Глава двенадцатая. Непорочность
I
Инфернальный реквием
Теперь у всего происходящего есть имя. Оно пришло ко мне, когда я падал через порог гнезда моей добычи, куда меня втолкнула подруга, опасавшаяся стать врагом.
Вместе с названием меня посетили понимание и вдохновение, необходимые, чтобы продолжить сей ненавистный труд. Глупо было считать, что я сумею завершить его до конца наших игр, ибо цель неразрывно сплетена с испытанием, как надежда — с разочарованием. Они — отражения друг друга, бессмысленные без своих зеркальных двойников.
Я пишу то, что вижу, и всякий раз когда я пишу, то вижу чуть дальше: выискиваю ответы в вопросах и отвечаю новыми вопросами! Слова создают разум, а разум в свою очередь творит слова, служащие основой для последующих слов.
Так возносится Великая Спираль бытия, что выписывает все менее заметные связи между событиями.
Но наши грезы вечно осаждают слабость и злоба, насаждающие темные слова и мрачные миры, ибо не выдавленный яд всегда растекается в крови. Наши пороки живут и процветают гораздо дольше нас самих — множась на протяжении эпох, они порождают чудовищ.
Так на реальность опускается Темный Клубок, что все глубже разворачивается в Хаос.
И все же о нашем роке можно рассказать и нечто худшее. Не думай, что наш удел определяется только несовершенством смертных и слепым невезением. Загляни поглубже, и ты заметишь инфернального творца, которого мы невольно создали из наших грез. Выискивай особые знаки, и ты узришь, что Плетельщик прикладывает руку ко всему и вся: тянет за ниточки Судьбы и смазывает шестерни Случая, непрерывно подводя нас к неизбывному проклятию.
Но берегись, путник, ибо все увиденное тоже увидит тебя. Если ты вступишь в игру, обратного пути уже не будет — только дорога, ведущая все дальше и глубже, и в конце ее ждет небытие. Вот она, первая и последняя истина во лжи, оплетающей нас всех, и смертный грех тома в твоих руках. Все задумано и рассчитано так, чтобы продолжить историю, которая должна поведать себя через меня — а потом и через тебя.
Как внутри, так и снаружи.
Совпадений не бывает.
Иона Тайт закрыл книгу. Как он и предполагал, обложку из синей кожи теперь украшало только что найденное им название, замысловато выведенное серебром над неровной руной в центре. Пиявка еще не совсем отстала от него — последняя страница пока пустовала, — но том забрал все, что Иона мог дать ему сейчас. Финал повествования совпадет с концом игры.
— Я здесь, Мина, — заверил он потерянную сестру. «Наконец–то здесь…»
Но где это «здесь»?
Подняв глаза от книги, Тайт встретился взглядом с самим собой, отраженным в великом множестве зеркал. Казалось, Иона подвешен в центре огромной призмы, которая медленно вращается вокруг него. Ее грани одновременно перемещались в нескольких направлениях, но каким–то образом сохраняли единство и равновесие.
Стол, за которым ранее сидел Тайт, исчез вместе с креслом и письменными принадлежностями, которыми он воспользовался, чтобы утолить голод тома. Книга тоже пропала у него из рук, однако Иона почувствовал ее тяжесть напротив сердца. Оказалось, что она снова закреплена на груди под бронежилетом.
Десятки кружащихся отражений потянулись к тому — одни правой рукой, другие левой. Неисчислимые третьи, как и сам Тайт, воздержались от этого жеста. Заметив такое расхождение, большинство двойников нахмурились, но некоторые ухмыльнулись, и глаза их сверкнули безумием. Несколько Ион вообще проигнорировали различия в поведении других вариантов их «я», хладнокровно размышляя над своим положением.
«Что это такое?» — подумал Тайт, ощущая необъяснимое спокойствие.
Его отражения задали вопрос вслух, прибегнув к всевозможным выражениям и интонациям, в том числе отнюдь не спокойным. Именно тогда Иона заметил разнообразие их внешнего облика.
Двойники не отличались друг от друга возрастом и чертами, поскольку разделяли одно проклятие, но причесывались каждый на свой манер. Кое–кто красил волосы, пряча седину. Один Тайт, корчащий гримасы, мог похвастаться оранжевым чубом на макушке и шипами, вставленными в кожу лица; другой — траурно–черными дредами и макияжем, маскирующим бледность. Многие скрывали шрам между глаз под банданой или шляпой. Впрочем, большинство отражений носили ту же сине–серебристую броню, что и сам Иона. Очевидно, какими бы дорогами ни шли варианты его «я», почти каждая из них вела к Серебряной Свече.
Интересно, а они все тоже встретили Асенату Гиад?
— Где остальные? — хором спросили несколько Тайтов, включая самого Иону, и огляделись в поисках пропавших спутников.
«Каждый двойник находится в центре призмы, — осознал он. — Точно как я».
Несомненно, альтернативные варианты Тайта принимали его за еще одно отражение, однако никто из них не представлял собой простой копии. Все были настолько же реальны, как он сам.
— Или настолько же нереальны, — заявил Иона с дредами, когда по сборищу прокатилась волна понимания. — Все мы — выдумки внутри вымысла, братья.
— Но кто же лжец? — захихикав, крикнул кто–то сверху. — И кто же простофиля?
— Куда делись мои танки? — простонал снизу Тайт с более высоким голосом. — Я пригнал на эту вечеринку чудесные танки, а он их все спер!
— Умолкните, еретики! — укоряюще произнесло отражение в рясе с капюшоном, грань которого повернулась в зону видимости. Этот Иона воздевал золотую аквилу и, единственный из всех, носил одеяние священника. — Давайте помолимся об указании свыше!
— Рубите себе бошки! — проревел Оранжевый Чуб. — Рубите ради нее!
К шипам, пронзавшим его кожу, лепились желваки, будто организм запутался и начал калечить себя вместо лечения. Он метался в своей грани, словно зверь в клетке, рассекая несуществующих врагов парой зазубренных мачете. Как и священник, он входил в число немногих двойников, чье облачение было по–настоящему примечательным: его тело защищала кожаная броня, обшитая железными пластинами. На поясе Оранжевого Чуба висела связка черепов, прыгавшая в такт его неистовой пляске.
— Мина–а–а-а-а! — заорал он.
Пока вокруг тараторила толпа заблудших отражений, Иона закрыл глаза, пытаясь думать. Столько возможных воплощений, так много разных путей, и все они привели сюда…
— Эмпратр тама! — говорит провожатый Тайта на скверном готике, указывая ему одну из хижин.
Как и все уродливые постройки в этом поселении на болоте, она кое–как сляпана из грязи и стволов грибковых деревьев. Лачуга больше похожа на холмик, чем на здание, но возвышается над остальными домами. Она вальяжно восседает среди менее важных строений, излучая превосходство над ними, подобно тому как ее обитатель — над туземцами, нарекшими его своим королем.
Обнаженные жители деревни стоят вокруг гостя и с отсутствующим видом пялятся на него. У них обвисшие лица, выпученные глаза, кривые ноги и истощенные тела с болезненно–бледной кожей, испещренной язвочками и грибковыми наростами. Они не соответствуют даже стандартам убогих аборигенов этого мира. Неизвестно, что подарил туземцам их скрытный монарх, но уж точно не здоровье или процветание. Никто из чудовищ, на которых Иона охотился в минувшие годы, не давал людям ничего похожего — или же взимал плату, что перечеркивала выгоду.
— Жди меня здесь, — приказывает Тайт провожатому и шлепает по топи к хижине болотного императора.
Над поселением висит гнилой смрад, худший из всех, что когда–либо вдыхал Иона. Впрочем, за девятнадцать месяцев в мерзких джунглях серо–зеленой планеты он привык к вони. Ловля выдалась особенно долгой и изнурительной — большую часть времени Тайт потратил на прочесывание спутанного клубка рек в сердце этого континента, — однако и книга, и его чутье настаивали, что охота слишком важна и бросать ее нельзя.
Пригнувшись, Иона раздвигает завесу из ползучих лоз и входит в почти полную тьму. Здесь, в замкнутом пространстве, запах настолько силен, что Тайт ощущает его на коже, как липкий туман. У дальней стены ворочается нечто влажное. Хотя Ионе ничего не видно, он представляет себе громадную мокрую тушу, которая валяется в собственных выделениях, будто разжиревшая личинка. Из мрака доносится протяжное булькающее дыхание.
— Ты… он? — спрашивает глубокий, липкий от слизи голос. Именно его Тайт слышал во снах. — Ты… Крушитель Зеркала?
— Да.
За последние годы Иону называли так несколько раз, причем только люди — или твари, — жаждавшие прикончить его. Тайт не знает, откуда так повелось, но уже понял, что прозвище сулит неприятности.
— Ждал… тебя… долго….
— А я долго искал, — отзывается Иона. — Ты здорово усложнил мне работу.
— Совсем… не я. Здесь все… сложно. — Несмотря на разложение существа, в его голосе звучат мягкие, слегка гнусавые нотки, нехарактерные для местных. Чем дольше говорит создание, тем отчетливее становится акцент, как будто «император» вспоминает его. — Скажи… какой год сейчас?
Тайт отвечает. Опускается долгое молчание, потом раздается слюнявый смешок.
— Да, заплутал я… похуже, чем думал, — размышляет вслух невидимый слизень. — Ты осторожнее, друг! Время тут… по–странному идет. Но, может, тебе уже… начхать на такое.
— Зачем я здесь? — холодно спрашивает Иона, теряя терпение. Его не интересует болтовня этого вырожденца, а уж «товарищеские советы» — и подавно. Все, что нужно Тайогу, — новое понимание, сокрытое в сущности монстра. Смысл и содержание, ради которых Иона выискивал его.
— Из–за колдовских снов, ага, — произносит император–слизняк. — Дофига их видел… как изменения начались. Видать, ты меня услышал. Уловил мой… зов.
— Скажи, что я не зря потратил время.
— По–любому нет. Я тут с другим сновидцем перетирал. Старый кореш… твой… Говорил мне, у тебя есть что–то… для него. Книга… верно? — В сумраке звучит влажный смешок. — Козел с серебряными глазами… сказал… что она почти закончится… когда ты тут разберешься со всем.
И это правда. В поганом мире–клоаке Тайта очень часто посещало вдохновение для работы над томом. Иона заполнил немало страниц, скитаясь по запутанному клубку джунглей в поисках склизкой твари, ибо там скрывалось больше искажений здравого смысла и реальности, чем скапливалось на большинстве планет за целые тысячелетия.
Но сейчас ничто не имеет значения, кроме внезапной вспышки ярости Тайта.
— Где он? — злобно шипит Иона, выхватывая из–за пояса верную «Элегию». Несмотря на темноту, зеркальная пуля в патроннике не пройдет мимо столь обширной цели.
— Вот… так бы сразу… друг! Есть послание… для тебя… не бесплатно.
— Какова цена?
— Только та… которую ты уже… предлагаешь. — Слизень вздыхает. — Хватит с меня! — Влажно свистят конечности, рассекая воздух. Очевидно, монстр жестикулирует. — Никак вот… не уйду. Все… пытаюсь… и все… возвращаюсь! Ниче не действует… но вон та штука… в твоей пушке… может, она сработает, ага.
— Ты хочешь, чтобы я убил тебя?
— Я передаю… что сказал Среброглазый… а ты… бьешь без промаха. По рукам… Крушитель Зеркала?
Когда Тайт покидает лачугу, у него остается только одна магическая пуля, но он доволен сделкой. Иона наконец узнал имя и место.
— Ольбер Ведас, — произносит он, пробуя истину на вкус. — Я вижу тебя.
— Как и я вижу тебя, Иона Тайт, — шепчет чей–то голос, дразня его через бесконечное множество возможных вселенных.
За словами следует нестройный перезвон, и небо вспыхивает сине–фиолетовым светом. Распространяясь, он поджигает заросли, превращая их в вопящее чернильное пекло.
Из сияния выходит женщина, тянущая руки к Ионе.
— Здесь наши пути расходятся, — говорит она.
— Асената…
— …постой! — крикнул Тайт, когда подруга толкнула его в уничтожающий свет.
Его слова хором повторили другие Ионы: все они переступили через порог одного и того же момента в двери разных уделов.
«Ты не прорвешься!» — попытался он предупредить сестру… снова?
Какая–то женщина в доспехах поймала Тайта, который вывалился из тускнеющего сияния, и помогла ему удержать равновесие. Заглянув в ее спокойные зеленые глаза, Иона вспомнил.
— Благодарю… сестра Женевьева… — прохрипел он. — Где?..
— Внутри Люкс–Новус, — сказала старшая целестинка Чиноа, встав рядом с безмолвной сестрой. — Вот только схола уже не та, что прежде.
Как только раздробленное восприятие Тайта восстановилось, он увидел, что группа стоит в просторном внутреннем дворе. Вдоль стен шли колоннады из столпов, представляющих собой статуи людей в рясах и с открытыми книгами в руках. Изваяния держали тома обложкой к себе, показывая зрителю высеченные на страницах руны. Вместо лица под капюшоном у каждого из каменных ученых находился единственный вертикальный глаз, вытянутый от макушки до подбородка. Их взгляды полнились скорее голодом, чем мудростью.
Открытый участок между колоннадами украшала мозаика из треугольных плиток розового и голубого цветов, причем узоры расходились от центра двора. Там располагался фонтан, вырезанный из розового мрамора с голубыми прожилками, — чудовищная абстрактная скульптура, переплетение закрученных волн и растянутых ртов, хищно впивающихся в соседние завитки. Многочисленные пасти с бульканьем извергали кипящую воду. Из–за клубов пара, окутывающих пьедестал, казалось, что статуя постоянно дрожит и извивается.
В своем походе Иона видел бессчетные ужасы, но ему никогда не встречалось нечто, источающее настолько глубинную жуть. Фонтан казался расчетливо безумной насмешкой над нормальностью.
«И близко к этой штуке не подойдем», — решил Тайт.
Подняв голову, он посмотрел в черное небо, пересеченное толстыми серебристыми нитями. Метавшиеся в этой паутине сгустки яркого света издавали электронный визг, отголоски которого разносились по двору, несмотря на большое расстояние. Время от времени пряди звенели и пульсировали, пятная все вокруг сине–фиолетовым светом.
— У Свечного Мира не такое небо, — угрюмо сообщила Чиноа Аокихара.
— А это не внутренний двор схолы, — добавила Харуки, хмуро глядя на одноглазые изваяния. — Я помню его другим.
— Мы все помним его другим, — согласилась старшая целестинка. — Пастырь, где сестра Гиад?
— Она… больше не с нами, — тихо произнес Иона.
— До нее добрался враг?
— Да, сестра. — Ответ как ответ, не хуже любого иного. — Боюсь, что так.
Обернувшись к главным воротам, Тайт обнаружил ровную стену. Исчезли не только двери, но и коварные окна, заполненные светом.
— Мы не выйдем там, где вошли, — подытожила Индрик. Огромная целестинка по–прежнему держала настоятельницу, которая так и не пришла в себя.
— Раньше здесь тоже так было, сестра? — уточнила Чиноа у соратницы.
— Нет, старшая сестра, но ловушка та же самая.
— Неважно, — сказал Иона, вновь изучая внутренний двор. — Мы не вернемся, пока не убьем Ведаса. — Он показал на дальнюю стену, где ждали несколько дверей, выкрашенных в разные тона. — Похоже, дорога у нас только одна.
— Скорее, много дорог, Тайт, — поправила его Аокихара, шагая вперед.
— Нет! — предупредила Индрик, перекрыв ей путь. — Только не через двор, старшая сестра. — Она кивнула в сторону правой части колоннады. — Идти нужно вон там.
— Но почему не по двору?
— Доверия не вызывает, — прямо заявила Туриза.
Обдумав ее слова, Чиноа согласилась:
— Отлично, сестра, в этом оскверненном месте ты сможешь вести нас.
— Наверное, потому, что она сама осквернена, — буркнула Камилла, впервые вступив в разговор. Девушка стояла, привалившись спиной к колонне, и смотрела на болт–винтовку погибшей сестры. — Индрик не предупредила нас о той атаке.
— Она предупредила о чертовых окнах, — напомнил Иона.
— Я разделяю твою скорбь, сестра… — начала Туриза.
— Правда? — Безупречные черты Камиллы исказила презрительная усмешка. — Если мы сестры, почему же ты скрываешь от нас лицо?
— Хватит, Камилла! — Чиноа рубанула ладонью воздух. — Суждение о сестре Индрик составила лично канонисса–просветитель. Ты не доверяешь мнению нашей благой госпожи?
— Камилла права, — сказала Туриза, осторожно опуская свою живую ношу на пол.
Хагалац все так же смотрела в никуда и шевелила губами, выговаривая слышимые только ей слова.
— Сестра, в этом нет необходимости, — возразила Аокихара.
— Есть, старшая сестра. — Индрик потянулась к герметичным фиксаторам забрала. — Никаких секретов между нами. Только не здесь.
Тайт не совсем представлял, что ожидал увидеть, но уж точно не женское лицо с крепкими скулами и холодными глазами. Да, Туриза уступала другим целестинкам в красоте, но и уродиной ее не назвали бы.
— Ты… не изменилась, сестра, — неуверенно проговорила Чиноа. — Я не…
И тут, почти одновременно, они начали понимать.
Лицо казалось обычным лишь на первый взгляд. В нем все было чуточку неправильно.
Симметрию каждой его плоскости почти неуловимо исказили, пропорции черт едва заметно сместили, в радужки внесли мучительно неприметные различия. Бесконечные мелкие детали, трудясь сообща, превратили единое целое во что–то отталкивающее, пусть исподволь, но неотвратимо. И чем дольше Иона смотрел, тем тревожнее становился итог алхимической реакции несоответствий. В Тайте пробуждалось нечто более мрачное, чем жалость или отвращение…
«Нельзя мириться с существованием такого лица!»
— Теперь вы видите… — Индрик подняла руку к забралу.
— Нет, сестра! — Аокихара взяла ее ладонь. — Мы видим, но не верим. Мы — Адепта Сороритас. Непорочность мы ищем в сердце, а не на лице.
— Это всего лишь очередная ложь, сестра Индрик, — сказал Иона, отбросив постыдные злобные мысли. — И мы в ней уже разобрались.
Женевьева торжественно положила руку на кирасу Туризы, и через пару секунд так же поступила Харуки. Одна лишь Камилла держалась в стороне. Скривившись от омерзения, целестинка отвернулась — и заметила опасность.
— Настоятельница! — предупредила она, указывая вперед.
Повернувшись, все остальные увидели, как Хагалац шагает через дворик к фонтану.
— Стойте, настоятельница! — крикнула ей Чиноа. Если беловолосая женщина и услышала призыв, то не уделила ему внимания.
— Она все еще зачарована, — проворчала Индрик и тут же, заметив, что Иона, а потом и Харуки, бросились за настоятельницей, рявкнула: — Нет!
— Хагалац! — на ходу позвал Тайт. Она не успела далеко отойти и шла обычным шагом, но Иона никак не мог догнать ее. Казалось, само пространство между ними растягивается, мешая ему. — Это ловушка!
Настоятельница обернулась, блистая глазами.
— Мы ошибались, Тайт! — ответила она. — Все не так, как мы воображали!
«Она потеряна», — осознал Иона, когда Хагалац двинулась дальше, и устрашился собственной мысли. Невзирая на свой интеллект и закалку, настоятельница сдалась первой из них. Ее соблазнили манящие огни, перед искусом которых выстояло недалекое создание вроде Камиллы.
Что это говорило о шансах группы на успех? Или о шансах всего человечества в борьбе с великой бездной?
Адский том зашевелился над сердцем Тайта, будто хищник, почуявший жертву. Происходящее наделило Иону вдохновением — пора ловить смысл момента!
— Все мы танцуем на лезвии ножа — собственном понимании мира, — забормотал он на бегу, поддавшись желанию покормить книгу. — Чем острее наш разум, тем уже наш путь, ибо знание — обоюдоострый клинок, и каждый взмах его режет как внутри, так и снаружи.
Тайт почувствовал, что слова сами записывают себя в том. Их, как и предыдущий отрывок, переносила на бумагу его воля в союзе с варпом. Здесь откровения воплощались в тексте без материальных посредников, если не считать самих грезящих авторов.
— Чем больше мы изучаем и изыскиваем, тем настойчивее изучают и ищут нас…
Меж тем что–то происходило с фонтаном. Некая рябь пробегала по розовому мрамору, и его прожилки пульсировали в унисон со вспышками небесной паутины. Жидкость, извергаемая ртами скульптуры, теперь хлестала водопадом, и воздух рядом с ней дрожал и свистел.
Иона замедлил шаг, потом начал пятиться. Что бы ни случилось дальше, он уже не успел бы вернуть Хагалац. Настоятельнице оставалось пройти пару метров до центра двора, и она громко и лихорадочно молилась.
В один миг фонтан ожил под шипение волны жара: его окаменевшее тело взвилось неудержимыми языками огня. Воздвигнувшись на куполе голубого пламени, чудовище выпростало два щупальца, которые оканчивались щелкающими пастями с клыками из магмы. На вершине ярко пылающей колонны, что служила монстру туловищем, угнездился бесформенный комок ртов и глаз; они непрерывно меняли форму, расширялись, грызли и пожирали друг друга лишь затем, чтобы возникнуть вновь.
— Демон! — воскликнула Харуки, останавливаясь рядом с Тайтом.
Она приняла защитную стойку, держа меч горизонтально над головой.
Ухая и визжа, тварь соскочила с пьедестала и помчалась на незваных гостей, извергая потоки многоцветного огня из отростков, увенчанных пастями. Когда пламя объяло Хагалац, женщина вскинула руки, однако Иона не понял, что она пыталась сделать — защититься или выразить поклонение.
— Искорените отродье, сестры! — приказала Чиноа из–за колоннады справа от Тайта, выпуская очередь из шторм–болтера.
Ее снаряды, пройдя сквозь фантомную шкуру демона, взорвались от жара внутри. Две сестры, занявшие позиции за столпами слева, поддержали командира болтерным огнем, причем Женевьева стреляла из оружия погибшей Марсильи. Чудовище завыло, мерцая и разбрасывая капли эктоплазмы. Хотя взрывы нарушали цельность монстра, он не прерывал атаку.
Когда тварь ринулась к Тайту, он прыгнул вбок, уклонился от хлестнувшего поверху щупальца, крутнулся на месте и всадил несколько болт–снарядов в бесформенную голову врага.
В ту же секунду Харуки шагнула в сторону и рубанула по другому отростку мечом. Клинок, потрескивающий разрядами энергии, рассек конечность без всякого сопротивления. Из раны молниеносно хлынули брызги пламени, попавшие на бронежилет сестры. Отсеченное щупальце ударилось о пол и рассеялось облачком цветного дыма, на что демон отозвался разъяренными воплями из нескольких ротовых отверстий и веселым уханьем из остальных. Многие пасти, разорванные сосредоточенной стрельбой Ионы, успели восстановиться за пару мгновений.
— Подальше от него! — рявкнул Тайт мечнице–диалогус.
Харуки ловко отскочила от монстра, когда тот замахнулся на нее уцелевшим отростком. Сестра начала грациозно отступать, но споткнулась, заметив, что на ее нагруднике — или, точнее, из него — что–то растет. Там, где нечестивый огонь коснулся бронежилета, его материал переродился в клубок извивающихся щупалец с лезвиями на кончиках. Крик отвращения мечницы быстро сменился воплем ужаса: чары мутации распространились на внутреннюю часть снаряжения и впились в плоть под ним. Уронив клинок, диалогус начала возиться с креплениями нагрудника. Ее зрачки уже расширились от боли.
— Иди сюда! — заорал Иона. Он продолжал стрелять, стараясь отвлечь монстра от пострадавшей сестры. — Сюда, ублюдок!
Чудовище с ошеломительным проворством дернуло конечностью в сторону Тайта и окатило его ярким пламенем. Ослепленный, Иона неуклюже попятился. Его кожу закололо от нечестивого жара, и он почувствовал жажду потустороннего огня расплавлять и лепить заново все на своем пути. Бронежилет стек с тела хозяина, превратившись в слизь… но тело Тайта и оснащение, которое он носил годами, оказались неуязвимыми для демонического касания. Не пострадали даже его кожаная форма, пояс и сапоги. Несомненно, их тоже запятнало проклятие Ионы.
«Моя скверна укоренилась глубже твоей», — смутно подумал он, когда языки пламени опали.
Оскалившись от ненависти, Тайт попробовал выстрелить еще раз, однако пистолет чавкнул в его руке. Опустив глаза, Иона увидел, что оружие трансмутировало в точную копию самого себя, только из сырого мяса, и вскрикнул от омерзения. Когда чудовище снова устремилось к нему, Тайт выбросил кусок плоти и достал «Элегию», хотя совсем не желал тратить последнюю драгоценную пулю.
— Давай, гад! — вызывающе рявкнул он.
Луч ослепительно–белой энергии поразил демона сбоку, испарив середину торса. Монстр взвыл и, уменьшив пылающую колонну своего тела, чтобы закрыть рану, повернулся к новому противнику. Тот направил мелта–ружье в многочисленные лица отродья.
— Истина сжигает чисто! — взревела сестра Индрик. Она снова нажала на спуск, и луч опалил чудовище в равной мере жаром и верой. — Чистота искореняет истинно!
Голова демона исчезла во вспышке соперничающих энергий, вихревые волны от которой разошлись по всему его телу. С громким шипящим хлопком монстр рассеялся облачком желтого дыма.
Кашляя от смрада кипучей серы, Иона поспешил к Харуки. Мечница лежала на спине, вокруг ее головы расползалась лужа крови, а из разорванных глазниц и рта торчали наросты, похожие на актиний. Руки и ноги женщины спазматически дергались, но Тайт не понимал, теплится ли еще в ней жизнь или же заражение дошло до конечностей.
— Поганая смерть, — рассудила Индрик, присоединяясь к Тайту. — Ты храбро сражалась, сестра–диалогус.
Не говоря больше ни слова, Туриза испепелила голову и плечи убитой.
— Покойся с миром, сестра, — добавил Иона, поднимая меч, оброненный Харуки.
Впечатленный мастерством оружейника, он проверил балансировку. Силовые клинки вообще встречались редко, а этот оказался уникальным.
«Вечно откладывать нельзя», — подумал Тайт и наконец обернулся к Хагалац.
Настоятельница неподвижно стояла там, где Иона в последний раз видел ее, и сохраняла прежнюю позу — спиной к нему, руки подняты в попытке закрыться от демона. Бронежилет Хагалац приобрел неоново–розовый цвет, а лицо и кисти женщины странно блестели. Приблизившись к ней, Тайт понял, в чем дело. Если снаряжение под воздействием демонического огня только сменило окраску, его хозяйке повезло меньше.
— Мне жаль, — сказал Иона.
Он не извинялся, а выражал свою скорбь.
Настоятельница Хагалац превратилась в серебряную статую, и на ее лице застыла удивленная гримаса. Хотя, возможно, она выражала благоговение? Ужас? Или даже шок откровения?
— Огромная потеря для Последней Свечи, — произнесла сестра Чиноа. Тайт лишь сейчас заметил, что остальные подошли к нему. — У настоятельницы была могучая душа.
— Да, — печально согласился Иона.
Не то чтобы он успел сдружиться с Хагалац, однако по меркам высокопоставленных адептов Экклезиархии женщина обладала до приятного рациональным мышлением. Раньше Тайт почти верил, что она знает, что делает.
«Хагалац сама верила в это. Вот почему она утратила бдительность и пала».
— Архивраг вечно выискивает в нас слабости, — сурово провозгласила Камилла. — Мгновенная небрежность порождает…
— Надо идти дальше, — перебил Иона.
Он был не в том настроении, чтобы выслушивать поношения, тем более из уст идиотки.
Группа пересекла дворик в молчании. Все оставались начеку, но не ждали новых ловушек, инстинктивно чувствуя, что это место уже взяло свою плату.
В противоположной стене находились девять простых деревянных дверей, выкрашенных в разные цвета, — от белого в левом конце ряда до черного на правом краю. Ручек не имелось, однако панели не выглядели прочными. Их наверняка удалось бы взломать.
— Индрик? — обратилась за советом Чиноа.
— Не могу помочь, старшая сестра. Ничего подобного я не видела.
— У нас будет только один шанс, — с полной убежденностью сказал Иона.
— А если мы выберем неверно? — спросила Аокихара.
— Не знаю. Возможно, правильного выбора вообще нет, только разные варианты ошибочного.
«Возможно, одни принесут больше мучений, чем другие…»
— Белый, — заявила Камилла. — Цвет чистоты.
— Или пустоты, — насмешливо отозвался Тайт. — Ты серьезно думаешь, что здесь есть что–то непорочное?
— Может, черный? — предположила Чиноа. — Как душа нашего врага.
— Иной оттенок пустоты. — Иона покачал головой. — Это мне тоже не нравится. Кроме того, его цвет — не черный.
«А серебряного тут нет».
Женевьева указала на дверь, следующую за черной. Сине–фиолетовую.
— Да… да, думаю, ты права, сестра, — проговорил Тайт. За прошедшие годы он научился ненавидеть густое зловредное индиго. — Таким всегда был его второй поганый цвет.
Иона подвел группу к двери с осторожностью, словно им предстояла встреча с ядовитым змеем. Чем ближе он подходил, тем увереннее полагал, что за ней скрывается самый прямой путь к добыче, если вообще не единственный. Но это не значило, что дорога получится легкой.
— Мне дверь не нравится, — произнесла Камилла, державшаяся позади. — У нее греховный оттенок.
Не слушая целестинку, Тайт положил ладонь на сине–фиолетовую панель. Он заранее подобрался, готовясь ощутить какую–нибудь реакцию: прилив тепла… холода… дурноты… хоть что–то. Но ничего не произошло.
«И не случится, пока я не решу окончательно», — рассудил Иона.
Он толкнул дверь.
Индиговая створка распахнулась, и за ней обнаружился высокий арочный проход, выкрашенный в тот же тон. С потолка через равные промежутки свисали перевернутые стеклянные пирамидки, которые тихо потрескивали, излучая свет. Его оттенок медленно изменялся от голубого к розовому и обратно, вследствие чего цвет коридора становился то более, то менее темным. В обоих стенах виднелись ряды треугольных ниш. Размещенные в них окна выходили на расчерченную серебряной паутиной тьму, что нависала над внутренним двором. Казалось, тоннель каким–то образом пересекает небо.
— Надо попробовать остальные, — неуверенно предложила Камилла.
— Не выйдет, — сказала Индрик.
Тайт понял, что она права. Другие двери не исчезли, но уже никуда не вели: створки превратились в изображения самих себя, и поверхность стены проглядывала сквозь потускневшие слои красок.
Даже Камилла воздержалась от замечаний по поводу странной перемены. Все они уже перестали удивляться подобным диковинам.
— Решение принято, — постановила Чиноа, подходя к порогу. — Молюсь, чтобы оно оказалось рожденным в Свете Бога–Императора.
— Выбор сделал я, и первым идти мне, — вызвался Иона.
Как только он шагнул в коридор, тот удлинился, словно желая достичь бесконечности… и резко сжался, как резиновый шнур, который растянули до точки разрыва и вдруг отпустили.
Пошатнувшись, Тайт обернулся и немедленно испытал второй приступ головокружения: проход будто опрокинулся. Теперь Иона смотрел на дверь снизу вверх, а пол под его ногами превратился в отвесную стену, так что тело путника горизонтально торчало над бездной. Дверь удалилась — или вознеслась? — на огромную высоту, словно Тайт вместо одного шага совершил тысячу. Сила тяжести пыталась стащить его вниз, но с ней успешно боролся страх.
Увидев, как Чиноа переступает порог, Иона с ужасом решил, что сейчас она рухнет в пропасть. Вдруг тело сестры устремилось вниз размытым пятном, которое промчалось сквозь Тайта с хлопком вытесненного воздуха. Путника круто развернуло, и проход, последовав за ним, вновь занял нормальное положение в пространстве. Стена опять стала полом.
— Не оборачивайся, — предупредил Иона, когда Аокихара, пошатываясь, возникла рядом с ним. — Такого тебе лучше не видеть.
— Что–то опасное? — уточнила она, поразительно быстро придя в себя.
— Только если смотреть.
Они глядели только вперед, пока остальные сестры проносились через ничто, и Тайт поочередно предостерегал каждую из них. Все странницы вняли его словам. Иона подозревал, что Хагалац бы не послушалась: своеволие было ее силой и слабостью.
— Архивраг искажает наши добродетели, вяжет из них пороки, — пробормотал Тайт, — и вешает нас на собственных надеждах.
С каждым словом еще одна частичка его души перетекала в книгу.
— Ты что–то сказал, пастырь? — спросила Чиноа.
— Я много чего говорю, сестра, но мои запасы на исходе.
Целестинка нахмурилась в ответ на его кривую улыбку.
«Она хороший командир, — подумал Иона, — но не Асената Гиад».
— Где мы? — поинтересовалась Камилла, рассматривая небесную сеть за окнами коридора.
С новой точки обзора стало понятно, что серебристые пряди — нечто вроде ветвей белого кристалла, аккуратно и органично сплетенных в громадный многоуровневый лабиринт. Сновавшие там пятна света оказались мерцающими дисками, которые на бешеной скорости носились между прядей паутины. Здесь электронные вопли огней звучали гораздо громче.
— Думаю, в Море Душ, сестра, — ответила Индрик. — По крайней мере, в какой–то его части.
Тайт заметил, что она снова опустила забрало.
— Но мы по–прежнему в схоле? — не умолкала Камилла. На ее лице отражалось смятение. — Все эти окна… Я их помню… но чувствую, что не должна.
Очередное поругание, решил Иона. Враг переписывает прошлое, чтобы настоящее соответствовало его версии реальности. Другие сестры наверняка испытывали ту же неуверенность, однако их лепили из более прочного материала, чем Камиллу. Тайта поражало, что такая женщина вообще прошла отбор в Адепта Сороритас, не говоря уже о повышении до целестинки.
— Не думай об этом, сестра, — велела Чиноа. — Нам нужно идти дальше.
Группа двинулась колонной по одному. Возглавлял шествие Тайт, вооруженный мечом и плазменным пистолетом Харуки. В арьергарде шла Индрик. Сверкающий пейзаж снаружи менялся всякий раз, когда Иона выглядывал в новое окно. Однажды он заметил остов вместительного катера, запутавшийся в паутине. Несмотря на серьезные повреждения челнока, по искореженным орудиям Тайт определил в нем боевой корабль. Прищурившись, он рассмотрел эмблему на корпусе: создание в рясе, которое воздевало руки, словно пыталось поймать ответ, теперь обреченный навсегда остаться недосягаемым. А может, и нет…
«Это и есть то, что ты искал?» — спросил себя Иона.
Его спутницы ничего не сказали о разбитом катере — вполне вероятно, потому, что вообще не видели обломков. Возможно, каждый замечал в паутине что–то свое: разные места или даже другие времена. Старшая сестра верно рассудила, что неразумно смотреть туда слишком долго.
Температура в коридоре постоянно менялась, поскольку зависела от цвета освещения. Когда пирамидки сияли розовым, становилось теплее, а возвращение к голубому свету приносило холод. В проходе висел запах старых книг и свежих чернил, как в рабочем кабинете ученого. Иногда начинали тихо бормотать какие–то голоса, неустанно читающие длинные перечни чисел. Через какое–то время эти последовательности начали воплощаться в бытии: они мигали в воздухе, как изображение на отказывающем гололите, и затухали, когда группа подходила ближе.
Тайт не находил в числах никакой закономерности, что лишь понуждало его искать настойчивее. Помимо того, что стремление к решению загадок въелось в Иону не менее глубоко, чем его шрам, рассуждения помогали скрасить монотонный переход.
«Должны же они что–то значить», — думал Тайт, повторяя цифры про себя.
Очевидно, все остальные пришли к тому же заключению, поскольку Иона слышал, как они шепчут числа у него за спиной. Тайт ощутил, как книга ворчит на него, ревнуя к новому объекту внимания, но это только убедило его в необходимости разгадать головоломку. Даже сестра Женевьева примкнула к общим усилиям и заговорила вслух.
Ее голос звучал именно так мелодично, как Иона всегда себе представлял. Гармонично, почти…
— Стоять! — рявкнула Аокихара. — Замерли все!
— Что еще? — раздраженно бросил Тайт.
Он хотел обернуться к Чиноа, но тут же застыл — коридор начал разворачиваться вместе с ним.
— Как долго мы уже идем? — спросила старшая целестинка.
— А какая разница? — отозвался Иона, глядя вперед. — Все равно другой дороги нет.
И признаков угрозы тоже. Что более важно, он почти уже разобрался в наборах чисел. Фактически…
— Как долго?
— Слишком долго! — прорычала Индрик. — Думаю, много часов.
«Часов?» — поразился Тайт. Но ведь это невозможно… не так ли?
— Еще одна ловушка, — заключила Чиноа. — Коварная, но от того не менее опасная.
Книга словно пырнула Иону прямо в душу, заставив забыть о числах, пока они снова не взяли власть над ним. Потом ударила еще раз, призывая подумать.
— Чем истовее мы ищем ответы, тем жаднее наши вопросы пожирают нас, — тихо произнес Тайт, утоляя голод пиявки в кожаном переплете, и его озарило. — Ты права, сестра.
Западня имела ту же природу, что и огни в окнах, но превосходила их лукавством.
— Мы почти попались, — добавил Иона.
— Мне казалось, что цифры — какое–то уравнение, — произнесла Камилла.
— Да, сестра, но ему не было конца, — сказала Чиноа.
— Прости, старшая сестра, — мрачно проговорила Женевьева. — Архивраг обманом вынудил меня нарушить обет безмолвия.
— И тем самым помог мне развеять чары, — ответила Аокихара. — Я разгадала уловку, когда услышала твой голос, сестра. — Она помолчала, явно размышляя о чем–то. — Надо двигаться дальше, но уже не обращать внимания на иллюзии.
— Этого мало, — отозвался Тайт, изучая путь впереди. — Коридор окажется слишком длинным. Он тоже часть ловушки.
— Как далеко может тянуться проход? — скептически спросила Камилла.
— Достаточно далеко, чтобы мы умерли в нем. Нет… нужно как–то вырваться.
— Куда, пастырь? За окнами лежит Море Душ!
— Что ты предлагаешь, Иона Тайт? — вмешалась Чиноа.
— Думаю, нам надо упасть.
Иона обернулся к Аокихаре, и желудок подкатил у него к горлу: коридор совершил поворот вместе с ним. Пол вновь оказался вертикальной стеной, а проход — зияющей бездной за спиной. Гравитация опять вцепилась в Тайта, требуя сдаться ей.
— Ты же говорил, что смотреть назад неразумно. — Чиноа отвесно нависала над Ионой, пребывая в блаженном неведении об этом.
— Неразумно, но необходимо, — с нажимом ответил Тайт, борясь с головокружением.
— Ты выглядишь подавленным, пастырь.
— Не желаешь ли присоединиться ко мне, старшая целестинка?
— Неугасимый Свет… — выдохнула Чиноа, повернувшись и увидев коридор в той же перспективе, что Иона.
Остальные поступили так же и с завидным стоицизмом выстроились в ряд над зевом бездны.
— Теперь нужно спрыгнуть и пролететь до конца, — сообщил им Тайт.
— Это безумие! — запротестовала Камилла.
— Возможно, однако другого выхода нет.
— Ты уверен, Тайт? — сурово уточнила Аокихара.
— Здесь ни в чем нельзя быть уверенным, но да… Я думаю, что прав.
— Думаешь?
— Может, если мы решим уравнение… — начала Камилла.
— Нет у него решения! — рявкнул Иона, потеряв терпение из–за дурноты. — Мы должны…
— Император, оборони мою душу! — воскликнула Женевьева, раскинув руки.
Мгновением позже ее тело размытым пятном промчалось сквозь воительниц, стоявших позади нее, и исчезло в пропасти.
— И вновь Сестра Пламени указывает нам путь, — заметила Чиноа. — Камилла, ты последуешь ее примеру.
— Старшая сестра, я…
— Выполняй приказ, сестра!
— Есть, командир.
Камилла принялась рьяно молиться. Посреди псалма ее тело задрожало, выпало из синхронизации с реальностью и унеслось за Женевьевой.
«При всех твоих изъянах, Камилла, ты веришь искренне», — признал Тайт.
— Сестра Индрик, — выжидающе произнесла Аокихара.
— Не могу, — ответила проклятая женщина.
— Ты должна, сестра.
— Я не могу! — В голосе Туризы звучали нотки ужаса. — Если я поступлю так, то утрачу саму себя. Порча внутри призывает меня… упасть.
— Оставь нас, пастырь, — велела Чиноа. — Нам с сестрой требуется поговорить наедине.
— Хорошо, старшая целестинка, — негромко сказал Иона. — Но не задерживайтесь слишком долго. Капкан может захлопнуться.
— Иди, Тайт!
Глубоко вдохнув, Иона капитулировал перед силой тяжести. Она швырнула путника в бездну, как в пасть изголодавшегося зверя. Тайт летел так быстро, что обгонял любые звуки, но все клеточки его тела завывали, пока коридор несся мимо, размываясь и оборачиваясь абстракцией из стен, окон и светильников, мгновенно слившихся в одно целое. Вслед за пространством ринулось время: прошлое и будущее коллапсировали, образовав сингулярность бесконечного настоящего.
«Неужели я ошибся? — спросил себя Иона за миг до того, как любые вопросы стали ненужными. — Неужели…»
— Желаешь ли ты узреть реальность? — спросил равнодушный голос.
— Да… Нет… Да… Нет… Нет… Нет… Да… — ответило ему бесконечное множество отражений Ионы Тайта, соглашаясь или отказываясь. Но каждое из них втайне отвергало собственное решение.
Неотвратимая вечность раскололась, разобрав наблюдателя на фрагменты и соединив их обратно в мгновение ока. Конец полета не ознаменовался ни толчком, ни даже секундной дезориентацией. Прибыв из «никогда» в «сейчас», Иона просто вновь начал существовать.
Он стоял на дне колоссальной чаши из черного стекла. Из ее основания раскручивалась серебряная спираль, промежутки между витками которой увеличивались по мере того, как они поднимались по стенкам к далекому краю, окутанному сине–фиолетовой дымкой. Девять узких лучей света, пронизывающих мглу, двигались по вроде бы случайным маршрутам, постоянно меняя свой оттенок. Стекло переливалось от их касаний, и на его поверхности мелькали и исчезали вытравленные символы. Откуда–то сверху доносились гулкое жужжание и скрежет, перемежавшиеся резким тиканьем.
«Словно какая–то титаническая машина», — подумал Тайт.
Сестры Камилла и Женевьева находились возле него. Обе стояли в полуприседе, спина к спине, и держали оружие наготове, хотя враг мог спрятаться разве что в небе. Женевьева, сменившая болтер Марсильи на свой огнемет, бдительно водила стволом по дуге. У дула пылало запальное пламя.
С резким хлопком вытесненного воздуха рядом с ними возникла Аокихара. Как и другие целестинки, она немедленно приняла защитную стойку и начала осматриваться.
— Где Индрик? — спросил Иона через несколько секунд, когда Туриза так и не появилась.
— Сестра Индрик найдет другую дорогу! — отрезала Чиноа, ясно дав понять, что не собирается говорить на эту тему.
«Значит, нас осталось четверо», — угрюмо сказал себе Тайт.
Даже если Туриза отыщет альтернативный путь, то он выведет целестинку в какое–то совершенно иное место, а скорее всего, и время. Какой бы удел ни выпал Индрик, она потеряна для группы.
— Я знаю, что это за место, — объявила Аокихара, проведя по стеклу рукой в латной перчатке. — Хотя и представить не могла, что увижу его отсюда и уж тем более дотронусь до него.
— Купол! — Вслед за ней озарение посетило и Иону. — Мы внутри купола схолы.
Причем в самой верхней его точке: будто здание перевернулось, и купол превратился в чашу. Но величина его казалась просто невероятной.
— Он… вырос, — предположила Камилла.
— Или мы съежились, сестра. — Выпрямившись, Чиноа взглянула в затянутую пеленой высь. — Так или иначе, Теневой Планетарий расположен прямо над нами.
— Берегись! — воскликнула Женевьева, указывая на опасность стволом огнемета.
Один из подвижных лучей, петляя, приближался к отряду, и за ним следовал другой.
— Не давайте им коснуться вас, — предупредил Тайт.
Полосы света перемещались в целом медленно, но непредсказуемо, а порой внезапно ускорялись. И только безумец предположил бы, что лучи не смертельны для людей.
«Их отбрасывает Планетарий, — решил Иона. — Мы ползаем по его теневой карте небес».
Когда световые пятна подобрались ближе, группа отступила вверх по изогнутой стене купола. Как ни поразительно, Тайт вообще не ощущал наклона: пока он поднимался, поверхность непрерывно выравнивалась под ним. Чаша словно вращалась, чтобы путник мог идти уверенно. Очевидно, то же самое относилось к соратницам Ионы, поскольку Камилла, обогнавшая его на несколько метров, спокойно шагала под немыслимым углом. Хотя Тайту уже следовало бы привыкнуть к подобным искажениям реальности, их обыденность нисколько не умаляла его возмущения. Иона безотчетно отвергал саму идею того, что законы бытия могут зависеть от наблюдателя.
— Материальный мир прочен не более, чем наша уверенность в нем, — преподнес Тайт поживу книге. — Чем меньше мы доверяем ему, тем заметнее слабеет его внутренняя связность и тем ближе мы подходим к распаду.
Он почувствовал, что том вписывает эти рассуждения в основной текст, исправляя ранние отрывки с каждым новым прозрением.
«И я все еще понятия не имею, отчего так происходит».
Услышав свирепый электрический треск, Иона обернулся и увидел, что два луча, вынудившие отряд уходить, соединились в центре купола. При соприкосновении их сияние обрело оттенок, от которого у Тайта словно закровоточил разум. Полосы быстро разошлись, однако после их краткого контакта в воздухе повис некий вращающийся объект диаметром с большое колесо. Абстрактная сфера, целиком сотканная из розового света, казалась порождением кошмаров измученной геометрии. Вокруг нее искрили неровные дуги разрядов, сопровождающиеся невнятным безумным смехом. Глядя на этот шар, Иона испытывал одновременно прилив энергии и отвращение, как если бы вдохновение обратилось в нечто противоположное себе или мудрая теория извратилась во что–то порочное…
— Демон! — От омерзения крик Камиллы сорвался на визг.
— Стой! — рявкнул Тайт, но целестинка уже открыла огонь.
Сфера протяжно завопила, разрываемая болт–снарядами. Ее фантомные осколки разлетелись вокруг, приобрели голубой цвет, слились воедино и разделились на две вертящиеся пирамидки, обе величиной в половину родительского шара. Камилла обстреляла их, но объекты ринулись в разных направлениях, зигзагами уходя от очередей. В полете они издавали электронный вой, похожий на скорбный плач.
Справа от Ионы полыхнула новая вспышка: там пересеклась другая пара лучей, образовавшая еще одну розовую сферу. Не позволив шару ускользнуть, Тайт испарил его сгустком плазмы из пистолета Харуки, однако газообразные фрагменты остались на месте и посинели. Как только они образовали пирамидки, Чиноа изрешетила их из штормболтера и продолжила палить, когда голубоватые осколки сложились в четверку желтых кубов. Ни один объект не ускользал от ее скорострельного оружия, но слева от Аокихары уже сформировалась третья сфера, а немного дальше — четвертая.
Световые лучи во всем куполе задвигались быстрее, словно желая увеличить вероятность соприкосновений.
Несомненно, вскоре чаша наполнилась бы геометрически правильными монстрами.
«Планетарий понемногу осознаёт, что мы здесь», — понял Иона.
Сбоку к нему метнулась очередная пирамидка, острием вперед, но Тайт крутанулся на месте и рассек ее мечом, после чего испепелил зарождавшиеся кубы жгучей плазмой. Они взорвались с вонью кипучей серы, и, к счастью, на этом процесс деления завершился.
— Надо убираться отсюда! — заорал Иона. — Такую схватку не выиграть!
— К ободу! — скомандовала Чиноа. Целестинка отступала по склону спиной вперед, не прекращая огонь. — Следи за левым флангом, пастырь! — приказала она, развернувшись вправо. — Женевьева, прикрывай отход!
Послышалось жаркое шипение пробудившегося огнемета. Ступая в паре шагов за Тайтом и Аокихарой, сестра Женевьева очищала воздух широкими дугами пламени. Касаясь их, гнавшиеся за группой сущности распадались клочьями эктоплазмы, которые сгорали, не успевая слиться в новые демонические ужасы.
Впереди–вверху Камилла стреляла из полуприседа, поддерживая отступающих соратников. Ее снаряды настолько точно летели в цель, что от них не могли увернуться даже маленькие проворные кубы. Когда спутники подошли к сестре, она выпрямилась и спешно перебежала на новую позицию. В пылу битвы Камилла превратилась в совсем другого человека, и меткости целестинки позавидовал бы любой.
«Так вот почему ее выбрали», — решил Иона, когда сестра тремя выстрелами подряд уничтожила столько же кубов, после чего отшвырнула кружащуюся пирамидку ударом приклада.
Вокруг имперцев уже скопились десятки объектов. Хихикающие розовые сферы парили над ними, тогда как стенающие голубые пирамидки и безмолвные желтые кубы порхали вокруг, выискивая брешь в строю людей, но отряд вел сосредоточенный огонь и не подпускал врагов. Группе помогало и то, что она вышла из зоны действия лучей Планетария, от которых не спасло бы ничто, кроме бегства.
— Терпение — наш щит, сестры! — внушала подчиненным Чиноа. — Спешка — наша погибель!
Взбираясь по склону купола, отряд медленно опускал небо себе навстречу, и сине–фиолетовый туман понемногу становился вертикальной стеной. Сквозь индиговую завесу Тайт рассмотрел вращающиеся громады колец Теневого Планетария. Шумовая симфония их механизмов теперь звучала намного громче. Иону соблазняла идея рвануться вперед и побежать к ободу, но он знал, что подобный план безрассуден.
— Подождешь еще немного, Ведас, — буркнул он и разнес на куски еще одну сферу, скользившую у него над головой.
Пистолет начал гудеть, однако онемелая плоть Тайта не чувствовала жара, и опасность он заметил лишь после того, как от руки пошел дым. Корпус оружия потрескался и вибрировал, что указывало на перегрев капризных систем.
— Берегись, пастырь! — Камилла заметила пирамидку, несущуюся к его лицу.
Испарив сущность последним выстрелом, Иона отбросил перегруженный пистолет, и тот взорвался ослепительным шаром плазмы. Ничего не видя, Тайт наугад отмахнулся клинком от мчавшихся на него новорожденных кубов сожженной пирамидки. Меч разрубил первый из объектов, но второй просвистел мимо, врезался в назатыльник шлема Аокихары и детонировал в охряной вспышке, толкнув сестру вперед. В тот же миг целая стая кубов обрушилась на спину Чиноа: хотя они бессильно взрывались на керамитовом доспехе, каждый удар еще немного нарушал равновесие целестинки.
Иона потянулся к ней, но сила тяжести успела раньше и швырнула Аокихару обратно к верхней точке перевернутого купола. С точки зрения Тайта сестра кувыркалась по горизонтальной поверхности.
— Старшая целестинка! — крикнула Камилла.
Она выпрямилась и, забыв о сдержанности, принялась лихорадочно палить по врагам. Женевьева шагнула вслед за своим командиром.
— Нет, сестра! — рявкнул Иона, уверенный в тщетности таких действий. — Беги!
Чиноа меж тем перевернулась на спину, стреляя одной рукой по роящимся над ней монстрам.
— Уходите! — проревела она товарищам. — Зачистите…
Лучи Планетария добрались до женщины раньше его стражей. Фиолетовая и изумрудная полосы одновременно вонзились в целестинку. Не было ни крови, ни огня, ни скверны — в следующую секунду Чиноа Аокихара просто исчезла.
«Из–за моей чертовой ошибки!» — выругался Тайт.
Развернувшись, он помчался к ободу чаши. Женевьева следовала за ним, Камилла спереди стреляла поверх их голов, истошно выкрикивая проклятия в адрес преследователей.
— Над тобой! — гаркнул Иона.
Пока все следили за судьбой Аокихары, одна из сфер незаметно подлетела к Камилле сверху. Целестинка подняла взгляд, но объект уже метнулся вниз и обволок ей голову. Миг спустя сестра безмолвно завопила, трансформируясь в розовом нутре кошмара. Ее глаза выпучились, раздвоились и, продолжая непрерывно делиться, поплыли вокруг рта, превратившегося в жидкую спиральную воронку. Ее лицо словно засасывалось внутрь себя.
Камилла рухнула на колени. Пластины ее доспеха затряслись от неуправляемых мутаций тела.
— Плоть слаба в той же мере, что ее носитель, — выдохнул на бегу Тайт. — А носитель ее слаб в той же мере, что его грезы.
Том жадно проглотил высказывание.
Когда Иона поравнялся с Камиллой, сестра протянула к нему руку, которая никак не заканчивалась: кисть уже разорвала латную перчатку, а пальцы стремительно разветвлялись. Тайт не понимал, просит целестинка о помощи или пытается напасть, но отреагировать он в любом случае мог только одним способом.
— Прости, — сказал Иона, отрубив искаженной сестре голову вместе с радостно фыркавшей розовой сферой.
Женевьева, мчавшаяся чуть позади, окатила размахивающее руками тело струей огня.
— Мина, — произнес Тайт, хватая воздух. — Ведас.
Два имени мелькали в его сознании на каждом шагу. Вместе они словно выражали всю суть того, кем стал Иона и в кого еще мог превратиться. Как долго он искал их обладателей, а через них — самого себя?
— Дольше, чем ты думаешь, Иона Тайт, — ответил знакомый высохший голос, когда он приблизился к стене из тумана. — Входи и увидишь сам.
Преследуемый роем извращенных фантомов, что гоготали и подвывали у него за спиной, Иона прыгнул в свою последнюю бездну.
