю, который, конечно же, попросил еще чаю. Обошла остальных – и устремилась в эконом-класс. Цатогуа задумчиво посмотрел ей в спину. Вернее, чуть ниже.

– И где мои семнадцать лет…

– В городке Оршеве, – не удержался Ольгерд. – В следующей строчке должно быть про черный лапсердак.

Бескуд склонил голову набок, пожевал губами и флегматично подметил:

– А вы, шеф, таки с пилотами на одной волне.

Глава Дневного Дозора очень медленно вдохнул. Потом с той же скоростью выдохнул, растопырил пальцы и выставил ладони вперед, словно обороняясь.

– Да. Ты прав. Прости, я какой-то сам не свой…

– Думаю, сейчас мы все немножко не свои, – наклонился к нему Фазиль. – В обыденной ситуации я бы рекомендовал щадящий режим дня, прогулки на природе и травяные настои. Но увы, это та роскошь, которой мы в данный момент лишены.

Он помолчал и добавил:

– А вот по поводу отложенной посадки я бы поинтересовался.

Восприняв сказанное как руководство к действию, Женя вскочила и вопросительно подняла брови. Ольгерд скомандовал:

– Цадик, присоединись. Василий – на страже. Фазиль, будьте добры…

– Конечно. – Целитель обернулся в сторону салона и потер ладонями. На второй занавеске, отделявшей демократию от капитализма, замерцали едва различимые звездочки. Какая-то специфическая версия «сферы невнимания».

Щелкнул замок на двери в кабину. Облокотившись на металл косяка, Цатогуа приветливо помахал рукой куда-то вглубь.

– Шалом, уважаемые. Таки шо у нас с планами на землю? Не в смысле отдать ее крестьянам, а скорее, вернуть под пятки пассажирам.

– Да ерунда какая-то, – с досадой, но благодушно отозвались с капитанского кресла. Видимо, пройдошистый бескуд убедил пилотов, что он либо коллега, либо из начальства. – Диспетчерская молчит. То есть приводные маяки чирикают, КГС отзывается, а на каналах связи тишина. Чехи обычно так себя не ведут, они ребята приветливые. Это в Австрии там или в Швейцарии можно на игнор нарваться…

Развернувшись, Цадик выразительно пошевелил носом. Ольгерд решил взять инициативу на себя.

– Уточни, есть ли у них личные контакты в Праге.

– Вы тоже подозреваете… – прошептал Фазиль. Не договорил, но Темный его прекрасно понял.

– Да. Сейчас проверим. – И снова обратился к Цатогуа. – Если есть – пусть свяжутся с кем-нибудь на гражданских частотах.

Женя тоже обернулась. Тревога на ее лице мешалась с решительностью, скулы то розовели, то бледнели.

– У меня есть один приятель, не Иной. Но он не работает в аэропорту…

– Тем лучше, – кивнул Ольгерд и крутанул указательным пальцем в воздухе. – Давай.

Девушка вытащила с полки рюкзак, выловила оттуда смартфон и отошла к задней перегородке. Пилоты в кабине о чем-то поговорили вполголоса, и второй, поправив гарнитуру, начал щелкать кнопками рации. Василий терпеливо мялся на месте, поглядывая в хвост салона.

– Но не весь же город… – Целитель снова оборвал себя на полуслове. Привычную благожелательность и какую-то буддистскую просветленность в его взгляде не обнаружил бы сейчас и резидент Бейкер-стрит. С пониманием прикрыв веки, Темный сдержанно, не давая голосу сорваться, заметил:

– Может, и весь.

И принялся ждать.

Правда, недолго. Сначала какое-то движение произошло в кокпите. Цадик, вынырнув из проема по пояс, развел руками: связь установить не удалось. Буквально тут же вернулась Женя – ее товарищ тоже не брал трубку. Натянутая, гудящая двигателями тишина зазвенела в бизнес-классе.

– Топливо у парней еще есть, – рубанул бескуд. – Час-другой продержатся. Удивительно, но компания даже не сэкономила на запасе…

– Их бы за такое авиакомитет погрыз. – Оборотень снова блеснул эрудицией. – С этим строго.

– Ладно. – Фазиль изучал подлокотники. – Значит, за самолет мы спокойны. Что делаем сами?

Произносить вслух Ольгерду не улыбалось. И он чувствовал, что, во-первых, все и так уже все поняли, а во-вторых – других вариантов не осталось. Кто-то должен был это озвучить.

– Портал, – шевельнулись чьи-то губы. «Мои, – с интересом отметил Темный. – Произвол!» Светлые тем временем переглянулись, и целитель согласно поднял руку.

– Да, видимо, портал. Но это будет непросто.

– У нас движущаяся точка входа. – Пальцы Жени что-то отстукивали по экрану смартфона. – И надо решить, куда именно мы хотим попасть. Тогда я смогу оценить затраты и шансы.

– Ничего себе! – восхитился от занавески Василий. – А есть приложение?

– Да, наши сделали калькулятор, – призывно махнула ладонью волшебница, и оборотень, с разрешения начальства, естественно, через ее плечо заглянул в дисплей. – Правда, по ресурсам приходится прикидывать на глазок…

– Это все хорошо, – перебил Ольгерд. – Но не в ресурсах дело. Я… – он смутился, – я никогда не пробовал.

– Мне довелось, – мягко помог Фазиль, когда Темные уставились на шефа. – Как раз в составе круга Силы. А без него, как все, надеюсь, понимают, у нас шансов нет. Все-таки никто из нас не Высший…

При этом он с сомнением посмотрел на Темного коллегу, словно вдруг что-то в нем разглядел. Что-то, что допрежь было от него укрыто и стало явственно только теперь. Взгляд был пронзительный, но, скорее, даже лестный.

Ольгерд окончательно стушевался. Чтобы взять эмоции под контроль, он снова принялся командовать:

– Так, давайте займемся. Женя – что там с расчетами? Цатогуа – если надо, спроси у пилотов направление и скорость. Василий – вспоминай тренировки: будет примерно то же самое. И жду дельных советов, естественно. – Он улыбнулся целителю. – Теорию я знаю, но практика рождает совершенство.

– У нас есть два варианта, – зачастила девушка, рисуя кончиком мизинца тонкие светящиеся линии в воздухе. Слегка искря, линии эти складывались в схемы, графики и формулы. – Первый – настроиться вручную. Да, направление; да, скорость. И куча прочих параметров. Сложно, долго, позволяет при точной калибровке хорошо экономить Силу. И второй… – Она обвела присутствующих пылающим от решимости взором. Становилось понятно, какой из вариантов нравится Светлой больше всего. – Мы создаем небольшой маячок. А потом пишем функцию, которая сама считает вектор переноса…

– Простите, Женя, вы таки программист, да? – встрял Цадик. – Знаете, у меня иногда компьютер виснет. Глянете потом?

– Ты б еще чайник попросил починить! – хохотнул Василий и поддержал волшебницу, решительно намерившуюся запунцоветь. – Что там с маячком? Артефакт, оберег? Материалы какие?

– Что-то, что можно магически зарядить. – Алое схлынуло с щек. Сбавив обороты, Женя продолжила: – Лучше всего, конечно, природный материал. Дерево… – она поискала глазами, – кость.

– Зуб подойдет? – серьезно спросил оборотень.

Едва дождавшись утвердительного кивка, он без промедления двинул сам себе по челюсти. Раздался неприятный хруст; короткий, болезненный вой. В подставленную ладонь, бугристую и широкую, как загадочная русская душа, упало что-то белое, густо испачканное красным. Фазиль немедленно ухватил свежеиспеченного пациента за уши.

– Стой, я кровь остановлю…

«Отлично, – сдержал истерический смех Ольгерд, – мы уже на „ты“. Кстати, давно пора». Он принял зуб двумя пальцами, протер салфеткой с обеденного подноса и предложил:

– Работаем.

От аэропорта Вацлава Гавела до Рашиновой набережной по прямой было двенадцать километров. Пилотам, как раз нацелившимся на очередной круг, рекомендовали не испытывать судьбу. И если в течение получаса диспетчерская не отзовется – уходить на запасной аэродром.

Естественно, предварительно забыв, кто и при каких обстоятельствах раздавал такие советы.

Из расчетов Жени следовало, что портал, собранный при помощи круга Силы, зубного маяка и такой-то матери, оптимально будет держаться где-то секунд семь. Получалось как раз открыть, пять раз шагнуть, по числу собравшихся Иных, и закрыть. После этого у каждого еще оставалось энергии на возможную драку – прямо не отходя от точки выхода.

По поводу координат рекомой точки долго не спорили. Никто не знал, где именно в Праге расположен офис Инквизиции, но все сходились на мысли, что он должен быть недалеко от центра. Набережная в этом случае была оптимальным плацдармом.

Когда все они взялись за руки, стоя вокруг одиноко лежащего в проходе зуба, Ольгерд вдруг подумал, насколько странно это будет выглядеть потом. Ну, представьте себе: пятеро, летевших бизнес-классом, вдруг исчезли прямо из салона, оставив после себя только пустые чашки, подносы и не до конца очищенный от крови клык. Самолет же вообще занесло куда-то в Сажену или Раковник – где нашлась подходящая полоса. Местным Дозорам пришлось бы попыхтеть, зачищая память как экипажу с пассажирами, так и докучливым репортерам вместе с полицией.

«Не хотел бы я быть на их месте, – отметил маг, формируя заклинание. Сила, Темная и Светлая, вливалась в него, сталкиваясь и бурля. А когда зев портала распахнулся, жонглируя чем-то и ничем, мысленно добавил: – Да и на своем бы не хотел…»

Но было уже поздно. Прага ждала.

Перед вылетом Ольгерд выгреб из сейфов все защитные амулеты и раздал – как сотрудникам, так и «конкурентам». Фазиль тоже пришел не без подарков. Их пришлось принимать, бормоча извиняющимся тоном стандартную формулу: «Ни к чему не обязывает, по доброй воле…» Целитель понимающе морщился, сам вторя тем же словам и примеряя простенькие с виду, но искрящиеся в Сумраке браслеты, кольца и подвески.

Теперь время пришло. Активировав пару щитов – не столько от Обвальщика, сколько от случайного огня Инквизиции, – Темный резко шагнул вперед. И сразу же в сторону, пропуская Цадика: тот деловито устремился следом. Бескуд вертел головой, контуры его тела словно расплывались – это было частичное погружение в Сумрак. Одна из фирменных хитростей вампиров, а также прочей их родни. Он тоже нырнул вбок, освобождая место Василию в боевой форме, после которого шел глава Светлых и, наконец, Женя. За ее спиной портал успешно схлопнулся.

Прага все еще ждала.

– Удачно вышли, – заметила волшебница, оглядываясь. – Танцующий дом – это почти посредине между Пражским Градом и Вышеградом. Отсюда можно…

И замолчала. Потому что услышала тишину.

Город спал. На улицах, на набережной, на мосту – везде было пусто. Автомобили съехали на обочины; пешеходы, и так редкие по не самому солнечному дню, словно вдруг разом попросились в кафе, магазины или салоны автобусов, аналогичным образом припарковавшихся поближе к домам. Оборотень принюхался и с трудом прорычал:

– «Мор-р-рфей». Но с за-мед-лителем.

– Да, похоже на то. – Фазиль не удержался и сделал пару шагов к ближайшей машине. – Инквизиция решила избежать паники и лишних жертв. Правда, про самолеты забыла…

Ольгерд кивнул, с некотором содроганием представляя, что было бы, если бы их летадло попало в радиус действия заклинания. Целый город… Это должен был быть очень серьезный артефакт. Или круг – из десятка магов первого-второго уровня.

За спиной скрипнуло. Раздались шаги.

Воронежский десант обернулся разом – как один человек, вернее, Иной. В паре метров от выхода из Танцующего дома между растопыренных пальцев колонн стоял пожилой мужчина. Он был странно одет, явно не по сезону и не по эпохе, во что-то древнеримское или греческое. Скулы блестели, он щурился на неяркое низкое небо и вздрагивал, приложив ладони к груди. А рядом с ним…

Гостья из прошлого выглядела теперь как гостья из будущего. Комбинезон, ремни, какие-то непонятные устройства. Она придерживала старика за локоть – и смотрела на него с таким всеразделяющим пониманием и чуткостью, что у Темного защемило внутри. Он чуть было сам не ощутил, как слезы, преодолев барьеры ресниц, падают на волю ветра и гравитации, прожигая дорогу чему-то простому и вечному в его душе…

Но вспомнил о долге. О порядке. О дисциплине. Собрался и откашлялся.

Это встряхнуло всех. Дозорные, тоже поддавшиеся было какому-то ступору, разом уставились на Ольгерда. Как и сама девушка – она дернулась, прикрыла рот ладонью и подалась навстречу.

За ее спиной еще раз скрипнуло.

Из дома выбежали двое: невысокая молодая женщина в интенсивно-алом пальто и рослый, широкоплечий парень в темно-серой аляске. Они быстро оглядели улицу и заняли фланговые позиции спереди от странной парочки.

– Ночной Дозор, Красноярск! – выкрикнула алая. В ее речи улавливался смутно знакомый акцент. – Юлия, сдайте назад. Это они?

«Так вот как зовут мою викторианскую леди», – подумал Ольгерд. Вслух же ответил:

– Дневной… и Ночной Дозоры, Воронеж. – Он быстро сложил в уме бесконечность и бесконечность, выдержал этот сдвоенный удар и улыбнулся. – Мне кажется, мы здесь за одним и тем же.

Фазиль, стоявший слева и чуть сзади, подтвердил нарочито расслабленным и дружелюбным тоном:

– Здравствуйте, коллеги. Да, мы тут… работаем вместе. – Секундная заминка была призвана обозначить иронию ситуации. – Если что, я делегировал все полномочия по принятию решений главе Темных. – И он повел рукой в сторону Ольгерда. – Так что давайте знакомиться и разбираться.

Начались осторожные и нестройные взаимные представления. Юлия тем временем сделала еще пару шагов вперед.

– Простите… – прошептала она, смутилась и проговорила уже громче: – Простите. Я с вами уже знакома. А вы со мной?

Маг приподнял бровь.

– Это как? Но знаком, да, – уточнил он, чтобы не потерять нить беседы.

Неопределенно покачав головой, девушка скрестила пальцы и потерла ладони.

– Парадоксы времени. – Несмелая улыбка сделала тонкое, полупрозрачное лицо словно яснее и ярче. – И личный опыт. Оказывается, там столько потоков… Меня заносило в очень разные.

– Значит, вы таки в них путешествуете? – влез любопытный бескуд. – В обе стороны?

– Во все стороны. – Интонации подчеркнули «все». – Что было, чего не было…

– «…Что будет и чего не сможет быть никогда», – эхом подхватил Ольгерд, вспоминая. – «Варианты и условия. Последствия».

Разговоры и выяснения вокруг затихли. Юлия подошла к магу, заглянула ему в глаза и вытащила из недр своей футуристической портупеи смартфон. Уставилась на его точную копию, которую глава Темных достал из внутреннего кармана своего пиджака. Сглотнула, заморгала.

– Парадоксы-шмарадоксы, – снова разрядил обстановку Цатогуа. – Шеф, а вы мне какой из них отдадите? Я не жадный, мне таки для опытов.

Парень в аляске, оказавшийся Светлым перевертышем по имени Вик, хохотнул и заметно расслабил плечи.

– Тут придется целую Черную Мезу организовывать, постфактум-то, – он подмигнул явно опознавшему название Василию. – И это вы еще с Эльзой не знакомы.

– Эльза? – наморщила лоб Женя. Алая, представившаяся как Ада, поморщилась.

– Сестра Обвальщика. – И добавила, заметив реакцию воронежских дозорных: – Да, мы в курсе. Кстати, она жива. Ну, если так можно сказать.

Теперь тишина навалилась со всей своей оглушительной тяжестью. Вик, сосредоточенно рывшийся последнюю минуту в своем смартфоне, развернул его экраном вперед.

– Вот. Мы читали ваши предварительные отчеты. Началось все с того, что эта совсем не диснеевская принцесса спихнула с крыши воздыхателя Юлии. Ада устроила за ней погоню в лучших традициях Карлсона против жуликов. Правда, не поймала, и тогда мы полезли в сеть…

Услышав свое имя, оживилась гостья из… прошлого? будущего? настоящего? Ольгерд окончательно запутался в эпитетах. А девушка решительно вручила ему второй гаджет и, обернувшись ко всем, потребовала:

– Помните. Мы не должны совершить ошибку. Я видела все варианты конца.

Промозглый ветер с Влтавы рванул ее волосы, растрепал их, расплел густую паутину. Словно задул свечу во взгляде. И Юлия прошептала – тихо, но отчетливо:

– Там почти не было будущего, нигде. Кроме одного…

Издалека раздались крики. Не страха – предостережения. Кто-то командовал, кто-то угрожал. Асфальт под ногами дрогнул, из-за домов в небо ударил вихрь света, перемешанного с тьмой. Ударил – и оборвался. Дрожь повторилась, крики стали тише. Но при этом ближе.

– А вот и он, – заметил Ольгерд и развернулся лицом к створу улицы Ресслова. Цатогуа и Василий заняли позиции по бокам.

– А вот и они, – уточнил Фазиль, закатывая рукава. – Коллеги, предлагаю отвести людей в безопасное место. Тут может стать жарко в любой момент.

– Не надо… – умоляюще протянула Юлия. Старик, которого все звали Никлаусом и почему-то епископом, обнял ее за плечи и начал вполголоса увещевать. Темный кивнул и скомандовал:

– Помните – не нападаем. Это все равно бесполезно. Наша задача – погасить конфликт, насколько это получится. Цадик, провернешь тот же фокус еще раз?

– Ой-вэй, шеф. – Бескуд с сомнением уставился на деревья, растущие возле памятника Йирасеку. – Я как-то не шибко уверен…

– Ладно, – махнул рукой маг. – На твое усмотрение. Только смотри уж тогда в оба.

Сколько Ада себя помнила, она всегда подмечала разницу между мужским и женским подходом к драке.

Мужчины обычно решали вопрос стратегически. Они прикидывали силы свои и силы противника. Считали шансы и вероятности. Учитывали поправку на ветер и влияние Луны в Козероге. Изучали тонкий политический момент и количество пива, которое попранный враг способен выпить в ближайшем трактире в знак примирения.

Самое главное: они делали это с азартом, в непосредственный момент схватки забывая все поставленные перед ней цели и погружаясь в процесс – по самое навершие шлема, по прапорец на копье и по сбитые до крови костяшки кулаков. «Время, проведенное с удовольствием, не считается потерянным», – перефразировал один английский поэт надпись, высеченную еще на ассирийских табличках. Правда, говорят, он не дрался. Но тоже был мужчиной.

Женщин драка, как правило, не привлекала. Они сторонились ее, осуждали, пытались всячески предотвратить. Ну или хотя бы свести удовольствие от нее, получаемое другими, до минимума. Ничем иным нельзя было объяснить популярность легенды, выросшей из комедии Аристофана, в которой женщины остановили войну между Афинами и Спартой, отказав сражающимся мужчинам в интимной близости.

Но уж если дело доходило до дела – тут со стороны лучше было не встревать. Женщины как существа, осознающие свою физическую слабость и уязвимость, не играли в игры. Основной задачей было победить. Желательно быстро, с минимумом усилий и гарантированно. Можно при помощи подручных средств. Можно бесчестно. Можно даже подло. Так, чтобы противник один раз лег и ноль раз встал. О последствиях же полагалось отвечать фразой Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра». А лучше – чтобы о них подумал кто-то другой. Например, стратегически мыслящий мужчина.

Ада себе такого позволить не могла.

Ее modus operandi был в некотором смысле синтетическим: включал в себя элементы как женского, так и мужского пути. Из первого был взят принцип реализации исключительно необходимого и максимально эффективного насилия – когда по-другому уже просто нельзя и даже, скорее, надо. Из второго – вдумчивый и рациональный подход вкупе с определенным удовольствием от процесса: «Зачем делать то, чем не можешь насладиться?» Получалось достаточно эффективно.

Вот и теперь, пока воронежские дозорные решали, как им не оказаться между Обвальщиком и Инквизицией, при этом максимально предотвратив побоище между тем и этими, она прежде всего вцепилась в Юлию.

– Что. Будет. В конце?

Произнесенная раздельно и негромко фраза возымела действие. Девушка выпала из ступора, с которым вперилась в дальние дома. Никлаус еще раз погладил ее по плечам и, кажется, начал молиться.

– Он убьет всех, – губы подрагивали, слова звучали невнятно. Вик, поговорив с оборотнем и явно впечатлившись, подошел и хмуро буркнул:

– Кажется, может. Видела шрам у волчары? Вам лучше уйти в дом. – Он аккуратно взял епископа за локоть. Тот вскинулся.

– Нет! – вдохнул, выдохнул и замялся. – Вы не поймете. Я, наверное, больше никогда не смогу войти в дверь. Это выше моих сил…

– Почему не пойму? Пойму, – кивнул перевертыш и попросил: – Ну, хотя бы за угол отойдите. А то ведь действительно всех… – Он вдруг поперхнулся, расширил ноздри и медленно уточнил: – Всех – это всех нас?

– Это всех, – продолжала дрожать Юлия. – Просто всех. Он будет убивать, пока из него не проснется что-то… большое. Больше, чем мир. С черными крыльями, сияющими невыносимо белым…

– Птица, – синхронно произнесли Ада и Вик. Они обменялись взглядами, и мужчина продолжил: – Сон Тахина-Кана. Мой сон. Надо сказать Ольгерду…

Он не успел. Крики со стороны Ресслова усилились, и из-за угла дома справа выбежал человек.

На собственную фотографию Обвальщик был похож отдаленно – как и на видения Юлии. Вместо куртки и джинсов на нем был какой-то дурацкий оранжевый комбинезон – для заметности скорее всего. Волосы, не стянутые в хвост, растрепались и метались тревожной черной волной по ветру. Нож был один. Не тонкое хищное лезвие, а широкий шеф-нож – по-видимому, утянутый с чьей-то кухни по пути. Благо, кухонь в Праге хватало.

Увидев небольшую толпу, ждущую его на площади, он остановился. Но не как загнанный в угол зверь. Скорее, как хищник, прикидывающий, в каком порядке станет убивать забредших в его лес неосторожных гостей. Передернул плечами и устремился вперед – теперь не бегом, а шагом.

Ольгерд, Темный маг, которого назначили главным, а значит, крайним, направился ему навстречу. Тоже небыстро – видимо, чтобы не сильно отдаляться от своих. Ада могла только одобрить: осторожность она уважала. Как и решительность.

Вик уже перекинулся, вызвав ойканье Юлии, и отогнал ее с Никлаусом ближе к набережной – на манер пастушьей собаки, загоняющей овец. Потом покосился на Обвальщика, о чем-то еще раз коротко перерыкнул с Василием – и неспешной побежкой отправился заходить с фланга. Магичка вздохнула.

«Сколько раз тебе еще нужно будет оказаться на грани смерти? – спросила она себя, занимая место в выгнутом полумесяцем строю. – Сколько раз, пока ты не поймешь, что занимаешься не своим делом?» В ответ кто-то до дрожи в коленках знакомый ухмыльнулся у нее в голове. И поднял перед мысленным взором небольшой овальный кулон с выбитой на нем надписью: «Debes, ergo potes».

«Должен, значит, можешь».

Прикоснувшись к металлу через тонкую вязку водолазки, через кашемир пальто, через кожу перчаток, Ада крепко-крепко зажмурилась. А когда открыла глаза – Обвальщик уже стоял на площади. Смотрел на них на всех. И нехорошо улыбался.

– Что, Серые поняли, что не справятся? – Темные, почти черные глаза на бледном лице парня смотрелись жутко. Как две бездонные ямы, из которых действительно могло родиться что-то додревнее, хтоническое. – Позвонили за подмогой?

– Олег, – мягко позвал Ольгерд. – Пожалуйста. Давай поговорим.

– А мы говорим, – почти дружелюбно отозвался парень. – Пока еще.

Магичка глянула через Сумрак – и чуть не задохнулась от ужаса. Аура Обвальщика выглядела словно водоворот огня и, медленно, величаво выжигая первый слой, с каждым его словом набирала обороты и радиус. Снова вспомнилась другая площадь, другое пламя. Разорванные на куски тела. Значит, и легкий тон, и показное спокойствие – все это было маской.

Которая могла треснуть при любом неосторожном движении.

– Пойми, мы на твоей стороне. – Темный был искренен. Ада, которой вспомнилась максима про «половину, четверть и ноль», не смогла бы сейчас ему не поверить. – Все, что произошло, оказалось одной большой ошибкой. А то, что мы узнали потом…

– Я тоже многое узнал потом. – Олег все еще пародировал светскую беседу. Но глаза его сузились, и он добавил: – Дедушка…

– Опа… – совсем по-человечески выдохнул оборотень. Стоявший рядом с ним бескуд, которого все почему-то называли Цатогуа, сгорбился и простонал себе под нос что-то на идиш. Женя, молоденькая Светлая из той же компании, подняла брови, наклонилась к целителю Фазилю и принялась яростно шептать, изо всех сил сдерживая широкие эмоциональные жесты. Тот в ответ кивал и грустно улыбался.

Ольгерд стоял молча. Его спина не дрогнула, мышцы на шее напряглись буквально на долю секунды – и тут же расслабились.

– Олег, слушай меня, – наконец раздалось в тяжелой, вязкой тишине. – Есть вещи, о которых я не знал. Может, не хотел знать. Может, боялся. Но я еще могу помочь тебе…

– Как ты помог отцу? – Уголки рта дрогнули. Ада поняла: сейчас. – Как ты помог маме? Как помог… Лизе?

Темный поднял руку, намереваясь что-то сказать. И в этот момент Обвальщик прыгнул.

Такого магичке видеть не доводилось. Прыжок с места, без разбега, метров на пять навскидку, в исполнении не Иного – она рассмеялась бы в лицо кому угодно. Но нож сверкнул в воздухе, со свистом разорвал его, отыскивая путь к сердцу жертвы…

И не попал.

Тело Ольгерда дернулось назад, едва оранжевая роба мелькнула над асфальтом. Это был аккуратный телекинетический пасс в исполнении Жени, которая умудрилась почти ничем не выдать, что следит за ситуацией. Успеть раньше, чем огненная аура Олега пресекла бы саму такую возможность – это надо было все очень точно посчитать. Мысленно Ада восхитилась.

– Не атаковать! Помните! Не атаковать! – хрипло выкрикнул глава Темных, приземлившись в крепкие объятия целителя. Вслух ему никто не ответил, но полумесяц деловито рассыпался по периметру площади – вдоль стен, по набережной, по лужайке возле памятника. Битва за мост началась.

Обвальщик метался меж человеческих и звериных фигур. Ему, казалось, совершенно все равно было, на кого бросаться. Нож сверкал, роба вспыхивала на фоне темно-серой мостовой, светло-серых домов и просто серого неба. Даже вне Сумрака парень выглядел как язык пламени, вдруг решивший, что сам отыщет себе добычу.

Иные в свою очередь всячески избегали контакта. Они по очереди то подставлялись, отвлекая Олега на себя, то резко рвали дистанцию – усиленными магией прыжками или выдергивая друг друга телекинезом. Ада, вспомнив отчет, тоже не стала умничать – ни «фриз», ни «Морфей» сейчас не помогли бы. Она подумала было о рукопашной, но задавила мысль на корню. Не тот класс, не та весовая категория. Да и пальто жалко.

В какой-то момент парень все-таки достал Фазиля. Но не до конца: тот сблокировал предплечьем. Раздался металлический лязг, целитель отскочил назад и кивнул замершему противнику:

– Да, вот так. Старая школа. – И снова улыбнулся, сочувственно, без малейшей издевки. Обвальщик посмотрел на свой нож, зарычал и рванул в атаку.

К тому времени подоспела Инквизиция. Правда, это было громко сказано – двое усталых, измотанных Иных, спотыкающихся на бегу. У одного под глазом зрел шикарный кровоподтек, второй прижимал к груди перемотанную бинтами руку. Тем не менее, увидев драку, они без тени колебаний устремились вперед.

Пришлось пресекать.

– Стоять! – рыкнула магичка максимально командным голосом, перехватывая на подходе. Пронесшийся полууловимой тенью мимо Вик посмотрел с уважением. Ада поморщилась и для верности добавила: – Halt! Stát! Fermo!

Гости на секунду «зависли». Тот, что с бланшем, прищурился, а потом на неплохом русском ответил:

– Светлая. Не влезайте. Это пленник Инквизиции и дело Инквизиции… – Он закашлялся, скрючился, и стало понятно, что у него сломано как минимум одно ребро. Второй просто попытался обойти Аду сбоку, но та ловким приставным шагом сбила ему путь.

– Это очень опасное существо, с которым Инквизиция, как я вижу прямо сейчас, не справляется. – Смысл был на грани фола, но тон – максимально мирный и бесконфликтный. – А у нас есть план.

«Я очень надеюсь, что у нас есть план!» – добавила она про себя. Впрочем, на лице это не отобразилось. Инквизиторы переглянулись, и забинтованный предложил:

– Давайте мы хоть поможем…

Ада хотела высказаться по поводу инвалидной команды – вежливо и дипломатично, чтобы, не дай Сумрак, спровоцировать всерьез настроенных собеседников. Но не успела. Сзади раздался перепуганный вскрик.

Голос принадлежал Юлии. Она послушно стояла за колонной Танцующего дома, вжимаясь в бетон конструкции. Одной рукой прикрывала рот. А второй указывала в центр площади, где валялись раскиданные в кутерьме дорожные блоки.

Между грязными пластиковыми трапециями утилитарно-желтого с черным окраса стоял Ольгерд. Он крепко, с заметным усилием держал Олега за руку, и рука эта сжимала нож. Лезвие утыкалось Темному в живот.

– Опять, – пропыхтел маг и скривился. – Ну, все, синяк будет…

Отдернув нож неожиданно неловким движением, Обвальщик окончательно разорвал рубаху противника. В разрезе мелькнуло что-то темно-оливковое. «Бронежилет», – мысленно хлопнула в ладоши магичка. Этот воронежский дозорный начинал нравиться ей все больше.

И тут между дедом и внуком мелькнуло что-то белое. Настолько белое, что Аде пришлось зажмуриться. «Колючка под веком. Под обоими веками».

А когда внезапная боль утихла – возле оторопевших вояк уже стояла тонкая, звонкая, совершенно неуместная в своих бриджах и топике девочка.

Эльза пришла.

У каждого человека есть стержень. Кто-то выстраивает его в себе сам, кто-то получает в наследство от обстоятельств непреодолимой силы; кто-то просто живет, даже не предполагая, что оно может быть как-то иначе. Стержнем этим может оказаться что угодно – от любви к кошкам до ненависти к врагу, от заботы о ближнем своем до принципиального раздолбайства. Да, даже люди, на первый взгляд, не имеющие никаких целей и устремлений в жизни, формируют себя вокруг задачи оные цели и устремления не иметь. И надо заметить, подчас справляются с ней эффективнее многих.

Сам стержень тоже может выполнять очень разные функции. Кого-то он ведет к триумфу, кого-то – к погибели. Кого-то вытаскивает из глубочайших топей, а кто-то просто опирается на него при ходьбе, как на тросточку. Кто-то вообще может не осознавать, что в жизни его был некий определяющий и направляющий фактор…

Пока фактор этот из него не выдернут.

Аде доводилось видеть подобное. Да что видеть – она и сама вкусила от древа познания, причем не единожды. Смерть мужа, обвинения человеческой инквизиции, знакомство с миром Иных, собственная смерть и возрождение в совершенно чуждой эпохе – можно сказать, что ломало ее регулярно. С чувством, с толком, с расстановкой.

И потому она хорошо понимала, что именно происходит с человеком, когда на лице его проступает это знакомое выражение беспомощности. Когда плечи словно оседают вдоль грудной клетки, а кисти рук, еще буквально только что сжатые в кулаки, разваливаются и разворачиваются, словно мертвый еж. Когда в глазах остается только один вопрос: «И как мне быть?»

Потому что быть отныне кажется не то что неосуществимым – просто невозможным. Несовместимым с наличествующей Вселенной.

И она прекрасно понимала, что сейчас ощущает Олег.

Сначала на асфальт упал нож, глухо блямкнув лезвием. Потом у парня подломились колени – не театрально, не как в кино, когда актер красиво падает на заботливо подставленную ассистентом и замаскированную художником подушечку. Ольгерд едва успел заново поймать внука за руку, не давая разом ослабевшему и обмякнувшему телу предать все еще тлеющий дух. Впрочем, он и сам выглядел ошарашенным – хоть и держался не в пример бодрее. «Опыт, – подумала Ада. – Годы и опыт. И ответственность. Без нее никуда».

Прочие Иные замерли где стояли. Даже волк с маламутом будто бы превратились в прекрасно выполненные чучела имени самих себя – не дергали ушами, не мотали хвостами, не скалили клыки. Одного, переднего нижнего, у оборотня, кстати, не хватало. Интересно, с чего бы?

– Лизка, – хриплый, ломкий голос треснул над Йирасковой площадью. – Лизка, ты как… Ты где… Убью заразу…

Последнее заявление прозвучало настолько жалко и неуместно, что магичку чуть не разобрал нервный смех. Но поддаваться истерике было некогда. Рядом шевельнулись Инквизиторы, очевидно, вознамерившиеся использовать момент. Пришлось проявить бдительность.

– Рано, – тихо, но отчетливо прошипела Ада, делая страшные глаза. – Стоим, ждем, прикидываемся ветошью. Нас тут вообще как бы нет и, возможно, никогда не было. Verstehen?

Оба мелко, скупо кивнули и замерли. Нет, положительно, дисциплина – величайшее изобретение человечества.

Тем временем Темный опустился на одно колено, продолжая поддерживать Олега. Эльза стояла перед ними молча, улыбаясь. Потом протянула руку и погладила брата по щеке.

– Как я и где? Это самый сложный вопрос, который можно было задать. Даже то, что сотворило меня заново, не знает на него ответа. Того ответа, что можно дать человеку. Или Иному.

Она повернулась к Ольгерду, проведя пальцами и по его скуле.

– Здорово, что вы здесь. Я ждала. Я знала, что вы встретитесь. Но не знала как. Есть вещи, которые управляются не потоком времен или плотностью вероятностей. Есть вещи, которые могут совершить только люди – не важно, успели они обмануть смерть или еще нет.

Ада насторожилась. Слова о смерти резко отозвались в ней – по понятным причинам. Вспомнилось то, что Эльза говорила им с Виком; то, что сотворила с Эрнестом. Магичка сделала шажок в сторону троицы – и навострила уши.

Девочка же продолжала, теперь положив руки на плечи обоим мужчинам:

– Именно этим вы отличаетесь от тех, кто был раньше. Они оставались животными, даже обретя разум, – не задавались вопросами природы жизни и смерти, принимали цикл бытия таким, какой он есть. Только люди начали осознавать, что у мира есть иная сторона. И чтобы туда попасть – надо пересечь грань. Умереть. Или убить.

И они убили Ту, что была до Сумрака.

Рядом с Эльзой словно из-под земли вырос огромный серый пес. Он приоткрыл пасть, захлопнул – и, мелькнув хвостом в воздухе, превратился в на удивление знакомого Иного. «Ошейник куплю!» – выругалась Ада про себя.

– Птица, – закашлялся перевертыш. Ну, еще бы, так резко сменить форму. Ольгерд поднялся на ноги и попытался постучать по широкой серой спине, но не дотянулся. – Что ты знаешь о Птице?

– Какая Птица? – перестал в свою очередь изображать сломанную куклу Олег. – Что здесь происходит вообще? А ну свалили все от сестры!

Кажется, назревала вторая часть Марлезонского балета. Впрочем, огонь в ауре Обвальщика порывался укусить кого-нибудь лишь отдельными неуверенными всполохами. И не находил себе цели: вокруг больше не было врагов. А воевать пусть с малознакомыми, но каким-то чудом вернувшими сестру людьми… «Стержень, – покивала сама себе магичка. – Он же указующий перст. Как просто мы устроены, однако».

Со стороны Влтавы раздался громкий плеск. Начавшие понемногу придвигаться ближе остальные – как и Юлия с Никлаусом, как и Инквизиторы, – синхронно обернулись. И не менее синхронно озадачились.

Наверное, все они сейчас были готовы увидеть хоть ангела, хоть демона, хоть Бабу Ягу верхом на критике Латунском. Но критики – народ робкий вне основной сферы деятельности, а прочие сверхъестественные сущности были, судя по всему, слишком заняты. Поэтому вместо них пришел индеец.

Вик поперхнулся, ткнул указательным пальцем в сторону гостя и испустил сдавленный вопль. Ада, стараясь не выдать себя мимикой, мысленно окрестила это как «печальная самка крик» – вспомнив недавно прочитанную космооперу. Она тоже опознала гостя, просто ее лимит на изумление, похоже, исчерпался полностью. «Не менее шестисот лет назад», – как подсказывала жестокая память.

Ольгерд, обернувшись, нахмурился и, по-видимому, решил посмотреть на пришельца через Сумрак.

Зря.

Аура дельфина впечатляла. Это был какой-то упорядоченный взрыв, гармоничный вихрь, сдержанный шторм – всех возможных и невозможных цветов и оттенков. Становилось понятно, о чем говорила Эльза, рассуждая об «обмане смерти» и о «различиях»: существо перед магичкой было животным – от слова «живой». И не было Иным – по сути своей. «Неужели все мы, перестав быть людьми, технически просто мертвы?» – заплутавшая мысль скользнула по неокортексу и канула куда-то за грань сознания. Она была несвоевременной, и ее стоило думать потом.

Тахина-Кан кивнул всем, словно старым знакомым. Отдельно задержал взгляд на Викторе. Улыбнулся ему и заговорил:

– Было сказано. Человек, убивший в себе Свет – и решивший, что виновата Тьма. Его сестра, упавшая во Тьму – и впитавшая силу Света. Тот, у кого отобрали свою смерть, подарив чужую не-жизнь. Та, что заблудилась во времени, убегая от смерти по чужой воле. Тот, кто испугался перемен и запер себя в ставшем чужим доме. – Коричневый морщинистый палец указывал по очереди на Олега, на Эльзу, на Цатогуа, на Юлию, на Никлауса и, наконец, уткнулся в собственную индейца грудь. – Тот, кто ждал перемен в чужом мире и наконец дождался. Мы собрались.

– Это пророчество? – мотнул ушами бескуд, беспардонно сбивая пафос. – А шо нам за это будет? Ну, раз собрались – значит какая-то культурная программа должна наличествовать таки да. Или таки нет?

Раздались нервные смешки. Олег откровенно выматерился, а потом ойкнул и закрыл Эльзе уши ладонями. Ну, скажем так, попытался – та оказалась буквально на пару сантиметров вне досягаемости рук. И при этом ее собственные пальцы продолжали сжимать плечо брата. Ада решила не ломать над этим голову – ей и так хватало.

– Пророчество, – мерно покачал головой Тахина-Кан, ничуть не сбитый с толку шутовским тоном. – В котором ты, рыбак, пивший человеческую кровь и полюбивший сам Свет, значишь не меньше других. И не больше.

Цатогуа изменился в лице. Внутри и вокруг него словно что-то зашевелилось, задвигалось – какая-то великая тень с глазами, горящими не от великого голода, а от великой тоски. Оборотень, до того момента прикрывавший бок приятеля, резко отпрянул и зарычал.

– Что ты можешь знать о моей любви, древний? – Голос тоже изменился, стал низким, как дальние раскаты тающего с грозой грома. – Я тоже видел многое. Но ничто в этих моих видениях не могло вернуть мне Его. А я сам так и не ушел…

– «…В глубины посмертия; там мы с тобой и встретимся», – перебил индеец, и тысячи морщинок на его лице заострились. – «А когда придет этот час – многое переменится. Потому – не „прощай“, рыбак Адир. А „до свидания“ говорю тебе. Иди и не печалься».

Тень задрожала, заколыхалась, словно на ветру – хотя ветер как раз утих и не нарушал покоя на площади. Магичка готова была поклясться, что в глубине фигуры что-то блеснуло. Неужели слезы?…

Стоп, «рыбак Адир»? Андрей Первозванный? Первый ученик самого Христа?!

Все замолчали, подавленные значительностью и хрупкостью момента. Тут снова заговорила Эльза. Она обвела присутствующих лучистым, пронзительным взглядом, почти по-человечески улыбнулась и предложила:

– Раз уж мы собрались – давайте я исполню ваши желания. Каждому по одному: самое сокровенное. Просто, – ее голос достоверно изобразил извиняющийся тон, – это единственное, что я делаю.

Она помолчала и тихо добавила, глядя теперь только на брата:

– Единственное, зачем я была создана.

Ольгерд морщился.

Нет, он и сам достаточно неплохо владел «великим и могучим». Даже «вторым командным» доводилось пользоваться – правда, крайне редко. Все-таки подчиненные ему попались вменяемые, что бы он там про них не скептицизировал. Да и запрет на ругательства, исповедуемый Иными вне зависимости от цвета, сказывался.

Но вот так поливать от бедра, через коромысло и с переподвыподвертом, да еще и при ребенке – да еще и при собственной сестре… Это был очевидный перебор. Педант и зануда в Темном маге проснулся и потребовал решительных, радикальных мер.

На плечо матерящегося Олега легла узкая, но крепкая ладонь.

– …!!! – закончил тот сложную пятичастную фразу и посмотрел снизу вверх. С коленей пока так и не поднялся, так что было неясно: то ли у безжалостной грозы низших вдруг сели все возможные батарейки, то ли он просто не хотел нарушать сложную, смутно уловимую гармонию ситуации – в страхе, что от малейших перемен в диспозиции Эльза возьмет и исчезнет опять.

– Не надо, – ровно и доброжелательно выговорил Ольгерд. Потом вдруг сощурился, заискрил уголками глаз и хмыкнул: – Могу эстонскому научить. Если захочешь потом.

– Пиз… анская башня, – поправился парень и пояснил: – В моей голове. Прямо, но криво. Но ты прав… – подумал и буркнул вдогонку: – Дед.

Пришлось отыграть лицом полную гамму эмоций, приличествующих не старому еще Иному, коий внезапно – или не очень – узнал, что у него теперь есть двое внуков. Один из которых пытался зарезать деда, а вторая – вообще не пойми что. Олег криво ухмыльнулся, глядя на эту пантомиму, потом перехватил Ольгерда за локоть и тяжело, отдуваясь, поднялся.

– Что-то меня шатает, – пожаловался он. – Словно температура спала. Лиз, что значит «создана»?

Белая девочка в белом, все это время откровенно любовавшаяся на старшую родню, почти по-человечески вздохнула.

– Я помню только то, что разрешено помнить. И не могу объяснить то, что недоступно пониманию. Есть вещи, которые просто есть. Да, я мертва, Олег. И то, что это тело говорит, жестикулирует и творит чудеса, – всего лишь часть плана. Чужого плана. Моего плана. Все так перемешалось…

Она замолчала. Потом обернулась к осторожно подкравшейся Юлии, жадно внимавшей каждому слову.

– Твоим желанием было жить – и перейти мост. К сожалению, ты тоже уже была мертва. Чудеса в нашем Кольце творятся только в одну сторону, и чтобы тебя спасти, мне пришлось сломать время. Ведь человек, которого нет во времени, не умирает. Но и не живет толком. Правда, время оказалось хитрее – оно стало перекидывать тебя то туда, то сюда, чтобы твое желание исполнилось полностью. Вот это ему почти удалось.

Теперь взгляд был направлен на Цадика, и тень вокруг него зашевелилась, словно хотела заранее возразить, опровергнуть, отринуть. Но не успела.

– И ты уже был почти покойником, когда Адир отыскал ваш дом. Вся нынешняя твоя не-смерть – взаймы. Но сам рыбак тоже в глубине своей Темной души, живущей исключительно за счет искры чужого Света, не был готов умереть. Так вы и застряли друг в друге – с не выполненными до конца долгами.

– А что у вас было? – шепнула Юлия бескуду. Дозорный скривился и так же едва слышно ответил:

– Опухоль. Рак мозга. Мэшугенер копф…

Глаза девушки расширились, и она порывисто схватила Цатогуа за запястье. Тот наморщил лоб, приоткрыл рот – да так и застыл. Эльза же говорила с Никлаусом:

– А ты хотел, чтобы тебя оставили в покое. Потенциальный Светлый. Потенциальный Высший. – Она притихла, давая окружающим осознать. – Ты испугался ответственности. И бросил Дом Божий, спрятавшись в других, привычных, обыденных стенах. Немудрено, что вся твоя Сила перешла к ним. И дом сам применил тебя, как посчитал нужным.

Старик вздрогнул и осенил себя крестным знамением. Впрочем, жест остался незавершенным – словно епископ не смог, не отважился прибегнуть к защите того, в ком засомневался когда-то. А девочка продолжила:

– Ты – ждал, – теперь она смотрела на Тахина-Кана. – И ждал, и ждал, и ждал. И твое ожидание стало порождать сны. Последний из своего рода, ты забыл, что это такое – снить себе свою мечту? Или ты не знал? Даже тому, кто сотворил меня, сложно ответить: слишком чужда Та, что породила тебя. У нее другие пути. Были.

Эльза обернулась к брату, смежила веки, сжала губы в одну линию. И сквозь силу, будто сопротивляясь чему-то, выдавила:

– Возможно, и будут.

Индеец оживился. Он втянул ноздрями хрустальный, свежий, как рассвет на вершине холма, воздух и тихо спросил:

– Птица вернется?

Ольгерд заметил, как дернулись при этих словах Ада и Вик. Особенно Вик. Что-то с этой Птицей было не так. Он начал было бочком-бочком пробираться ближе к Светлым из Красноярска, но тут Эльза опять заговорила.

– Она может вернуться. – Ударение на слове «может» было тяжким, словно падение молота на поковку. – Трое, убившие Птицу и ставшие Сумраком, взяли ее Силу. А вместе с чужой Силой всегда остается чужая… Душа? Суть? – Она кивнула бескуду и Адиру. – Часть от чего-то бо́льшего.

И когда Тигр, зорко следивший за тем, чтобы кто-нибудь не напророчил Ее возвращения, пал – эта часть зашевелилась. И когда Двуединый согласился разорвать кровавый завет, подаривший Иным их посмертное бытие, их Инаковость, – эта часть начала пробовать свою скорлупу на прочность. И когда Чертополох, сумеречный мох, самый разумный и осторожный из всех, насколько эти слова применимы к аспекту мироздания, понял, что пора, – эта часть начала открывать глаза.

Вспоминать прошлое. Петь о будущем. Заглядывать в тех, кто мог проложить ей путь назад – и одновременно вперед. Она была еще слаба и понимала, что как раньше больше не будет. Что Сумрак – гораздо более удачная форма, чем Тень. Что придется привыкать к новому, вспоминая старое.

И тогда она вырвала шесть перьев – по три из каждого крыла. И бросила в вас. В нас. В меня и в тебя.

Теперь сестра снова смотрела только на брата. Она дотянулась до его упрямо торчащего подбородка, провела большим пальцем по ямочке посередине. Улыбнулась.

– Теперь же я должна исполнить желания. И от того, что вы все загадаете, будет зависеть, что именно проклюнется из черно-белого яйца.

Олег снова покачнулся. Упал бы, но Ольгерд уверенно обхватил его за торс, поднырнув под руку.

– Стоять! – пробормотал он, поражаясь тяжести и какому-то могильному холоду тела, ощущаемому через комбинезон. – Мне тебя еще домой, к матери…

Один из Инквизиторов, которые вслед за красноярскими Светлыми придвинулись к центру площади, поднял было руку. Второй, покосившись, предусмотрительно ткнул его в бок локтем. Несильно, помня о травме. Впрочем, этого хватило, чтобы никто никуда более не возникал.

Внезапно заговорил Никлаус. Он и так не молчал, тихо шевеля губами и, похоже, молясь – на латыни, на греческом, на немецком, русском и прочих известных человечеству языках. Но теперь взгляд его перестал метаться между высоким пражским небом и тяжелой пражской землей. Оба предела были очевидно глухи к его мольбам. И он обратился к Эльзе:

– Скажи, дитя… – Голос епископа дрожал. Он сложил ладони, сведя вместе подушечки пальцев, потом беспомощно улыбнулся и опустил руки. – Скажи. Могу ли я… заслужить прощение?

– Прощение за что? – Девочка наклонила голову вбок. – Ты ведь понимаешь, что это понятие субъективное? Просить о прощении принято там, где возникает обида. Кого ты обидел, Николай Чудотворец?

Не поперхнуться и не выпучить глаза стоило Ольгерду известных усилий. Поистине концентрация библейских и просто легендарных персонажей в этой истории начинала зашкаливать. Если бы довелось прочесть о чем-либо подобном в книге – он бы точно захотел иметь содержательную и поучительную беседу с автором. Но увы, все это происходило наяву. Здесь и сейчас.

– Твои речи исполнены мудрости пожилого теософа. – Плечи старика шевельнулись под плащом. – Нет, я осознаю, что на самом деле говорю не с ребенком. Но привычки ума порой крепче привычек тела…

Он снова улыбнулся, тепло и как-то даже по-отечески.

– Тогда скажи мне вот что: могу ли я побеседовать с Ним? Быть может, Он скажет мне, что жизнь была прожита не зря. Что я имел место в Его плане. Что мне больше… – кадык дернулся, сопровождаемый гулким звуком глотка, – …больше не нужно бояться дверей.

Вместо Эльзы ответил Цатогуа. Вернее, тень над ним. Как-то стянувшись ниже и словно сгорбившись, Адир тихо, словно пристыженно пророкотал:

– Это я должен просить прощения у тебя, епископ. Мои слова смутили твой дух и привели к многовековому заточению. Вовсе не этого я хотел – и Он не хотел бы тоже. Но ты имеешь право знать. Каждый имеет право знать…

Василий, все это время настороженно сторонившийся бескуда, опять зарычал. Потом дернулся, изогнул спину колесом, растопырил лапы… Вик понятливо стянул куртку и кинул ее принимающему человеческий облик оборотню. Тот обмотал ее на манер килта вокруг бедер, завязал рукава и уже более внятно проворчал:

– Спасибо, Светлый. – Теперь он смотрел на приятеля. На напарника. На ближайшего друга. – Цадик. Ты чего? Чего это ты? А ну не вздумай! Что я Крапивиной скажу?!

Тень заволновалась, заколыхалась – и как-то отплыла назад, на фоновый план. Цатогуа потер переносицу, вздохнул и уже своим голосом произнес:

– Вась, ну… Понимаешь, он ведь, – палец ткнулся в Тахина-Кана, – прав. И она тоже. – Кивок в сторону Эльзы. – Я умер тогда в пещере. Может, и раньше. Пока Адир нес меня по темному, темному лесу. Ты же помнишь, что лес в большинстве мифологий – это путь в царство мертвых?

Оборотень обхватил себя за плечи, оставив вопрос без ответа. Вся его эрудиция, все скопленные и вычитанные из тайных книг знания не могли сейчас помочь. И от этого жесткое, рубленное широкими гранями лицо с отчетливой засечкой шрама над и под глазницей будто бы мялось, плавилось, текло. А может, это текли слезы – только не снаружи, а внутри, по самому волчьему сердцу.

– Крапивина… – Бескуд тоже задрожал подбородком. – Крапивиной передай, что я был счастлив. С ней. Но есть долг, который надо отдать. Надо, понимаешь. – И он тяжело, нехотя обернулся к Эльзе. – Это мое желание.

Все это время изящные пальцы Юлии сжимали его руку. Девушка словно пыталась передать низенькому, смешному Иному часть своих сил, поддержать, выказать сочувствие и сопереживание. Теперь, когда сказанное отзвенело на стылом воздухе, она отпустила чужое запястье и выпрямилась, тряхнув собранными в пучок волосами.

– А я устала. Просто устала. – В голосе звучали деланая легкость и беспечность. – Шлялась себе по времени из края в край, смартфоны чужие воровала, конец всего наблюдала – раз эдак тысячу, не меньше. И в режиссерской версии, и в театральной… – Она нервно рассмеялась и тут же закашлялась. – Значит, говорите, мертва? Тогда давайте просто закончим все это. Устала я. Отдохнуть – вот мое желание.

Эльза кивнула. Внимательно наблюдавший Тахина-Кан негромко хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

– Мое желание тебе известно, Сила Сумрака. Я хотел бы увидеть Птицу. Я не хотел бы, чтобы она гневалась на своих детей. И на всех остальных. – Морщинки пробежали по его лицу ловчей сетью с резвыми рыбками темных глаз в ней. – Мир не распался на части, когда Птица ушла. Пусть он останется целым, если она вернется.

Эльза кивнула еще раз.

Все это время Ольгерд пытался не дать Олегу окончательно потерять сознание и осесть обратно на холодный асфальт. Фазиль, за время разговора поймавший парня под вторую руку, шептал какие-то лечебные заклинания, но все они растворялись в тлеющей ауре Обвальщика. На лице целителя проступало отчаяние – редкий, редчайший гость.

Но когда индеец закончил, Олег открыл глаза.

– Лизка… – просипел он еле слышно. – Давай не дури. Я не знаю, что ты там исполняешь… Может, и вправду. Граждане колдуны, я заблудился в ваших долбаных чудесах. – Он усмехнулся, но уже не зло, а изможденно. – Лиз, если так можно… – кашель, тяжелое дыхание, – если можно… Вернись ко мне. Будь со мной. Вот мое желание.

И замолчал, запрокинув голову.

Над набережной потянул пронзительный, совсем не пражский ветер.

«Удивительное дело, – думала Ада, оглядываясь по сторонам. – Я так боялась этого города. Так сгибалась под гнетом воспоминаний. Так тряслась, когда переступала порог Танцующего дома. И что теперь?»

«А теперь, – ответил ей кто-то ироничный, умудренный, с тонкой грустинкой в голосе, – ты стоишь на одной из его площадей. И переживаешь за парня, который зарезал троих Иных – в одном только Воронеже. И за сестру этого балбеса, которая чуть не сбросила тебя с крыши. И не понимаешь, что делать дальше».

Она поморщилась от особо назойливого дуновения, прижалась к Виктору и с удовольствием нырнула под опустившуюся на плечи руку. Рука была, к слову, раскаленной: перевертыш догадался подстегнуть метаболизм, чтобы не замерзнуть без куртки.

– Скажи, а чего ты сама желаешь? – губы магички шевельнулись, опередив мысль. Она еще успела удивиться: «Это я сказала? Да, я. И что, я действительно хочу это знать?»

«Да, хочу».

Эльза плавно обернулась на голос. Так мог бы двигаться робот – экономно, равномерно, без рывков и заминок. Чтобы подчеркнуть свою искусственность, дистанцироваться мертвому от живых.

– Я не желаю. Я делаю. – В голосе зазвучало что-то действительно замогильное, словно в стальной коробке перекатывались ледяные осколки. – Исполняю чужие желания. Так устроена эта сущность. Так…

Она замолкла. Зажмурилась. Часто и неглубоко задышала, подергиваясь и чуть ли не пощелкивая, как сломанная заводная кукла. Потом застыла.

Медленно, широко распахнула глаза.

– Я бы хотела жить. Не оказаться жертвой вампира. Не быть вместилищем страшной, непостижимой Силы. Не становиться поводом к тому, чтобы древняя надмировая тварь проделывала себе окошко в хитрозамкнутых слоях бытия – через моего брата. Но сейчас… – Она снова дернулась, изогнулась, распрямилась обратно и уставилась на Олега. – Сейчас я знаю, что не все желания исполнимы. Даже самые заветные. И если я могу кому-то помочь – я это сделаю. От всего сердца, которого у меня больше нет.

Ольгерд, умница, предостерегающе поднял руку, продолжая нежно обнимать Обвальщика.

– Если что. Если это имеет значение. У меня никаких желаний – нет. У нас нет никаких желаний, – поправился он. – Верно говорю?

– Абсолютно согласен, коллега, – пропыхтел заметно побледневший Фазиль. – Женя?

– Ноль целых ноль десятых, – подтвердила волшебница из Воронежа. – Вась? Ва-а-ась?

Оборотень промолчал. Лишь выразительно замотал головой и отвернулся. Его поддержал Вик, похлопав волка по плечу:

– Что, у меня есть она. – Ада в подтверждение поцеловала перевертыша в щеку, а тот продолжил: – У нее есть я. С прошлого раза у нас ничего не изменилось. И вот эти бравые парни, – он ткнул растопыренной пятерней в сторону Инквизиторов, – я уверен, тоже решительно ничего не хотят.

«Бравые парни» угрюмо насупились, но забормотали нечто невнятно-согласное. По их лицам опытный физиогномист мог бы с отчетливой достоверностью провидеть монументальные пачки отчетов, объяснительных и докладных, которые лягут в самые тайные, самые глубокие архивы самой секретолюбивой организации на планете. Но в данный момент каждый из них осознавал: «Делай только то, что ты должен сделать, и то, что ты не можешь сделать никак иначе».

– Значит, шестеро, – слабо улыбнулась Эльза. С нее сполз весь этот «потусторонний» флер, и теперь она выглядела так, как и должна была – не слишком живая девочка-подросток, почему-то торчащая посреди весенней Праги в одних бриджах и топике. Эхом откликнулся Тахина-Кан:

– Шестеро. Как и было предсказано.

– Как предсказано, – грохотнул издалека Адир. Цадик, покосившись назад и немножко наверх, вздохнул и сам взял стоявшую рядом Юлию за руку.

– Как предвидено, – посмотрела та на бескуда, а потом протянула ладонь Никлаусу.

– Как предначертано. – Епископ осторожно пожал тонкие пальцы, а затем с беспокойством посмотрел на будто бы окончательно вырубившегося Олега.

Возникла пауза. Впрочем, недолгая. Обвальщик разлепил губы, провел по ним кончиком синеющего языка и сказал:

– Бл… С-с-ска… Идите вы все в… Лизка, что бы ты ни делала – давай. Сделай это сейчас.

Ада ощутила внутри щекотку. Та зародилась где-то под легкими, вкралась в них подлой, шаркающей походочкой и растопырила там свои длинные, назойливые пальцы. Через мгновение магичка поняла, что это смех. Она сжала губы, надула щеки, но не смогла удержаться. Раздалось неприличное фырканье – и тут всех словно прорвало.

Вик, притягивая к себе любимую женщину, ржал как конь – совершенно забыв о том, что он вообще-то собака. Женя размахивала руками и закатывалась совершенно по-девчоночьи, мотая косой. Ольгерд и Фазиль несолидно гоготали, хлопая друг друга по плечам и утирая слезы. Василий согнулся в три погибели и безуспешно ловил спадающую с бедер куртку. Инквизиторы постанывали, пытаясь щадить свои синяки и переломы.

Казалось, все они потеряли счет времени. Равно как и связь с окружающим миром. Был только смех, один только смех – и ничего, кроме смеха.

Посреди этого безумия Аде вдруг вспомнились строчки из одной потрясающей книги: «Когда Бог засмеялся, родились семь божеств на управление миром; когда захохотал, стал свет; когда снова захохотал, стала вода, а на седьмой день Божьего смеха стала душа». А еще на секунду показалось, что перед ней стоит невысокий бородатый мужчина в светлом хитоне. Стоит – и улыбается. Это видение ожгло ее, протянулось поперек спины, словно розга. Она с шумом втянула воздух, остановилась и осмотрелась вокруг.

Олега больше не было.

Не было и Эльзы. Исчезла Юлия вместе с Цатогуа, пропал Тахина-Кан, канул Никлаус. Вокруг переставали смеяться и приходили в себя Иные – Светлые, Темные, Серые; воронежцы, красноярцы, пражане.

А вместо тех, кто растаял в порывах дурманящего и безжалостного весеннего ветра, на поребрике из бордюрного камня сидел воробей. Самый что ни на есть обычный, бурый с рыжиной и в черной манишке. Такие стаями подкарауливали любителей стрит-фуда в парках и скверах, будили ценителей утреннего сна своим дружным гомоном и не упускали случая потроллить неспешных, вальяжных голубей, воруя у тех пшено прямо из-под клюва. В общем, птица как птица.

Он чирикнул негромко.

И улетел.