Зеленый мост
(Žaliasis tiltas)
Конкиста

Лена вышла из автобуса в половине восьмого утра.

Ночью спала понятно как – скрючившись в неудобном кресле, под детские вопли, раздраженное бормотание разбуженных матерей, приглушенные смешки откуда-то сзади и подвывание радио из кабины водителя: «Я о тебе ничего не помню, я о тебе ничего не помню», – кто бы спорил, благая, утешительная весть. Периодически Лену будили пограничники, а в перерывах между проверками они ей вполне достоверно снились; по крайней мере, Лена насчитала штук десять разных границ, а должно было быть только две.

Тем не менее, утром Лена чувствовала себя вполне выспавшейся, а умывшись холодной водой в туалете автовокзала, ощутила душевный подъем, на который, честно говоря, совершенно не рассчитывала. Ну надо же, я действительно взяла и поехала! – думала она. – И даже уже приехала. И теперь…

Что именно будет теперь, Лена, конечно, не знала. Но ждала чего угодно. Ничего конкретного, сразу всего.

– Вот, говорю я, – наконец-то девчонка как надо.

За тридцать два года Лена много где побывала, но впервые путешествовала в одиночку. Так уж сложилось. В детстве, как все, ездила с родителями, а почти сразу после школы встретилась с Митей, и с тех пор они всегда путешествовали вместе. А последние несколько лет никуда не ездили, потому что Митя болел. А потом Лена осталась одна. В таких случаях говорят: «наедине со своим горем», но это было неправдой. С горем они долго жили втроем: горе, она и Митя, маленькая, дружная, сплоченная семья. И ушли они вместе, Митя и горе, так что Лена осталась просто совсем одна.

Это оказалось не столько плохо, сколько странно. Совсем не так больно, как она ожидала, просто некуда себя деть. И непонятно, зачем просыпаться, завтракать, одеваться, и все остальное тоже непонятно, зачем. Наверное, было бы в каком-то смысле проще, если бы ей пришлось срочно заниматься делами, зарабатывать деньги, искать жилье, раздавать долги. Но не пришлось. У Мити были богатые родители; не то чтобы Лена намеревалась сидеть на шее у свекров, просто и врачам, и за похороны платили они, поэтому их с Митей общие сбережения остались нетронутыми. Не очень много, но на пару лет скромной жизни хватит; по крайней мере, ясно, что не обязательно искать работу прямо сейчас. Это как раз было плохо. Необходимость бороться за существование вполне могла бы ее взбодрить. На самом деле Лена вовсе не была в этом уверена, но у большинства людей, с которыми вынужденно перезнакомилась в больницах, ее товарищей по несчастью, обычно получалось именно так.

Первые три месяца Лена безвылазно просидела дома, просто не хотела никуда выходить. Еду заказывала в интернете; добрую половину потом выбрасывала: на картинках продукты были соблазнительно красивые, но стоило им оказаться в холодильнике, аппетит сразу пропадал. Мусор она выносила по ночам, когда можно было выйти во двор в домашних трикотажных штанах и растянутом Митином свитере. Со свитером Лена не расставалась, спала тоже в нем; пару раз снимала, чтобы постирать, и чувствовала себя при этом так обжигающе одиноко, что едва дождавшись окончания стирки, кое-как сушила свитер феном, натягивала еще сырой и сразу успокаивалась: мы снова вместе, все хорошо.

Неизвестно, сколько еще так просидела бы, но однажды, включив свет в коридоре, заметила, каким грязным стало зеркало, начала его протирать, увидела свое отражение, столкнулась с ним нос к носу, лицом к лицу и ужаснулась – не потому, что хотела остаться красивой, теперь-то зачем, а смешно сказать, из-за Митиного свитера. Подумала: вряд ли ему приятно сутками напролет обнимать эту бледную, тощую и одновременно опухшую тетку с обвисшими щеками, безвольным ртом и мертвыми рыбьими глазами. Бедный старенький свитер, у него-то выбора нет, даже истлеть раньше времени не получается, иногда плохо быть хорошего качества, слишком долго приходится терпеть.

Первым делом она тогда отрезала свалявшуюся в мочалку косу. Вернее, кое-как отпилила ее тупыми ножницами, не расплетая; вышло просто ужасно, но Лену это почему-то взбодрило, как будто вся пригвоздившая ее к месту свинцовая тяжесть гнездилась в дурацкой косе. Назавтра, когда в ближайшей парикмахерской толстая женщина с бесстрастным индейским лицом отрезала все остальное, оставив короткий сантиметровый ежик внезапно потемневших волос, Лена, опьяненная внезапно охватившей ее голову легкостью, решила, если уж вышла из дома, дойти до какой-нибудь кофейни. Городские кофейни всегда казались ей чем-то вроде храмов или заправочных станций, куда ходят не столько за кофе и кексами, сколько за силой и смыслом жить, хотя скажи это вслух, засмеют, конечно. Ну так и не надо вслух.

Кофейня была незнакомая, то ли недавно открылась, то ли просто никогда раньше сюда не сворачивала. С отвычки Лена чувствовала себя провинциалкой, желающей приобщиться к столичной красивой жизни и при этом не опростоволоситься, не показаться смешной и нелепой, украдкой оглядывалась по сторонам, пытаясь сообразить, как тут принято: ждать официанта, сидя за столом, или встать в очередь у прилавка? Так, все-таки в очередь. Ясно, будем стоять.

Там же, на неудобном табурете, за дальним, самым маленьким и, как выяснилось, шатким столом, окрыленная успешной покупкой кофе и давно забытым вкусом взбитой молочной пенки, Лена составила план возвращения к жизни, короткий, всего из трех пунктов, которые старательно записала на салфетке одолженным у бариста тупым зеленым карандашом:

1. Каждый день выходить из дома.

2. Часто куда-нибудь ездить, пока не закончатся деньги.

3. Придумать, что делать потом.

Третий пункт казался ей наименее реалистичным: что тут придумаешь? Но начать-то можно с самого простого, с ежедневных прогулок, а там – как пойдет.

Как ни странно, придуманного в кофейне плана из трех пунктов вполне хватило, чтобы начать жить; не то чтобы счастливо, но на это Лена и не рассчитывала. Думала: «Счастье у меня уже было. Не очень долго, зато такое, как надо. А теперь пусть будет просто какая-нибудь жизнь».

Никуда себя не торопила, но пару недель погуляв по городу, без цели, без радости, но и без особой тоски, поняла, что уже готова планировать первое путешествие. Зачем срываться с места и куда-то ехать, Лена сама не знала; вернее, знать-то знала, но не могла объяснить даже себе. Просто надо, – думала она. – Просто мне надо, чтобы вокруг все было чужое и незнакомое, и я сама посреди всего этого тоже чужая и незнакомая. Так надо, и все.

Решила, что для начала можно поехать куда-нибудь недалеко, ненадолго и хорошо бы недорого: когда не зарабатываешь, а только тратишь, экономия не повредит. Но все-таки не в соседний город, а в другую страну, чтобы все вокруг, начиная с разговоров на улицах, казалось непонятным. И при этом в такое место, где раньше никогда не была. Выбирать оказалось практически не из чего: Польшу они с Митей в свое время объездили на машине вдоль и поперек, по Риге несколько раз гуляли во время пересадок с самолета на самолет; оставалась только Литва, все остальное дальше и гораздо дороже. А до Вильнюса ездит ночной автобус. И квартиру в низкий сезон можно найти чуть ли не по цене хостела. Чего думать, – сказала она себе, – давай.

Лена шла по утреннему городу и чувствовала себя очень странно. Как будто на самом деле не шла или шла не она. Как будто всех этих красивых улиц и обшарпанных переулков, высоких старинных домов и одноэтажных бараков, хипстерских кофеен и сумрачных секонд-хэндов, грязного снега и хрустального небесного света нет, и никогда не было, просто они примерещились женщине по имени Лена, которой, по счастливому совпадению, тоже нет, а значит, все в полном порядке, спи спокойно, уважаемая объективная реальность, ничего не примерещилось никому.

Лена не сомневалась, что все встанет на место, как только стрелки наручных часов, длинная и короткая, соединятся в одну вертикальную стрелку, конец которой упирается в число двенадцать. Полдень – самое подходящее время для крушения всех иллюзий, особенно, если на полдень назначена встреча с хозяйкой квартиры, какие могут быть иллюзии, когда надо забрать ключи. Но до полудня еще три с половиной часа, и можно безмятежно бродить по городу, который любезно решил ей пригрезиться на месте настоящего – должен же быть хоть какой-нибудь настоящий Вильнюс, автобус не мог привезти своих пассажиров совсем никуда, кроме Лены там было много людей, серьезных и взрослых, с чемоданами и детьми, уж они-то явно приехали по назначению, некоторых даже пришли встречать. Интересно, как этот Вильнюс на самом выглядит? Судя по фотографиям в интернете, ничего особенно выдающегося. Ладно, посмотрим. Но не сейчас, потом. Все потом.

А пока Лена бродила по городу, поверить в который все никак не могла: не было в нем ни смысла, ни логики, ни определенности, ни шума, ни ветра, ни даже теней; последнее обстоятельство можно было списать на пасмурную погоду, но какая же она, к черту, пасмурная, когда с заложенного тучами неба льется такой яркий, хоть глаза зажмуривай, свет.

Ей не было холодно, хотя судя по замерзшим лужам на тротуарах, температура держалась заметно ниже нуля. И совсем не чувствовалась усталость, хотя после короткого рваного сна в автобусе сил не должно было остаться вообще ни на что. Немного хотелось кофе, но это удовольствие Лена откладывала на потом, смутно опасаясь, что прекрасное наваждение рассеется после первого же глотка горячего горького напитка, и невозможный зачарованный город станет одним из великого множества обычных городов, а зачарованная странница – обычной женщиной по имени Лена, уставшей с дороги, изрядно продрогшей в демисезонном пуховике и слишком тонкой трикотажной шапке на коротко стриженной голове, то и дело поглядывающей на часы в ожидании назначенной встречи и ключей от теплой квартиры, где наверняка есть кровать. Она вполне ничего, эта Лена, надежная и не нытик, но насколько же лучше совсем без нее.

Лена сама не смогла бы сказать, сколько времени вот так бесцельно бродила. Может, полчаса, а может, все полтора. В какой-то момент вышла на площадь, посреди которой стоял маяк; то есть, понятно, что никакой не маяк, просто одинокая башня с первого взгляда показалась ей маяком в каменном море, но увидев ее, Лена рассмеялась, громко, вслух, как при жизни, в смысле, как при Митиной жизни. В общем, как давно уже не могла.

Все еще смеясь, ушла от площади по широкому проспекту, почти совершенно пустому, что странно для позднего утра буднего дня; в какой-то момент свернула направо и вскоре вышла к реке. Смутно помнила из статьи, наспех прочитанной перед поездкой, что рек в городе целых две, но как они называются, уже забыла. Ладно, неважно, любая река – просто река.

Реку можно было перейти по мосту, благо он оказался совсем рядом. Большой, широкий, с тротуарами для пешеходов и мостовой для транспорта. Лена вовсе не была уверена, что ей так уж нужно на другой берег, где высились небоскребы и казавшийся совсем маленьким на их фоне двуглавый храм, но все равно зачем-то туда пошла.

По реке плыли совершенно круглые льдины, самые крупные – около метра в диаметре, остальные помельче; это выглядело так, словно кто-то настрогал для салата гигантский ледяной огурец, но почему-то не в миску, а в реку. Лена никогда раньше ничего подобного не видела. Так засмотрелась на стремительно несущиеся вниз по течению ледяные круги, что споткнулась и чуть не упала. И упала бы, если бы какой-то прохожий не подхватил.

Лена так и не поняла, откуда он взялся – не было же рядом никого! Сперва почти испугалась, но быстро опомнилась. Откуда-откуда, шел человек позади, просто громко не топал и не пыхтел.

– Все в порядке? – спросил Лену прохожий. – Голова закружилась? Когда я смотрю на бегущую реку, у меня тоже кружится голова. Поэтому лучше смотреть, стоя на месте. И крепко держаться за перила. Вот так.

Развернулся, положил руки на литые чугунные перила и требовательно обернулся, всем своим видом показывая: «Делай, как я». Рядом с ним на перилах тут же уселась речная чайка, небольшая, изящная, белая, с серебристыми крыльями, недовольно мяукнула и нахохлилась, совершенно как замерзший воробей.

Лена собиралась сказать что-нибудь вежливое и идти дальше, но вместо этого почему-то встала рядом с незнакомцем и послушно взялась за перила. То ли из благодарности, что он так ловко ее подхватил, то ли потому, что обаятельно улыбался, демонстрируя совершенно не вяжущиеся с общей суровостью облика ямочки на щеках, то ли из-за чайки, которая не боялась человеческого соседства. Но скорее всего просто потому, что очень давно не разговаривала с людьми, только вынужденно обменивалась репликами с продавцами, водителями и, например, пограничниками, как минувшей ночью, но полноценными разговорами это не назовешь.

К тому же прохожий сразу заговорил с ней по-русски. Это было довольно странно. Ясно, что говорить по-русски здесь многие умеют, просто в силу исторических причин, но вряд ли это принято по умолчанию, со всеми подряд. Интересно, почему он решил?..

Лена не успела спросить, сама догадалась. Просто этот человек, судя по всему, шел позади, больше ему неоткуда было взяться. А у меня на спине рюкзак с дурацкой надписью «Не то, чем кажется», сама когда-то ее вышивала. И как после этого со мной разговаривать? Элементарно, Холмс.

«Элементарно, Холмс», – так они с Митей дразнились, когда приходилось объяснять друг другу совсем уж очевидные вещи, которые, по идее, любому Ватсону по плечу.

Незнакомец то ли прочитал ее мысли, то ли просто решил объяснить, почему с ней заговорил. Сказал:

– Я тоже люблю «Твин Пикс». Это, по-моему, что-то вроде всемирного братства: люди, которые опознают цитату про сов, даже если про сов ни слова не сказано, как у вас.

Лена невольно улыбнулась:

– Ну да, – и, расхрабрившись, спросила: – А такие круглые льдины – это вообще нормально? Я такого не видела никогда.

– Считается, что это редкое природное явление. Pancake ice, блинчатый лед. Но, честно говоря, для редкого явления оно как-то слишком уж часто у нас происходит. Практически каждый год.

– И как они несутся!

– Да, – кивнул незнакомец. – Нерис – быстрая река. Вы держитесь за перила? Держитесь крепче. Сейчас покажу вам фокус. Вернее, подскажу, как увидеть фокус самой.

Лена не поняла, что он имеет в виду, но в перила на всякий случай вцепилась мертвой хваткой. Что точно умел этот незнакомец, так это говорить с крайне убедительной интонацией. Вроде не хочешь, а все равно делаешь, как он велит. Интересно, это у него профессиональное? Он тренер? Или какой-нибудь инструктор? Еще врачи иногда такие бывают. Самые лучшие из них.

– Если смотреть на реку, представляя, будто вода и льдины застыли на месте, вам очень быстро покажется, что движемся мы. Как будто весь мост вместе с нами быстро-быстро несется вверх по течению. Удивительная штука: теоретически знаешь, что на самом деле стоишь, где стоял, но явственно, всем телом ощущаешь движение. И даже слегка качает, как будто подбрасывает на волнах. Поэтому и говорю: держитесь за перила покрепче. А то я один раз так упал.

– В реку? – невольно ахнула Лена.

– Да господь с вами. Еще чего не хватало. Просто плюхнулся на задницу. На самом деле было довольно смешно.

Лена попыталась сделать, как он говорил, хотя не очень верила в успех: воображение никогда не было ее сильным местом; сколько ни убеждай себя, будто льдины не движутся, все равно же ясно, что они…

– Ох, – растерянно сказала она. – Кажется, у меня получилось. Совершенно неподвижная стала вода, зато мы – ой-ой-ой, как помчались! Даже встречный ветер совершенно по-настоящему дует в лицо. Ничего себе оптическая иллюзия! Как такое вообще может быть?

– Да, ветер отлично нам подыгрывает, – согласился незнакомец. – Спасибо ему за это.

Чайка недовольно вскрикнула, но не улетела. Только развернулась хвостом к реке и нахохлилась еще сильней, окончательно превратившись во взъерошенный шар.

Интересно, куда мы приплывем? – подумала Лена. – Где в итоге окажемся, когда остановится этот полет? Между какими берегами будет тогда перекинут мост?

Но вслух, конечно, ничего не сказала. Постеснялась. Все-таки очень уж глупо звучит.

– Интересно, куда мы приплывем? – спросил ее незнакомец. – Где в итоге окажемся?

Наверное, когда у тебя от природы такое суровое лицо и рост под два метра, перестаешь стесняться выглядеть дураком.

– Я не знаю, – честно ответила Лена. – Я даже не знаю, откуда мы отплыли. Я же только сегодня утром сюда приехала, почти ничего не успела увидеть, совсем ничего не поняла. Так что мой маршрут – из неизвестно чего в неизвестно куда.

– Отличный маршрут, – серьезно сказал незнакомец. – В неизвестно куда я тоже хочу. Возьмете меня с собой? И чайку, раз уж она рядом с нами пригрелась.

– Возьму, – невольно улыбнулась Лена. – Куда деваться. Все равно вы уже на мосту. И чайка тоже. Не ссаживать же вас обоих на полпути.

– Спасибо, – все так же серьезно поблагодарил он. И посоветовал: – Теперь посмотрите в сторону. Или просто закройте глаза. Хорошенького понемножку. А то знаю я эти оптические иллюзии: сперва все так безобидно и весело, а потом ноги не держат. Обморок, поверьте моему опыту, не лучшее начало дня.

Лена молча кивнула и зажмурилась. Некоторое время еще явственно чувствовала движение и встречный ветер, но понемногу эти ощущения слабели, как будто стремительно несшийся вверх по течению мост и правда затормозил.

– А что у вас на другом берегу? – спросила она, не открывая глаз. – Я перед поездкой почти ничего про Вильнюс не читала, хотела, чтобы был сюрприз. И теперь не знаю, идти туда, или не имеет смысла? Там есть на что посмотреть?

– На другом берегу у нас примерно то же самое, что и на этом, – флегматично ответил незнакомец. – Ближе к мосту Старый город; река делит его примерно пополам. А дальше – ну, просто жилые и промышленные районы, как везде, во всех городах.

– За мостом тоже Старый город? – обрадовалась Лена. – И правда вышел сюрприз! Я-то думала, он уже закончился. А оказывается, есть еще столько же. Богато живете!

– Да, – все так же флегматично подтвердил незнакомец. – Старый город Вильнюса – самый большой во всей Восточной Европе, не комар чихнул. Как вы? В порядке? Голова больше не кружится?

– Не кружится. Все хорошо.

– Тогда потихоньку открывайте глаза, но на воду пока не смотрите, а то зрение мгновенно снова перенастроится, и опять поплывете неведомо куда, только уже без моего присмотра. Мне надо бежать. Что на самом деле очень досадно. Будь моя воля, я бы еще с вами тут постоял.

Не то чтобы Лена рассчитывала на продолжение знакомства, но растерялась: как это – пора бежать? Куда, зачем, почему? Но, конечно, ничего не сказала, что тут скажешь. Это вообще совершенно нормально, что чужой незнакомый человек торопится по своим делам.

Чайка пронзительно, по-кошачьи мяукнула, вспорхнула с перил моста и полетела за незнакомцем. Она, что ли, ручная? – удивленно подумала Лена. – Не сама по себе, а с ним? Ну и дела. Наверное, чайки тоже не то чем они кажутся. Не хуже сов.

– И что? И все? – спрашивает Нёхиси, которому так надоело быть чайкой, что он, разнообразия ради, принял вполне заурядный человеческий вид, только на голове у него почему-то пиратская треуголка; впрочем, ладно, люди еще и не так одеваются иногда.

Некоторое время Лена смотрела вслед незнакомцу, стремительно удалявшемуся в том же направлении, откуда перед этим пришел. Довольно нелепый поступок – дойти почти до середины моста, а потом вернуться обратно. С другой стороны, пока они тут стояли, глядя на реку, он мог случайно обнаружить, что забыл что-нибудь важное. Например, телефон. Тогда понятно, почему так быстро удрал, даже толком не попрощавшись. Очень неприятно бывает где-то забыть телефон.

Лена взглянула на часы – а может, и мне надо бежать обратно? Но оказалось, нет. Удивительно, вроде так долго ходила, а до встречи с хозяйкой квартиры все еще куча времени, два с лишним часа. Обычно время в поездках летит быстрей, чем кажется, а здесь наоборот, практически стоит на месте. Значит, и правда можно дойти до другого берега, туда, где высятся храмы, и разноцветные дома с островерхими крышами взбираются по склону холма, и небо внезапно такое синее, словно уже наступила весна. Погулять там немного и заодно выпить кофе. Давным-давно пора.

– Смотри, что делается, – шепчет мне в самое ухо Нёхиси и зачем-то пихает в бок, как будто иначе я его не услышу. – Твоя новая подружка исчезает… или просто превращается в облако? Нет, погоди, никто никуда не превращается. Пани в полном порядке, просто ее силуэт слегка размывается по краям, как это бывает в тумане. Но никакого тумана здесь нет. Понятия не имею, что ты устроил, но оно того явно стоило. Очень красивый вышел эффект.

В этой части Старого города Лена сразу почувствовала себя настолько уверенно и уместно, словно вернулась домой, хотя, конечно, прекрасно помнила, что всего пару часов назад вышла из автобуса, а прежде никогда здесь не бывала. Но все равно откуда-то знала, что если идти по самой широкой улице, сплошь застроенной в неоготическом стиле, попадешь на трамвайную остановку в двух кварталах отсюда; на набережной, у самой реки по выходным ставят ярмарочные шатры; вон за теми резными воротами скрывается проходной двор с шаткими деревянными лестницами, ведущими на вершину холма. А если свернуть в узкий переулок между двумя домами, синим и леденцово-зеленым, попадешь на совсем миниатюрную, метров пятнадцать в диаметре, площадь, вымощенную булыжниками, гладкими, за века отполированными морем человеческих ног. Тут торгуют с лотка разноцветными карамельками и сухофруктами, на клумбах под окнами чьих-то квартир уже белеют первые подснежники, а на улице, вон за тем углом обнаружится лучшая в мире кофейня под скромным названием «Лучшая в мире кофейня», написанным аж на восьми языках.

Лена, конечно, выпила кофе в «Лучшей в мире кофейне», как же мимо такой пройти. И так замечательно там пригрелась среди мягких подушек, что почти задремала, но вдруг встрепенулась, посмотрела на часы: ну точно! Уже почти половина двенадцатого. Ключи, хозяйка, квартира. Ничего не поделаешь, надо идти.

Сказала себе: не беда, заселюсь, приму душ, согреюсь и сразу сюда вернусь.

Как ни спешила, но все равно задержалась у лотка на маленькой площади, чтобы купить карамелек. Никогда особо не любила сладкое, но эти разноцветные конфетки были так хороши, что захотела взять их с собой, носить пакетик в кармане, иногда доставать, разворачивать, можно даже не есть, а просто смотреть.

Уже у самого моста Лена снова посмотрела на часы и поняла, что катастрофически опаздывает: до полудня осталось всего десять минут. Схватилась за телефон, чтобы звонить квартирной хозяйке и извиняться, но тут заметила на углу стоянку такси; поколебалась буквально секунду, потом махнула рукой: экономия экономией, но чем впопыхах искать в незнакомом городе неизвестную улицу, проклиная собственную нерасторопность и врожденное неумение пользоваться картами, лучше уж заплатить.

Немолодой таксист внимательно прочитал записанный в телефоне адрес, кивнул и буквально пять минут спустя остановился у нужного дома. Педантично отсчитал сдачу с десяти евро, вежливо пожелал приятно провести отпуск, а в конце почему-то заговорщически подмигнул. Пока Лена думала, что бы это могло значить, таксист уехал, зато из-за угла появилась невысокая полная женщина в ярко-лиловой шубке и принялась многословно извиняться за то, что Лене пришлось ее ждать.

Съемная квартира-студия оказалась маленькой, темной и неожиданно уютной. Лена сразу почувствовала себя, как в раннем детстве, когда больше всего на свете любила прятаться под обеденным столом – такой же теплый полумрак, тяжелые зеленые шторы свисают из-под потолка, как края бабкиной скатерти, мягкий старый ковер слегка щекочет босые пятки; словом, самое тихое, уединенное и безопасное место на земле.

Большую часть комнаты занимала двуспальная кровать, застеленная меховым покрывалом; Лена прилегла на нее на минуточку, вытянуть ноги, и сама не заметила, как заснула и проспала до вечера. А проснувшись от шума дождя за окном, лениво подумала: ничего страшного, у меня еще целых четыре дня. Сходила в душ, переоделась в домашнюю пижаму, включила электрический чайник и, не дождавшись, пока он закипит, уснула опять.

– Какой отличный вкус оказался у твоей подружки! – говорит Нёхиси. – Мало кому удаются настолько красивые наваждения. Даже жалко, что навсегда так оставить нельзя.

– Пока наша здесь только набережная, – напоминаю я. – Даже к костелу Архангела Рафаила нам с тобой не подняться. Только и счастья, что можем тут поваляться на травке, да и то через месяц, когда она прорастет. И может быть, зайти в Центральный универмаг. Кстати, это надо будет проверить. Слышал, там отличное мороженое продается, прямо на первом этаже.

Лена проснулась еще до рассвета. Неудивительно, практически с полудня спала. Немного повалялась в постели и вдруг почувствовала, что зверски голодна. Что, собственно, тоже неудивительно: за весь вчерашний день только выпила чашку кофе и съела полагающееся к нему крошечное печенье-комплимент.

Встала, щелкнула кнопкой электрического чайника, достала из рюкзака приготовленный еще дома в дорогу бутерброд с сыром. Хорошо, что не съела его в автобусе, сейчас-то в городе все закрыто, а чудесное спасение – вот оно.

Вчерашнюю прогулку Лена помнила смутно и с трудом различала, что было на самом деле, а что просто приснилось потом. Вспомнила башню-маяк на площади и странного человека с чайкой, который учил ее смотреть на льдины с моста – вроде бы, это как раз было по-настоящему, а похоже на сон гораздо больше, чем любой сон.

Странный город, – думала Лена, заливая кипятком найденный в кухонном шкафу чайный пакетик. – И прохожие тут тоже странные. И некоторые птицы. И даже лед на реке. И эта смешная квартира, в которой как будто все время сидишь под столом. И я сама тут какая-то странная, совершенно на себя не похожа. И это, пожалуй, лучше всего.

Когда рассвело, Лена вышла из дома. Сперва шла просто куда глаза глядят. Остановилась у первой же открытой кофейни, выпила там кофе, съела круассан с ветчиной и отправилась дальше, так торопливо, словно ее ждала куча дел.

Ей по-прежнему здесь очень нравилось, даже больше, чем с первого взгляда, но все-таки самая прекрасная часть Старого города, – думала Лена, – на другом берегу, там, за мостом.

Она хотела выйти к реке случайно, нечаянно, как вчера, но почему-то все время сворачивала куда-то не туда, кружила по городу, то и дело возвращалась на уже знакомые улицы, а реки не было нигде. Часам к десяти утра Лена сдалась, потыкалась носом в карту, как всегда вполне безуспешно, зато прочитала благополучно вылетевшее из головы название большой реки – Нерис. Наконец решилась, выбрала среди прохожих наиболее добродушную с виду старушку, смущаясь и путаясь в словах, спросила: «Как мне пройти к реке Нерис? Где большой мост». «Зеленый мост?» – переспросила старушка, и Лена неуверенно кивнула: «Я точно не помню. Но, наверное, зеленый, да».

Река оказалась довольно далеко, а переулки, которыми посоветовала идти старушка, так петляли, что расспрашивать прохожих пришлось еще дважды. Но в конце концов Лена вышла к мосту, в том же самом месте, что и вчера. С реки дул холодный, морозный ветер, так что она спрятала руки в карманы и неожиданно нащупала пакетик с купленными вчера карамельками. Надо же, совершенно о них забыла. А как пригодились бы к чаю с утра! Но и сейчас совершенно не помешают.

Вынула наугад одну карамельку, ярко-голубую, как майское небо. Вкус у нее оказался довольно приятный, но совсем не то, чего ждешь от обычной конфеты. Похоже, в карамель щедро добавили гвоздику и мускатный орех.

Лена шла по мосту, зябко ежилась на ветру, языком перекатывала во рту пряную голубую конфету, любовалась островерхими крышами разноцветных домов на другом берегу, предвкушала, как буквально четверть часа спустя будет греться в «Лучшей в мире кофейне», которая и правда самая лучшая в мире, вывеска не соврала.

– Ты только посмотри, – говорит Нёхиси и от избытка чувств повисает у меня на плече. – Только посмотри, что вытворяет твоя подружка! Ну ничего себе! Сама, без нашей с тобой помощи идет по Зеленому мосту, дрожит, ликует и светится. И тает в тумане, и сама как туман. И все, что ей вчера пригрезилось на месте наших Снипишек, снова стоит на том же месте. Вот уж не ожидал!

– Так мы, пожалуй, костел Архангела Рафаила уже сегодня захапаем, – деловито киваю я. – И планетарий. И дворец Радушкевича. И, чем черт не шутит, Национальную галерею. А потом пойдем дальше, знай наших. Вот это девчонка! Все бы такими были, когда терять становится нечего. Впору гордиться знакомством. Я и горжусь.