Глава восьмая. Покаяние
I
Свидетельство Асенаты Гиад — заявление восьмое
Четверо суток подряд я не притрагивалась пером к пергаменту. Со стороны кажется, что эти дни прошли мирно и даже принесли слабую надежду моим подопечным, если не мне самой. После нашего прибытия в Сакрасту от режущего мора скончался только абордажник Райнфельд, однако его смерть и последующее вскрытие, проведенное палатиной, могут обернуться благом для других. Методы искоренения чужеродной заразы, разработанные Акаиси Бхатори, выглядят многообещающе. Пусть она и чудовище, и создательница оных, но я обязана признать гениальность хирургеона. Возможно, порой ее бесчеловечность даже к лучшему.
Однако теперь мне нужно написать о тенях в глубинах как Сакрасты, так и моей деши, ведь именно там всегда прачутся самые лучшие истории — длинные, короткие и более возвышенные, чем сомнения и сны одной обреченной особы; истинные пока их не произнесли вслух.
Каждое утро я возвращалась в рабочий подвал палатины и говорила с узником, избранным ею на роль Измученного Умельца. Он — колдун, но я верю в его невинность… нет, в нечто гораздо большее! Пленник наделен нездешней благодатью и, несмотря на юный возраст, обладает рассудительностью, свойственной поистине зрелым душам. Правда, ему пока не хватает слов и познаний, чтобы выражать свои мысли. Я чувствую, что мальчик одарен каждой из Добродетелей Просветительных, и прежде всего смирением — вероятно, именно оно ограждает дитя от искусов Архиврага. Всякий раз, когда мы беседуем, я невольно спрашиваю себя, кем способен стать узник, если дать ему возможность развиться и развить свой дар, не сковывая его рамками скучной чепухи вроде нравственных норм.
Моя досточтимая канонисса Сангхата, мне очевидно, что многие представители нашего конвента сочли бы такие соображения еретическими, однако среди героев Священного Империума всегда встречались крепкие духом колдуны, и не последние из них служат в библиариумах Адептус Астартес. Неужели сложно представить, что мальчик, не утонувший на мелководье Моря Душ, может вырасти в мужчину, который станет применять свою силу ради улучшения жизни людей? Или аккуратного извлечения из костей?
Что бы еще ни творилось здесь, я твердо решила спасти Афанасия (так зовут паренька). Полагаю, Бхатори откладывала операции над ним, дожидаясь, пока он повзрослеет, но руководило ею не человеколюбие, а желание получить более подходящую основу для аватара. Я не позволю ей исказить тело и изувечить душу мальчика, как палатина уже поступила с другой добычей, попавшей в ее сети. Тем же самым она сейчас занимается с Толандом Фейзтом.
Мне следовало бы сразу догадаться о намерениях Бхатори относительно сержанта–абордажника, поскольку такой крупный и выносливый человек идеально подходит на роль недостающего аватара.
Слепой Дозорный, как и Кающийся Рыцарь шпиля Темперанс, воплощает собой образ воина. Ростом и телосложением он соответствует космическому десантнику. В отличие от закованного в броню Рыцаря, гипсово–белый Дозорный носит только набедренную повязку и ленту, которая прикрывает его выжженные глазницы. Из двух ран непрерывно струится дым, ибо в них вечно тлеет вышний огонь, отнявший у аватара зрение. Согласно поверью, Дозорный не вооружен, однако наделен сверхъестественными навыками рукопашного боя, благодаря чему с легкостью истребляет нечестивцев.
Пока в дозоре я — не бывать тому, слепая сестра!
Три дня назад я заметила, что кожа Фейзта утратила цвет, как у обескровленного трупа, однако дыхание бойца стало ровнее, чем когда–либо, а рана в животе закрылась и постепенно исчезает. Наконец, вчера утром над лицом Толанда появились завитки дыма. При ближайшем рассмотрении я поняла, что его глазницы пусты и светятся красным: плоть в них поджаривается и восстанавливается с хорошо различимым шипением.
Не представляю, каким образом Бхатори добилась столь жуткого эффекта. Вероятно, самым загадочным аспектам ремесла палатину обучил техножрец, ставший ее первой жертвой. Я часто спрашиваю себя, как это злополучное создание попало в Свечной Мир. Если сюда его заманила Акаиси, то насколько давно началась нынешняя ересь? И участвует ли в ней кто–либо, помимо хирургеона?
Истории Афанасия о демонах, захвативших схолу, подтверждают подозрения проповедника Тайта в отношении теолога–экзегета. Возможно ли, что Ведас и Бхатори работают вместе, готовя некое всеобъемлющее кощунство?
Уверена, что Тайту известно больше, однако мы не можем общаться без ограничений, после того как он начал трудиться для Серебряной Свечи. Хотя мы ежевечерне разговариваем по воксу, и пастырь намекает, что занят неким важным исследованием, подробностями он не делится. Признаюсь, я столь же уклончиво рассказывала о моих открытиях. Дело не в недоверии — меня сдерживал стыд. Первый и величайший грех!
Недавние события побудили меня взглянуть в лицо истине и узреть, как неотвратимо мое проклятие. Хотя «просфирки бдения» последние несколько суток помогают мне бодрствовать, избавляя от необходимости видеть кошмары, я боюсь, что преследовательница уже настигла меня, и от темной судьбы СЕСТРЫ! не уйти. Стоя перед зеркалом, я чувствую, что она смотрит моими глазами, и задаюсь вопросом: как скоро? Как скоро я превращусь в отражение, а она — в меня настоящую?
— Афанасий, я хочу узнать еще кое–что, — сказала Гиад мальчику напротив нее.
Оба сидели, скрестив ноги, на полу его камеры. Их разделяла всего лишь пара шагов.
— Да, сестра Асената?
— Почему ты не сбежал? Твоя марионетка могла бы освободить тебя.
— Марионетка?.. — Паренек явно удивился.
— Сервитор, Анжелика, — подсказала Гиад.
— А, так она не марионетка.
— Но ты же контролируешь ее… это создание своим разумом.
Автоматон с фарфоровым лицом выглядел женственно, однако сестра никогда не думала о сервиторе как о «ней». В ходе жестокой переработки будущие киборги утрачивали любые чувства и эмоции, поэтому Асенате неприятно было приписывать настолько изуродованным существам человеческие черты.
— Оно повинуется твоим командам, — добавила Гиад.
— Нет, — возразил Афанасий. — Она мой друг. Мы разговариваем… без слов, но Кварин никому не принадлежит.
— Кварин? — Асената нахмурилась.
Хотя слово звучало неприятно и чужеродно, оно почему–то показалось ей знакомым.
— Это ее настоящее имя. Она тут уже так давно, что никто не помнит, как ее зовут. Или как говорить с ней.
— Ты имеешь в виду, что Кварин не сервитор?
— Она сторож… стражница, — поправился мальчик.
— И что же она стережет, Афанасий?
— Разумеется, Кольцо, сестра. — Он как будто поразился невежеству Гиад. — Кто–то обязательно должен наблюдать за ним.
— И как у нее это получается отсюда?
— Она далеко видит. — Мальчик пожал плечами. — Так она узнаёт, что Карга близко.
Паренек ухмыльнулся на слове «карга», которому его научила Асената.
— А я думала, что ты чувствуешь ее, Афанасий. Своим… даром.
— Нет, он здесь не работает. Стены ему мешают. Я слышу только Кварин, и она предупреждает меня. — Его улыбка угасла. — Вот почему мне тут нравится, даже с Каргой. Здесь тихо.
«Пси–блокирующее поле», — предположила Гиад.
Да, для палатины имело смысл установить тут нечто подобное. В любом случае оставался вопрос с Анжеликой: если это создание — не сервитор, то что, во имя Вечного Трона, оно такое?
— Но ты права, сестра, — произнес мальчик. — Кварин говорит, что я должен уйти отсюда. Ты поможешь мне?
— А зачем я тебе нужна? — осторожно уточнила Асената.
Хотя Гиад и пообещала себе выручить паренька, сейчас она засомневалась.
— Я могу выбраться из подвала, но потом… — Афанасий развел руками в жесте, характерном скорее для взрослых. — Красные сестры поймают меня. Вот почему Кварин хотела, чтобы мы встретились. Она сказала, что ты другая.
«Другая? — мысленно повторила Асената. — Ты даже не представляешь, насколько, мальчик…»
— Куда ты хочешь попасть, Афанасий?
— На Вигиланс, — ответил он. — Бдящий шпиль.
— Почему?
— Мне предназначено быть там… когда все начнется.
— Что начнется? — Гиад подалась вперед.
— Пожар, сестра. — Паренек закрыл глаза. — Сожжение.
Надев черную шинель и фуражку с высокой тульей, комиссар Лемарш ступал по коридорам, выложенным красной плиткой, словно предлагая персоналу Сакрасты остановить его. На каждом шагу он подволакивал правую ногу, поскольку еще не привык к недавно подсоединенному имплантату. Впрочем, аугментическая конечность искусной работы ощущалась лучше прежнего протеза, и теперь Ичукву мог бродить по госпиталю, делая вид, что упражняется в ходьбе.
К удивлению комиссара, во время прогулок за ним не следили — или же «хвост» попался чрезвычайно умелый, — но он все равно держался вблизи от главных коридоров, чтобы не возбуждать подозрений. Собранных сведений хватило, чтобы составить схему здания и определить, сколько в нем сотрудников. Достаточно для плана боевых действий. Сестра Асената, которая, видимо, обладала полной свободой перемещений, помогла Лемаршу закрасить основные белые пятна (например, местонахождение арсенала), однако так и не раскрыла причину своего беспокойства.
«Нам нужно готовиться к худшему, комиссар, — посоветовала Гиад, — но, если будет на то милость Императора, мои страхи окажутся беспочвенными».
Ичукву ей не верил. Асената точно знала, что произойдет, иначе не достала бы для него пистолет… и все равно хранила свои чертовы секреты.
Погруженный в раздумья, Лемарш дошел до пересечения коридоров, где едва не столкнулся с какой–то женщиной. Хмыкнув, она попятилась и крепче прижала к себе стопку одеял, словно испугавшись, что пациент попробует их украсть. Хотя сестра носила простой светло–вишневый апостольник младшего госпитальера, за молодую девушку она никак бы не сошла, особенно учитывая широкое одутловатое лицо и трясущиеся обвисшие щеки. Комиссар с некоторой тревогой заметил, что матрона во много раз шире его и, несмотря на сутулость, лишь немного уступает в росте.
— Приношу извинения, добрая сестра. — Ичукву скорбно улыбнулся. — Я размышлял о чем–то своем.
Незнакомка угрюмо уставилась на него, но промолчала. Рассмотрев ее пустые глаза и приоткрытый рот, Лемарш задался вопросом, умеет ли она говорить вообще.
— Иди куда шла, сестра Бугаева! — рявкнула матерь Соланис, возникнув из коридора за спиной женщины. — Шевелись!
— Да, старшая матерь, — хрипло пробормотала толстуха и зашаркала прочь.
— Не все огоньки Бронзовой Свечи сияют одинаково ярко, но мы никогда не бросаем своих подопечных, — неожиданно теплым тоном заметила Соланис. Она повернулась к Ичукву. — Вижу, аугментическая нога хорошо вам служит, комиссар.
— Совершенно верно, моя госпожа, — отозвался он. — Я в долгу перед вами, как и мои бойцы. Ваш орден состоит из истинных чудотворцев.
— Мы всего лишь орудия Императорского человеколюбия, — возразила старшая матерь. — Однако я искренне рада, что наши труды возымели действие.
— Именно так. Я надеялся лично поблагодарить палатину Бхатори…
— Палатина погружена в особо важные изыскания, но я передам, что вы ей признательны.
— Также я хотел бы спросить у нее о сержанте–абордажнике Фейзте, — не отступал Лемарш. — В моей роте его очень высоко ценят.
— О, простите, я как раз шла к вам с новостями. — Соланис сложила руки, как при молитве. — Вскоре после Первой зари заботы о сержанте–абордажнике перешли от нас к Императору. К сожалению, очистить его от запущенного заражения не удалось.
— Что ж… печально, — произнес Ичукву, сдвинув брови. — Когда мы сможем увидеть тело? Рота должна отдать ему дань уважения.
— Труп сожгли, чтобы предотвратить распространение болезни, однако мы вернем вам прах.
— Понятно, — буркнул комиссар.
«Понятно, что ты врешь».
Лемарш не мог объяснить эту вспышку интуиции, но доверился ей, как всегда полагался на свое чутье. Такая привычка уходила корнями в жестокие законы выживания, определявшие судьбу Ичукву в раннем детстве, а потому засела в нем глубже любых принципов имперской подготовки. Рассуждая логически, Толанд находился в таком состоянии, что обязан был умереть, однако комиссар считал иначе. Ублюдок слишком долго выживал, чтобы вот так просто уйти.
— Пожалуйста, разрешите мне самому известить бойцов так, как я сочту нужным, — попросил Лемарш.
Он твердо решил, что ничего не скажет гвардейцам. Солдаты нужны ему собранными, а не раскисшими из–за явной лжи.
Соланис не стала возражать.
— Я должна сообщить вам еще кое–что, комиссар. Нас предупредили, что по прогнозам завтра на Кольцо обрушится шторм. Сакраста защищена от бурь, поэтому причин для тревоги нет, но здание все–таки древнее. Прошу вас проследить, чтобы ваши люди не выходили из палаты после набата. — Она удостоила его официально–вежливой улыбки. — Для их же безопасности.
— Понимаю, моя госпожа, — заверил ее Ичукву.
Новость пробудила в нем какое–то незнакомое чувство, и комиссар распознал его лишь через несколько секунд.
Ужас.
«Так вот оно что? — гадал Лемарш. — Дело в шторме, Асената? Он идет за нами?»
Люк в камеру мальчика–колдуна закрылся за спиной Гиад. Помедлив, сестра внимательно посмотрела на дремлющего гиганта, прикованного к «Чистой доске», и заметила у него на лбу большую черную крапину. Как только Асената прищурилась, пятно сдвинулось.
«Муха», — с отвращением поняла Гиад.
У сестры возникло абсурдное ощущение, что насекомое украдкой поглядывает на нее, как грешник, пойманный за неподобающим деянием. Зажужжав, паразит влетел в левую глазницу Фейзта, явно не страшась жара внутри.
— Невозможно, — выдохнула Асената.
Она всегда считала, что мухи — коллективный бред ее подопечных. Метафора для хвори, поедающей их заживо.
«Реальность рождается из убежденности, — беззаботно высказалась ее темная сестра. — Вера и страх в равной мере вылепляют плоть из вымысла».
— Мир не настолько непрочен, — тихо сказала Гиад, шагнув на площадку с «Чистой доской».
Ей нужно было проверить — хотя бы для того, чтобы укрепиться в своем отрицании.
«О, миленький маленький мир испещрен трещинами и пробоинами. Надо лишь набраться храбрости, чтобы отыскать их, а если ты и не решишься, они сами тебя найдут и изнутри расплетут».
Асената заглянула в полости на месте глаз Толанда, но сквозь завитки дыма не увидела ничего, кроме красно–коричневого сияния. Из впадин доносилось монотонное гудение. Там наверняка сидела не одна муха, а гораздо больше.
— Они не настоящие, — прошептала Гиад.
«Не прячься за безумием, дорогая сестра. Ему не защитить тебя от немыслимых истин. От любой святости можно отречься, любым богохульством можно насладиться — особенно здесь и сейчас!»
— Это ложь!
Вслед за словами Асенаты великан вздрогнул и, словно прозрев, повернул к ней голову.
— Всё… ложь… — прошипел Фейзт. Из его горла выходили трубки, и голос звучал настолько тихо, словно Гиад слышала его только в воображении. — Так было… всегда.
— Толанд… — Асената осеклась, не зная, что еще сказать.
— Лучше… убей меня… а то потом… не сможешь. — Натянув цепи, он вцепился сестре в запястье. Ладонь бойца оказалась холодной и влажной, как у оттаявшего трупа. Потом Гиад ощутила шевеление у него под кожей. Свет в глазницах Фейзта приобрел мутно–зеленый оттенок. — Не могу… удержать их… снаружи.
Уловив гнилой смрад его дыхания, Асената отшатнулась и выдернула руку. Борясь с рвотными позывами, она попятилась и свалилась с возвышения.
— Убей… меня…
— Нет, преступница, твой грех слишком тяжел для столь быстрого наказания, — заявляет канонисса Моргвин, взирая сверху вниз на коленопреклоненную женщину в оковах. — Даже если бы я решила растянуть казнь.
— Понимаю, — заверяет ее Гиад, не поднимая головы.
Они остались наедине в алтарной части сумрачного оплота Терния Вечного на Провидении. Лишь ветер колотит в окна, требуя, чтобы ему разрешили наблюдать за судом.
Больше года минуло с тех пор, как Асената ослепила своего покровителя и сбежала от его свиты. Все прошедшие месяцы она бродила по пустоши с единственным спутником — стыдом, который испытывала не из–за расправы над исповедником, но из–за гордыни, побудившей ее по доброй воле превратиться в марионетку. Первое время Гиад ждала возмездия и не пыталась скрыться, однако ничего не произошло. В конце концов сестра поняла, что воздаяния не будет.
— Отче Избавитель мертв? — спрашивает Асената, по–прежнему глядя в пол.
— Он пропал, — отвечает канонисса–истязатель. — И никто из тех, кто ушел с ним на север, тоже не вернулся, а отправленные нами следопыты никого не отыскали… кроме тебя, преступница.
— Я подвела его, — лжет Гиад.
— Ты же утверждала, что ничего не помнишь о судьбе вашей святой миссии?
— Только то, что я не справилась, канонисса.
— Неизбежный исход, — решает Моргвин. — Яс самого начала видела его в твоей душе. Ты попалась в силки собственной жажды славы.
— Да, ваше преподобие. — Помедлив секунду, сестра продолжает: — Меня удивило, что ваш орден еще не покинул Провидение.
— Мы ждем новых имперских кураторов планеты, но охотников на ведьм среди них не будет, — шипит Моргвин сквозь зубы. — Стратегия отче Избавителя принесла плоды. Наши арканские новообращенные выигрывают войну за нас.
— Исповедник был мудрым человеком, — снова лжет Асената.
— Нет, я так не думаю, — презрительно фыркает канонисса. — Просто судьба слишком щедро его одаряла, пока у Императора Вопрестоленного не переполнилась чаша терпения.
Гиад поднимает глаза, удивленная такими речами. Ей всегда казалось, что эта женщина — заурядная фанатичка, способная заметить только что–нибудь очевидное.
— Однажды я расскажу тебе историю исповедника… — продолжает Моргвин. — Если ты заслужишь право узнать ее.
Канонисса приседает с грациозностью хищника, и их лица оказываются на одном уровне. Исцарапанные терниями черты Моргвин так близко, что Асената чувствует исходящий от нее запах роз.
— Отче Избавитель подвел тебя, но ты приняла это. Смирилась с неудачей. Ты понимаешь?
— Да, канонисса–истязатель, — сознается Гиад.
— Примешь ли ты Императорское Осуждение?
— Приму.
Вытащив из–за пояса дерюжную скрутку, Моргвин разворачивает ее в островерхий черный куколь.
— Ищешь ли ты искупления, Асената Гиад?
— Ищу! — рьяно отвечает сестра, широко раскрыв глаза
— Тогда желаю тебе заслужить всепрощение, сестра-репентистка, — провозглашает канонисса, натягивая куколь на голову кающейся женщины.
На мгновение ткань ослепляет Асенату, но потом прорези для глаз оказываются в нужных местах. Так начинается ее третья жизнь, хотя большую ее часть Гиад не будет принадлежать себе.
«Проснись, сестра!»
Покров тьмы сменился потоком боли, и Асената застонала. Ее затылок казался настолько хрупким, что она испугалась, не расколот ли он.
«Ты упала, тупица! — рявкнула сестра Милосердие. — Поднимись и соберись! Сейчас нельзя расслабляться».
Резко подняв голову, Асената посмотрела на «Чистую доску». Над Фейзтом склонялось худое, как скелет, создание в багряных одеяниях. Гиад знала только одну женщину настолько высокого роста.
— Палатина, — в отчаянии прошептала она.
— Твоя жизнь вне опасности, сестра Гиад, — сообщила Акаиси Бхатори, повернувшись к ней. — Однако же весьма вероятно, что ты получила сотрясение мозга.
Асената попробовала встать, но мир, всколыхнувшись вокруг нее, принялся кружиться и качаться, вызывая жуткую тошноту.
— Рекомендую сохранять неподвижность, — заметила палатина, когда Гиад завалилась на бок, и ее вырвало на пол.
«Посторонись, сестра! — призвала Милосердие. — Я крепче тебя!»
— Долго я… так пролежала? — очень тихо прохрипела Асената.
«Несколько часов! Сначала я пыталась разбудить тебя, потом — перехватить ниточки к нашему телу, но ты провалилась так глубоко, что утащила их с собой. Вот Карга нас и нашла».
— Как ты пробралась в Реформаториум? — спросила Бхатори. — Я лишила тебя доступа, когда ты покинула орден.
— Лишила? — пораженно повторила Гиад.
Нет же, это невозможно. Система пропустила ее.
«Проделки сервитора, ну или что она за штуковина на самом деле, — предположила Милосердие. — Готова поспорить, именно она восстановила наш доступ».
Асената взглянула на Анжелику. Киберсущество в красной рясе занималось своими делами как ни в чем не бывало. Почему оно не унесло Асенату, когда та потеряла сознание, не постаралось спрятать ее?
— Отвечай мне, сестра Гиад! — потребовала Бхатори, сходя с возвышения. — Кто–то способствовал тебе в незаконном проникновении?
— Я… обрела много новых навыков, — солгала Асената. — Меня научили обходить подобные преграды.
— Где именно?
— В Конвенте Санкторум, палатина. — Гиад села прямо и попробовала добавить жесткости в тон. — Я здесь по поручению само́й благословенной приорессы.
— И что ты выискиваешь, отрекшаяся?
— Из нас двоих отреклась не я, еретичка.
Акаиси дернула тонкими губами. Никогда прежде Асената не видела на лице живой мумии чего–то более похожего на выражение чувств.
«Прижми ей хвост, сестра!» — подбодрила Милосердие.
— Ты плюнула на Свет! — бросила обвинение Гиад. Ее голос задрожал от страсти. — Твои отродья — оскорбление Добродетелей Просветительных!
— Как обычно, ты заблуждаешься из–за своей сентиментальности, — рассудила Бхатори, сохраняя полное спокойствие. — В моих жертвах воплощен извечный замысел Истерзанного Пророка.
— Какой еще замысел?
— Безупречное Понимание! — объявила Акаиси, подходя ближе. — Его принципы вплетены в проповеди нитями скрытых значений, аллюзий и аллегорий настолько тонких, что найти связь между ними способны лишь самые усердные исследователи. Каждая доктрина проявляется только в сочетании с другими, раскрывая новые участки единого целого. Вместе они передают зашифрованную суть непреложного закона Истерзанного Пророка.
— Ты видишь то, что хочешь видеть, — насмешливо отозвалась Асената.
Головокружение унялось, но Гиад по–прежнему изображала дурноту. Она понимала, что не готова к схватке.
— Я вижу то, что более мудрые женщины расплели в течение минувших веков, — парировала Бхатори. — Грандиозный труд начался не с меня. Великому предприятию посвящали себя все повелительницы Бронзовой Свечи, начиная с палатины Магдалины Вспарывательницы, занявшей этот пост во время Четвертого просвещения.
Она остановилась перед Асенатой и посмотрела на сестру сверху вниз, как на исключительно неприятную подопытную особь.
— Но мне выпала честь реализовать их открытия.
— Создать чудовищ.
— Сотворить чудеса, — поправила Акаиси. — Наш основатель не желал, чтобы Воплощения оставались неосязаемыми символами. Их становлением мы почтим жертву самого Бога–Императора.
Она сложила ладони чашечкой, будто для поднесения даров.
— Когда Воплощения достигнут блистательного идеала, безупречные в своей боли и беспорочности, свершится концептуальное отпущение грехов, и Его священный замысел развернется перед праведными!
— С чего бы…
— Довольно! — перебила Бхатори. — Своими приношениями ты заслужила толику просвещения, но хватит с тебя.
— Что за «приношения»?
— Слепой Дозорный, которого ты доставила мне, уже затмил своего предшественника… — Палатина махнула рукой в сторону Фейзта. — И ты сама, Асената Гиад. — Акаиси отстегнула от рясы шприц с длинной иглой. — Я еще не решила, в каком образе ты вознесешься: Кровоточащего Ангела или Кающегося Рыцаря. Хотя оба нынешних кандидата соответствуют требованиям, они непримечательны. Мне нужно поразмыслить над дилеммой.
Бхатори наклонилась к добыче, поразительно гибко согнувшись в талии, и занесла шприц.
«Дерись, сестра!» — крикнула Милосердие.
Оттолкнувшись от пола, Асената обеими ногами пнула Каргу в голени, но вместо хрупких костей там оказался прочный металл. От удара палатина даже не покачнулась, а ноги самой Гиад пронзила боль. Правда, в тот же миг Милосердие вскинула их общую правую руку и выбила у Бхатори шприц. Вместе они бросились вбок, уворачиваясь от свободной ладони Акаиси, что ринулась вниз подобно клинку гильотины. Перекатившись по полу, сестры кое–как подняли свое тело и заковыляли по залу, стараясь оторваться от хирургеона. Карга развернулась в поясе и зашагала следом, лязгая стальными ступнями.
«Она украла у техножреца не только его знания», — догадалась Милосердие.
Сунув руку в потайной карман рясы Асенаты, ее сестра вытащила и метнула в палатину скальпель, о наличии которого Гиад даже не подозревала. Клинок со свистом устремился к лицу хиругеона, но Бхатори поймала его в полете и переломила длинными ногтями.
— Отрекшаяся, во что ты превратилась?! — вызывающе произнесла Асената. Хромая, она забралась за «Чистую доску».
— В то, что нужно моему Богу–Императору. — Палатина вынула спрятанный под ее одеяниями пистолет с тонким стволом. Из дула оружия тянулась блеклая полоска когерентного света.
Видя, что Акаиси целится в нее, Гиад пригнулась. Раздался тихий свист, и что–то с легким стуком вонзилось в стену позади сестры. Сам выстрел оказался полностью бесшумным.
«Игольник! — обрадованно предположила Милосердие. — Будет нашим, когда мы растопчем ее в прах!»
Это снаряжение ассасинов выпускало по лазерному лучу кристаллические иглы, пропитанные нейротоксином, который за считаные секунды убивал или обездвиживал добычу. Асената решила, что Бхатори предпочла второй вариант, но такая мысль ее не слишком успокоила. Если Гиад потеряет сознание, то наверняка очнется уже на «Чистой доске».
«Выпусти меня, сестра! Без кандалов твоих сомнений я проворнее!»
— Нет! — прошипела Асената, пытаясь что–нибудь придумать. — Умолкни!
Палатина вслед за ней поднялась на возвышение. Глазные линзы Акаиси щелкали и жужжали, наводясь на жертву. Гиад, пригибая голову, пошла вокруг операционного стола, отгораживаясь им от хищницы. Медицинская сумка сестры лежала в другом конце зала, неподалеку от места ее падения. Если только Асената успеет добежать туда и выхватить…
«Карга проколет тебя на полдороге, — предостерегла Милосердие. — А вот я…»
— Нет!
Выскочив из–за укрытия, Гиад спрыгнула с возвышения, приземлилась на корточки и метнулась к сумке. Над головой у сестры просвистели иглы. Вцепившись в котомку, Асената обернулась и увидела, что палатина огибает стол и идет к ней, целясь из пистолета.
«Я же говорила!»
Бхатори выстрелила, но мгновением раньше перед ней возникло другое создание в багряной рясе, и игла попала ему в грудь.
«Анжелика!» — поняла Гиад. Не тратя время на раздумья о поведении сервитора, она выдернула Тристэсс из сумки и нырнула вперед, мимо своего спасителя.
— Еретичка! — прокричала Асената, паля в падении с двух рук. Болт–пистолет яростно взбрыкнул в ее хватке, радуясь окончанию долгого поста. В отличие от беззвучного игольника, его выстрелы гремели в замкнутом пространстве.
«Получай, мымра!» — весело заорала Милосердие.
Палатина отшатнулась, пораженная снарядом в живот. Болт детонировал внутри с приглушенным хлопком, из входного отверстия выбросило ошметки плоти и искрящие электрические схемы, а ткань вокруг раны загорелась. Акаиси с лязгом рухнула на колени, все еще пытаясь навести оружие на Гиад.
— Ты не понимаешь, что…
Слова Бхатори утонули в грохоте нового выстрела, и второй болт–снаряд врезался ей в правое плечо. Взрывом конечность выдернуло из сустава. На иссохшее лицо палатины брызнула кровь, а ее рука, по–прежнему сжимавшая игольник, отлетела в сторону. Вращаясь в воздухе, она непрерывно давила на спуск.
Из глотки Асенаты вырвался улюлюкающий вопль. Милосердие стискивала ей пальцы, понуждая стрелять снова и снова, — выпускать снаряды, пока от их злейшего врага не останется ничего. Гиад, покоробленная таким дикарским порывом, не поддавалась.
— Искорени сучку! — завизжала Милосердие голосом сестры, продолжая бороться за болт–пистолет. — Очищай ее, пока она не разойдется по швам раз и навсегда!
Со стороны Карги раздался всплеск электронного бормотания, и двойняшки подняли взгляд. Очевидно, болты повредили голосовую аугментику Бхатори, лишив ее дара речи, однако палатина явно старалась что–то сказать. Она содрогалась в конвульсиях, будто сломанная заводная игрушка, а глазные линзы крутились без остановки. В грудной клетке Акаиси что–то полыхнуло, изо рта и ноздрей повалил дым.
— НЕЧИ–И–ИСТЬ! — проверещала Бхатори.
Линзы палатины раскололись, и она повалилась навзничь, словно кто–то перерезал неосязаемые нити внутри нее.
Пока Асената смотрела на тлеющий труп, ее ладони внезапно опалило болью. Опустив глаза, сестра увидела, что Тристэсс раскалилась добела и трясется, будто хочет вырваться из ее хватки. Вскрикнув, Гиад выронила священное оружие и уставилась на руки, покрытые ожогами.
— Я недостойна, — безнадежно прошептала она.
«Так очисти себя, Сестра Битвы, — поддразнила Милосердие. — За Трон и Терний!»
— Зачистить еретиков! — рычит госпожа терниев, щелкая шестихвостой плетью. — За Трон и Терний!
— Трон и Терний! — хором отвечают собравшиеся вокруг нее сестры в куколях.
Разом воздев цепные мечи–эвисцераторы с железными зубьями, они бросаются на врага, не ведая ни сомнений, ни надежд. Истошно распевая «Плач о потерянных», женщины сражаются, несут смерть и гибнут на бессчетных полях боев.
Милосердие всегда мчится впереди, более быстрая и свирепая, чем другие репентистки. Ее черная накидка заляпана грязью и засохшей кровью: вода не может смыть грехи, поэтому сестра гнушается омовений. Вокруг мускулистых рук и ног обмотаны колючие лозы, шипы на которых оттягивают и царапают кожу, однако несомое ими страдание давно уже потускнело, сменившись тупым нытьем. Сейчас наслаждение ей приносит только пляска битвы.
— Милосердие! — вопит она при каждом убийстве. Глаза, подобные воспаленным ранам в прорезях куколя, пылают дозволенной злобой, пока она устраивает резню во имя какого–то бога и императора, наслаждаясь звуками собственного имени. — Милосердие!
Во время боя это создание не слышит ничего, кроме приказов госпожи, рева своего клинка и предсмертных криков неприятелей, но после сражения всякий раз возвращается голос скованной сестры. В тишине серая тень никогда не умолкает, только бичует Милосердие воспоминаниями об их падении. Уже вскоре существо начинает мечтать о щелчках нейрохлыста, что возвещают приход сладостного безумия битвы. Ничто иное не способно заглушить нытье чертовой сучки!
«Выпусти меня, сестра…»
— Сестра, — настойчиво повторил голос, — нам нужно уходить.
Подняв взгляд от обожженных ладоней, Гиад увидела перед собой мальчика–колдуна, выпущенного из камеры. Над пареньком нависала Анжелика — очевидно, игла, которую сервитор получил вместо Асенаты, не причинила ему вреда.
«Им нельзя доверять», — предостерегла Милосердие.
— Сестра… — начал Афанасий.
Гиад жестом велела ему замолчать.
— Я не знаю, что ты такое. И уже не могу доверять собственным суждениям насчет тебя.
— Тогда доверься Богу–Императору, сестра.
Нагнувшись, мальчик поднял Тристэсс, держа увесистый болт–пистолет обеими руками. Асената немного подождала, но касание паренька не разожгло святое пламя, которое ранее отвергло ее.
— Нет, — сказала Гиад, когда Афанасий протянул ей Тристэсс. — Пусть она пока побудет у тебя.
— Хорошее оружие, — заметил мальчик, изучив болт–пистолет с тщательностью, удивительной для его возраста.
— Как ты спасся из схолы, Афанасий? — спросила сестра.
Этой темы они избегали с момента их первой встречи, но время для недомолвок прошло.
— После того как появились демоны, я постоянно шел — иногда прятался, — пока не отыскал выход. Они не чуяли меня… как остальных. — Паренек помрачнел. — Зачем теолог призвал их, сестра? Почему он так поступил?
«Причин взывать к варпу больше, чем ты способно вообразить, дитя, — заявила Милосердие. — И в мире более чем достаточно глупцов, которые воображают, что их коронуют за подобное безрассудство!»
— Потому что он был еретиком, — ответила Гиад, перебив бредни сестры. — Откуда именно пришли демоны?
— Из крутящейся машины… Планодария.
— Планетария? — подсказала Асената.
— Да, сестра, так правильно, — согласился мальчик.
Гиад кивнула, вспомнив замысловатый механизм в базилике Люкс–Новус. Считалось, что Теневой Планетарий, творение Истерзанного Пророка, способен отображать «созвездия души», как его мирские аналоги создают карты небосвода. Впрочем, никто из богословов секты даже не приблизился к пониманию принципов работы устройства. Само здание, где размещалась машина, входило в ее конструкцию наряду с громадным стеклянным шипом и серебряными ободами вокруг него, поскольку купол базилики украшали резные геометрические узоры, меняющие цвет в лучах Планетария. Непрерывное запутанное вращение колец пугало маленькую Асенату, но и пленяло ее — тянуло на орбиту сооружения. Она пробиралась к нему при каждой возможности.
— Тебе не надо идти туда, — предупредил Афанасий.
— Я не хочу, — отозвалась Гиад, глядя на труп палатины. Гибель Бхатори ничего не изменила: Асената по–прежнему чувствовала, как зло в подвале набирает силу изнутри и снаружи. — Но, думаю, должна.
— Я видел тебя там, сестра.
— Видел меня?
— Иногда. Но ты была… другой. — Афанасий покачал головой. — Может, я ошибся. — Выражение его лица вдруг стало отстраненным, как будто паренек посмотрел мимо нее… или внутрь нее. — Когда дойдешь до отравленных врат, подними взор к Его свету.
— Не понимаю.
— Я тоже, — печально произнес он. — Я просто вижу разные штуки.
Гиад подалась вперед и посмотрела мальчику в глаза, словно взяв пример с судившей ее канониссы Моргвин:
— Что ты такое, Афанасий?
— Не знаю, сестра. — Взгляд его янтарных глаз не дрогнул.
Внезапно Асената поняла, кого напоминает ей паренек: отче Избавителя, только без слабостей, которые ослепили ее покровителя задолго до того, как она отняла у него зрение. Сестра так и не узнала, что случилось с исповедником впоследствии, а с течением лет вопрос перестал волновать ее.
Отче Избавитель с самого начала был сломленным человеком, но этот мальчик… Что бы еще ни скрывалось в нем, он выделялся силой.
«Он уже слишком силен, — предостерегла Милосердие. — Срежь его, пока не вырос!»
Злоба в голосе двойняшки наконец подсказала Асенате, какое решение принять.
II
— Я слушаю, Иона Тайт. — Настоятельница Хагалац положила руки на стол, разделявший собеседников. — Сообщи мне, что ты нашел.
Они сидели наедине в читальном зале библиотеки, обшитом деревянными панелями. На столе лежали книги и бумаги, вроде бы разбросанные в беспорядке, но Иона знал, что их связывают закономерности. Хотя поначалу мешанина сведений едва не захлестнула Тайта, долгий поход приучил его разум — а возможно, и душу — к разгадыванию секретов. Уловив запах тайны, путник уже не сбивался со следа.
За последние пару дней Иона соотнес тексты из древних литературных произведений с приукрашенными архивными отчетами, нашел перекрестные отсылки в брошюрах загадочных стихов и настолько же таинственных молельных свитков, даже рассмотрел навигационные сводки сквозь призму тщательно сохраненных записок самоубийц. Тайт определил бесконечное множество возможных корреляций, однако чутье — в паре с одержимостью — указало ему важные взаимосвязи.
Изученные им материалы охватывали период почти в тысячу лет, от заселения Свечного Мира до настоящего времени. При этом, несмотря на разнообразие тем и стилей, в документах неизменно встречался общий лейтмотив, иногда открыто, порой настолько неявно, что Иона замечал его лишь на третьем или четвертом прочтении. Что бы ни водило рукой авторов — благоговение, любопытство, практичность, любовь к искусству или отчаяние, — на их труды легла одна и та же тень.
— Кольцо, — сказал Тайт. — Все вертится вокруг Кольца.
— Любая послушница–диалогус пришла бы к такому же выводу, — заявила настоятельница. — Еще что?
— Оно рукотворное. — Иона опирался на сведения, то и дело всплывавшие в текстах. — Весь архипелаг создан искусственным путем.
— Дельное, но не выдающееся заключение, — решила Хагалац. — Любой человек средних способностей поймет, что симметрия Кольца — не природный феномен.
— Однако у него есть слои, настоятельница.
— Поясни.
— Верхний принадлежит вам. — Тайт перешел на размеренный тон ученого. — Назовем его «имперской стратой». Город, мосты, роскошные храмы… все они возведены Последней Свечой. В работе монсеньора Стефано, «Fabrico Exteriores Termino», подробно рассмотрены великие архитектурные проекты времен Первого просвещения. — Иона похлопал по здоровенному талмуду. — Например…
— Я знакома с трудами Стефано. — Хагалац нетерпеливо покрутила пальцами. — Продолжай.
— Святилища на шпилях гораздо старше. Из переводов иероглифов икирю, выполненных твоим орденом, следует, что они построены тысячелетия назад — возможно, еще во времена первых колоний. Однако же все они тоже посвящены Семи Добродетелям.
— Значит?..
— Идея, положившая начало твоей секте, зародилась здесь. Ваш пророк не выбирал эту планету. Она выбрала его. — Тайт сделал паузу, стараясь определить, не зашел ли слишком далеко, но Хагалац выглядела невозмутимой. — Святилища относятся к доимперскому слою, настоятельница.
— И ты считаешь, что есть еще третий, — предположила сестра–диалогус.
— Да, само Кольцо. — Подсказку Иона разыскал в копии старинного отчета о геологических изысканиях. Сведения в нем излагались настолько сухим техническим языком, что Тайт сначала хотел отложить доклад. — Шпили в основном состоят из базальтовой породы и железной руды, но в их сердцевинах… нечто совершенно особенное.
Взяв неприметный с виду документ, Иона пролистал до отмеченного им места и стал читать вслух:
— «На всех семи означенных участках пробное бурение завершилось дроблением сверла на глубине примерно в восемьдесят две целых и девять десятых процента от полной высоты структуры. Анализ пикт–потоков, записанных посредством запуска в шурфы сервокрыс, позволил выявить залегание аномального вещества, внешне похожего на выбеленную кость, но превышающего прочностью керамит». — Тайт бросил документ обратно. — Ваши шпили — не то, чем кажутся, настоятельница.
— Каким же будет заключение? — с непроницаемым видом уточнила Хагалац.
— Их создали не люди. Последняя Свеча построила свою маленькую империю на костях ксеносов.
Тьма опустилась несколько часов назад, однако Иона по–прежнему горбился над столом в своей комнате, глядя на нечестивую книгу. Хотя он подготовил перо и чернильницу, том оставался закрытым, как и каждую ночь с момента прибытия Тайта в оплот Серебряной Свечи. Задача, порученная ему настоятельницей, отнимала у путника все силы, особенно с учетом вероятных последствий неудачи. И положение не менялось — Хагалац еще не вынесла приговор.
— Я ошибся? — спросил Иона у книги.
Он не сомневался в результатах своей работы, но что, если настоятельница не хотела услышать истину? Возможно, в этом и заключалась проверка…
В дверь негромко постучали. Рассудив, что Хагалац определилась с вердиктом, Тайт вытащил из подсумка еще один осколок зеркала. Путник не хотел тратить их здесь, однако ему понадобятся особые способности, если решение принято не в его пользу.
Открыв, Иона увидел на пороге свою провожатую, кислолицую сестру Харуки, которая еженощно караулила снаружи.
— Следуй за мной, пастырь, — приказала она.
Насколько Тайт помнил, с начала их общения сестра произнесла не больше пары десятков слов. Первые два–три дня ему вообще казалось, что Харуки немая.
К удивлению Ионы, провожатая повела его не в библиотеку, а к воротам комплекса, где ждало отделение Свечных Стражей. Бойцы держали под прицелом арбалетов худощавую женщину в белой рясе.
— Она утверждает, что знает вас, сударь, — произнес кто–то из охранников, когда Иона подошел к ним.
— Здравствуй, проповедник Тайт, — сказала Асената Гиад.
Весь остаток ночи они беседовали, прогуливаясь по озаренным свечами садам бастиона. Соратники обменялись тем, что им удалось узнать, но Гиад не стала рассказывать Ионе о мальчике–колдуне Афанасии. Она решила, что эта история для нее одной.
«О, сестра, теперь ты никогда не будешь одна», — заверила ее Милосердие.
После смерти палатины Асената тайно вывела паренька и его таинственную стражницу из Сакрасты. Во дворе она «одолжила» один из припаркованных там санитарных грузовиков. Пока Гиад вела машину по окружному шоссе, Афанасий молчал, не интересуясь ничем, кроме благословленного пистолета в своих руках. Анжелика неподвижно сидела рядом с ним, глядя строго вперед.
— Оружие зовут Тристэсс, — объяснила Асената много часов спустя, когда они доехали до моста к Бдящему шпилю. — Теперь она принадлежит тебе, но никогда не забывай, что и ты принадлежишь ей.
— А разве тебе она не понадобится, сестра? — спросил паренек, сдвинув брови.
— Я уже давно… потеряла ее. Постарайся избежать той же ошибки.
— Буду бдителен, сестра.
Когда пассажиры вышли на дорогу, Гиад добавила:
— Афанасий, на мне и так уже много грехов. Не утяжеляй мое бремя. Докажи, что в тебе нет лжи.
— Докажу, — торжественно пообещал мальчик. — Спасибо тебе, сестра Асената.
Потом он развернулся и вошел на мост. Анжелика скользила возле него, как багряный призрак. Как только они скрылись из виду, Гиад запустила мотор, свернула на Дорогу Пророка и направилась в город. Сестра была полностью уверена, что больше не увидит их и не узнает о последствиях своего выбора, пока не предстанет перед судом Бога–Императора.
— Как ты поступила с Фейзтом? — Иона нарушил безмолвие, повисшее между ними пару минут назад. Новости о палатине Тайт выслушал молча: похоже, разоблачения его не удивили.
— Застрелила из игольника, — с грустью ответила Асената. — Три дозы в грудь. Он уже не проснется.
— Милосердное решение, сестра. А других ты уничтожила?
— Мне пришлось бы открыть их камеры. — Гиад вздрогнула при одной мысли об этом. — Но без попечения Бхатори они умрут… со временем.
«Ты точно уверена, сестра?»
Асената прикинула, как скоро заметят отсутствие Карги. С учетом того, что палатина вела ночной образ жизни и зачастую с головой уходила в работу… возможно, через несколько дней. Если только у кого–нибудь из ее подручных не окажется доступа в Реформаториум, что вряд ли. Нет, об убийстве узнают еще не скоро.
«А тебе понравилось, да?» — вкрадчиво спросила Милосердие.
Гиад поняла, что возразить ей нечего. Покончив с Бхатори, она испытала нечто большее, чем радость от исполнения долга.
На Первой заре к ним подошла сестра Харуки. До этого она непрерывно следила за собеседниками, но тактично оставалась поодаль и не подслушивала их разговор.
— Вас вызывает настоятельница–когностик, — сообщила Харуки. — Идемте.
Хагалац ждала их на верхнем ярусе библиотечной ротонды, где повелители ордена–диалогус всегда принимали самые весомые решения. Под куполом здания висела круглая платформа, закрепленная по периметру на огромных цепях; через просвет в любом из их звеньев пролез бы взрослый мужчина. В центре диска находилась стеклянная свеча высотой по пояс человеку, и собравшихся озаряло мягкое сияние ее искусственного фитиля.
По бокам от Хагалац стояли две женщины в лазурных рясах с высокими воротниками — старшие сестры–диалогус. Четвертая из присутствующих — рослая воительница с резкими чертами чуть смуглого лица, облаченная в темно–серый силовой доспех, — держалась немного в стороне. Иона мгновенно узнал в гостье старшую целестинку Аокихару. Она станет его палачом?
— Проповедник Тайт, — кратко приветствовала его Хагалац, после чего повернулась к Асенате. — И наша отрекшаяся, о которой все судачат! Как удачно, что ты именно сейчас отыскала обратную дорогу, заблудшая сестра.
— Сестра Гиад здесь ни при чем, — настороженно сказал Иона.
— О, что–то я сомневаюсь, — возразила настоятельница. — Полагаю, мы все здесь окажемся при деле. Как–никак совпадений не бывает. — Она кивнула, заметив реакцию Тайта на ее фразу. — По крайней мере, в важных вопросах.
Иона крепче стиснул в руке осколок зеркала.
— Если ты собираешься убить меня…
— Убить тебя? — с искренним удивлением переспросила Хагалац. — Трон, нет! Разве можно терять такой острый ум? Тайт, ты за пару дней решил головоломку, которую большинство моих сестер распутывали бы несколько месяцев.
Прошагав к нему, настоятельница сверкнула синими глазами:
— Я хочу, чтобы вы оба отправились с нами в схолу!
— Настоятельница, — вмешалась Чиноа Аокихара, — я обязана вновь посоветовать вам отказаться от подобного плана действий. Ваше место здесь. С тех пор как исчезла канонисса–просветитель, вы — путеводный огонь Последней Свечи.
— Вот поэтому я и должна вести вас, — парировала Хагалац. — И применять любое доступное мне оружие.
— Подождите, — впервые вступила в разговор Асената, — канонисса пропала?
— Да, почти год назад, — ответила Аокихара. — Она руководила третьей экспедицией в схолу.
— Люкс–Новус поглотил их всех, но мы подготовимся лучше! — прорычала Хагалац. — И с нами будешь ты, Иона Тайт.
— Он же обычный священник, настоятельница, — заявила одна из сестер–диалогус. — Я не спорю, у него прекрасный интеллект, однако…
— Нет, я еще на «Крови Деметра» поняла, что он не обычный священник, — перебила ее Чиноа. — Но он здесь посторонний, и всецело доверять ему опасно.
— Наше предприятие опасно в каждой мелочи, сестра, — отозвалась Хагалац. — Однако, в отличие от наших предшественниц, у нас есть кое–что, необходимое Ведасу. — Она пристально посмотрела Ионе в глаза. — Почему еретик хочет видеть тебя, Тайт?
— Я сам планирую спросить его об этом, — сказал Иона, выдержав ее взгляд. — Перед тем как убить. Твой еретик, настоятельница, искалечил мне жизнь. Возможно, даже погубил мою планету. Но почему? Я, черт возьми, понятия не имею почему.
Хагалац несколько секунд внимательно изучала Иону, после чего кивнула.
— Старшая целестинка, собери свое отделение, — приказала она, — и найди подходящую экипировку для наших новых товарищей. — Настоятельница повернулась к другой диалогус. — Просвети их, сестра–эрудит Фиэнн, только кратко. Мы отбываем в схолу на Второй заре!
Когда собравшиеся начали расходиться, Тайт обратился к воительнице:
— Старшая целестинка, на минуту.
— Да, Тайт? — резко обернулась Чиноа.
— Корабль в итоге разрушили?
Иона не знал, почему его интересует судьба баржи, но уже давно понял, что к наитию нужно прислушиваться.
— Не успели. «Кровь Деметра» исчезла в ту же ночь, как пристала к берегу. На борту находился только минимальный состав экипажа.
«Сомневаюсь, что он увел судно в плавание», — решил Тайт, вспомнив оскверненную, распоротую варпом часовню.
— Неудачно вышло, — произнес он вслух.
— Тут я с тобой согласна, пастырь, — холодно отозвалась Аокихара, — но у нас имеются более насущные дела. Идем, надо подготовиться!
III
— Иди с миром, Толанд Фейзт, — бормочет сестра Темная Звезда за мгновение до того, как убить его.
Он чувствует три болезненных укола в грудь, потом смертоносный холод. Стужа стремительно впивается в его кровь, словно крошечные иголочки, замораживая все, к чему прикасается. Все тело мощно содрогается, отзываясь сердцу, которое замирает после нескольких судорожных толчков. Ненадолго вспыхивает боль, но она кажется незначительной по сравнению с облегчением.
Умиротворенный, Фейзт ждет забытья, однако оно не приходит, ибо в пустоте полно мух.
— Выживи, — молят, лебезят и заклинают насекомые. — Выживи!
Они священны, но даже в смерти Толанд противится их призывам. Хоть боец со временем и полюбил мух, он знает, что претворение их просьб в жизнь не принесет ничего хорошего.
— Выживи! — жужжит священный рой, и Фейзт умирает снова — трижды пронзенный, с заледеневшим сердцем.
— Дайте мне уйти, — упрашивает он. — Дайте…
— Дай нам войти! — хором отвечают мухи и убивают его вновь, еще более острыми и холодными муками, чем прежде, — лишь с тем, чтобы опять вернуть Толанда с порога забвения. И снова, и снова… и вот в мире не остается ничего, кроме страданий и требований сдаться.
— Дай нам войти!
После бессчетных смертей и отказов Фейзт понимает, что так будет продолжаться вечно, пока он не покорится. Сестра Темная Звезда, сама того не зная, сделала его уязвимым, ибо только при жизни ему удавалось сдерживать мух. Убив Толанда, она подчинила его насекомым. Боец прощает сестру, но больше не может защищать ее.
— Мне жаль, — говорит он.
И наконец дает им войти.
