Раздробленную ударом руку окончательно доконало падение с седла на землю; среди бесформенной кровавой массы виднелись острые обломки костей, во многих местах пронзившие кожу. Медик в длинном сером халате, замотанный от пояса до колен в лошадиную попону, начал качать головой, вздыхать и вращать глазами.

— Следующие ждут, — хрипло сказала Тереза. — Делай, что положено, только сперва дайте мне водки.

Двое надсотников переглянулись. Водки не было, но для надтысячницы все же стоило поискать. Может, у кого-то осталось? Один из офицеров поспешно отошел.

Стоны и проклятия тяжело раненных людей заполняли весь лесок, но постоянно приносили новых. Уже совсем рассвело, но никаких надежных сведений о противнике не поступало. В полуобморочном состоянии, отупев от боли, надтысячница все же пыталась думать о том, как собрать свое войско. Или хотя бы спасти всех раненых, которых еще можно было спасти.

— Если нет водки — ничего не поделаешь, — сказала она. — Я больше не могу… Что пялишься, я всю жизнь левой рукой правила конем! — одернула она офицера, разражаясь не то смехом, не то рыданиями. — Из лука я всегда стреляла как шлюха, а меча не держала уже лет двадцать… Для этого у меня есть солдаты, мне остается только командовать…

Надсотник видел, что разговор помогает командующей, которая не могла удержаться от взгляда на пилу, которую держал хирург.

Прибежал офицер, уже издали крича, что нашел водку. Какой-то раненый, которому самому сейчас предстояло попасть в руки мясника, сразу же отдал свою, как только услышал, что это для надтысячницы. Тереза сделала большой глоток, закашлялась и отдышалась. Потом снова глотнула.

— Ну все… марш. Дайте мне что-нибудь в зубы. Без языка… я уж точно командовать не смогу…

Ей сунули комок не слишком грязных тряпок. Надтысячница вытаращила глаза и выгнулась, несмотря на вес державших ее людей. Медик быстро обрезал ножом мясо вокруг кости, чуть ниже места, где намеревался отсечь все лишнее, подтянул кожу наверх, а потом взялся за свою пилу. Раздался скрежет, а вместе с ним глухой рев теряющей сознание от боли женщины, который не могли сдержать воткнутые в рот тряпки. Вскоре милостивая Арилора закрыла ладонью глаза своей воительницы; Тереза лишилась чувств. Медик быстро довершил начатое, прижег раскаленным железом сочащиеся кровью сосуды, потом собрал свободную кожу в аккуратную культю и махнул рукой, давая знак, что закончил. Обматывать остаток руки тряпками было делом помощника, не самого мастера. На специальную доску, положенную на два снятых с повозки ящика, уже укладывали лучника с ногой, раздавленной, судя по всему, сотней несущихся галопом лошадей. По крайней мере, так она выглядела. Медик вытер пот со лба, поскольку пилить кости было делом отнюдь не легким, дал лучнику глоток недопитой надтысячницей водки и снова взялся за работу. Бедренная кость оказалась очень крепкой, а лучник даже и не думал терять сознание. Чтобы его рев не разносился на две мили вокруг, его почти задушили, прижав к лицу скомканный плащ.

Тереза не добралась бы до своих укрытых в лесу повозок, если бы не самоотверженные солдаты, которые вынесли ее с поля боя. Полубессознательную командующую армией, лежавшую поперек лошадиной шеи, а потом покачивавшуюся верхом на коне, которого отдал ей встретившийся по пути конный лучник, довез до обоза легко раненный в голову тройник. Он так и не услышал от нее слов благодарности, так как ему сразу же снова приказали сесть на измученное животное. Немногочисленным всадникам приходилось быть во многих местах одновременно, ибо только они могли быстро объехать немалый участок местности, собирая раненых и направляя их к месту сбора. Потрясенные пехотинцы плохо знали эти места, другое дело — постоянно бывавшие в патрулях конники. Несмотря на подробные указания, куда им следует идти, если они потеряются после боя, солдаты обычно оказывались не в состоянии найти дорогу даже днем, а тем более ночью.

Конный лучник, который привез к обозу Терезу, а потом поехал искать товарищей, так больше и не вернулся.

Очнувшись, командующая армией почувствовала себя значительно лучше. Остаток руки болел так, что она не могла сдержать стона, к тому же боль была очень странной, поскольку ей до сих пор казалось, что она исходит от локтя, предплечья, кисти… Но это было ничто по сравнению с воспоминанием о пиле коновала. Однако приступы боли накатывали в ритме дыхания, и между этими приступами надтысячница вполне могла соображать. Ее злило лишь, что она ничего не может поделать с постоянно выступающими на глазах слезами.

Она принимала доклады офицеров и гонцов. Последних она сразу же отправляла назад к отрядам. Они везли известие о переходе Восточной армии под командование тысячника Аронета — Тереза уже знала, что ее заместитель жив и получил весьма поверхностное ранение. Было назначено два места сбора всех войск — главное и запасное.

Еще до полудня надтысячница составила общее представление о ситуации. Та была не такой уж плохой. Прежде всего, в разбитой Восточной армии не наблюдалось признаков разложения, упадка духа и дисциплины. Разбросанные повсюду солдаты искали товарищей, собирались в группы и группки, выбирали временных командиров и под их руководством предпринимали продуманные действия. Многие отряды остались по-прежнему сплоченными; Тереза без особого удивления приняла гонца от Агатры, которая уже к полуночи имела под своим началом большинство солдат гвардейского полулегиона. Гонец докладывал, что тысячница теперь командует сборным легионом, состоящим из подчиняющихся друг другу отрядов, и постепенно отходит к армейским обозам, готовая защитить их даже от достаточно серьезных посланных в погоню сил. Вообще не было донесений о каких-либо перепуганных людях без оружия, стремящихся бежать куда угодно, лишь бы подальше. Зато нашлось несколько котов-разведчиков, действовавших, как обычно, под самым носом у врага. Ахе Ванадейоне стояли лагерем рядом с захваченным полем боя, не предпринимая никаких решительных действий, кроме разведки. Изредка лишь доходило до столкновений между рыцарскими патрулями и маленькими отрядами легионеров. Эневен не сумел или по каким-то причинам не мог пожать плоды победы.

К обозам поступало все меньше докладов и донесений; место, где стояли армейские тылы, сперва было единственным, о котором знали все, и потому командиры направляли туда гонцов. Но решительные приказы Терезы, отдавшей командование армией в руки Аронета, возымели желаемые последствия: тысячник все увереннее управлял отрядами Восточной армии, как теми, которые уже пришли на сборный пункт, так и остальными, которые все еще находились в пути. Тереза, уже только как командир армейского тыла, также объявила о выходе своих «сил», состоявших из медиков и нескольких сотен раненых солдат, сообщив об этом новому командующему. Значительная часть обоза двинулась в путь с самого утра — повозки, нагруженные запасами провизии, а вернее, тем, что от этих запасов осталось, и лагерным снаряжением. К вечеру с места тронулись все обозные колонны, направляясь к деревне, обозначенной как сборный пункт армии. Их прикрывал все еще поглощавший новые группки и одиночных солдат легион Агатры. Тысячница отправляла в обоз несколько десятков тяжелораненых, одновременно докладывая, что у нее уже почти шестьсот способных сражаться легионеров.

Предоставленной наконец самой себе Терезе, лежащей на раскачивающейся повозке, казалось, что она умирает. Она пыталась взять себя в руки, но ничего не получалось. Бессонница, потеря крови и в довершение постоянно терзающая боль приводили на ум мысли, каких не было никогда раньше. Надтысячница ненадолго заснула и проснулась, когда одно, а сразу же за ним второе колесо попало в яму. Какая-то рухлядь свалилась на замотанную в окровавленные тряпки культю, и Тереза познала новое обличье боли. Она хотела утереть с лица пот и слезы, но ей это не удавалось, и надтысячница поняла, что пытается воспользоваться рукой, которой нет… В темноте, под дырявой полотняной крышей повозки, суровая воительница с немалым трудом перевернулась на левый бок, уткнувшись лицом в какие-то свертки и чувствуя себя лишь искалеченной на всю жизнь пятидесятилетней женщиной, которую никто нигде не ждал. Не было ни одного имени, которое она могла бы прошептать, сознавая, что этот человек где-то беспокоится за нее… пусть даже далеко… за свою всегда юную девушку, и примет ее такой, какой она вернется, лишь бы только вернулась. Ей предстояло ехать на этой повозке неизвестно куда, неизвестно как долго — пронизываемому болью придатку к лошади и кольчуге.

Но существовало хотя бы место — то, что столь необходимо преодолевающему сотни миль солдату. Государство, народ, край… За этими громкими словами не стояло ничего конкретного; ничего такого, чего можно было бы коснуться хотя бы мысленно. Однако существовал самый красивый на свете город — знакомые улочки, рынок, жители… Видимые с башни гарнизона прекрасно знакомые крыши домов. Окровавленная и грязная, источающая боль женщина на повозке думала о своем месте. О скоплении зданий и людей и вместе с тем об одном большом существе, которое кто-то любил и которое могло ответить на эту любовь. Мечущаяся в лихорадке женщина нашла свое успокоительное слово и очень тихо его произнесла… а может, лишь пошевелила в темноте губами.

Ближе к вечеру несколько отрядов Эневена смогли наконец пуститься в погоню за отступающим противником, которого обнаружили конные патрули. Перед самым заходом солнца Ахе Ванадейоне нагнали и после короткого кровавого боя разбили возглавляемый Агатрой арьергард. Следом за головными отрядами весь вечер до самой ночи тянулось остальное войско и обоз.

Колонны повозок Восточной армии с трудом двигались вперед всю ночь и не остановились, когда наступил рассвет. До цели оставалось еще около четырех миль.

В течение всей кампании задерживавшие продвижение Эневена легионы без особого труда охраняли свои тылы. Ситуация изменилась, когда войско пошло врассыпную и обозы превратились почти в тыловое охранение войска. Одиночные повозки и вьючные животные, которых держали при самих отрядах, иногда вообще на границе полей сражений, пропали во всеобщем замешательстве, осталась лишь армейская часть обоза, в значительной мере состоявшая из повозок, на которых ехали тяжелораненые. Агатра сделала все, что было в ее силах, чтобы задержать врага, но у нее осталось шестьсот голодных солдат, собранных со всех легионов и всех возможных подразделений, против тысячи отдохнувших всадников. Тем не менее, если бы не ее сборный легион, хвост обозной колонны наверняка оказался бы захвачен рыцарскими отрядами еще до наступления ночи. Теперь люди и животные выбивались из сил, чтобы уйти от преследования врага, от которого их уже не отделяли никакие свои подразделения. Аронет, отчаянно пытавшийся собрать войско из перешедших под его командование остатков, никак не мог защитить растянувшиеся на несколько миль колонны, головная часть которых как раз входила в лагерь. В Восточной армии было еще около трехсот повозок, подтягивавшихся небольшими группами точно так же, как их отправляли с места предыдущей стоянки, — лишь бы побыстрее. Благодаря спешке удалось спасти немало припасов, и солдаты Аронета в конце концов получили еду, но разрозненные обозы, в которых больше всего было повозок с ранеными, даже многочисленная и сплоченная армия не смогла бы надлежащим образом защитить.

В самом хвосте тащились повозки медиков, которые до последнего мгновения спасали доставляемых на их столы воинов, выглядевших обычно значительно хуже, чем надтысячница Тереза. Отнять только руку или ногу — подобное было для замотанных в конские попоны хирургов почти отдыхом. Хуже, когда попадался лучник, которому нужно было выковырять остатки кольчуги, застрявшие между раздробленных ударами топора ребер, и затолкать внутренности назад в распоротый живот. Еще на трясущихся повозках, при свете масляных светильников и свечей, поддерживаемые своими помощниками медики латали солдатскую жизнь. Казалось едва ли не чудом, что кто-то из этих людей вообще пережил операцию, которой его подвергали. Однако выживали многие, и не просто выживали, но и через несколько месяцев, бывало, возвращались в строй… Выяснялась очередная причина, по которой имперские солдаты столь хорошо воевали. Самый захудалый лучник знал, что никто не махнет на него рукой, когда его с торчащими ребрами, разбитой головой и висящей на куске кожи ногой унесут с поля боя. Каждого по мере сил и возможности старались спасти, словно он собирался дожить до ста лет и был самим главнокомандующим. И если раненого не прикончили очередные переходы, не началась гангрена или он не потерял слишком много крови, случалось, что он приходил в себя в каком-нибудь городе в глубоком тылу.

Еще до рассвета разгромленная при обороне обоза тысячница Агатра снова имела под своим началом несколько сотен солдат. От прекрасного полулегиона, который еще недавно удивил своей выучкой самого императора, остались жалкие ошметки, но жалкие лишь с точки зрения численности. Гвардейцы и легионеры вставали в строй так, словно им лишь предстояло отправиться на войну. Они были одеты в рваные мундиры, потрепанные кольчуги и помятые кирасы, у некоторых не было шлемов, тяжеловооруженным порой не хватало щитов, а многим всадникам — сломанных в бою копий. Они были голодные и невыспавшиеся, иногда легкораненые. Лучники и арбалетчики делились стрелами, которых недоставало, так как взять новый запас из обоза было некогда.

Именно такие люди, при поддержке разномастного сборища, удивительно быстро формировавшего новые десятки и клинья, с помощью собственных шлемов и топоров раскапывали на рассвете дорогу, по которой должны были подойти отряды Ахе Ванадейоне. Работа шла столь умело, словно для нее наняли за плату полулегион землекопов, правда, без надлежащих инструментов — топорники рубили землю топорами, сразу же приходили лучники и выбирали ее шлемами, высыпая в подставленные легковооруженными плащи. Топорники отдыхали и сразу же после ухода лучников снова брались за свое оружие, измельчая очередной слой земли в яме. Разведчики Эневена, вышедшие на рассвете, могли вскоре доложить командиру передовой стражи, что двумя милями дальше на дороге орудует банда бессмертных, не знающих шуток мрачных людей в голубых и серо-голубых мундирах — вероятно, та самая, которую они разгромили вечером, потеряв две сотни убитых и тяжелораненых всадников. Само собой, место под яму было выбрано неслучайно. По левую сторону дороги рос лес, в котором другая мрачная банда точила наконечники стрел. С помощью лошадей притащили несколько срубленных деревьев. Дело шло к очередному столкновению с тыловым охранением Восточной армии. Командир трех головных отрядов послал это известие основным силам, сразу прося как подкрепления, так и пустых повозок, на которых можно было бы сложить несколько десятков убитых и полторы сотни раненых.

Но несколькими милями дальше два сильных патруля рыцарей королевы, которые сообразительные командиры отправили еще ночью, обогнули охраняемый Агатрой лес, разогнали идущий наперерез через луг отряд легионеров и соединились. Двое рыцарей, стоявшие во главе тридцати солдат, смотрели с небольшой возвышенности возле леса на дорогу, связывавшую Роллайну с Акалией, по которой двигались группки повозок, одни больше, другие меньше. Эти колонны не охраняли никакие вооруженные отряды. Едва держащиеся на ногах, опиравшиеся на тяжелые повозки люди были ранеными, которые могли ходить. Точно так же немногочисленные всадники, сопровождавшие повозки, не являлись сплоченным отрядом — это были раненые конные лучники.

Солдаты накладывали стрелы на тетивы. Вскоре отряд спустился с возвышенности возле леса, направляясь рысью к отстоявшей на полмили дороге. Командующая Восточной армией получила от своей Непостижимой госпожи еще один — но не последний — дар. Ей предстояло возглавить, возможно, самую прекрасную в ее жизни битву, защищая своих стойких солдат, которые уже не могли держать оружие.

Надтысячница еще перед рассветом потребовала себе коня, уступив место на повозке солдату, который больше в нем нуждался. В полуобморочном и лихорадочном состоянии, едва держась в седле, она, однако, ясно сознавала то, что видела. И снова костяной офицерский свисток созвал к ней послушных, замечательно обученных конников, замотанных в окровавленные тряпки, иногда трясущихся в лихорадке, как и она сама. Но на лицах нескольких из них появились слабые улыбки, когда стало ясно, кто поведет их в последнюю атаку, а потом на встречу с прекрасной госпожой войны и смерти. На командующей не было ее белого мундира, но ее лицо знал каждый солдат и уж наверняка каждый всадник.

Но надтысячница думала не о сражении.

— Прочь отсюда, — приказала она. — Тысячнику нужен каждый солдат.

Приказ никто не исполнил.

— А ты, госпожа?

— У Восточной армии уже есть командир. Мне не приходится бросать своих солдат ради спасения армии… ибо это уже не моя работа, — с усилием проговорила Тереза.

Несколько мгновений стояла тишина. Неизвестно, кто рассмеялся первым. Но сразу же после полтора десятка раненых солдат хохотали в приступе мрачного веселья, вызванного мыслью о том, что они могут помчаться по дороге куда угодно, лишь бы подальше, оставив среди деревьев свою любимую командующую, которая вела их за собой все дни их славы.

— Пора… ваше благородие… — сказал наконец плачущий от вызванной смехом боли десятник, показывая мечом на вражеских конников. — Веди… или командовать буду я.

Надтысячница уже поняла, что ни один из этих окровавленных оборванцев не присоединится к отрядам Аронета.

— Ах вы… проклятые недотепы… — сказала она едва слышно, со слезами в горле. — Шагом, рысью… марш…

Она расплакалась — уже вовсе не от смеха — и повела их за собой.

Полтора десятка полуживых людей пошли навстречу Ахе Ванадейоне верхом на своих верных конях-легионерах — товарищах по оружию, самостоятельно выравнивавших строй.

Вскоре один из командовавших атакой рыцарей спрашивал раненного в живот легионера, лежащего на повозке, кто возглавлял контратаку на лугу. Солдат знал кто, но не мог сообщить врагу о смерти командующей Восточной армией, и потому сказал:

— Наша… подсотница.

— Женщина?

— Да, господин… Наша подсотница.

Рыцарь приказал найти тело.

Солдаты из свиты возвращались из погони за убегающими слугами и возницами, обрезали упряжь вьючных животных, добивали раненых, поджигали и переворачивали повозки.

Уже намного позже по дороге подошла колонна имперской конницы, посланная командиром Восточной армии — эти солдаты должны были поддержать тыловое охранение под командованием тысячницы Агатры. На фоне перевернутых и все еще горящих или только дымящихся повозок, среди разбросанных повсюду трупов, притягивал взгляд ряд ровно уложенных на лугу тел. Командир отряда хотел узнать, что это значит, и послал на луг десятника в сопровождении нескольких конных лучников. Одно из тел было накрыто помятым, видимо, вытащенным из вьюков у седла дартанским рыцарским плащом. Десятник приподнял край плаща.

Непостижимая Арилора, покровительница войны и смерти, дала своей некрасивой армектанской девушке последний дар — совершенную красоту полностью счастливой женщины-воина. Вечной командующей легкой конницей, влюбленной в бег коня, которой в награду за верную службу было позволено помчаться галопом навстречу госпоже во главе идущих в атаку всадников в мундирах с серебряными звездами.

Йокес захватил Нетен или, скорее, овладел им и застрял там почти на целые сутки, явно радуясь победе. Пристань он обнаружил полностью разрушенной, городок сожженным, жителей же, которых не перебил оставленный Кароненом гарнизон, выгнал. Наконец он собрался и двинулся дальше по дороге через лес, не встретив конных лучников империи, которым не очень-то хотелось забираться в чащу. Похоже было, что войско Доброго Знака намерено захватить Лида Айе. Посланник, которому княгиня за ужином показала письмо от командира своих отрядов, не скрывал язвительного восхищения по поводу как искусности этого военного плана, так и его лихого исполнения. Известия были довольно свежими, вчерашними, но даже подобная «свежесть» не впечатлила Готаха. Гонец на курьерском коне мог преодолеть, особенно по дороге, сто и больше миль за сутки, если же на перекладных, то и втрое больше.

— Ваше высочество, — сказал он, — если можно, то я честно высказал бы свое мнение. Хотя, наверное, не стоит затрагивать важные дела во время еды.

— Это отговорка? — спросила Эзена, забирая у него письмо и отдавая его Анессе. — Но мы уже не едим, просто забавляемся десертом.

Она была в очень хорошем настроении. Ему было интересно почему. Вряд ли известие о захвате не представляющей ценности и к тому же сожженной пристани она могла счесть действительно существенным. Она поблагодарила кивком сотрапезников (в королевском дворце сохранились некоторые обычаи из пущи) и осталась за столом лишь в обществе обеих Жемчужин и посланника.

— Но у меня еще известия от Кесы, — сказала она, показывая второе письмо. — Сейчас я тебе его не дам, ваше благородие, скажу лишь, что она написала.

Мудрец Шерни не сумел скрыть оживления — и недовольства. Он предпочел бы прочесть одно короткое и скучное письмо от стройной светловолосой Жемчужины из Доброго Знака, чем пять длинных и занимательных от Йокеса.

— Кеса уже отстраивает Сей Айе, — говорила Эзена, с любопытством поглядывая на посланника. — Она спасла всех жителей и почти все имущество, нужно только поставить новые хижины и соорудить заново домашнюю обстановку. Даже ворчливые крестьяне не особо жалуются, поскольку у них остались коровы, которых можно доить, куры, которые несут яйца, а из тайников они вытаскивают все, чего не нашли солдаты надтысячника Каронена. Похоже, что нашли они немного, так как очень торопились. Несколько хуже дела в городе, где остались только каменные дома. Но зато Охегенед выиграл бой на пристани в Сей Айе и участвовал во многих столкновениях в лесу, понеся незначительные потери, лишь то сражение на пристани оказалось тяжким и кровавым. Легионеры вот-вот выйдут из леса, может, даже выходят уже сейчас, пока мы разговариваем… Возможно, что вскоре они снова отберут у нас Нетен, если не пойдут прямо на Роллайну. Кроме того, Кеса пишет, что я должна во всем слушаться мудреца-посланника, передать ему привет и попросить, чтобы он не уезжал в Громбелард, разве что если до этого заглянет еще раз ненадолго в Сей Айе.

Удивленная первая Жемчужина подняла взгляд от письма Йокеса. Хайна тоже с удивлением посмотрела на посланника, который не знал, что сказать.

— Я пошутила, — сказала Эзена. — Но в письме действительно есть о тебе теплые слова, ваше благородие. Кеса действительно спрашивает, не собираешься ли ты, господин, в Сей Айе, как только это будет возможно, а прежде всего, когда это будет безопасно.

Она там совсем одна, нуждается в совете и помощи и прекрасно знает, что никто другой не может сейчас оставить княгиню-регента, поскольку все нужны здесь. Прошу, ваше благородие. — Она протянула ему письмо. — Можешь мне его не отдавать, но прочитай позже, в свободную минуту. Я сказала о том, что там написано, специально, чтобы ты не читал его сейчас.

Смущенный Готах поблагодарил, немного удивляясь собственному волнению, которое охватило его при мысли о том, что он держит в руках письмо, собственноручно написанное находящейся далеко отсюда умной женщиной, совершенно не такой, как все прочие, которых он знал.

— Ваше благородие, — сказала княгиня-регент, — честно говоря, я вообще тебя не узнаю… Уже не помню, когда ты в последний раз дал мне добрый совет. Я понимаю, что постижение тайн Пятен и Полос Шерни — занятие несравнимо более спокойное, чем участие в войне, а в особенности наблюдение за взлетами и падениями замешанных в ней людей. Но как историк ты, скорее всего, должен знать, что великие события не могут без этого обойтись. Что тебя беспокоит, мудрец-посланник? Полагаю, медлительность Йокеса, я угадала?

— А тебя, ваше высочество, это не беспокоит?

— Нет, — ответила она, — ибо Йокес кое-что мне обещал, а я ему поверила.

— Что он такого обещал, ваше высочество?

Анесса уже прочитала письмо. Они с Хайной переглянулись и выжидающе уставились в лицо княгини. Ждал и посланник.

Эзена выпила глоток вина.

— Он обещал, — сказала она, — что выиграет для меня эту войну. Он послушал моего совета и поговорил с одним выдающимся командиром, который остался в Сей Айе.

Только Хайна, в свое время присутствовавшая при разговоре, который имела в виду княгиня, поняла, о каком командире речь.

— И ты ему веришь, ваше высочество?

— Да, ваше благородие. Я верю ему, я поверила в своего командира. Ты не знаешь, ваше благородие, что величайшее искусство для любого, кто хочет править, — это поверить нужному человеку? Поверить, ваше благородие, без каких-либо гарантий и оговорок. Я поверила Йокесу и не разочаруюсь в нем. Все остальное зависит от меня. Так, Анесса?

Теперь уже Хайна и посланник не знали, о чем говорит княгиня. Но и Анесса, похоже, была не вполне уверена.

— Да, ваше высочество, — с легким сомнением ответила она.

— Эта вера в свершения Йокеса имеет что-то общее с надеждой, в которой столь недавно тебе стыдно было признаться? — спросил посланник.

Она на мгновение потупилась.

— Да, ибо тогда это была лишь надежда. Но сегодня это нечто большее. Если Йокес обманул тебя… Анессу и Хайну… значит, он обманул всех. Именно так, как сказал.

Посланник понял, что командир войска Сей Айе задумал какую-то военную хитрость. Но он не мог избавиться от ощущения, что уже слишком поздно… Что бы ни придумала Эзена, оно не могло остановить неумолимого хода событий. Козни, интриги, хитрости — да, но все в свое время. Княгиня проигрывала не потому, что плохо справлялась со своими обязанностями в столице. Она проигрывала, так как ее действия и решения никому не удавалось поддержать оружием. Готах напрасно размышлял о том, что такого может совершить Йокес, что могло бы дать ему перевес в войне. А может, сама княгиня рассчитывала, что сумеет расколоть единство группировки Справедливых и приобрести для себя тысячу новых мечей? Но это был, увы, заколдованный круг… Для раскола единства Справедливых нужны были мечи; их же, по крайней мере в Роллайне, могли предоставить именно Справедливые, и никто другой. Готах считал, что лишь некое чудо, военное и политическое сразу, может дать княгине-регенту в руки оружие.

И к сожалению, он был прав. Еще той же ночью начало становиться ясно, что ее высочество играла чересчур рискованно — и просчиталась. Ибо чудо не желало происходить. Его могла совершить надтысячница Тереза, но чудо надтысячницы не основывалось на одном лишь желании. Командующая Восточной армией знала, чем она располагает, не надеясь на везение, лишь на свои знания, отвагу и численность солдат, к тому же считала свое чудо всего лишь крупным военным достижением. В то же самое время Эзена ожидала, что ей улыбнется судьба.

А судьба не собиралась улыбаться, ибо, похоже, просто не любила чересчур тщеславных невольниц.

Разбуженная перед самым рассветом Хайна не могла понять, чего хочет от нее первая Жемчужина. Телохранительница ее высочества, правда, очень быстро приходила в себя, даже вырванная из самого глубокого сна, но зато Анесса, увы, была совершенно пьяна. Она все время икала и не могла устоять на ногах. Сперва ее поддерживала служанка, потом спинка кресла, но эта опора могла оказаться слишком слабой… Они разговаривали в проходной комнате, из которой вели двери в следующие комнаты и, наконец, в спальню княгини. С некоторого времени проходная комната стала жилищем Хайны. Черная Жемчужина постоянно находилась там на страже.

— Хватит бормотать, — решительно сказала она, несколько ошеломленная, поскольку Анесса хоть и заглядывала порой довольно глубоко в бокал, но теперь она явно залезла в него с головой. — Как ты выглядишь? Беги отсюда, а то если Эзена проснется…

— Я сей-час… И-ик! — проговорила опухшая Анесса, глядя на нее налитыми кровью глазами и отрицательно покачивая пальцем. — Разбуд-ди ее.

От нее невыносимо несло вином, а выглядела она как последняя шлюха из предместья. Все говорило о том, что недавно она решила поправить свою внешность и подрумянила щеки или, вернее, пыталась это сделать. С одной стороны у нее был бледно-красным висок, с другой — край скулы. Она также подкрасила черным ресницы и брови, но выглядело это так, словно она измазанной в саже рукой по очереди протерла глаза. Растрепанные волосы слиплись от чего-то напоминавшего густой соус для жаркого; тот же соус покрывал платье на груди, на которой к тому же оказалось содержимое по крайней мере трех бокалов красного вина.

— Где ты была? Что ты от меня хочешь? Я должна ее разбудить? Ведь она тебя убьет, прежде чем ты вообще успеешь…

— Ик, — сказала Анесса.

Опершись локтями о стол и опустив голову на руки, она закрыла глаза и заснула, прежде чем Хайна успела задать очередной вопрос.

— Говори ты, — сказала Черная Жемчужина, глядя на служанку. — Ты была с ней? Где?

— Не знаю, Жемчужина. Мне не знаком тот дом. Я могла бы его показать, но не знаю, кому он принадлежит. Это небольшой дворец, каких много в Роллайне. Мы уже были там несколько дней назад.

— И ты не знаешь, кому он принадлежит? Ты ждала у входа?

— Нет, Жемчужина. У дверей комнаты, в которой…

— Ты потеряла свою госпожу из виду?

Служанка-телохранительница была самой старшей из всех, самой лучшей и самой смелой. Еще недавно она охраняла саму Эзену и только несколько дней по поручению княгини сопровождала Анессу, вечно решавшую какие-то свои дела за стенами дворца.

— Да, Жемчужина, — не моргнув глазом, ответила она. — А что мне делать, когда я получаю явный приказ, нахожусь в чужом доме и притом одна? Бежать к тебе, вломиться в комнату или заставить первую Жемчужину подчиниться? Я предпочла подслушивать под дверью.

— Бессовестная, — заключила Хайна, но больше ничего не сказала, поскольку лучше всех понимала, сколь немногое иногда может сделать телохранительница. И ты что-нибудь услышала?

— Немного. Я была не одна, со мной стояли две служанки хозяина.

— Это тогда она так напилась? За той закрытой дверью?

— Туда приносили блюда и подавали все новые вина.

— Пиршество? Скорее возлияние. В большом обществе или только вдвоем?

— Вдвоем.

— И что там происходило? В той комнате? — допытывалась Хайна.

— Все, о чем ты думаешь, — спокойно сказала служанка.

Несколько мгновений стояла тишина. Анесса икнула во сне.

Дело было уже даже не в том, что Хайна никогда не видела ее настолько пьяной. Она спрашивала себя, видела ли вообще кого-ли-бо в таком состоянии.

— Сделаем по-другому… Расскажи мне подробно обо всем. Где вы, собственно, были, что там происходило — в общем, все, что знаешь или о чем догадываешься.

— Не обо всем я могу сказать.

— Знаю. Скажи то, что можешь.

Телохранительница должна была уметь молчать. Хайна сразу же приказала бы продать болтунью, рассказывающую о доверенных ей секретах. Если телохранительницы должны были надлежащим образом исполнять свои обязанности, то охраняемая особа должна была быть уверена, что может их везде взять с собой, все показать и допустить к любой тайне. Хорошая телохранительница должна мешать — и напоминать о своем существовании — не в большей степени, чем висящий на поясе меч. Хайна знала, что услышит от сопровождавшей Анессу служанки исключительно то, что, по ее мнению, хотела бы сказать первая Жемчужина. Если бы была в состоянии.

— Я каждый день куда-то сопровождаю первую Жемчужину. В основном это обычные скучные дела. Торговые, официальные. Реже какие-то тайные встречи. Три… нет, четыре дня назад мы были в том же самом доме. Так же одетые.

— То есть — как?

— Длинные плащи, капюшоны. Одни. Вечером.

— Что значит — одни? Без слуг? Твоя госпожа не взяла носилки?

— Одни, без слуг, без носилок.

— Ага. Две проститутки?

— Скорее любовница с доверенной невольницей.

— И что дальше?

— И все. Большую часть ночи я ждала под дверью.

— А за дверью твоя госпожа ела, пила и… принимала всяческие почести хозяина.

— И разговаривала.

— Понятное дело, — сказала Хайна. — Каким образом вам удалось вернуться?

— Хозяин послал за носилками.

— Хозяин был в состоянии за чем-либо послать? Не одна же она пила? Послушай: или я позову кого-нибудь, кто поможет тебе отнести ее в постель, или… или нужно привести ее в такой вид, в котором она сможет показаться княгине. Это должна решать ты. Я не могу судить, пришла ли первая Жемчужина сюда, потому что ей что-то привиделось или же у нее действительно может быть повод для того, чтобы разбудить княгиню. Может у нее быть такой повод?

— Думаю, да. Ее высочество знала, куда мы ходим. Это был дом какого-то очень важного рыцаря. Но меня не волнует политика, — сказала служанка, — поскольку на рыцаря я смотрю так же, как и на его слугу: меня волнует только, есть ли у него оружие и может ли он им воспользоваться.

— Не умничай.

— Прости, Жемчужина.

— Но в таком случае, раз это может быть связано с политикой, а княгиня знала о ваших походах, я займусь твоей госпожой. Оставь ее здесь, разбуди нескольких девушек и возвращайся. Мы никуда ее не потащим, только в соседнюю комнату. Понадобится кружка теплой воды с солью, ведро с водой и еще одно пустое. И еще что-нибудь для питья, лучше всего какие-нибудь травы, например мята. На кухне кто-то постоянно поддерживает огонь, пошли туда, пусть заварят для первой Жемчужины трав. И пусть девушки принесут одно из ее домашних платьев.

— Да, Жемчужина.

Хайна осталась одна, поскольку спящая щекой на столе Анесса была не в счет. Она храпела, словно армектанский гвардеец после долгого перехода, кашляя во сне и шмыгая носом. Чуть позже смирившаяся с судьбой Хайна услышала кое-что еще, и ей не пришлось заглядывать под стол, чтобы понять, что именно означает лужа вокруг ног подруги. С мокрого платья падали запоздавшие капли.

— Вот свинья, — сказала она. — Представляю себе Эзену, которая смотрит, как ты мочишься на пол возле ее кровати… Сегодня ты обязана мне жизнью, и мы на эту тему еще поговорим.

Служанка набегалась, исполняя данные Черной Жемчужиной поручения, которые не входили в ее обязанности. Вооруженные стражницы демонстративно презирали невольниц для мелких услуг, и телохранительница Анессы была несколько обижена, поскольку ей пришлось нести кружку с соленой водой во главе отряда прислуги, что не сочеталось с достоинством суровой воительницы. Но Хайна сама была телохранительницей и — хотя и тайно — ощущала по отношению к другим Жемчужинам такое же превосходство, как та по отношению к другим невольницам.

— Зачем ты сама это носишь, нужно было разбудить еще одну, — сказала она, показывая на кружку. — Они выспятся днем, а тебе снова придется рисковать головой… Иди уже, пришли только кого-нибудь на смену в спальню первой Жемчужины.

Благодаря подобным мелочам солдаты любили своих командиров.

— Я тебе больше не нужна? — Служанка специально опустила словечко «Жемчужина», желая показать сопровождавшим ее невольницам, в сколь близких отношениях она остается со своей начальницей.

— Нет, сестра, — ответила Хайна, завоевывая пожизненную благодарность подчиненной. — Иди и выспись. А вы поднимите первую Жемчужину и внесите ее в комнату. — Она показала на одну из трех дверей. — И уберите под моим столом.

Поручения были исполнены. Хайна не отказала себе в удовольствии, сунув кружку под нос едва соображающей подруге.

— Пей, малышка, — сказала она, другой рукой пододвигая пустое ведро.

Анесса, глупая, выпила. Сидя на корточках на полу, с головой в ведре, она блевала так, словно собиралась испустить дух. Хайна поддерживала ее голову. Продолжалось это очень долго… Анесса этой ночью не жалела еды и напитков.

— Ну и удается же тебе нажраться! — поморщилась Хайна с отвращением, но и с восхищением тоже. — Ну как? Лучше? Понимаешь, что тебе говорят?

С трудом дышавшая Анесса слабо кивнула.

— Допей до конца.

— Ммм…

— Пей, я сказала!

Анесса выпила остатки воды с солью и снова начала давиться. Но похоже было, что в желудке у нее пусто; первая Жемчужина могла самое большее выблевать собственные потроха. Хайна зачерпнула чистой воды из другого ведра.

— Прополощи рот. Встань.

С помощью служанок она стащила с Анессы запачканное платье, очистила ее волосы от соуса и помогла умыться. Смоченным в воде рукавом платья она обмыла лицо, шею и руки подруги.

— Присядь над этим ведром. Ну, присядь, ты же обмочилась! Что надо делать? Не знаешь?

Первая Жемчужина, поддерживаемая подругой, неуклюже подмывалась, расплескивая воду. Наконец Хайна подняла ее и одела в домашнее платье, но, взяв в руки принесенную обувь, посмотрела на невольниц.

— Вы с ума сошли? Она же сразу убьется, как только наденет это на ноги!

— Мы не знали, Жемчужина…

Они действительно не знали. Хайна швырнула обувь в угол комнаты; невероятно высокие котурны ударились о стену.

— Что она сказала? — слабо, но довольно отчетливо спросила Анесса, опираясь рукой о стену возле двери.

— Кто?

— Княгиня.

— Ты еще с ней не разговаривала, — вежливо сообщила Черная Жемчужина. — Пей.

— А что это?

— Травы. Не рвотное.

Анесса мелкими глотками пила горячий напиток. Она выглядела уже лучше, хотя пока не напоминала женщину, стоившую тысячу золотых. Честно говоря, Хайна оценивала ее стоимость где-то в половину серебряной монеты, но только в корчме, где не было никакого выбора.

— Пройдись немного.

Анесса, шатаясь, побрела до окна и обратно.

— Тебе обязательно нужно увидеться с княгиней?

— Обязательно. Сейчас. Уже светает? — испугалась блондинка, посмотрев в окно.

Она развернулась слишком резко и попятилась, опираясь рукой о стекло. Хайна закрыла глаза… но окно выдержало.

— Уберите здесь и идите, — сказала она невольницам.

Когда они ушли, она заставила Анессу выпить остатки мятного напитка, еще раз внимательно посмотрела на нее и кивнула.

— Ну, тогда иди. Реши свой вопрос и отправляйся спать. Не боишься, что с тобой когда-нибудь что-то случится в таком состоянии?

— Мне пришлось его напоить, — сказала Анесса. — Мне опять плохо…

— Тогда проблюйся и иди.

Анесса немного помучилась над вонючим ведром, выблевала травяной напиток, несколько раз глубоко вздохнула и пошла за Хайной.

В спальне княгини царил мрак, едва нарушаемый проблесками зари. Выходящие на север окна никогда не давали достаточно света. Хайна вернулась за канделябром со свечами.

— Ваше высочество, — сказала она.

Худшего времени, чтобы будить Эзену, просто не было.

— Ваше высочество, подъем, вставай! — сказала разозленная Хайна, зная, что даже если бы она даже обрызгала княгиню розовой водой, то все равно получила бы нагоняй. — Хватит разлеживаться по ночам. Срочное известие от первой Жемчужины!

Эзена перевернулась на бок, на мгновение открыла глаза и тут же снова их закрыла.

— Я тебе язык вырву, — пробормотала она. — Пришли ее сюда.

— Уже прислала. Она ждет.

— Ваше высочество, — отважно сказала Анесса, которую подруга держала за локоть. — Вожди Шпр… Справедливых встречаются сегодня после полудня. Если ты хочешь с ними… того… то сегодня.

Княгиня, все еще с закрытыми глазами, спала или думала о том, что ей было сказано. Пожалуй, все же думала.

— Где они встречаются?

Анесса объяснила, почти не путаясь в словах. Хайна поняла, что речь идет об одном из высоких домов-дворцов, но, похоже, не о том, где ее подруга развлекалась этой ночью. Честно говоря, Черная Жемчужина была несколько разочарована, поскольку ей казалось, что Анесса сейчас произнесет сущее откровение. Но, немного подумав, она пришла к выводу, что, собственно, так оно и есть. Если княгиня-регент хотела встретиться со своими политическими противниками с какой бы то ни было целью, то ей представился единственный случай. Давно уже было ясно, что приглашения в Королевский квартал не примет почти никто. И точно так же было ясно, что никто не пригласит княгиню на совещание вождей группировки Справедливых, более того, даже не сообщит о подобной тайной встрече. Понятна была и спешка Анессы. Она уж точно не могла выспаться, прийти в себя и сказать княгине за обедом: «А кстати… Скоро начинается встреча твоих врагов, нам нужно успеть».

— Хайна, ты еще здесь? — спросила Эзена, все еще с закрытыми глазами.

— Здесь, ваше высочество.

— Я поеду туда сегодня. Позаботишься о том, чтобы мне ничто не угрожало и вместе с тем мне не пришлось бы тащить с собой целую армию. Узнай у Анессы все, что нужно. Анесса?

— Да, ваше высочество?

Эзена наконец открыла глаза — правда, снова лишь на мгновение.

— Я понимаю, что тебе иногда приходится, выполняя мои поручения, принимать участие в каком-нибудь пиршестве и даже не отказываться от вина. Но все же не приходи ко мне больше с заплетающимся языком и таким колтуном на голове. Сперва попытайся хоть немного привести себя в порядок.

— Ммм… да, ваше вы… сочество. Прошу прощения.

— Идите. Пришлите ко мне служанок. Сейчас встану.

Жемчужины покинули спальню. Эзена осталась одна, думая о том, успеет ли Йокес, несмотря на то что ему не хватило одного дня.

Йокес, к сожалению, не успел. Не успел, хотя обманул всех — в точности так, как сказала княгиня за ужином. Он должен был захватить Нетен, ибо только там, в лесу, освободившись от общества конных лучников Каронена, он мог заняться надлежащими приготовлениями. Только там у него имелось все необходимое: спокойствие, дорога, а прежде всего, очевидная причина. Ведь не мог же он, не вызывая подозрений, забраться в первый попавшийся лес, куда его ничто не влекло. Нетен был лучшим из всех возможных мест, а может, более того, единственным подходящим местом. Йокес сделал свое дело, выполнил все обещания, но не успел, поскольку пьяная первая Жемчужина принесла ценное известие на день раньше, чем этого хотела княгиня, или, может быть, скорее не известие пришло слишком рано, а поторопились вожди группировки Справедливых.

Йокес уже не тащился еле-еле.

Князь — представитель императора в Лида Айе, готовившийся к отъезду из города, уже несколько дней получал донесения о продвижении отряда Доброго Знака. Преследуемое конными лучниками тяжеловооруженное войско Йокеса шло со скоростью пяти-шести миль в час, охраняя немалый обоз. Но в течение одной ночи, проведенной в Нетене, это тяжелое войско и обоз преобразились до неузнаваемости. Йокес решил, что больше не будет командовать тяжелой конницей, поскольку всю жизнь командовал легковооруженными и именно это умел лучше всего. С повозок забрали только самое необходимое, погрузили на спины запасных лошадей, которым с этого момента предстояло стать вьючными животными, способными угнаться за подвижными отрядами, — так же, как и в имперских легионах. Повозки двинулись по дороге, под прикрытием двух вспомогательных отрядов Эневена, а все войско исчезло, словно под землю провалилось. Оно снова появилось почти сразу же, в тот же день… но почти сорока милями дальше. Меньше чем за сутки Йокес преодолел расстояние, которое отделяло его от Лида Айе, на что, по расчетам, ему должна была понадобиться неделя — со скоростью, достойной имперских конных лучников. Всадники отряда тыловой стражи, вопреки своему названию составлявшие авангард, поздним вечером вызвали в городе панику, появившись неизвестно откуда; вскоре к ним присоединились остальные отряды, правда, изрядно поредевшие за время марша и тащившие за собой хвост мародеров, но все равно не нашедшие на месте достойного противника. Город охраняли двести с небольшим морских пехотинцев, составлявших боевое ядро экипажей трех стоявших в Лида Айе кораблей; еще недавно этих солдат было несколько больше, но часть их включили в состав Западной армии, усилив сопровождение обозов, а потом эти пехотинцы в матросских шароварах остались охранять Нетен… У застигнутых врасплох солдат морской стражи не было ни малейшего шанса на успешное сопротивление. Сам обоз, недавно отправленный надтысячником Кароненом из Нетена, стоял за западной заставой города, где по мере скромных возможностей пополнялись запасы. Немногочисленных охранявших повозки солдат перебили, а бесценный для Западной армии груз достался победителям.

Днем раньше армектанский тысячник, командовавший легионом конных лучников, который в течение многих дней не давал покоя медленно двигавшемуся войску Йокеса, не желая забираться в лес, не спеша обошел его вокруг, форсировал Лиду и встал на ночь лагерем. Свернув его на рассвете, он двинулся к месту первого сражения у Буковой пущи, где стал ждать, когда противник появится на дороге и пойдет на Лида Айе, если, конечно, у него вообще имелись такие намерения. Он дождался, но только двух вспомогательных рыцарских отрядов, сопровождавших обоз. Слегка досадив им, он оставил их в покое, ожидая подхода остальных сил. Но семь тяжелых отрядов Йокеса находились в это время почти на двадцать миль дальше, о чем никто не имел понятия, кроме удивленных крестьян из придорожных деревень, которые не знали что и думать о сотнях запыленных солдат на рослых конях, преодолевающих милю за милей шагом, рысью и галопом попеременно, словно отряд армектанских лучников. Это войско ничем не напоминало знаменитые отряды Сей Айе. Куда-то исчезли прекрасные латы, остались только кольчуги. Лошадей тоже освободили от доспехов, а у копейщиков не было даже их главного оружия — все везли более легкие и удобные пики, которыми пользовались средневооруженные.

И во главе именно таких солдат комендант Йокес лично вырезал немногочисленную охрану здания трибунала, в котором остановился князь — представитель императора Спешившихся конников самого маленького Голубого отряда, однако, хватило для того, чтобы они могли оставить своих лошадей под надежной охраной, окружить здание и ворваться внутрь, где в коридорах и залах не оказалось противника для пятидесяти рубак. Йокес не собирался брать пленных, поскольку у него не было никакой возможности таскать их повсюду за собой и тем более держать под замком — поэтому и урядников трибунала, и придворных князя, а также всю прислугу резали без тени жалости. Рассказам о жутком здании, набитом сотнями трупов, вскоре предстояло стать одной из самых мрачных легенд этой войны.

Но легендой стал весь город, так как в Лида Айе не щадили ничего, на чем остался хотя бы след армектанского присутствия. Воевода и его семья были убиты, подобную же судьбу разделили почти все имперские урядники, а о казармах дартанской морской стражи не стоило даже и говорить — там сгорело все, что только могло гореть. Почти в каждом квартале сгорел какой-нибудь дом, а любой, кто при виде солдат крикнул хотя бы слово по-армектански, тут же падал замертво. Предусмотрительный город, сдававшийся каждому пришедшему, на этот раз не успел прислать завоевателю ключи от своих ворот, а девушками из публичных домов солдаты овладели сами, не спрашивая ни у кого согласия — хотя овладели, надо сказать, в немалой спешке, поскольку нужно было сжечь еще несколько армектанских складов, и командир мог бы разгневаться, увидев там утром нечто большее, чем дымящееся пепелище.

Сражение в порту, куда пошел легкий отряд при поддержке двух отрядов Малого Штандарта, длилось недолго и закончилось еще до полуночи. Стражи вывели в море один из трех кораблей эскадры, бросив остальные, подожженные, у набережной. Потери несчастных дартанцев, оказавшихся вообще без командира (ибо комендант эскадры в этот день ужинал с князем-представителем, заместителя же нигде не было), разбросанных по уличным патрулям, несших вахту на парусниках, в гарнизоне, у здания трибунала и неизвестно где еще, были крайне высоки, к тому же противник заплатил за них всего лишь несколькими трупами.

Йокес, без шлема и доспехов, поскольку на нем не было даже кольчуги, один лишь мундир цветов Дома К. Б. И., во главе своих солдат методично и тщательно очищал дворец трибунала снизу, этаж за этажом. Бесчисленных беглецов, выскакивавших в окна или выбегавших через боковые двери, тотчас же хватали расставленные вокруг дома всадники. На втором этаже Йокес проткнул мечом еще одного урядника, сбросил с лестницы отчаянно вопившую невольницу, так как насиловать ее ему было некогда, пошел дальше и вместе с несколькими солдатами шагнул в комнату, где явно только что пировали за обильно заставленными столами. Рыцарь княгини-регента сдернул скатерти, пинком открыл еще одну дверь, после чего вежливо, но сдержанно поклонился. Императорского представителя он знал лично, еще с тех времен, когда по приказу князя К. Б. И. Левина путешествовал по Дартану в поисках коней и всадников — тех самых всадников, которые теперь стояли за его спиной.

— Ваше высочество, — слегка запыхавшись сказал он, — я — М. Б. Йокес, рыцарь на службе ее королевского высочества княгини-регента К. Б. И. Эзены. Прошу туда, ибо у нас очень мало времени.

С этими словами он показал окровавленным мечом на дверь.

Еще до рассвета всадники отряда тыловой стражи доставили ценную посылку своим товарищам. Отряд передовой стражи, немногочисленный и обескровленный в свое время конными лучниками на болотах, уже несколько дней стоял вдоль окружной дороги в Роллайну, ведшей от побережья Закрытого моря, через Сенелетту и дальше. Дорога эта не имела ничего общего с той, по которой шло все войско Сей Айе. Йокес, правда, двигался не спеша, но это не означало, что он зря терял время. Он знал, чего хочет добиться, и не желал, чтобы конные лучники Каронена обнаружили его спрятанные в лесах курьерские посты. Князь-представитель начинал свое самое дикое и самое быстрое путешествие из всех, которые он совершил за всю свою жизнь.

Путь, однако, был долгим, а группировка Справедливых назначила совещание на один день раньше, чем нужно. И княгиня-регент, желая принять участие в этом совещании, а тем самым повлиять на принимаемые там решения, не могла больше ждать. Полуживого дартанского вице-короля, которого назначил на эту должность император, приволокли в Роллайну, когда ее высочество уже возвращалась в свой дворец в Королевском квартале.

Еще с самого утра княгиня Эзена послала двоих гонцов в Лида Айе, где, как она считала, уже должен находиться Йокес. Гонцы, на случай каких-либо неприятностей ехавшие один за другим на расстоянии в несколько миль, помчались окружной дорогой через Сенелетту, то есть тем же самым путем, по которому с противоположной стороны ехал под вооруженным эскортом князь-представитель. Посланцы Эзены встретили этот «кортеж», узнали новости и поехали дальше. В это время Йокеса в Лида Айе уже не было. Рыцарь княгини отправил по дороге в сторону Нетена несколько отрядов, в том числе отряд тыловой стражи, с заданием усилить сопровождение обоза (который вместе с двумя рыцарскими отрядами поддерживал прекрасную скорость в двадцать миль за сутки), оставил в Лида Айе отряд Дома, сам же двинулся на Тарвелар.

В отсутствие противника он мог сделать то, чего когда-то не сделала Тереза, которой угрожали полки Эневена: разделил свои скудные силы и двинулся вперед широким фронтом, сжигая все встреченные по пути деревни, уже армектанские. Надтысячник Каронен был во многом прав, опасаясь, что одними интригами и заговорами никак нельзя защитить пограничье. Солдаты Йокеса совершенно безнаказанно отрядами по пятьдесят, самое большее сто человек пробегали многие мили по беззащитному краю, предавая огню все, что могло гореть, даже встреченные рощи и леса. Они охотно навещали маленькие городки, из которых давно уже забрали любого легионера, способного ходить и носить оружие. Крохотные гарнизоны, в основном состоявшие из больных или раненых, отправленных в тыл воинов, не могли оказать достойного сопротивления разъяренным всадникам Йокеса. В личных владениях порой попадались личные войска — годные самое большее на то, чтобы отогнать банду, насчитывающую полтора десятка всадников равнин, степных разбойников, представлявших здесь когда-то самую большую угрозу… Всего за день пятьсот всадников Малого отряда безнаказанно предали огню один из богатейших краев Шерера — в течение многих веков спокойное, богатевшее за счет двух больших портов дартанско-армектанское пограничье и северное побережье Закрытого моря. Вечером эта не имевшая противника полутысячная армия собралась в назначенном командиром месте и прошла еще милю или две, чтобы наконец разбить лагерь, с явным намерением назавтра идти на Тарвелар.

Из Тарвелара, куда уже добрались вести о захвате Лида Айе и резне в здании трибунала, поспешно вывозили командование имперских сил, а взамен привлекали каждого способного сражаться солдата. В первую очередь это были морские пехотинцы из тарвеларской эскадры, поддерживаемые всеми командами кораблей, которые удалось завлечь на берег, в том числе команда единственного корабля, ушедшего из Лида Айе. Высокопоставленные военные, командовавшие силами Вечной империи, могли молча выслушивать доклады возвращавшихся разведчиков, которые говорили о простирающейся на востоке стене дыма; вечером этот дым сменился заревом. Не было никаких точных сведений об успехах противника; было лишь известно, что он движется на Тарвелар. Не хватало и сведений о силе этой армии. Похоже было, что Йокес возглавляет все отряды Доброго Знака — подобная картина вырисовывалась как из рассказов бежавших из Лида Айе, так и масштабов разрушений. Хуже всего было осознавать, что враг непредсказуем и способен к небывалым свершениям. Его не могли остановить никакие пехотные подразделения, значение имела только партизанская война, которую вел конный легион Западной армии, чей командир постоянно получал приказы с требованием поторопиться. Однако, учитывая расстояния, никакие подтверждения того, что эти приказы получены, прийти пока не могли. Зато можно было не сомневаться, что не все гонцы добирались до места, так как на дороге стояли вражеские войска. Отважным курьерам приходилось пробираться среди пылающих деревень и лесов, избегая встреч с отрядами врага и видя сотни беженцев, лишившихся крыши над головой и оплакивающих потерю близких. Картина эта внушала как ужас, так и дикое желание отомстить.

Тысячник, командовавший конными лучниками, не знал, что ему делать. Вечером до него добрались целых два курьера с запада и один с востока. Он разрывался между противоречившими друг другу приказами: его вызывал к себе как непосредственный командир, выводивший из Буковой пущи остатки пеших легионов, так и главнокомандующий из штаб-квартиры в Тарвеларе. К тому же было совершенно ясно, что оба командира ошибочно оценивали ситуацию. Во-первых, верховное командование, похоже, потеряло голову: на свете не существовало такой конной армии, которая могла ежедневно преодолевать сорок или пятьдесят миль. Подобное усилие можно было позволить себе лишь один раз, после чего следовало позаботиться о лошадях, чтобы конница не превратилась в пехоту. Йокес мог после короткого отдыха еще долго поддерживать форсированный темп марша, то есть делать двадцать, пусть даже двадцать пять миль в сутки, но не больше. Это означало, что от Тарвелара его отделяли еще по крайней мере два дневных перехода, поскольку, сжигая Армект, он не слишком далеко ушел от Лида Айе. Во-вторых, тысячник конных легионеров понятия не имел, какие силы жгут Армект и движутся на Тарвелар, но видел, что это не вся армия Сей Айе, так как большая часть этой армии была сосредоточена именно при обозе, захватить который было уже невозможно. Что же касается Каронена, то надтысячник, давно лишенный каких-либо известий, окончательно отупел в диких дебрях — он вообще ни о чем не знал, спрашивал про Нетен и хотел знать, стоят ли все еще отряды Йокеса под Роллайной.

Весь день командир конного легиона пытался как подтвердить полученные приказы, так и переслать собранные известия. Он мог помчаться на помощь находящемуся под угрозой Тарвелару, но не хотел, поскольку понимал, что большая часть войска Сей Айе сосредоточилась между Буковой пущей и сожженным портовым городом, и именно она представляла самую большую опасность, а не отряды (два? три? в любом случае не больше четырех), идущие на Тарвелар. Но с другой стороны, вражеские отряды, сопровождавшие обоз, не могли совершить ничего из ряда вон выходящего, в то время как падение Тарвелара означало бы катастрофу. Со дня возникновения империи никто еще не сжег армектанского города! Большого, густонаселенного города, порта, являвшегося окном в Закрытое море.

Тысячник посылал гонца за гонцом во все стороны, требовал подтверждения приказов, представлял собственный взгляд на ситуацию — и не делал ничего, только собирал новые, все более точные сведения о противнике. Сидя на вражеской территории, он не мог даже жечь деревни, мстя за сожженные свои, ибо руки у него были связаны приказами князя-представителя, давно подтвержденными главным командованием. Деревням в округах Роллайны и Лида Айе следовало постоянно угрожать, но ни в коем случае не жечь их, так как это могло бы обратить против Кирлана рыцарей из группировки Справедливых.

Таким вот образом, всего за два дня его благородие М. Б. Йокес, рыцарь княгини-регента, полностью перехватил инициативу в войне на западе и мог делать все, что хотел. Хотел же он очень многого, кроме одного: он даже не собирался захватывать Тарвелар. Следуя священному принципу легкой конницы, который гласил: «Никогда не иди туда, где тебя ждут», командир войск Сей Айе намеревался вернуться, соединиться с отрядами, охраняющими обоз, после чего дать передышку своим людям, а еще больше — лошадям, и двинуться широким фронтом на север, оставив Буковую пущу по правую руку. Он не видел причин, по которым ему следовало ограничиться сожжением нескольких десятков деревень, если он мог сжечь несколько сотен, рассчитывая на серьезное сопротивление разве что на северной границе, где сидели солдаты, сражавшиеся с алерскими полузверями.

Прекрасный командир, которого столь надолго оставили в Сей Айе, поговорил наконец с Йокесом и напомнил ему, что неподвижное войско, стоящее у какого-нибудь леса, ничего не защитит и даже не сможет вынудить врага вступить в бой. И напротив, достаточно было двинуться с места, чтобы имперские легионеры сами мчались навстречу, ведя совершенно безнадежные сражения в защиту сжигаемого края. Они не могли их избежать, поскольку деревни не желали убегать вместе с ними и не могли вести партизанскую войну.

Йокес ждал вестей из Роллайны. Он дал своей госпоже все, о чем она просила: победу, хаос, пылающие армектанские деревни и, наконец, заложника, которым она наверняка знала, как воспользоваться. Теперь он ждал писем, не зная, добрался ли князь — представитель императора в целости и сохранности до места, а тем самым — получила ли ее королевское высочество в руки оружие. Он верил в способности княгини, но вместе с тем — как почти любой военный — не любил полагаться на одни лишь интриги и соглашения; он считался с тем, что через несколько дней ему придется появиться под Роллайной и оружием поддержать дело княгини-регента. Он не мог двинуться на завоевание Армекта, оставив ее одну, беззащитную против вражеских отрядов в предместьях Роллайны, которые к тому же могли получить поддержку от остатков войск Западной армии. Он должен был быть уверен, что его госпожа сумела перетянуть на свою сторону отряды рыцарей Справедливых.

Гонцы прибыли только вечером, поскольку раньше не сумели его найти. Отряды Малого Штандарта собирались в импровизированном лагере, докладывая о произведенных опустошениях. Йокес прочитал привезенные курьерами письма и схватился за голову. У него не было шансов участвовать в сражении, которое хотела дать Эзена, он мог послать ей в лучшем случае измотанный до предела легкий отряд — двести всадников, то есть почти что ничего. Княгиня порой удивляла своей интуицией, но, в сущности, не имела никакого понятия о войне; она не могла вступить в бой, не будучи уверенной в поддержке со стороны по крайней мере нескольких отрядов. А она как раз писала, что не уверена. Она отправлялась на какой-то совет, не имея возможности дольше ждать. Йокес взревел так, словно повредился разумом. Он требовал чернил, пергамента и перьев. Вскоре из лагеря, один за другим, сломя голову помчались гонцы в сторону Лида Айе.

В тот же день, когда Йокес одерживал свои победы, безжалостно опустошая пограничье, его госпожа потерпела поражение. Она еще не знала его истинных размеров, но в том, что это поражение, не оставалось сомнений.

Направляясь на встречу с вождями группировки Справедливых, княгиня-регент впервые смогла как следует разглядеть свою столицу. Она не сделала этого в день приезда, когда замечала лишь несметные толпы. Да и потом у нее не нашлось времени, чтобы проехаться по улицам, — сперва времени, а потом желания… Только теперь она увидела самый большой, самый богатый и, вероятно, самый красивый город Шерера. Город, в котором она хотела остаться вопреки воле его самых знаменитых обитателей.

В сидевшей верхом фигуре в голубом плаще никто не мог узнать ее королевское высочество княгиню-регента. Ехавшие сзади рыцари, образовывавшие свиту из полутора десятков человек, не носили цвета Эневена. Рядом с княгиней ехала ее верная Жемчужина, тоже в плаще, скрыв лицо под большим капюшоном. Две дамы чистой крови (ибо на это указывали как прекрасные кони, так и одежда), едущие по улицам с вооруженным эскортом, не были чем-то необычным в Роллайне, особенно теперь, когда шла война. И раньше никого не удивляли носилки и даже женщины верхом, едущие хотя бы на охоту в пригородных лесах; правда, в мирное время редко доводилось видеть столько вооруженных всадников. Эзена и Хайна двигались посреди улицы, не обращая никакого внимания на уступающих им дорогу горожан. В Королевском квартале, где преобладали магнатские дома-дворцы (в которых хозяева в последнее время бывали редко, явно не слишком хорошо себя чувствуя под самым боком у регента), движение на ровно вымощенных улицах было небольшим, но в остальных районах — «четвертях», носивших громкие дартанские названия, — едва ли нашлось бы что-либо, отсутствующее в каком-либо другом городе Шерера. Действительно, Роллайна отличалась красотой и богатством — деревянные дома стояли только в предместьях, сам город был полностью построен из кирпича, по-дартански оштукатуренного. Побеленные стены домов — возможно, несколько более высоких, чем обычно, — поддерживались в чистоте, нередко их покрывали фресками. Заброшенных развалин не было вообще — любой, кто не мог содержать каменный дом в «золотой» столице Дартана, мог сразу же его продать, почти за любую цену, но таких находилось немного. Арендная плата, не имевшая себе равных во всей Вечной империи, позволяла владельцам достойно жить; лишь транжира и кутила мог бы промотать доходы, полученные от нанимателей комнат, даже если дом стоял в предместье. Так что имело смысл заботиться о курице, несущей золотые яйца.

После бегства имперских солдат по требованию Эневена на службу призвали городскую стражу — многочисленную и красиво одетую, ибо город отнюдь не бедствовал. Ценность этих вояк вызывала немалые сомнения, но первый рыцарь королевы дал отцам города очень действенное средство поддержания порядка: по законам военного времени, любого воришку или мошенника, пойманного с поличным, сразу же передавали в руки командира Малого отряда Дома, а тот знал, где живет палач. Княгиня-регент не отменила этих распоряжений, и на улицах города, несмотря на отсутствие дартанских легионеров, никто не опасался за имущество и жизнь — во всяком случае, не больше, чем при старых порядках. Само собой, преследование и осуждение преступников заслуживало более серьезного отношения, но у ее королевского высочества пока что хватало хлопот и без того, чтобы писать новый уголовный кодекс и сокращать или расширять полномочия городской стражи и командира гарнизона. Временное решение, даже если было и не слишком справедливым, давало результаты, более того, его горячо поддерживали большинство жителей столицы. Во все времена население полагало, что убийц и насильников следует вешать на месте, а воров… воров лучше всего тоже вешать или, по крайней мере лишать рук. Нечто подобное как раз и ввел Эневен, и этот порядок продолжал действовать с согласия княгини, так что народ горячо любил их обоих.

Война ввела в обиход новую моду: почти все прохожие считали необходимым украсить свою одежду чем-то напоминающим накидки-мундиры, которые надевали поверх кольчуг солдаты из рыцарских отрядов. Однако узкие, тонкие полосы материи, не шире ладони, свисающие спереди и сзади, естественно, ничего общего с ними не имели. Изящно, хотя и немного забавно, они выглядели на платьях женщин, особенно простых горожанок, которые охотно украшали таким образом свою не слишком изысканную одежду. Эзена с высоты хребта своего крепкого мерина смотрела на людей, которым война дала повод развлечься. Роллайна до сих пор не пролила даже капли крови. Во всяком случае, Роллайна горожан, Роллайна ремесленников, купцов, сводников, трактирщиков и урядников… Рыцарская Роллайна очень многое отдала своей госпоже — а насколько многое, знали только мелкие воды Меревы, унесшие в море десятки тысяч стрел с разноцветным оперением. Княгиня думала об этом, стараясь все время помнить, что горстка мошенников, с которыми ей предстояло встретиться, — всего лишь именно ничтожная горстка. Сыновья Домов с какой попало кровью в жилах, чистой только по названию, ни союзники, ни враги — о чем она когда-то напомнила одному из них, самому знаменитому. Настоящие рыцари давно уже нашли в этой войне свое место. Кознями занимались только сидевшие в своих домах неудачники и трусы, в лучшем случае купцы, готовые торговать, покупать и продавать что угодно, хотя бы и свою поддержку, но наверняка не сражаться. Эти прекрасные рыцари уже много месяцев наблюдали за вооруженной борьбой, но готовы были двинуться в бой только сейчас, когда стало ясно, кто выиграет и по какую сторону можно будет собрать плоды победы.

Еще недавно она собиралась разговаривать с этими людьми. Но теперь она опасалась, что не справится с брошенным ей вызовом. Она чувствовала нарастающее внутри ее презрение, которого нельзя было открыто показывать, так как — к сожалению — она нуждалась в помощи, ей нужны были новые рыцари, пусть даже такие, которые сидели дома и никуда не выбирались. Но она чувствовала, что готова похоронить собственное будущее, позволив себе несколько откровенных слов. Слова же были всем, что она везла с собой, и нужно было выбрать самые подходящие. Йокес не успел… Она разговаривала бы совершенно иначе, ведя за шиворот или за ухо его высочество князя — представителя императора. Она думала, что поставит его перед собравшимися и скажет: «Курьеры больше не нужны. Князь принял мое приглашение в Роллайну, так что прошу вести разговор с ним, а я охотно послушаю, что он обещает дартанским рыцарям». Увы. Она знала, что Йокес добился своего, поскольку курьеры опередили «посылку», но известие об этом не могло заменить того впечатления, какое произвел бы сам князь. Еще вчера Эзена была уверена в победе. Теперь уже нет. Предложения, соответствующее впечатление, нужная степень категоричности… Именно от этого зависели решения рыцарей, собравшихся под знаменем Справедливых. Она могла показаться перед ними на фоне перепуганного, притащенного с края света человека, обещания которого звучали бы совершенно несерьезно на фоне вооруженной свиты княгини-регента и ее самой. Она могла и должна была выиграть эту игру. Тайные курьеры, прибывавшие из Лида Айе, привозили письма от властителя, говорящего от имени самого императора, — сидящим в Роллайне интриганам князь-представитель неизменно казался окруженным придворными высшим урядником Дартана, который еще недавно принимал решения во дворце в Королевском квартале. Она хотела показать им этого… вице-короля.

Вместо этого она везла лишь слова. Угрозы, обещания, заверения.

К сожалению, она не могла тянуть, пытаясь выиграть время. Это от нее уже не зависело. Было совершенно ясно, что будет решено на совете, в котором она собиралась принять участие. Уже этой ночью, самое позднее на следующий день, к ней во дворец могли явиться непрошеные гости. А через четыре или пять дней могли прийти первые южнодартанские отряды. Единственное, что ей оставалось, — предупредить удар.

Двигавшийся ей навстречу небольшой отряд она встретила с облегчением, хотя знала, что эти люди наверняка придут, чтобы ее поддержать. Двое готовых на все рыцарей, хотя только у одного из них был меч. Посреди бела дня, на заполненной толпами горожан улице места на приветствия не нашлось, но верные союзники сумели оказать ей свое уважение. Они расступились, пропустив княгиню в середину, и повели своих коней, охраняя ее с флангов. Сопровождавшие их люди в доспехах присоединились к свите, которая теперь представляла достаточно значительную силу для того, чтобы привлечь всеобщее внимание. Около сорока всадников были уже солидной кавалькадой. Эзена заметила, что ее первая телохранительница едва слышно вздохнула. Хайна была против подобной авантюры. Ее госпожа отправлялась в самое вражеское гнездо, в сущее логово разбойников, командовавших неизвестно каким количеством вооруженных людей.

— Ваше высочество, — обратился к ней младший из рыцарей.

Княгиня-регент повернула к нему закрытое капюшоном лицо.

— Твое письмо мало что мне объяснило. Ты действительно собираешься сегодня бросить им вызов?

— Да, ваше благородие.

— Под Роллайной стоят семь отрядов.

— Но значение имеют только шесть.

Видя его вопросительный взгляд, она добавила:

— Командир одного из этих отрядов, даже если не сможет встать на мою сторону, не станет сражаться.

Его благородие А. Б. Д. Байлей не стал спрашивать, откуда у нее такая уверенность. И правильно поступил, так как ответа бы не получил. Даже княгиня не знала подробностей, поскольку не расспрашивала о них свою первую Жемчужину. «Этот человек у нас в руках, — сказала ей недавно Анесса. — Никаких там расписок или векселей… Убийство и подделка завещания. Если эти делишки всплывут, с ним будет покончено. Он не станет тебя поддерживать, если этого не сделают другие, но найдет повод, чтобы уклониться от открытой борьбы. Куда-нибудь опоздает, что-нибудь не так поймет… Это уже не наше дело». И Эзена ни о чем больше не спрашивала, поскольку вовсе не хотела знать слишком много о человеке, который вскоре, возможно, должен был стать ее лояльным подданным. А может, и вообще союзником, гостем, сотрапезником?.. Убийца и мошенник. Хватало того, что знала Анесса.

— Так что остается шесть отрядов, против которых у нас два с половиной.

— Считать ты умеешь, ваше благородие, так что без труда поймешь, сколь немного нужно для того, чтобы мы получили перевес. Но только сейчас. У нас его не будет, если подойдут отряды из южного Дартана. Постарайся поверить мне, господин, ибо я знаю, что нам нужно делать.

Рыцарь слегка поклонился в седле и отвел коня чуть назад в знак того, что вопросов у него больше нет.

— Ваше благородие, — сказала княгиня, обращаясь ко второму рыцарю, — ты, конечно, понимаешь, что я никогда не командовала войсками, а мое участие в битве у Буковой пущи — всего лишь легенда?

К. Д. Р. Васанен поклонился столь же сдержанно, как и Байлей.

— Надеюсь, ты уже сегодня примешь командование над всеми моими войсками. Независимо от того, что произойдет… и произойдет ли что-либо вообще, отряды должны иметь командира.

— Значит, он у них есть, ваше королевское высочество. Вопрос в том, будет ли он у твоих противников.

— Что ты имеешь в виду, ваше благородие?

— То, что не подобает женщине, княгиня. Даже женщине с сердцем рыцаря.

Княгиня испугалась, что суровый воин готов совершить какую-то глупость. Но они уже подъезжали к цели, и продолжать разговор она не могла.

Стройный белый дом-дворец был выстроен в стародартанском стиле — об этом говорила своеобразная форма окон и дверей, вездесущие остроконечные арки и в довершение очень низкие, но широкие ступени, которые спускались от дверей во двор, занимая значительную его часть. Ибо двор был маленьким и тесным — как и все в этих неудобных домовладениях, имевших лишь одно преимущество: они были возведены в столице. От уличной мостовой двор отделяла изящная железная ограда, обильно украшенная медью. Во дворе стояли, столпившись, многочисленные лошади. Довольно широкая каменная аллея вела к задней части здания, где наверняка находились конюшни, но княгиня-регент догадывалась, как эти конюшни выглядят. Там могло поместиться самое большее несколько лошадей. Жизнь в подобном доме представляла собой сплошную муку. Но в конце концов, эти изящные дворцы не предназначались для жилья; почти у любого из их владельцев где-то имелся нормальный дом. Эти здания в чем-то напоминали невольниц со статусом Жемчужин: они свидетельствовали о чьем-то высоком положении, но не более того.

При виде отряда всадников, въезжающего через ворота во двор, навстречу выбежали какие-то люди, желая, видимо, спросить, кто и зачем вторгается в частные владения. Сопровождавшие княгиню рыцари поняли, что имеют дело с прислугой, и не унизились до каких-либо разговоров. Его благородие А. Б. Д. Байлей освободил ногу из стремени и пнул нахального невольника в лоб; Васенен готов был совершить нечто похуже, поскольку попросту вытащил меч. Слуги убежали. Всадники сошли с коней и помогли княгине.

Перед дверями стояли двое удивленных и растерянных стражников с алебардами в руках; при виде этих алебард офицеры Восточной армии наверняка разрыдались бы. Несколько десятков людей в доспехах двинулись прямо к дверям, и тогда стражники геройски скрестили древка, преграждая путь. Вперед вышла женщина, сбрасывая с каштановых волос капюшон плаща. Она первой подошла к стражникам, взяла одну из алебард и после короткой схватки вырвала ее у солдата, который, похоже, совершенно не знал, что делать. Хайна сломала древко о колено, видимо, оценив таким образом его качество, после чего отдала солдату обе половинки оружия; так же она поступила и со второй алебардой. Стражники, судорожно сглатывая слюну, безнадежно беспомощные и смешные со сломанным женщиной оружием в руках, молча смотрели на входящих в дом и заполняющих двор вооруженных людей, которые не хотели привлекать к себе внимания на улицах, но теперь у каждого был наброшен на плечи роскошный рыцарский плащ. Ее королевское высочество княгиня-регент приехала в гости отнюдь не во главе свиты из каких-нибудь солдат. Ее сопровождали исключительно мужчины чистой крови, которые могли гордиться своим рыцарским происхождением.

Черная Жемчужина из армектанского невольничьего хозяйства в отличие от мужчин сняла плащ и бросила его у входа. В ярко-красной накидке она шла по небывало крутой лестнице, не имевшей ничего общего со ступенями-террасами снаружи. Снова появился слуга, но на этот раз это был не невольник, но молодой мужчина чистой крови; хозяева дома уже знали, что к ним явились незваные гости. Крепко сложенный юноша спокойно и решительно преградил путь взбирающейся по лестнице невольнице, следом за которой, звеня шпорами, шли полтора десятка вооруженных людей. Оценив взглядом два пояса, поддерживавших кинжалы и меч идущей к нему девушки, он открыл было рот, но она опередила его, преодолевая очередную ступеньку:

— Говори, что хочешь, но не доставай оружие. С дороги, прислужник, я тут просто кувыркаюсь перед кортежем моей госпожи.

Она подошла и оттолкнула его, но он столь же быстро схватил ее за плечо и потянул, пытаясь повалить. Однако ему это не удалось — на мгновение присев на ступеньку, она сломала парню руку и дернула так, что он полетел вниз, едва не сбив с ног лысого рыцаря, который встал на его пути, чтобы заслонить женщину в голубом плаще.

— Прошу прощения, ваше высочество, — сказала Хайна, идя дальше по лестнице. — У тебя на службе трудно научиться метко швыряться слугами.

Рыцари, обходя стонущего несчастного на ступенях, спокойно шли за своей грозной проводницей. То один, то другой отделялся от кортежа, вставая на страже у лестниц и дверей. Хайна свернула в тесный коридор, где встретила какого-то перепуганного невольника и очередных солдат с алебардами. Не задерживаясь, она разбила невольнику голову о стену, сломала третью алебарду и пнула владельца четвертой в место, не прикрытое никакими доспехами. В глубине коридора маячила следующая узкая и крутая лестница.

По ней сбежало несколько вооруженных людей, и, лишь увидев их, невольница остановилась, уступая дорогу своей госпоже.

— Ваше высочество, — сказала она, — похоже, кто-то наконец вышел тебя встретить.

Двое рыцарей шли чуть впереди княгини, но вдоль стен, давая этим понять, что не они тут самые главные, а лишь сопровождают возглавляющего отряд. Ждавшие у подножия лестницы, возможно, хотели что-то сказать, но их опередили — видимо, сегодня всем в этом дворце была уготована такая судьба.

— Куда идти? — спросила издалека княгиня, не замедляя шага. — Я пришла на совет рыцарей группировки Справедливых. Куда идти? — нетерпеливо повторила она.

Было ясно, что она не собирается останавливаться ни на мгновение; стоявшие у лестницы могли двинуться обратно или ждать, пока ее высочество, продолжая идти вперед, ударит кого-то из них спрятанными под кольчугой выпуклыми грудями… Выбор был очевиден.

Следуя за небольшой группой проводников, гости поднялись по лестнице, а затем вошли в небольшую, но, вне всякого сомнения, самую просторную в этом здании комнату.

— Ее королевское высочество княгиня-регент К. Б. И. Эзена, госпожа Доброго Знака, — спокойно произнес А. Б. Д. Байлей, отступая к стене возле двери.

С другой стороны встал Васанен. Княгиня, во главе нескольких рыцарей из верного отряда Эневена, невозмутимо шагнула на середину комнаты. На ней уже не было голубого плаща, вместо него на синем платье блестела серебристая кольчуга.

Как только смолкли шаги, в комнате наступила тишина. Человек тридцать, сидевших за расставленными подковой столами, молча смотрели на самозваную властительницу Дартана. Ее королевское высочество смотрела на них в ответ, запоминая лица этих рыцарей-не-рыцарей, купцов-не-купцов, перекупщиков… Она боролась с искушением отдать один короткий приказ, который превратил бы этот зал в поле битвы, вернее, казни, ибо для ее закованных в доспехи воинов здесь не было достойного противника. Но это был бы лишь неумный каприз разгневанной женщины. Княгиня не могла сделать ничего подобного. За этими беззащитными мошенниками стояли вооруженные полки, стояли подходящие с юга отряды и, наконец, мог бы встать весь все еще колеблющийся Дартан. Никто не смел, кроме как на поле боя или турнирной арене, покушаться на жизнь этих людей, таких людей. И уж наверняка этого не могла сделать добивающаяся признания и положения княгиня-регент, поддерживаемая тремя отрядами против семи.

Никто не встал. Она стояла перед собравшимися в комнате мужчинами, словно подсудимая перед судьями.

— Меня сюда не пригласили, — сказала она, — хотя всего две недели назад никто не ушел из моего дома, когда я спрашивала, кто хочет остаться, а кто предпочитает уйти. Я поняла, что все остаются. Но мне следовало попросить какие-нибудь расписки, сегодня мне это уже ясно. — Она не скрывала презрения в голосе.

— Позволь, госпожа, сказать тебе, что никто тогда не давал клятву, что станет твоим невольником, — сказал сидевший во главе подковы. — У меня есть право принимать гостей, и никто меня этого права не лишит. У меня также есть право закрыть двери своего дома перед любым, кого я не приглашал.

Этого человека звали Т. И. Сенерес; его Дом в столице значил столько же, сколько и Дом А. Б. Д.

— Лишь бы, ваше благородие, ты больше никогда эти двери чересчур поспешно не открывал. Ибо может оказаться, что тебя утомит ожидание на пороге, а изгнанный гость не захочет вернуться.

— Когда я отказываю кому-то в гостеприимстве, то всегда знаю, что делаю. — В голосе хозяина прозвучала почти неприкрытая ирония.

Эзена поняла, что на этот раз она неудачно выбрала слова, не сумела одержать верх над противником и наверняка ничего не добьется. Возможно, виной тому было презрение, которому она неосмотрительно дала выход, говоря о расписках… Еще когда она ехала по улицам Роллайны, она опасалась, что не сумеет сдержать своих чувств, — и так оно и случилось. А может, просто не существовало ничего, что могло бы помешать этим людям принять предвзятое решение? Им только завтра предстояло узнать, что им уже не с кем вести переговоры, что ее солдаты жгут Армект, а исход войны еще не предрешен. Но хотели ли они ждать до завтра? А если даже и так, то могли ли они отменить решение, которое однажды приняли? Княгиня задавала себе вопрос, правильно ли она поступила, придя на этот тайный совет. Возможно, сидящие в этой комнате люди могли счесть слова, произнесенные в их собственном кругу, никогда не сказанными. Но могли ли они открыто выступить против нее, а потом делать вид, будто ничего не произошло?

Нет. Наверняка нет.

— Послезавтра утром, — сказала она, — я поведу свои отряды в бой.

Люди за столами переглянулись.

— А против кого, госпожа?

— Еще не знаю. С одной стороны встанут мои войска, а напротив… встанут какие-то другие. Это будет битва, не имеющая особого значения для судеб всей войны, а может, вообще никакого. Но я нахожусь в своем краю, в своей столице и не желаю видеть непрошеных гостей, что ты наверняка легко поймешь, ваше благородие. Послезавтра в предместьях Роллайны будут стоять только мои войска. Мои и никакие другие.

— Почему только послезавтра? — последовал язвительный вопрос с другого конца стола.

— Потому, ваше благородие, что именно столько времени мне требуется, чтобы подготовиться к сражению. Я даю рыцарский бой противникам, которых считаю рыцарями. Но если я не ошиблась, то, возможно, уже сегодня на мой дом нападет банда наемных убийц, чтобы вытащить меня из спальни?

— Такая же банда, как та, которая сегодня покалечила моих слуг в моем собственном доме? — спросил хозяин, слушая невольника, шептавшего что-то ему на ухо.

Ненадолго наступила тишина.

Помощь пришла оттуда, откуда ее меньше всего ждали.

— Княгиня?

Угрюмый лысый рыцарь наклонил голову, ожидая позволения. И получил его.

— Сегодня в этом зале было сказано, что те, кто не ушел когда-то из твоего дома, — невольники. А теперь я еще услышал, будто ты привела банду наемных убийц.

Рыцарь двинулся вперед и остановился прямо перед хозяином.

— Повторишь это еще раз, ваше благородие?

Снова наступила тишина.

— Я готов повторить каждое слово, которое когда-либо произнес.

— Тогда я убью тебя, прислужник на чужой службе, — сказал К. Д. Р. Васанен. — Здесь и сейчас. Выйди из-за этого стола и прикажи принести свои доспехи.

Хозяин не смог скрыть замешательства.

— Прямо сейчас?

Васанен отошел на полшага назад.

— Ее королевское высочество хочет сразиться послезавтра. Если ты, прислужник, не уважаешь рыцарские обычаи, то и мне их уважать не обязательно. Ты утверждаешь, что можно вступить в равный бой без какой-либо подготовки, — ну так выходи из-за этого стола, или я сейчас тебя им придавлю.

Возможно, в первый и в последний раз за всю жизнь неразговорчивый рыцарь пригвоздил противника одним лишь словом. Перед воротами дворца Эзена опасалась тайных намерений, на которые готов был ее союзник; теперь же она могла лишь благословить его гневную вспыльчивость. Неизвестно, понял ли вообще Васанен, чего добился. Возможно, по его мнению, он нашел лишь прекрасный повод незамедлительно порубить на куски первого из сторонников Справедливых, что он в душе поклялся когда-либо сделать.

— Моя жизнь и мое время сегодня мне не принадлежат, — сухо ответил хозяин. — Но послезавтра, как я слышал, должно состояться сражение. Я приведу туда свой отряд. Ты легко найдешь меня, разбойник. И ответишь за то, что назвал прислужником.

Княгиня увидела, что ее упрямый союзник вовсе не собирается уступать. Он в самом деле думал только о том, чтобы немедленно заколоть предводителя вражеских войск.

— Васанен, — назвала она его по имени, выделяя среди остальных перед лицом многочисленных свидетелей, — прошу тебя, прими условия противника.

— В самом деле, ваше королевское высочество?

Сейчас, на какое-то мгновение, княгиня одерживала верх. От нее зависело, что сделает лысый рубака, а он наверняка мог плеснуть в лицо противника вином из стоявшего перед ним бокала, ударить плашмя мечом или сделать вообще что угодно, лишь бы немедленно вытащить его из-за стола и вызвать на поединок. В проигранном сражении на словах единственным успехом она была обязана самому неуклюжему из своих союзников.

— Да, — сказала она. — Дартан — родина рыцарей и рыцарских обычаев.

— Значит, послезавтра?

— Послезавтра, — послышался ответ из-за стола.

Какое-то время все молчали.

— Где состоится эта битва, госпожа?

— На лугах за предместьем Четырех Всадников. Банда армектанских кочевников сожгла мои владения в Буковой пуще, что наверняка ни для кого не тайна.

Но на самом деле никто об этом еще не знал, хотя подобных известий наверняка ждали. Княгиня снова пожалела, что не может сейчас пригласить в комнату князя — представителя императора.

— Мои войска уже выставили Армекту счет за это деяние, — продолжала она, — о чем Роллайна узнает завтра, а может быть, даже сегодня ночью… Но я хочу наказать и самих поджигателей. Однако, наученная горьким опытом, я не оставлю столицу отданной на милость чужих войск. Поэтому послезавтра я дам им бой, а заодно… посчитаю свои отряды, прежде чем двинусь во главе их против армектанцев.

Сидевшие за столом снова переглянулись. Кто-то кивнул, кто-то только пожал плечами.

— Пусть будет так, госпожа.

Она повернулась. Рыцари расступились, пропуская ее.

Княгиня выиграла немного времени, но все же проиграла стычку с вождями группировки Справедливых. Ясно было, что послезавтра рядом с ней не встанет ни один новый отряд.