20

Ночь прошла быстро. Открыв глаза, он увидел над горами розовеющее зарево и даже не понял, спал ли он. Вчерашняя усталость унесла его в глубокий сон, дав телу отдохнуть и набраться сил. Глядя перед собой в начинающее светлеть небо и осознав, где и почему он сейчас находится, он вновь заплакал, а в горле появился горький, давящий ком. Ущелье ещё было покрыто тьмой и не просматривалось, но нужно было идти. Нужно было уходить от того места, где, как он всё ещё думал, его могут преследовать. Вытерев глаза и спрыгнув на землю со своего спального места, Георг умылся холодной речной водой, напился, наполовину наполнил одну фляжку водой, вскинул на плечи рюкзак, подошёл к камню, на котором спал, и вынул из-под примятых ветвей нож и пистолет. Держа их в руках, он глядел на эти чуждые уму предметы, которые он не хотел иметь при себе, но ситуация вынуждала. Перед уходом он сбросил ветви в реку, которая мгновенно смыла следы его присутствия, и двинулся в путь.

Для того чтобы точно определить место своего нахождения, на протяжении двух дней он регулярно заглядывал в карту и ждал поворота реки на север. К вечеру третьего дня он вышел к развилке реки, где основное русло действительно резко поворачивало на север, с юга в русло впадал небольшой ручей, а ущелье осталось позади. Перед ним раскинулась широкая долина, и он непроизвольно вдохнул полной грудью воздух. До впереди лежащего хребта, на глаз, было километра три. Вся залитая густым светом заходящего солнца равнина распрямила затерявшегося в неизвестности путника; он чувствовал себя выпущенным из тюремной камеры. Три дня в узком ущелье, неизвестность и страх перед своим будущим ссутулили вынужденного странника. За всё время пути не встретилась даже мышь, не говоря уже о людях. А так хотелось встретить какого-нибудь местного жителя и узнать о лучшем пути. Но пути куда? Он не знал, куда идти лучше и безопаснее. Он так же не знал, сможет ли когда-либо вернуться в Гейдельберг, «да и будет ли он ещё? Если война вернётся домой, одному богу известно, во что превратится моя страна».

Рассчитанных на шесть дней продуктов явно не хватало, и отсутствие живности на пути навевало на Георга панику. На второй день пути всё же вылез наружу скрытый от пережитого им после выброски из самолёта со всеми последствиями шок, навалившийся на него страшным голодом. На какой-то короткий момент, во время передышки, потеряв контроль и пытаясь утешиться пищей, он съел намного больше дневной нормы; и ел бы ещё, но, собрав все силы, забросил паёк в рюкзак, встал и побежал. Теперь у него оставалось еды всего на один завтрашний день. Сев на камень и внимательно вглядываясь в стремительно убегающую и завораживающую воду, он думал о завтрашнем дне, который, если даст бог, выведет на его путь хотя бы маленького кролика, если такие тут водятся.

«Встреча с животным вовсе не значит, что удастся его убить и съесть. Господи боже!! Как так?! Как так?!! Почему я здесь? Почему?! Почему я должен кого-то убить, чтобы выжить? Что я совершил в моей жизни? За что? За что я несу это наказание?» – прокричав в пространство, которое уже не возвращало эхо, он вновь вонзил свой взгляд в чистоту воды, вцепился пальцами в волосы и начал их тянуть до боли. «Я и стрелять-то не умею вовсе. Как я охотиться буду? Голыми руками?» В этот момент он отпустил рвущие волосы пальцы, почувствовав в голове облегчение, взглянул на свои ладони.

– Если нужно, то придётся стрелять, – обращаясь к своему правому указательному пальцу, который моментально затрясся, он с криком приказал: – Да. Ты нажмёшь на курок. Ты нажмёшь!! На завтра еда ещё есть, – продолжал он свой монолог, направленный к обречённому стать палачом указательному пальцу. – Следующие пару дней можно продержаться без еды. Но если вопрос встанет ребром, ты сделаешь это. Ты сделаешь это хорошо. С первого раза. И в десятку.

Не отводя взгляда от пальца, он закончил свой монолог и, спустившись с камня на землю, упёрся в него спиной, окинул взглядом видневшуюся вдали очередную горную гряду и опустил взгляд под ноги: «Что это? Что это такое?» Меж мелкими камнями и песком повсюду лежали приплюснутые или неправильной округлой формы шарики. Взяв один шарик двумя пальцами и поставив его на вытянутой руке против солнца, с восторгом и надеждой он стал рассматривать катушек козьего помёта, как драгоценный камень в лучах заходящего солнца. «Пусть не свежий, пусть. Но судя по количеству сего добра, тут прогоняли отару. Это не от одного блуждающего животного, и даже не от нескольких, – Георг вскочил на ноги и стал разглядывать землю. – Точно! Тут прогоняли скот. Значит, рядом есть люди!! Но где? В какой стороне и когда они были здесь? Они ведь кочуют. Сегодня здесь, а завтра там. Но куда бы они не двигались, вода должна быть в доступности», – рассуждал про себя Георг, даже не заметив, что не отрывая от земли взгляда, высматривая в песке и меж камней спасительные шарики, он взял путь на север. Пройдя около километра вдоль реки, регулярно поднимая сухие, как песок, кусочки помёта, он надеялся разглядеть в них его большую надежду – следы недавнего пребывания людей; но они рассыпались, как песок. В некоторых местах просматривались даже следы от копыт, которые стали уводить Георга дальше от реки, на равнину.

Солнце спустилось за горы, быстро темнело и стало невозможно отличать камушки от козьего помёта. Упав на колени, он пытался увидеть найденную им ниточку к спасению, которая, как хлебные крошки из сказки, брошенные Гензелем для распознавания обратного пути и склёванные птицами, рвалась и развеивала оставшуюся надежду найти людей. Отару прогоняли в этом месте несколько месяцев назад. Весной. Когда трава ещё получала достаточно влаги. А теперь всё приобрело однородный, выжженный солнцем цвет. Георг понял: «Пастухам нет смысла гонять скот у горной реки, если нет подножного корма». Он лёг на землю, подложив под голову рюкзак, и вгляделся в наливающееся звёздами небо. Было обидно осознавать лопнувшую надежду встретить пастухов. Но ночное звёздное небо успокаивало сном и давало силы для дальнейшего пути и новую надежду встретить людей.

Тягучее, вязкое и больное состояние пробуждения наступило глубокой ночью. Он то пробуждался, то вновь засасывался в сон, но не мог открыть глаз. Дрожь била тело. Его морозило, и он не мог понять, что нужно сделать для того, чтобы стало теплее. Он вертелся на твёрдой, остывшей земле и не мог найти удобного положения. Как бы он ни лёг, его трясло от холода, удерживая в страшном сне, в котором он убегает от стаи голодных волков. Бежит изо всех сил, но не может продвинуться ни на шаг, а волки всё ближе и ближе. Он уже чётко видит их холодные глаза и слышит их дыхание. Паника, страх и жалкий крик вырвали его из сна. Раскрыв глаза и упёршись на локоть, он приподнял голову и сел: «Что такое? Что за липкий воздух вокруг? Где я?» Он действительно не мог понять, где находится. Болезненный сон ещё держал его на ниточке и не отпускал разум. Георг вглядывался в темень ночи и ничего не понимал: «Может, я сплю? Почему мне так плохо?» Сглотнув застоявшуюся во рту ночную слюну, он почувствовал боль в горле: «Но всё же где я?» Он ощупал землю, на которой сидел. Повернувшись назад, нащупал свой рюкзак и вновь положил на него голову, только сейчас заметив, как она болит. Потрогал лоб: «Горячий. Что произошло? Где я?» Он прикрыл глаза и, почувствовав очередную волну наплывающей на него больной дрёмы, начал утопать в сон, но тут же подскочил, вспомнив о страшных волках: «Почему мне так плохо? Это был сон. Волки были во сне». И вновь голова легла на рюкзак, а в ухо врезался пронзительный страшный вой. Он никогда в жизни не слышал такого протяжного, жуткого звука. Прикрыв уши ладонями, он сжался, свернулся в позу эмбриона, ища для себя избавления от этого страшного и больного сна. Но дрожь не прекращалась, а вой повторялся всё чаще и чаще.

Как внезапно выпущенная пуля, сон улетел быстро и далеко. Георг раскрыл глаза и вновь сел. Он был в полном сознании и наконец всё вспомнил, а также понял, что сильно болен. У него была высокая температура, болело горло, а в носоглотке было сухо и горько. Тело ломило, а самое страшное было то, что волчий вой он слышал действительно, и раздавался он непонятно откуда. Казалось, что они сидели вокруг него и выли в предчувствии удачной ночной охоты. Только заканчивал один справа, тут же подхватывал другой сзади, затем слева, и ещё, и ещё. Они будто хотели поиздеваться над своей жертвой, дав ей наполниться страхом так, чтобы запах адреналина растёкся по всей, залитой густой темнотой долине. Тело затряслось вдвойне, хотя страх быть съеденным волками был сильнее и даже отодвинул симптомы сильной простуды на задний план. Трясущимися руками он с трудом расстегнул кобуру и крепко ухватился за рукоятку пистолета. Затем панически обернулся и, встав на колени, на ощупь развязал рюкзак и стал искать в нём фонарик, не переставая озираться по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте крадущихся к нему безжалостных хищников. Нащупав на дне рюкзака фонарик, он выхватил его, как факел, и, направив в страшную темноту, хотел надавить на рычаг, разгоняющий динамо, и лампочка загорелась бы тусклым светом первого, ещё слабого витка динамо, но он вспомнил о предохранителе, который не дал бы ему выстрелить при внезапной атаке волков. Положив на землю фонарик, трясущимися руками он пытался нащупать маленький рычажок на одной из сторон пистолета, но не помнил, где его искать: «Нож! У меня ведь есть нож! Вдруг не успею выстрелить или не попаду. Тогда резать буду, даже если набросятся». Он выронил пистолет, судорожно пытаясь расстегнуть ножны, и вдруг услышал шорох. Прямо рядом с ним. Отчётливый шорох песка справа от него, в метрах трёх-четырёх, не больше. К тому же волчьего воя больше не было слышно. Давивший на грудь и мешавший спокойно дышать страх лопнул, как стальной обруч, и вырвал из груди вой. Теперь уже выл Георг. Схватив не взведённый пистолет в одну руку и нож в другую, крича протяжным, истерическим воем, он кружился на месте, ожидая атаки с любой стороны. Хотелось схватить фонарик и завести динамо, чтобы хоть немного осветить пространство, но страх увидеть то, чего в данный момент он так страшился, останавливал его. Он не знал, отпугнёт ли свет фонаря хищников или, наоборот, приманит. Поняв, что от топтания на мелком камне и песке создаётся много шума и не слышно пространства, он замер и вслушался в темноту. Стояла гробовая, чёрная тишина. И лишь быстрое, до истерии возбуждённое его собственное дыхание нарушало тишину ночи. В таком напряжении, вертя в темноте головой и настроив свой слух на любой лёгкий шорох, он простоял до восхода. Когда пространство приняло серый оттенок и стало различимым для глаз, он обернулся и, увидев вдали нескольких наездников на конях и две повозки, которые ехали в его сторону, прошипел своим охриплым от болезни и истерического ночного воя голосом, позвав на помощь, и упал в бессилии. Уже лёжа, он поднял вверх пистолет и стал раз за разом нажимать на курок, в надежде выстрелить и привлечь к себе внимание людей. Но пистолет так и стоял на предохранителе и подло молчал. Собрав все силы и поднявшись на колени, он вновь увидел наездников, которые уже приблизились, но всё же ехали в стороне, выдавил из себя крик, бросил, насколько смог, вверх пистолет и упал в беспамятстве.

Всё тело тряслось и качалось из стороны в сторону. С трудом приоткрыв глаза, он увидел небо и вершины гор, прыгающие от тряски, а также услышал скрежет и скрип деревянных колёс повозки, которая, несмотря на очень спокойный ход лошади, скакала по дороге, усыпанной мелким гравием. Рядом сидели два человека уйгурской внешности: пожилой мужчина с редкой бородой, в старом, затёртом чапане и таком же, когда-то красивом, с вышивкой борюке, который прикрывал его полысевшую голову; и молодая девушка, покрытая с головой ярким, прозрачным, оранжевым покрывалом, сквозь которое были видны длинные тёмные косы, спускавшиеся из-под тюбетейки. Она заметила, что Георг пришёл в себя, и что-то сказала мужчине. Георг расслышал лишь мягкий женский голос, но не понял ни слова. Он не понимал, как очутился в этой телеге рядом с людьми, да и сознание было ещё отключено высокой температурой и психическим потрясением прошлой ночи. Он пошевелил ногами и почувствовал, что разут, а на ногах, как и на лбу, лежали влажные матерчатые свёртки. Девушка приподняла его голову и поднесла к губам кружку с водой, которая расплёскивалась от тряски. С жадностью утолив жажду, он вновь уснул, а девушка вытерла расплёсканную с его лица воду. Мужчина молча осмотрел с ног до головы подобранного им больного иностранца, затем бросил взгляд на свою дочь, отчего она опустила глаза, и также молча перевёл свой беспокойный взгляд на дорогу, слегка задев длинным прутом спину запряжённой лошади, чтобы немного ускорить продвижение.

Вновь открыв глаза, Георг увидел над собой низкий, мазанный глиной с облупившейся, старой краской потолок. Несколько минут он молча глядел в одну точку, постепенно приходя в себя. Голова не болела, и состояние было куда лучше, чем при последнем пробуждении. Медленно перевёл взгляд в сторону окна, которое находилось высоко под потолком и через которое в комнату вливался мягкий, тёплый и просящий подняться с постели свет. Рядом с ним, на старом деревянном табурете, стоял глиняный кувшин и старая, помятая, но чистая кружка. В комнате никого не было, а с улицы, через оконный, незастеклённый проём, доносились голоса людей, говорящих на непонятном ему языке, где-то лаяла собака и ворковали голуби. Сквозь щели старой, перекошенной, но, видимо, недавно выкрашенной голубой краской входной двери пробивались полосы света, зрительно разрезая комнату на несколько пространств. У противоположной стены стоял низкий деревянный топчан, устланный несколькими лоскутными одеялами и разноцветными подушками. Подержав некоторое время у лба ладонь, он понял, что температура прошла и общее состояние, как и солнечный свет, предлагало встать и выйти на улицу. Медленно сев на край лежанки и прислушавшись к своему телу, дав возможность сердцу спокойно увеличить нагрузку, он глядел на яркие, перемешанные лоскуты покрывала, которым был укрыт, и пытался вспомнить, как он попал в этот дом. В голове были смешанные отрывки последней ночи, волчий вой, бесполезный пистолет в неопытных руках и рвущий душу страх перед воющей темнотой. Он не мог вспомнить, как попал к этим людям и где они его нашли. Тягучим скрипом медленно открылась дверь, и через порог шагнула высокая красивая девушка-уйгурка в ярком платке, аккуратно прикрывающем чёрные густые косы. Увидев уже сидящего на топчане гостя, она тут же развернулась и закрыла за собой дверь. Знавший культуру и обычаи восточных народов, Георг понял, почему она убежала. Ей нельзя находиться в одной комнате с чужим мужчиной, тем более незнакомым, да ещё и иностранцем. Возможно, когда он болел и спал, ей можно было подходить к нему для наложения мокрых повязок и ухода за ним. А теперь он выздоровел и глядел на неё. Видимо, этого уже не разрешал обычай. Через некоторое время в двери появился пожилой мужчина. Постояв в дверном проёме и осмотрев своего гостя, он уверенно подошёл к Георгу, потрогал ладонью лоб, налил из кувшина в кружку воду и предложил Георгу выпить. Молча взяв предложенную воду, Георг отпил несколько глотков и спросил на китайском, где он находится и каким образом попал к этим людям. Мужчина ответил на непонятном Георгу языке, из чего он понял лишь то, что находится у уйгуров. По жестам стало понятно, что мужчина хочет позвать кого-то, кто говорит на китайском, и хозяин дома скрылся за дверью. Он глядел на старую, помятую кружку с водой, которую держал руками на коленях, и думал о том, что не имеет никакой внутренней тревоги, спешки, и хотя находится в чужом доме и чужой стране, он совершенно спокоен.

Очень хотелось выйти на улицу и увидеть солнце, но он решил подождать хозяина дома. Оглядев комнату, он не обнаружил своих личных вещей и лишь теперь заметил, что одет в длинную спальную сорочку, а в таком виде на улицу лучше не выходить. Кроме двух топчанов и табурета в заднем углу комнаты стоял умывальник, а рядом на огромном, вбитом в стену кованном гвозде висело белое чистое полотенце. Через несколько минут за стеной стал слышен мужской голос, вошёл хозяин дома, уйгур, и второй, небольшого роста китаец. Постояв некоторое время у дверей, они о чём-то поговорили и подошли к Георгу.

– Меня зовут Делун, – представился маленький китаец. – Меня попросили переводить, так как ты не говоришь на уйгурском, но, как показалось Акраму, – он указал на хозяина дома, – ты говоришь на китайском.

Георг долгое время изучал китайский язык и был уверен, что неплохо им владеет, но тут он понял, что теория и практика иногда сильно расходятся. Он очень плохо понимал, что ему говорил Делун, но всё же улавливал смысл сказанного.

– Я Георг, – спокойно произнёс он и встал, так как оба местных стояли. Акрам указал Георгу на его лежанку, дав понять, что лучше оставаться сидеть, сел сам и предложил сесть китайцу Делуну.

– Нас интересует, кто ты и почему ты, вооружённый, оказался в наших краях. Говори правду. В Синьцзяне сейчас очень неспокойная обстановка, и Акрам, выполняя человеческий долг, помог больному человеку, которого он нашёл в долине, но волнуется за свою семью. Понимаешь? Он не знает, кто ты и что его ждёт, если слух о том, что он держит дома возможного врага или преступника, дойдёт до руководства района. Тем более ты иностранец. Из какой ты страны?

Ещё при сборе экспедиционной группы в Вевельсбурге была дана чёткая инструкция для возможных ответов в случае задержания экспедиции или отдельных её участников. Официальная цель экспедиции должна была звучать как историко-археологическая, а также сбор этноса народов Юго-Восточной Азии с конечной целью изучения истории и культуры Тибета. Георг знал об этом, но теперь, когда нужно было просто произнести этот заученный ответ, он не смог соврать и заметно разволновался. В то время пока он рассказывал о том, что является жителем Германии и работает на историко-археологическом отделении университета в Гейдельберге, обдумывал: «Стоит ли говорить об остальных участниках экспедиции?» Он понимал, что его снаряжение и экипировка, отсутствие проводника и каких-либо доказательств научной экспедиции, кроме пакета секретных документов с картами маршрута и передвижения, а также его рюкзак, в котором нет ничего, удостоверяющего его научную цель, находилось у сидевших напротив людей и могло быть рассмотрено как угодно. Тем более ими был найден его пистолет. Всё выглядело так, как будто он просто свалился с неба, но прослеживались чёткие следы определённой миссии, и о ней он всё же решил сказать: «Будь что будет». Георг не имел привычки врать и понимал, что обман, без умения этого делать, может лишь усугубить положение, и решил рассказать всё об их выброске над Афганистаном, о погибшем Менке и об остальных, возможно, арестованных, а может, и убитых участниках экспедиции. Единственной, кого он не стал озвучивать, была организация-заказчик «Аненербе» и СС. Он знал, что регион Синьцзян и особенно его горная часть Памира издревле заселялась памирскими уйгурами, а Китай уже давно борется за установление в регионе своих сфер влияния, но он не знал положения дел в данный момент. А после того, как Делун сообщил о том, что в регионе очень неспокойная обстановка, не зная политического настроя местных властей, Георг не стал рассказывать всей правды; при этом, не обманывая, всё свёл к чисто научной экспедиции. Делун перевёл хозяину дома всё, о чём рассказал Георг. Они переглянулись, ещё не понимая, верить ли им в услышанное, и заговорили на непонятном Георгу уйгурском языке.

– Ты хочешь продолжить свой путь, или какие твои дальнейшие планы? – спросил Делун.

Георг не знал, что он должен был ответить. Он действительно не знал, как ему действовать далее, и не мог представить, какие существуют возможности вернуться назад и стоит ли вообще возвращаться. Хозяин дома Акрам что-то сказал, и Делун перевёл.

– Одному до Тибета тебе не добраться. Слишком далеко и опасно. Да и волков в этих краях множество.

– Я слышал вчера их вой, там, в долине, где вы меня нашли. Жуткий вой. Я думал, что они нападут на меня, но обошлось, – подтвердил сказанное Георг.

Акрам поглядел на него и вновь заговорил на уйгурском:

– Он говорит, что вчера, как и позавчера, ты лежал на этом вот топчане и не мог ничего слышать. Ты глубоко спал не просыпаясь. А нашли они тебя пять дней назад, рано утром. Волков там не было, и не выли они тогда. У тебя, видимо, была слуховая галлюцинация, вызванная высокой температурой. Ты уже три дня здесь, в Кашгаре, а от того места, где они тебя нашли, до Кашгара было два дня пути. Ты был как без сознания, лишь изредка приходя в себя. Глубокий сон и немного лекарственного чаю вылечили тебя.

От услышанного Георг широко раскрыл глаза и не мог поверить в то, что пять дней были вычеркнуты из его памяти. Он пытался сосредоточиться и вспомнить хоть что-нибудь, но тщетно.

– Не переживай. Главное, ты живой и здоровый, – произнёс Делун и перевёл сказанное хозяином дома. – Ещё неделю побудешь у Акрама, тебе сил набраться нужно. Только днём не выходи на улицу, нежелательно, чтобы тебя видели здесь. Выходи только во внутренний двор. Ты для нас просто человек, а начальникам в районе всё интересно и подозрительно. Поэтому, как окрепнешь, поможем тебе отправиться куда захочешь.

И от себя Делун добавил:

– Если захочешь поговорить или что-то спросить, то скажешь Акраму моё имя, он меня позовёт.

Они ушли, а через некоторое время вернулся Акрам с подносом, на котором лежала мягкая тёплая лепёшка, зелень, горстка каши, сваренной на воде, и кружка с горячим, разбавленным молоком чаем, на поверхности которого плавали шарики растопившегося масла. Поставил его на табурет и молча вышел, оставив открытой дверь. Затем вошёл вновь, в этот раз он принёс рюкзак и положил его на пол у топчана, на котором сидел Георг. Махнув головой в сторону двери, он позвал своего гостя выйти на улицу и показал внутренний двор, где в углу под навесом, создающим тень, стоял стол на коротких ножках, вокруг были расстелены такие же, как и в его комнате, лоскутные одеяла и подушки, а по углам вился, поднимаясь по столбам вверх, застилая крышу и создавая живую тень, виноград. Акрам что-то произнёс, указывая в направлении тенистого оазиса, из чего стало понятно, что Георгу можно там сидеть, если в комнате будет душно. Вернувшись в комнату, Георг проверил свой рюкзак, в котором осталась нетронутая банка рисовой каши с говядиной, один фонарик, конверт с картами и указаниями, взятый у погибшего Менке, а самое главное – два свёртка, тайком взятые им с собой в экспедицию. Верёвки, пистолет и нож Акрам по понятным причинам оставил у себя.

Наступили спокойные дни для восстановления физического состояния, но время его пребывания в этом спокойном оазисе было ограничено, и он должен был принять решение о своих дальнейших действиях. Акрам не мог прятать и содержать его у себя бесконечно. Со временем Георг начал вспоминать моменты своих пробуждений по дороге в Кашгар. Вспомнил ту девушку, которая сидела рядом с ним в телеге, в которой ему, больному, было предоставлено почти всё место, где он лежал в полный рост. Вспомнил ночную стоянку, когда он проснулся и, приподняв голову, увидел сидевших у костра людей. Но также вспомнил свой прыжок из открытой двери самолёта в темноту и разбившегося Менке с его изуродованным от удара о камни лицом. Вспомнил разговоры с Шелленбергом и папку его личного дела, в котором упоминался его хороший друг Павел Кузнецов. Вспомнив Павла, он вынул из рюкзака один из свёртков, развернул его и, раскрыв старинную тетрадь, вновь погрузился в мир тех слов и букв, которые Павел помогал ему переводить. «Как жаль, что все переводы остались в Гейдельберге. Надеюсь, Габи сохранит их до лучших времён, а до каких лучших времён и для кого? Может, кто-нибудь при каких-нибудь обстоятельствах заинтересуется этими материалами», – подумал Георг и, вновь взглянув на старославянские тексты, вспомнил, как интересно и даже волшебно рассказывал ему Павел об этих, на первый взгляд, простых буквах. Затем он вынул из свёртка вторую книгу. Ту, которую ему передал Павел в подарок от его отца – книгу индийского брахмана Бал Гангадхара Тилака. Сев на свой топчан, поджав под себя ноги, он потерял чувство времени и, забыв про сон, к утру закрыл последнюю страницу. Затем повернул её лицевой стороной и вслух, как-то громко и ясно, прочёл название только что во второй раз прочитанной книги: «Арктическая родина в Ведах». И, восторгаясь появившейся целью, добавил:

– Колыбель человечества – север! Феноменальная информация, – он затушил свечу, встал посередине комнаты и произнёс: – Я понял, куда мне нужно идти. А может, там нужно искать эту Шамбалу? Да и язык, ведь славяне северный народ. Всё сходится!

Чувство восторга и целеустремлённости подхватило его, принеся с собой направление для его дальнейшего путешествия. Он пойдёт туда, где сможет разобраться с этими текстами и, возможно, сможет выучить тот язык. Язык, глубинный смысл которого забыли даже сами его носители – русские. И, может быть, дойдёт до тех, описанных Тилаком рубежей северной границы континента.

После восхода солнца Георг попросил Акрама позвать Делуна.

– Я решил отправиться дальше в северном направлении, – объявил о своём решении Георг.

– На север? А куда на север? Там Советский Союз, киргизы и казахи. Тебе, немцу, к русским лучше не идти, ведь вы воюете! Даже Шен Шицай после поражений русских в начале войны вот уже пару лет как прервал связи с Советским Союзом. С местными коммунистами борется и искореняет. Хотя из Пекина, как я слышал, идут другие инструкции. Но Шен Шицай игнорирует их.

– А кто этот Шен Шицай? – спросил Георг. Он никогда не интересовался политиками, и это имя ему, конечно, было не знакомо.

– Шен Шицай наш король! Так его прозвали в народе. На самом деле он губернатор всего Синьцзяна. Мне кажется, что тебе, немцу, будет безопаснее остаться в Синьцзяне, чем переходить русскую границу. А с Тибетом как? Решил не рисковать в одиночку?

– Тибет? Вы знаете, я был рядовым участником экспедиции – переводчиком. Тибет не являлся моей целью, это была цель руководства, тех, кто нас туда послал. А послали они нас в Тибет для сбора информации о Шамбале. Слышали что-нибудь о Шамбале? А так как экспедиция провалилась, так и не успев начаться, то я для себя решил искать её на севере.

Акрам с Делуном медленно переглянулись, выдержав небольшую паузу.

– Что-то не так? – в недоумении спросил готовый хоть сейчас сразу отправиться в путь Георг. Делун с Акрамом несколько минут о чём-то эмоционально поговорили, и Георгу показалось, что они спорят. Он не мог понять, что могло послужить причиной такой реакции на сказанное им.

– А может, упоминание о Шамбале? – продолжил он ход своих мыслей.

– Ты знаешь, Георг, мы, конечно, люди маленькие и многого не знаем. Но о Шамбале, я думаю, знают все люди на земле. Просто она в разных культурах по-разному зовётся. Для китайцев она находилась, а может, и находится в Китае, а для других народов – в местах их проживания. Но никто не знает точно, где её искать. Ну, раз ты решил искать её на севере, то мы желаем тебе удачи. Но посоветуем посетить одно место. Это недалеко от Кашгара и даже в выбранном тобой направлении. В двух днях пути на север есть буддистский монастырь. Он совсем небольшой, в нём всего несколько монахов и один лама. Так вот, пообщайся с этим ламой, он может тебе многое поведать о предмете твоего поиска. Если подождёшь два дня, то можешь отправиться с небольшим караваном. Я и ещё пятеро мужчин отправляемся в Урумчи, это на северо-восток, примерно две недели пути. Можем взять тебя с собой до монастыря, а пожелаешь, то и до Урумчи можешь с нами добраться. Оттуда до русского Алтая совсем рядом, может, неделя пути. Но проблема в том, что у тебя нет средства для передвижения. Мы поедем на конях и с нагруженными мулами. А вот как быть с тобой, нужно подумать и поговорить с мужчинами. Я завтра приду и обговорим, надеюсь, найдём решение.

Они ушли, а Георг только сейчас осознал факт отсутствия не только каких-либо денежных средств, но и документов. Мысленно вернувшись к руководителю экспедиции Менке, который остался лежать в горах, он подумал: «Нужно было внимательнее порыскать внутри куртки. Деньги и паспорта должны были находиться либо у него, либо у одного из тех, кто попал в перестрелку, либо встречающие на земле должны были передать какие-нибудь поддельные паспорта с деньгами». Но было понятно, что уже ничего не поменять и осталось лишь ждать, что завтра предложит Делун. Остаток дня после обеда Георг перечитывал некоторые части книги и восхищался тем, как красиво описано явление «Покрова Богородицы» – наступления полярной ночи, которое имеет место лишь за полярным кругом. И что совершенно необходимо когда-нибудь попытаться найти материалы по древнейшим книгам, «Авесте и Махабхарате», на которые опирался в своём великом труде брахман Тилак.

Утром пришёл Делун и, переговорив с Акрамом, предложил один вполне приемлемый для Георга вариант стать частью каравана.

– Найдя тебя в долине, Акрам подобрал твои разбросанные вещи и привёз их с собой. Они у него. Непонятно, почему ты разбросал всё твоё оружие вокруг того места, где тебя нашли, видимо, для этого была причина, но сейчас не об этом.

Георг сразу вспомнил тот момент, когда он бросил пистолет, чтобы привлечь к себе внимание проезжающего мимо каравана, и понял, что хочет предложить Делун.

– Акрам предложил мне сказать тебе, что он готов предоставить тебе одного мула со снаряжением за твой пистолет с патронами, нож, верёвки с карабинами и поломанный бинокль. Это, конечно, слишком низкая цена за хорошего мула, но у тебя больше ничего нет. Для того чтобы ты не выделялся в твоём горно-пехотном камуфляже на фоне местных, мы предоставим тебе пару, конечно, уже поношенных рубашек, штанов и халат. Но при этом существует одна проблема. Нам кажется, что ты не имеешь при себе документов. При осмотре твоих вещей, который Акрам должен был сделать для безопасности его семьи, кроме конверта, в котором лежат карты и какие-то письма, ничего похожего на паспорт или удостоверение личности не нашлось. Поэтому, даже если ты двинешься с нами в путь, тебя может арестовать первый патруль при проверке документов. А так как ситуация в регионе очень неспокойная, можно сказать, военное положение, здесь уже давно идут политические и военные действия. Китай желает превратить Синьцзян в одну из своих провинций. Это чтобы ты был в курсе ситуации. Что скажешь? Согласен на такой риск? Хотя у тебя и выбора большого нет. Даже если не захочешь менять оружие на мула, придётся идти пешком, но опять-таки без документов.

Выбора действительно не было, и Георг, не раздумывая, согласился взять мула и одежду.

Через два дня вечером, переодевшись в местную одежду, которая оказалась на удивление лёгкой и удобной, попрощавшись со своим спасителем Акрамом и преклонив перед ним голову, Георг поблагодарил за всё и, получив благословение, ушёл с Делуном к месту отправки каравана. На месте Делун дал ему небольшие указания:

– Мулом управляют так же, как и лошадью, но он выносливее, хотя медленнее, но нам торопиться некуда. Пока не стемнело, будешь двигаться за нами в пределах видимости. Нам тоже нужно думать о нашей безопасности. Если будешь ехать вместе с нами и патруль будет проверять документы, то из-за тебя задержат и нас, поэтому будешь двигаться немного позади. Тут в мешке пшено, соль и хлеб, – стал объяснять Делун, ходя вокруг мула. – С этой стороны в бурдюке вода, чуть больше пяти литров. Хватит для питья и чтобы кашу сварить на привале. Ну что, всё понятно? В общем, до темноты ты сзади, а как стемнеет, догоняй нас, ночью надёжнее группой держаться. Да, и ещё. Взамен твоего ножа Акрам положил в ножны, вот тут, под седлом, другой нож. В путь без ножа нельзя отправляться. Теперь о встрече с военными. Если тебя задержат, никто не сможет тебе помочь. Придётся тебе самому выходить из ситуации. Поэтому желаю тебе удачи в пути, ну, и добраться до твоей Шамбалы. Ну всё, вперёд.

Шесть наездников на лошадях и шестнадцать навьюченных мулов тронулись в путь. Подождав, пока караван удалится на достаточное расстояние, Георг влез на своего мула, вставил ноги в стремена, попросив удачу и впредь сопутствовать ему в пути, слегка тронул пятками мула под рёбра и двинулся следом за караваном.

Может быть, благословение, данное Акрамом, может, обращение Георга к своей удаче, а может, то и другое вместе помогло пройти дорогу без единой проблемы, хотя военные на пути встречались, и не раз. Когда Георг проезжал мимо них, они всегда были чем-то отвлечены, и так, под вечер второго дня, караван остановился, подождав Георга. Делун, попрощавшись и ещё раз пожелав удачи, принял от Георга благодарность, которую тот мог дать только в устной форме, указал направление по тропинке в гору к монастырю, и на этом месте их пути разошлись. В монастыре Георг провёл неделю, не получив от ламы ни одного конкретного ответа на прямые, а также косвенные вопросы о Шамбале. Не стал Лама открывать сакральные знания человеку без паспорта, и Георг пожалел, что не отправился вместе с караваном до Урумчи. Относились к нему с уважением, кормили, разрешали посещать богослужения и отвечали на многие вопросы, но ответы были, как казалось Георгу, не совсем полными или даже поверхностными. Перед отъездом, когда монахи навьючили его мула провизией для недельного похода, Георг пришёл к ламе, чтобы поблагодарить за тёплый приём и попрощаться. Лама же, со своей стороны, предложил присесть на дорогу и выпить чаю.

– Ты зачем пришёл к нам? – совершенно неожиданно для Георга прозвучал прямой, не доверительный и даже, как он его почувствовал, грубый вопрос. Лама сидел напротив своего гостя и по-доброму глядел ему в глаза. Георг растерялся и не мог собрать мысли для ответа. В этой гонке мыслей в его голове даже пробежал тот же вопрос, направленный к самому себе: «А действительно. Зачем я сюда приехал?»

– Ты, Георг, совершенно не должен отвечать на мой вопрос, – помог своему гостю лама. – Мне было важно увидеть в твоих глазах непонимание, а возможно, даже грубость вопроса. И я её увидел. Я знаю, для чего ты приехал в наш монастырь. Ты сам, много раз, твоими вопросами озвучил твою цель прибытия к нам. Но! Но ты не получил удовлетворяющих тебя ответов ни от меня, ни от монахов и в глубине души остался недоволен потерянным у нас временем. Ведь правда? – так же по-доброму глядя на опущенные глаза Георга, успокаивающим голосом произнёс мудрый старец. – Это не упрёк, и не воспринимай это с обидой, как какое-то постыдное разоблачение. Главным для тебя в посещении нашего монастыря стало именно это прощальное чаепитие. Объясню почему. Несмотря на твой, ещё достаточно молодой возраст, во многом ты не отличаешься от многих моих ровесников, живущих в миру. Придя в буддистский монастырь, ты, как и многие, многие сотни других, ищущих свой путь или какую-то свою истину, ждут ответа, как будто он вам поможет. Вы ждёте его и желаете получить его сразу. Цель моего разговора с тобой заключается в моей надежде на то, что услышанные и, надеюсь, претворённые тобой в жизнь мои советы, приблизят тебя к цели твоего поиска. А посоветовать я хочу тебе лишь выдержки, любопытства и уважения к мирозданию. Сейчас объясню, что я под этим подразумеваю, и начну с конца.

Придя ко мне, ты желал получить быстрый ответ, как бы так, между делом, о явлении вселенского масштаба – Шамбале. Ты думаешь, мне было жаль ответа? Не обижайся, но зачем пытаться считать миллионы, если ты не познал десятка? Я хочу донести до тебя ту истину, что бывают в жизни людей темы, вопросы и стремления, которые требуют методичного, грамотного подхода для целостного охвата изучаемого явления. Нельзя получить один ответ на тему твоего вопроса. Чтобы понять или узнать что-то о Шамбале, нужно ею жить. И одной жизни может не хватить для познания сути её. Любопытство ты имеешь. Научись выдержке! Тут не имеется в виду сесть в Падмасану – так индусы называют позу лотоса – и сидеть три часа не шевелясь. Конечно, это тоже относится к выдержке, но часы, дни, месяцы и даже год не охватывают понятие выдержки для нематериальных, духовных поисков. Посвяти жизнь поиску Шамбалы, и, возможно, много узнаешь о ней. Самое главное то, что это будет твоё знание и твоя Шамбала. Она везде. Нет на земле такого места, где её должны копать археологи. Ели ты что-то о ней читал, то, возможно, заметил, что многие культуры приписывают это явление себе. Отсюда делай вывод. Она везде, и не нужно к ней никуда идти. Не ищи её материальную. Дух первичен, поэтому ищи её прежде всего духовную, а если найдёшь и сможешь её ощущать, то может случиться такое, что ты уже не посчитаешь нужным её материализовывать. Ты мог бы найти её в твоём родном Гейдельберге, но никто тебе не поверил бы, потому что они бы её не видели. А ты бы не только видел, но и ощущал бы её, живя ею. Ну вот. Примерно такой ответ на заданные тобой в последние дни вопросы. Ты говорил, что направляешься на север, поэтому будешь иметь предостаточно времени, для разбора услышанного сейчас. Ну, а о теме книги Бал Гангадхара Тилака скажу коротко: я читал эту его работу и тайно соглашусь с ним. В этом смысле ты идёшь в правильном направлении. И если уж ты решил двигаться на север, то иди в первую очередь на русский Алтай. Там, за Белухой, в северо-восточном направлении, четыре дня пути, найдёшь моего давнего знакомого, имя его Амыр. Он расскажет тебе много интересного о мироздании и, возможно, подскажет дальнейший путь. Он человек очень светлый, но живя в государственной системе, даже светлым и святым приходится подстраиваться под систему. Так вот он, как я слышал, помогал некоторым китайцам получить советские документы. Может быть, он и тебе документ поможет добыть, тебе обязательно нужна официальная бумага, но это не должно стать смыслом посещения Амыра. Можешь сказать ему, что от меня, а я передам с тобой для него небольшое письмо. Сегодня мы с тобой за разговором не заметили, как пролетело время, и думаю, что тебе лучше выехать завтра, рано утром. Сейчас, в дневную жару, будет тяжело и тебе, и твоему мулу, а к утру я напишу небольшую рекомендацию Амыру. Если желаешь ещё раз принять участие в богослужении, то через пятнадцать минут жду.

Справа подошёл монах и проводил Георга к выходу. Под навесом, в тени, спокойно жевал сено его уже распряжённый мул. Георг подошёл к нему, сел перед кормушкой на корточки и несколько минут наблюдал, как беззаботное животное спокойно пережёвывало пищу, отгоняя большими ушами назойливых мух и поглядывая на своего хозяина.

Ранним утром Георг вышел за ворота монастыря и, ведя под уздцы навьюченное животное, пошёл в направлении видневшихся вдали двух горных хребтов, которые ему нужно было преодолеть, чтобы встать на путь, ведущий в направлении Алтая. Монахи добавили провизии на примерно двухнедельный переход. Путь лежал вдоль реки, и с водой проблем не должно было возникнуть, но отсутствие документов вызывало большую тревогу всегда, как только вдали он замечал движущиеся фигуры людей. Всегда могли встретиться патрульные военные и, не зная местности, объехать их, оставшись незамеченным, было невозможно. Когда встречные наездники или пешие прохожие приближались и Георг, различая их одежду, понимал, что это не военные, его сердце вновь начинало биться спокойно. Было понятно, что быть арестованным без документов – это значило пробыть в заключении неопределённо долгое время. «Если меня арестуют, то запрос по подтверждению моей личности будет наверняка отправлен в… Да кто тут будет отправлять запросы? Делать им больше нечего! Моё государство находится в состоянии войны, и к тому же почти проигранной войны. Кто там будет заниматься подтверждением моей личности? Хотя! Хотя, если, не дай бог, меня арестуют, то буду без остановки твердить о Шелленберге. Может, и запросят на его имя. А с другой стороны, если верить Делуну, и здесь такая же дурацкая обстановка. Раздел сфер влияния, и навряд ли кто-то будет пытаться выяснить, кто я есть. Забросят в какую-нибудь грязную тюрьму, и всё». Хуже всего ему приходилось по ночам, когда без костра, у которого можно было уютно спать, он кутался в халат и одеяло, но под утро всё равно замерзал. Огонь мог привлечь патруль, поэтому приходилось ещё при свете варить чай и кашу, а затем тушить огонь и оставаться в освещённой луной тихой, холодной, октябрьской ночи. Так прошли семь дней и семь ночей пути. Вечером восьмого дня он не стал тушить костёр и даже подбросил в огонь сухих ветвей. Последние холодные ночи вытянули из него много энергии, а боязнь встретиться с военными давила морально, и Георг почувствовал огромную потребность в огне на всю ночь. Он жаждал этого сухого уютного тепла. Тем более появился кашель, и он не имел ни малейшего желания вновь слечь в пути с температурой. Разведя огромный костёр, он прогрел землю и раскалил докрасна несколько камней. Затем сдвинул костёр в сторону, а на разогретой земле устроил себе спальник из веток. Горячие камни он положил с другой стороны лежанки, так, чтобы тепло шло с обоих сторон. В кружке заварил траву, которую дали монахи, сказав, что она хорошо помогает от простуды; ещё в мешочке была трава от расстройства кишечника. Но, не успев допить отвар, он услышал топот многих копыт, стремительно приближавшихся, и через минуту вокруг костра кружили шесть всадников; на троих светом костра освещалась военная форма. «Ну вот и всё, – подумал Георг. – Пока всё. Пока камера и допросы».

– Ты кто, куда держишь путь и откуда? – вежливо спросил военный, звание которого Георг не мог понять. Да и какое это имело значение? Быть арестованным лейтенантом, капитаном или рядовым не меняет сути дела. – И предъявите ваши документы.

Это были китайские военные, а тот, кто резво спрыгнул с коня, подошёл к Георгу, видимо, сразу узрев в нём европейца, очень спокойно и размеренно произносил слова. «Вежливые», – подумал Георг и, не заставляя военных долго ждать с ответом, начал излагать свою историю, которая даже, на его удивление, текла из его уст самостоятельно и очень складно, хотя правды в ней было мало. Рассказывая её, он благодарил мудрого ламу, который в одной из бесед, в которой они разговаривали о Германии, о военном положении в стране, рассказал очень интересную историю из личной жизни одного из руководящих политических деятелей Китая, связанного с Третьим рейхом через своего сына. Георг хотя и выслушал её, но почти сразу забыл. Он находился в неординарной ситуации и большую часть времени рассуждал о своей безопасности, поэтому присущее ему свойство любопытного историка было отодвинуто на самый дальний план. Но сейчас эта история вернулась на передний фланг и стала основным орудием для выживания и безопасности в незнакомой стране.

– Моё имя Георг Хайденкамп. Я и мой командир, майор Менке, были десантированы в приграничном с Бадахшаном районе с целью доставить секретную информацию для одного важного политического деятеля Китая. Мой командир майор Менке, который имел при себе все инструкции, документы и, конечно, устный план действий, скорее всего, погиб при посадке. Нас выбросили ночью, и боковой ветер потянул нас на скалы. Я имел счастье выжить и остаться невредимым, но после нескольких дней поисков майора Менке я потерял надежду и отправился в путь самостоятельно. Думаю, что должен хотя бы донести информацию о том, что теперь с этой стороны света должны попытаться установить связь с тем лицом, от кого была отправлена информация из Германии. Я не могу предоставить вам документов, по причине того, что все они остались у моего, думаю, теперь уже покойного командира, майора Менке.

Военный молча и пронзительно глядел в глаза Георга и думал, что ему делать далее. Это был совершенно незнакомый ему случай, инструкций по действиям в подобных ситуациях он не имел и должен был действовать, самостоятельно оценивая ситуацию. Георг так же глядел в его глаза и держал в напряжении все мышцы лица для того, чтобы выглядеть совершенно спокойно и уверенно. Спокойный огонь костра отражался в чёрных зрачках очень узких глаз военного, который ни разу не моргнул, а значит, был очень внимателен и сосредоточен.

– Кто послал секретное сообщение и для кого оно предназначается? – наконец-то задал уже ожидаемый Георгом вопрос военный.

– Я вижу, что вы военный и находитесь при исполнении, но, к сожалению, вас я не знаю и не имею права докладывать вам секретную информацию. Я понимаю, что для вас в данный момент я являюсь неизвестным иностранным гражданином без документов и вы обязаны меня задержать. Вы можете действовать в соответствии с вашими инструкциями, но мою информацию я буду готов изложить только офицеру высшего командного состава, а конкретно – офицеру по званию не младше генерала.

– Если вы десантировались у границы с Бадахшаном, то как вы оказались здесь, и кто дал вам мула и провизию? У вас есть пособники в нашем регионе? – уже с некоторой неуверенностью спросил военный. История, из которой Георг рассказал лишь самое начало, дала свои плоды. Почувствовав преимущество и держа патруль в напряжении, он дал им информацию, которая была не в их компетенции. Началась игра, в которой Георгу просто необходимо было иметь много тузов и козырей, которые он себе сам создал.

Китаец повернулся и, подойдя к другим солдатам, о чём-то с ними пошептался, затем, резко повернувшись, подошёл к Георгу и официальным тоном объявил об его аресте до выяснения обстоятельств по причине отсутствия документов. Затем вновь прошептал что-то своему подчинённому, и тот, пулей заскочив на коня, ускакал в темноту ночи. «Курьера, видимо, заслал, начальство оповещать. Ну ты, Георг, заварил кашу, не запутаться бы. Да что тут путаться. Я ничего не знаю, кроме двух имён – Вальтер Шелленберг и Цзян Вэйго, а дальше пусть сами решают, что делать. По крайней мере, у меня будет предостаточно времени для обдумывания следующих ходов, да и содержать будут, надеюсь, в приличных условиях», – порассуждал Георг, пока его обыскивали и не могли решить – связать руки или нет. Решили не вязать, но нашли и конфисковали нож, лежавший в кармане сумки, вновь запрягли и навьючили мула, усадили на него Георга и привязали ноги к стременам, а на пояс набросили петлю, конец которой держал охранник, ехавший сзади. Ехали всю ночь, утро и лишь к полудню прибыли в какой-то населённый пункт, где у здания, внешне выглядевшего как административное учреждение, стояли два автомобиля, а у входа вооружённая охрана. Георга завели в один из кабинетов, посадили на стул и, приставив вооружённого охранника, суетливо удалились.

Георг ещё раз проработал выдуманную историю, которая всё же состояла из настоящих, но не зависимых друг от друга историй; и всё же, поддавшись усталости, опустил голову и уснул прямо на стуле. Охранник несколько раз будил его, но Георг вновь проваливался в сон. Через какое-то время в кабинет вошёл какой-то военный и приказал охраннику вести заключённого в камеру. В полуподвальном помещении воздух был насыщен смрадом, вдоль по коридору находились большие клетки, в которых сидели, лежали и стояли заключённые. Георгу показалось, что по внешности все они были уйгурами. Клетки были набиты людьми под завязку, многим не было места сесть, и они стояли, провожая усталым взглядом нового заключённого, которого вели по коридору. На удивление и радость Георга, его завели в одиночную камеру с обычной дверью, в которой был стол, стул и деревянные нары.

– Вам сейчас принесут обеденный паёк, и затем вы можете отдыхать. Начальство приедет только завтра, поэтому допрос будет тоже завтра.

Офицер и охранник вышли, закрыли дверь, и Георг остался один.

Сев на нары, он задумался о том, как быстро могут меняться в жизни картинки событий. О том, что за последний месяц события в его жизни менялись так часто, как никогда за всю его жизнь: «Где-то я читал, что человек сам создаёт свою судьбу, а некоторые утверждают, что вся человеческая жизнь, со всеми прямыми и кривыми линиями, уже прописана с самого рождения. Кто, к чёрту, может знать, что прописано, а что нет? Диванные учёные! Как они могли это узнать? Если вся жизнь прописана и всё в ней предначертано, то какой тогда в ней смысл? Какой был смысл в жизни тех людей, которые погибли на войне от бомбёжки? Какой? Просто так жить для того, чтобы потом просто так внезапно умереть? Бред! А как относиться к рассуждениям о кузнеце своего счастья? – Он сидел на нарах, поджав под себя ноги и упершись спиной в холодную стену, глядел в противоположную, с оголённым кирпичом и осыпавшейся штукатуркой, стену. – Я всегда был уверен, что создаю свою судьбу сам. Но власть заставила меня делать то, что мне противно. Конечно, можно сказать, что у меня был выбор. Я мог бы отказаться. Тогда меня ждала бы тюрьма ещё в Гейдельберге. Но это был бы мой выбор. До этого места как бы всё поддаётся логике этой теории. Но почему я очутился в Китае и собираюсь двигаться на север в направлении Советского Алтая? Почему я очутился в китайской тюрьме, да и ещё в неизвестном мне городе? Я этого совершенно не планировал, и даже не имел выбора. Как будто огромная рука, ведущая шахматную партию, взяла меня, как фигуру, и переставила туда, куда посчитала нужным. Так ведь получается…»

Открылась дверь, и охранник поставил на стол чашку с рисом и положил кусочек хлеба. Когда он выходил из камеры, они встретились взглядами и несколько секунд равнодушно глядели друг другу в глаза. Затем дверь вновь закрылась, а Георг усталым взглядом продолжал глядеть на кирпичную кладку и рассуждать о судьбе. Незаметно его веки опустились, и он провалился в глубину усталости. Она не отвлекала его снами и переживаниями, но погрузила в глубокую темноту, в которой его тело могло остаться только с собой и восстановить силы, которые потребуются в ближайшем будущем. Проснулся он следующим утром от того, что услышал в коридоре шум и крики. Там происходила большая суматоха, и он не мог понять, кто и что говорил. Много людей что-то кричали, и создавалось впечатление, что охрана избивала заключённых. Георг подошёл к двери и попытался вслушаться в происходящее. Кроме криков и стуков он ничего не различал, но внезапно открылась дверь, и перед ним появился вооружённый охранник с направленным на него дулом карабина, который приказал закинуть руки за спину, выйти из камеры и повернуться лицом к стене. Георга провели по тому же коридору в обратном направлении, и он мог своими глазами видеть, как охрана, в отдельной камере с деревянными решётками, избивала заключённых. Массовое, показательное избиение происходило в камере, которая просматривалась со всех других камер, так как решётки были от пола и до потолка. Георга подняли на второй этаж и завели в чисто убранный и богато обставленный кабинет, где находились два офицера; судя по их мундирам и аксельбантам, это были офицеры высшего ранга. Ему было предложено сесть на стул, а также предложили чай. Георг сел, но, под впечатлением увиденного в подвале, от чая отказался.

«Сейчас придётся врать при дневном свете, не так, как вчера – ночью у костра. Так что сосредоточься и держи уверенный взгляд», – дал себе установку Георг.

– Просим прощения за инцидент, который вам пришлось увидеть в подвале, но эта вынужденная мера была применена к заключённым, не желавшим говорить правду, – проговорил один из офицеров, держа в руке фарфоровую чашечку с чаем, затем смачно сделал небольшой глоток, поставил её на стол и начал разговор. – Вчера, при вашем задержании, вы заявили патрульному офицеру, что имеете особую секретную информацию из Германии и готовы разговаривать только с офицерами не ниже генеральского звания. Это так? – вопросительно поглядев на Георга, произнёс офицер.

Георг увидел в углу секретаря в офицерском мундире, записывавшего каждое слово допроса и внимательно следившего за разговаривавшим с ним офицером.

– Да. Это так. Вы получили верную информацию, – спокойно ответил Георг, внезапно поняв, для кого и с какой целью было устроено показательное избиение в подвале. Они наверняка хотели подействовать на него страхом оказаться на месте избиваемых заключённых, в случае если они ему не поверят.

– Вы можете начинать рассказывать всё, что знаете. Перед вами даже два генерала, – с сарказмом произнёс офицер.

– Извините меня! – оправдывающимся тоном обратился Георг к генералам. – Но я просто не военный и не разбираюсь в погонах и знаках отличия, тем более китайской армии. Но буду исходить из того, что вы действительно генералы, – раскованно проговорил Георг, чем хотел показать свою абсолютную нейтральность и неопытность в общении с военными. – Простите, если как-то невежливо ответил.

– Мы приняли это к сведению и предлагаем просто начать излагать вашу информацию. У нас есть и другие, важные дела.

«Я тебя понял. Хочешь сказать, что моё дело рядовой важности и возиться со мной никто не собирается. Хорошо. Понял», – подумал Георг и решил не играть на терпении генералов.

– Моё имя Георг Хайденкамп. В этой миссии я являюсь обычным переводчиком, и я не был посвящён во всю информацию, которую требовалось передать господину Чан Кайши. Я знаю лишь, что он высокий государственный чиновник. Вроде так, – оба генерала удивлённо переглянулись и, выдержав небольшую паузу предложили продолжать. – Как я уже упоминал вашему патрульному офицеру, я и майор Менке были десантированы на границе с Бадахшаном, но из-за сильного ветра нас унесло в скалистое ущелье, и после моего приземления я не нашёл командира. Предполагаю, что он погиб, возможно, разбился о скалы. У него находилась вся информация. Майор Менке должен был передать господину Чану Кайши некий пакет документов, которые были собраны его сыном, действующим офицером вермахта Цзяном Вэйго и бригаденфюрером СС господином Вальтером Шелленбергом. Мне кажется, что эти документы носили в большей мере ноту просьбы, чем какой-либо конкретной информации. Я и майор Менке после передачи конверта господину Кайши должны были отправиться далее, в Тибет. Думаю, что в их сообщении имелась просьба о возможной поддержке нашего дальнейшего продвижения по территории Китая, в виде помощи лошадьми и провизией. Более я ничего не знаю.

– А с какой целью вы собирались в Тибет? – спросил один из генералов.

– Мне это не известно. Я уже говорил, что моим заданием было переводить, а так как майор Менке пропал, то и переводить было некому и нечего. Это всё. Больше мне сказать нечего. Единственное, что я могу добавить, так это лишь попросить вас передать мои слова господину Кайши, в надежде на помощь вернуться на родину.

Георг больше надеялся на озвученное им имя Шелленберга, на то, что, возможно, они действительно каким-либо образом выйдут на контакт с Шелленбергом; и, услышав имя Георга, он всё поймёт и подтвердит его слова и личность, а возможно, предпримет попытку высвободить его из Китая. Но это был всего один из возможных вариантов покинуть Китай официально и без арестов и тюрем. Правда, в глубине души он отторгал его и не желал возвращаться в Германию, тем более с помощью Шелленберга. Было понятно, что китайским военным понадобится неделя, две, а может, и три для того, чтобы связаться с Чаном Кайши. «Не знал я, и подумать не мог, что у на службе у вермахта есть китайцы, да ещё и офицеры. А лама-то, интересно, откуда всё это знает? Да какая разница, откуда, главное, информация полезная и ко времени».

– Вы действительно не желаете выпить чаю? – вновь спросил генерал.

– Нет, благодарю, если можно, то просто бокал воды, – секретарь тут же поднялся и, налив из графина воду, поднёс Георгу.

– Благодарю.

– Мы благодарим за хоть и скромную, но любопытную информацию. Нам необходимо будет принять некоторые решения и передать информацию маршалу Кайши. Это займёт некоторое время, но мы не можем точно сказать, сколько. Поэтому, до выяснения обстоятельств, мы оставим вас здесь, в безопасности.

Генерал потряс колокольчиком, и в кабинет вошёл охранник. Генерал сделал небрежный жест рукой, и охранник подошёл к Георгу приказав следовать с ним.

Через день его вновь привели на допрос, но разговаривал с ним уже другой офицер. Разговор шёл о содержании рюкзака, а в частности, о конверте с картами и двух свёртках, которые были уже, как показалось Георгу, небрежно раскрыты и, возможно, даже повреждены. Прикасаться к своим личным вещам ему не разрешали и недоверчиво выслушивали историю о родовой книге и старой Библии, которая давно передаётся из поколения в поколение. Георг вежливо попросил офицера очень аккуратно отнестись к этим двум предметам, остальное его не интересовало.

– На допросе у генерала два дня назад вы сказали, что были направлены с миссией и последующей экспедицией в Тибет. Это правильно? – секретарь строчил на бумагу каждое произнесённое слово.

– Да, правильно. Я от своих показаний не отказываюсь.

– Тогда что делают эти две древние книги в вашем рюкзаке во время секретной, как вы сказали, миссии? – не верил высказываниям Георга офицер. – Да и кто разрешил вам взять их с собой? В группах для десантирования комплектация проверяется офицерами безопасности, если я не ошибаюсь. Вас что, не проверяли?

– Да вы поймите! Мы ведь не диверсионная команда, где всё до мелочей проверяется десятками людей. В нашем случае было всё по-другому. Да, это секретная миссия, да, у нас была проверка рюкзаков. Но перед самой экспедицией в моей личной жизни произошло нехорошее событие. Мы с моей женой расстались, расстались навсегда. У нас не было детей и… Если честно, не было даже фотографии, которую можно было бы взять на память. Я ушёл из дома, взяв лишь очень дорогие мне личные вещи. Этими вещами были лежащие перед вами книги. Я понимал, что экспедиция, в которую меня направили, кстати, не спросив моего желания, может быть в один конец. И я не знал, где и у кого оставить моё родовое наследие. Поэтому привязал их под одеждой к телу и таким образом привёз с собой в Китай. Одна из книг есть древо моего рода, если вы разрешите, я могу вам показать, где прописаны мои родители и я. А вторая книга – это родовая Библия, и её я тоже не хотел бы потерять, – с надеждой на понимание и возможное возвращение книг объяснил офицеру Георг.

На этом допрос закончился, и следующие пять дней Георг сидел в своей одиночке и видел людей лишь во время доставки пищи, и то мельком. Утром шестого дня в камеру вошёл охранник, положил на стол рюкзак и приказал собираться в дорогу. Георг вынул из рюкзака свой халат, тёплую простяжённую безрукавку, которые он получил от Делуна, и увидел на самом дне оба свёртка. Теперь он был готов отправиться в дорогу, даже не зная, в каком направлении. Повлиять на решение военных он не мог, но был в полной комплектации – здоровье, время и его семейные реликвии были с ним.

Надевая возвращённую ему одежду, он ещё раз раскрыл рюкзак и, вынув оба свёртка, подержал их в руках, чтобы убедиться в том, что столь дорогие ему книги были вновь у него. «Куда, интересно, повезут? А какая, к чёрту, разница, я ведь даже не знаю, где нахожусь сейчас. Но, видимо, повезут к самому Чану Кайши, ведь разговор идёт о его сыне, о котором я понятия не имею». Тем временем его вывели на улицу, где стоял старый грузовик с брезентовой будкой. Сказали лезть в будку, куда следом запрыгнули ещё пять вооружённых солдат охраны. Ехали долго и неудобно. В кузов всегда задувало дорожную пыль, и через некоторое время Георг перестал отряхивать свой халат, потому что пыль не убывала. Солдаты всё время сидели молча и не сводили с него глаз. «Что они так смотрят? Как будто убийцу на расстрел везут». Сквозь щели в брезенте и открытую заднюю часть будки сквозило, а с наступлением темноты стало холодно. Солдаты периодически включали фонарики и освещали Георга, чтобы убедиться, что он не собирается сбежать или напасть на них. Внезапно из кабины раздался громкий крик, машину резко бросило в сторону, и, судя по тряске, она съехала с дороги. Георг и солдаты от тряски попадали на пол, и в темноте невозможно было понять, что произошло. Георг подумал, что уснул водитель и машина может упасть в овраг, вдоль которого они ехали днём. Из кабины вновь донёсся крик, и, включив фонарики на ходу, солдаты стали выпрыгивать из будки. Вдруг машина резко остановилась. Солдаты что-то кричали, снаружи так же доносились чьи-то громкие голоса, и внезапно началась перестрелка. Оставшись лежать на полу будки, Георг прижался к борту со стороны кабины и обхватил руками голову. Перепугавшись, он не понимал, кто что кричал. Но кроме китайского был также слышен крик на другом языке. В кузов кто-то запрыгнул и быстро подполз к Георгу. Это был офицер, который ехал в кабине. Схватив Георга, сквозь рёв стрельбы из автоматического оружия, он прокричал, чтобы Георг следовал за ним:

– Выпрыгиваем, и беги за мной. На нас напали. Ничего с собой не бери.

Дёрнув Георга, он рванул к заднему борту. Георг машинально последовал за ним, но у борта, когда офицер уже спрыгнул, остановился и вернулся назад, нащупывая в пыльной темноте свой рюкзак. Офицер кричал на него, надрывая горло, но Георг всё же нашёл рюкзак и уже подбежал к борту, приготовившись прыгать на землю, но услышал, как крик офицера прервался и перешёл в тяжёлый хрип. Георг вновь остановился и упал на пол. Сверху, разорвав брезент, просвистели несколько пуль. Георг приподнял голову и посмотрел за борт. Офицер лежал на земле, держась за грудь, и хрипел. От страха тряслись руки и дрожало дыхание. Обеими руками Георг вцепился в рюкзак и пытался сдержать в груди вой страха. Такой же, как и в долине, когда ему казалось, что его окружили волки. На мгновение его сознание прояснилось, и он понял, что нужно бежать. Собравшись с духом, он прислушался к стрельбе, стреляли больше справа, а также из-под кузова. Видимо, солдаты охраны, спрятавшись за колёсами, вели оборонительный огонь. Георг быстро подскочил, перепрыгнул через задний борт и, не оглядываясь, побежал в темноту, влево от машины. Через мгновение стрельба прекратилась, и наступила тишина. Георг остановился и посмотрел назад. Из тишины стали медленно прослушиваться короткие выкрики. Речь была незнакома, но он понимал, что это были не китайцы и не уйгуры. Пробежав ещё несколько метров, он наткнулся на большой камень и ударился о него лицом. Упав и схватившись за лицо руками, он услышал внизу шум реки; но падая, толкнул несколько камней, которые с шумом полетели в овраг. Он не мог поверить, что разбитое до крови лицо спасло ему жизнь. Пробеги он два метра правее, лежал бы уже мёртвый на камнях текущей внизу реки. Сзади вновь раздались крики и выстрелы. Завелся мотор машины, и свет одной фары, тускло освещая перед собой пространство, стал приближаться к Георгу. Также был слышен топот копыт, приближавшийся в его сторону. Раздались ещё несколько автоматных очередей, пули от которых просвистели совсем рядом. Держась за камень, он отполз за него и притаился. Сзади был обрыв. Первыми подъехали два всадника и, остановив коней в десятке метров от Георга, осторожно спустились на землю и, тихо шепчась, шли точно в его сторону. Следом подъехал грузовик, осветив камень и ногу Георга, которая предательски выглядывала. Он услышал, как передёрнулись затворы, и он, закрыв ладонями глаза и рот, мычал от страха:

– Я не хочу умирать! Я не должен умереть! Ведь если уж должен был, то ещё там в ущелье, как Менке. Но почему здесь? Ведь в этом нет никакого смысла! – не выдержав, проговорил он вслух, осознанно привлекая к себе внимание.

Через минуту он лежал на животе со связанными руками в кузове всё того же грузовика, который теперь вёз его дальше. Проснулся он от того, что онемели руки, и его трясло от холода. Машина стояла, а снаружи доносились голоса тех людей, от которых он убегал, которые его связывали, забрасывали в кузов и ехали вместе с ним остаток ночи; но он не знал, кто они и как выглядят. Повернувшись на бок, а затем сев, он почувствовал, что один его глаз полностью заплыл и не видит, нижняя губа была тоже опухшая. Посмотрев сквозь рваную дыру в брезенте с правого борта, он увидел красивейший восход солнца, а главное, это был счастливый для него восход, потому что он был жив, а рядом с ним лежал его рюкзак. Стояли, потому что из пробитого бака вытек бензин, и машина была брошена посреди степи. Георга пересадили на лошадь, уже известным ему способом – привязав его ноги к стременам и петлёй за пояс к седлу заднего наездника. Горы остались далеко позади, и этим ранним, холодным утром, вереницей из десяти лошадей, они двигались по пустыне на север, а справа всходило красное солнце.

Останавливались очень редко, пить давали не больше пяти глотков, еду в первый день пути Георг не получил. На ночлеге, когда все сидели у костра, который был разведён в углублении, между тремя барханами, так чтобы издалека не было видно огня, Георг смог спокойно рассмотреть тех людей, которые, как он думал, были либо повстанцами, борющимися против китайской экспансии, либо просто бандитами-грабителями. Так они и выглядели – грязные, неухоженные, в толстых, замусоленных, но тёплых халатах и меховых шапках с висячими ушами. Кто бы они ни были, они напали на государственный автомобиль с военными и убили всех вместе с водителем, и непонятно по каким причинам взяли Георга в плен. Он сидел со связанными руками в кругу вместе со всеми и пытался понять, на каком языке они говорили. Копчёное мясо, которое они ели, Георгу не дали, но взамен он получил небольшой кусок пресной лепёшки, которую один из разбойников своими грязными руками вдавил ему в рот. С ним никто не пытался заговорить, но они часто обсуждали что-то, глядя на своего пленника, и смеялись. Так они двигались пять дней, иногда преодолевая высокие песчано-каменистые сопки, иногда ландшафт практически не менялся и до горизонта простиралась полупустыня, пока утром шестого дня вдали не появился зелёный оазис с огромным озером. Начали встречаться путники на конях и без. К обеду навстречу прискакали два всадника и завели разговор с предводителем каравана, обсуждая мешки и тюки, наваленные на лошадей. Георг начал предполагать, что это были монголы – небольшие, как китайцы, но коренастые, с округлёнными ногами и с сильно выраженными скулами. Уже по темноте они прибыли к населённому пункту, объехали его стороной и через полчаса остановились у стоявших полукругом одна возле другой нескольких юрт. Рядом горели костры и стояло множество лошадей. У некоторых костров сидели люди и пили чай. Георга сняли с лошади и ввели в маленькую юрту, в которой было так же холодно, как и на улице. В свете факела, который держал в руке монгол, Георг увидел топчан, который стоял у стены, а на нём лежало большое, сшитое из нескольких овечьих шкур одеяло. Монгол указал на него пальцем, дав понять, что придётся спать здесь, и вышел, оставив Георга одного в темноте и холоде юрты. Охота была помыться, почистить зубы и снять с себя грязную и уже прилипшую одежду. Охота было посмотреть на себя в зеркало, ведь после удара лицом о камень он не видел себя и даже ни разу не умыл лицо. На ощупь он подошёл к топчану и, одетый, лёг под мягкую шкуру. После стольких дней сидения на лошади это было блаженство – лежать, раскинув ноги, согреваясь под уютной мягкой шкурой. Он моментально уснул и улетел в сон, даже не заметив, как пролетела ночь, и не услышав, как в юрту вошёл охранник и стал будить его, толкая с топчана.

Георг испуганно проснулся и вскочил на ноги. Тот мотнул головой, указывая направление к выходу, и ткнул его в спину. Раннее утро было морозным, и Георг вспомнил о своём тёплом одеяле, под которым ему было тепло и сладко спать. «История с Вальтером Шелленбергом и Чаном Кайши больше не работает. Тут и придумывать-то нечего, – бегло оценивал ситуацию Георг. – Как с ними общаться-то? Если они действительно монголы, то я их языка не знаю. А также я не знаю, почему они меня взяли с собой. Всех перестреляли, а меня, пленного, взяли с собой. Выглядит как заказная операция по освобождению заключённого. Но это бессмысленно. Тут что-то другое».

Его ввели в большую, богато оформленную как снаружи, так и внутри юрту, а двое охранников встали за его спиной, держа наготове оружие. Георг предстал перед каким-то местным князем, не догадываясь, кем он мог быть. На выстланной коврами и одеялами до уровня пояса возвышенности, в красивом лёгком халате, с пиалой, в которую, вероятно, был налит горячий чай, полулежал, опёршись на гору подушек, небольшого роста монгол с гладко выбритым, абсолютно круглым и блестящим в свете масляных ламп лицом. Окинув Георга взглядом, он быстро и громко что-то прокричал, и охрана, схватив Георга под руки, потащила к выходу.

– Что происходит? Вы куда меня тащите? Отпустите! – перепугавшись, кричал Георг. Он действительно напугался, ведь всё происходило очень быстро и непредсказуемо. Он подумал, что его тащат на расстрел, но его ввели в другую, большую юрту, где стояли две печи, на которых в больших тазах грелась вода, и было очень тепло. Один охранник выглянул на улицу и кому-то что-то прокричал. Георг понял, что его привели в баню, где он должен помыться. «А я учил, что раньше монголы не мылись совсем, боясь кары Богов. А здесь прямо баня настоящая». Вошла пожилая женщина и, положив на лавку стопку чистого белья, пригнувшись, быстро убежала. Охранник указал стволом карабина на выдолбленное в стволе дерева корыто, на горячую воду на печи, и они оба вышли. Ещё никогда в жизни Георг так быстро не раздевался. Он сбрасывал с себя пропитанную конским запахом и потом, грязью и кровью одежду как нечто противное и отвратительное. Быстро набрав в корыто воду, первым делом он плеснул её себе на лицо, чувствуя, как оно впитывает живительную влагу. В то время, как он был погружён в заботившие его мысли о ближайшем будущем, глядя на своё отражение в воде, ему казалось, что его лицо улыбалось. За какие заслуги ему дали полный комплект чистого белья – он не понял, но принял и надел на себя хоть чужую, но чисто выстиранную одежду. «Он просто не мог смотреть на мою измазанную кровью и пылью физиономию» – с иронией подумал о князе Георг.

Вновь представ перед теперь уже сидевшим в кресле князем, он ощутил на себе совсем другой взгляд. Князь заговорил на очень плохом английском, что сильно удивило Георга. Но общаться на английском не получилось. Князь не владел им настолько, чтобы общаться на разных диалектах и с разными произношениями. Георг ответил на его вопрос, представившись, и предложил перейти на китайский, если князь им владеет. Тот обрадовался и сразу перешёл на китайский, который был немного лучше английского. Разговор выглядел как допрос, но достаточно непринуждённый. Георгу пришлось в очередной раз набивать себе цену и рассказывать всю историю с самого начала. Князь даже не пытался скрывать своё происхождение и род деятельности, рассказав Георгу о том, кто они и чем занимаются.

– Ты меня называешь князем, это, конечно, приятно, но я не князь. Я сын великого Джа-ламы. Ты слышал о таком?

– Нет. К сожалению, не слышал, – виновато ответил Георг.

– Мой отец был великий разбойник-лама. – Это интересное сочетание, – не понимая, как себя вести с князем, удивился Георг. – Разбойник и лама?

– Да! Он был великий разбойник, но в Монголии, рядом здесь, через границу.

– А мы находимся у монгольской границы? – удивлённо спросил Георг, не веря своим ушам и радуясь, что наконец-то хоть примерно понимает, где находится.

– Да. До Монголии через перевал два дня пути. У моего отца была целая армия недовольных и обделённых людей, которые боролись на его стороне с системой и грабили государственные магазины, но чаще караваны, там было больше наживы. Его боялись везде. Мне было двадцать лет, когда его убили.

«Зачем он мне всё это рассказывает? Какие у него на меня планы?» – слушая князя, думал Георг.

– Отрезали голову и возили по округе, показывая людям. «Вот, смотрите! Убили мы злодея», – радовались военные и полиция. Целая армия понадобилась, чтобы убить его. Тело сожгли, а голова сейчас, как я слышал, у русских, в музее одном. В стеклянной банке, жидкостью какой-то залита. Хранят, значит, понимают, что великий человек был. Ну, а соратники его, которые в живых остались, перешли через границу сюда, в Северный Китай, и осели здесь. Меня по наследству и из уважения к отцу назначили главным. Вот, теперь я возглавляю четыре десятка борцов за справедливость. Мы так же грабим государственные караваны. Вот и с тобой машину ограбили. По предварительным сообщениям, эта машина должна была везти деньги и ценные бумаги в Урумчи. Но, видимо, что-то поменялось, и повезли тебя. Поэтому неудачный был для нас поход. Не заработали ничего. А куда тебя везли?

«Да… Борец за справедливость. Перестрелял семь человек ни за что и говорит, что неудачный был поход. А ведь мог быть и восьмой. Я начинаю потихоньку верить в то, что кто-то очень хочет, чтобы я жил», – глядя преступнику и бессовестному убийце в глаза, думал Георг.

– Я не знаю, откуда и откуда меня везли. Я даже не знаю, для чего. Просто так сложились обстоятельства, что я оказался в Китае без документов. Ну, и эта история ещё, с Цзяном Вэйго. Думаю, что везли к Чану Кайши, его отцу, но в какой город, понятия не имею.

– А как там у вас, в Германии? Как люди живут?

– Да война ведь идёт. Не знаю, как и что. Но думаю, что разбомбят всю Германию.

Георгу стало грустно и обидно. Он так любил свой город детства Саарбрюккен и Гейдельберг, где он провёл свою молодость и влюбился в Габриэлу, и не хотел верить, что когда-нибудь армии союзников будут сбрасывать бомбы на его любимые города. Но он вспомнил слова Вальтера о том, что то же самое делали немцы, убивая людей десятками тысяч каждый день, как мух.

– Жутко и невыносимо об этом думать, – произнёс Георг вслух.

– В общем, так, – решил завершить разговор и вынести приговор своему пленному князь. – Многие из тех, кто мне сейчас служит, попали ко мне таким же образом, как и ты. Я ценю человеческий капитал и поэтому разговариваю с каждым лично, а также даю свежую одежду и кормлю. Но за это нужно с полной отдачей служить мне. Ты меня понимаешь? – властвующим и насмехающимся тоном завершил разговор князь разбойников. Георг смотрел на круглое, заплывшее жиром лицо, в котором едва просматривались полоски глаз. Возражать было нельзя. Он опять остался жить, и это было самое главное, а ещё у него было время и его рюкзак.

Перезимовал Георг в бандитском лагере, за это время научился сносно говорить на монгольском и собрал много информации для возможного побега. Несколько раз ему приходилось ходить в грабительские походы, в которых, к счастью, всё обходилось без стрельбы и жертв. Он точно знал место расположения их лагеря, который летом перекочевал севернее, в горы, к границе советского Алтая. Со временем он узнал, что расстояние до границы не превышало двух дней пути. Новости об окончании войны дошли до них в июне сорок пятого, и, обрадовавшись концу бессмысленного кровопролития, Георг принял это как знак и решил начать готовиться к побегу. В течение июня, во время разведывательных вылазок в сторону тройной границы Советского Союза, Китая и Монголии, которые чаще проводились группами из четырёх человек, он запоминал маршруты и места для возможных привалов, где была вода. Он часто участвовал в охоте и научился обращаться с оружием, а также мог ставить петли. Поэтому летний побег упрощал ситуацию с продовольствием. Зайца или козла, для пропитания в пути, он мог добыть без проблем. Нужно было лишь самое необходимое, но в то же время самое сложное – незаметно собрать рюкзак с провизией на первые три дня пути и украсть ночью лошадь.

Несколько дней в карманах халата он носил в свою юрту куски лепёшек и копчёного мяса, складывая всё под свой матрас, а вечерами наблюдал за перемещением охраны и прикармливал псов, которые охраняли лошадей по ночам. Две недели наблюдений практически уничтожили надежду бесшумно и незаметно сбежать. Ночи были короткие и светлые, псы прекрасно отрабатывали свой хлеб и лаяли по любому поводу, настораживая охрану. Но вновь на помощь Георгу пришла удача вместе с китайскими военными. Видимо, последний поход, в котором бандиты князя ограбили правительственный караван с продовольствием и деньгами, привели местные власти в ярость, а к тому же они сильно наследили. В конце августа, ночью, внезапно началась стрельба. Огонь вели со всех сторон, в лагере образовалась суматоха и паника. Георг выбежал на улицу и увидел, что многие охранники были убиты и пули свистели со всех сторон. Он вернулся в юрту, сложил все припасённые запасы в свой старый рюкзак, схватил карабин и побежал в сторону, где стояли лошади. Собаки бежали навстречу, было слышно ржание хоть и привыкших к стрельбе, но всё же перепуганных лошадей. На ночь на них надевали путы, и они не могли быстро ускакать от стрельбы. На ходу он надел на плечи рюкзак, сверху набросил халат, чтобы не возникло подозрений в побеге, и, схватив первого попавшегося коня, успокоил его, быстро снял путы, вернулся с ним к своей юрте и набросил седло. Это не вызвало никаких подозрений, так как многие делали то же самое. Над головой просвистела пуля и попала точно в голову его коня. Затем ещё и ещё одна пролетели мимо. Георг упал на землю и стал отстреливаться. Это был первый раз в его жизни, когда ему пришлось целиться и стрелять в людей. Другого выхода не было. Сделав несколько выстрелов, он подполз на коленях к одному из убитых бандитов и забрал ремень с патронами и его карабин. Затем схватил другое седло, на котором лежала сбруя, и вновь побежал ловить перепуганных лошадей. Все вокруг бегали и ползали, кричали и стонали от ран. Навстречу Георгу проскакал на уже оседланном коне князь и, дав команду прикрывать его всеми силами, скрылся в темноте. Георг напугался, увидев князя, решив, что тот по глазам поймёт о намерении Георга бежать, но поняв, что князь сам подался в бега, вновь рванул к лошадям. Пуля сбила его с ног, когда он снимал путы с одного пойманного им коня. Через мгновение, вновь придя в себя, он вскочил и, ощупав предплечье, понял, что пуля пробила плечо навылет, но рука шевелилась. Не ощущая боли, он оседлал коня, вскочил и поскакал в сторону гор, куда поскакал князь. Напуганный конь плохо слушался и нёсся на скорости, непривычной для Георга, тем более в темноте. Прижавшись всем телом к спине спасающего его коня и вцепившись руками в шею, он скакал в темноту, не зная куда. Конь тоже понимал, что везёт на себе того, кто так же, как он сам, хочет жить, поэтому скакал ровно, очень быстро, но не слушал команды. По пути к нему пристроились ещё двое беглецов, а выстрелы преследовали их. Один из беглецов тоже видел, как сбегал их предводитель, и был не согласен погибать в перестрелке за сбежавшего и бросившего всех главаря банды. Они не отстреливались, чтобы не выдавать себя вспышками огня при стрельбе. Все трое, прижавшись к коням, пользуясь темнотой, скакали вперёд, а звуки стрельбы оставались всё дальше позади. Кони устали и хрипели, нужно было дать им и себе отдых. Начался рассвет, и можно было оглядеться для ориентировки на местности.

– А, немец! Это ты? – узнал Георга один из бандитов. – Нет! Я не согласен за сбежавшего сына Джи под пули ложиться. Я видел, как он сбежал.

– Да! Я тоже видел! – поддержал его Георг, дав понять, что он думает так же, как и бандит, которого он даже не знал по имени. Сквозное отверстие в плече Георга жгло, и началась пульсирующая боль, необходимо было обработать рану. Он снял с себя верхнюю одежду, чтобы осмотреть рану.

– Ооо… Да ты ранен, что ли? Нужно промыть, нужно срочно промыть, – засуетился один из бандитов, достав из сумки старую солдатскую фляжку с водой. – Воды мало совсем, но хоть немного промыть надо. Смотри внимательно за лошадьми, если какая начнёт мочиться, нужно будет набрать мочи, – попросил он второго.

– А во что я должен набирать мочу? Ты думаешь, я ведро с собой прихватил? – пошутил второй и вынул из-под седла пустой бурдюк.

Пока один промывал Георгу рану, второй огляделся вокруг.

– Судя по местности, мы где-то у реки Бурджин, чуть севернее должно быть озеро, – Георг бывал в этих местах и знал, что проточная река проходит далее на север, и он любым путём, с бандитами или без них, должен будет пойти вдоль реки.

– Я предлагаю завтра, после отдыха, взять направление в Монголию, на родину. Надоело всё. Разбой этот ни до чего хорошего не доведёт. Не хочу больше, – сказал тот, кто промывал рану.

– Ты что? Там тоже не лучше, чем здесь. Тут с китайцами воюем, а там японцы. Я слышал, что скоро война начнётся. Русские войска перебрасывают с запада. Японцев бить будут. Хочешь, чтобы тебя воевать отправили? Надо здесь, в горах, отсидеться. А там посмотрим. До зимы времени ещё много, поэтому можно тут, у реки, обосноваться. Что скажешь, немец? Тебе туда вообще нельзя. Там русских сейчас полно, а они вас, немцев, после войны терпеть не могут. Пристрелят как собаку и не посмотрят, что уже подбит. Ну, что там с раной, серьёзно или так?

– Нет. Я пойду домой, к семье. У моего брата скот был, помогать ему буду, – сказал второй, глядя на восток, в сторону своей родины.

– Да, точно. Был! Его японцы давно сожрали, скот твой. И брата твоего тоже, – рассмеявшись, отговаривал бандит своего друга. – Ну, или каждый сам по себе пойдёт. Ты как думаешь, немец? Что лучше, тут отсидеться или пойти воевать против японцев? Да, тебе, я думаю, хуже всего. У тебя тут ничего и никого нету. Куда тебе идти, или на русский Алтай пойдёшь? Там тебя быстренько прикончат, – вновь рассмеялся бандит.

– Нужно отдохнуть и потом, завтра, обдумать хорошо. Но здесь я не останусь. Погоня может быть. Они видели, что мы сбежали, а если получат команду найти и уничтожить, то будут искать. Поэтому завтра нужно двигаться дальше, но только кони пусть отдохнут и наедятся вдоволь, трава сочная здесь, – ответил Георг, придерживая у раны смоченный лоскут ткани, который оторвал от рубашки. – Какая сказочная тишина, – он закрыл глаза и вспомнил ламу из монастыря, который передал письмо для некого Амыра, жившего на русском Алтае.

«Я доберусь до него. Доберусь любыми путями. Если только русских солдат не встречу. Да что им тут в горах-то делать?»

– Русская граница далеко? – спросил он у бандитов.

Один из них посмотрел на север, покачал головой и сказал:

– День пути, может, два. Рядом.

– Русским решил сдаться? – вновь рассмеялся один.

– Говорю тебе, оставайся со мной тут, здесь тихо. Пересидим лето, а там посмотрим. Что вы торопитесь? Отстали от нас китайцы, не думаю, что гнаться будут, – развалившись рядом с Георгом, сказал другой, но быстро подскочил и побежал к лошадям. Через минуту вернулся с полным бурдюком мочи и передал первому. – На, медсестра, держи спирт для обработки раны, – рассмеялся и уселся рядом с Георгом.

– Вы что, мочой конской мне рану заливать собрались? Что, с ума сошли?

– Ты, парень, не нервничай. Ты ещё многого в жизни не знаешь. Конская моча чистая, он ведь травку кушает, – с иронией ответил первый, поливая мочой рану. – Если ты в степи, и у тебя нету ни воды, ни лекарств, что ты будешь делать, если ранен? Если прижмёт, то и попить мочу конскую придётся. Как средство первой помощи всегда помогало. Так что не волнуйся.

Следующим утром на рассвете Георга разбудил первый бандит и спросил, как дела с плечом.

– Да вроде нормально, хуже не стало. А ты куда собрался в такую рань?

– Я решил уехать в Монголию, как и говорил вчера.

– Потом вспомнишь мои слова, когда воевать с японцами отправят, – не встав и даже не повернувшись, лёжа на боку, произнёс второй. – Удачи!

– Да, удачи тебе и спасибо за обработанную рану. Никогда бы не догадался мочой раны обрабатывать.

– Степной человек приспосабливается к условиям, в которых живёт. Но, как только появится возможность, необходимо обработать медикаментами или хотя бы спиртом. Да, и ещё. В сторону русского Алтая туда, – указав в направлении севера, он сел на коня и тронул. – Прощай.

– Прощай, – ответил Георг и стал готовить своего коня.

– Ты тоже решил добровольно в плен сдаться? Ну давай, дерзай. А я посплю ещё часок и к реке поеду, там деревень много, осяду в одной и пережду до зимы, а там решу. Удачи тебе.

Георг сел на своего коня, потрогал рану и, убедившись, что опухоль не увеличилась, попрощался со своим последним спутником:

– Прощай и удачи.

– Удачи. И не забудь, что промывать рану нужно только свежей мочой, а не вчерашней, – вновь засмеявшись, крикнул Георгу вслед оставшийся спать разбойник.

Через пять дней пути по сложным перевалам и ущельям, стараясь держаться всегда северного направления, на закате Георг попал в засаду. Кричали уже на русском. Но он не стал останавливаться и погнал коня: «Вот и русская территория. Вот и встречают немца, как и полагается». Вновь прижавшись к своему уже один раз спасшему его коню, мчался от погони Георг. За спиной застрочил пулемёт, и одна пуля пробила левую ногу выше колена. Обернувшись, он увидел гнавшихся за ним двух всадников: «Как будет, так будет. Скачи, пока ещё жив. По русским стрелять не стану. Не имею права. Наши настрелялись по ним вдоволь. Если догонит решающая пуля, значит, так должно быть». Погоня стреляла с ходу, а Георг знал, что точно стрелять на скаку может не каждый, и продолжал уходить от погони. Некоторые пули просвистывали совсем рядом, но рядом – это не важно. «Скачи, мой спаситель, скачи!» – умолял он своего скакуна и, посмотрев на раненую ногу, увидел, что вся штанина залита кровью. «Сейчас некогда мочу собирать для промывки раны» – смеясь над своим, как уже бывало, почти безвыходным положением, он пошевелил ногой, поняв, что кость не повреждена, вновь врезался взглядом в темнеющее пространство, разглядев вблизи лес, направил коня туда. «В лесу хоть и сложнее передвигаться, но зато проще спрятаться. Тем более там уже темно». Вновь просвистели две пули и залетели вперёд Георга в лес. Подскакав к кромке леса, конь чуть не встал на дыбы, не веря, что его хозяин на полном ходу хочет влететь в темноту. Георг чуть не слетел с коня и закричал от боли в простреленной ноге. Выбрав момент, он обернулся и увидел лишь одного, сильно отстающего, преследовавшего его всадника. Георг въехал в лес. Тут нужно было глядеть в оба, хотя высокие мощные стволы деревьев стояли на приличном расстоянии и можно было спокойно передвигаться. Начался крутой подъём, и Георгу пришлось пойти по кромке горы. В тихом, уже уснувшем лесу, оступаясь на камнях, конь создавал много шума, и пришлось остановиться и спешиться. Стиснув от боли зубы, чтобы не закричать, он понял, что не сможет вновь сесть на коня по привычке, с левой ноги. Он погладил его по шее, успокоив, и вслушался в тишину леса. Судя по времени, гнавшийся за ним всадник должен был уже въехать в лес, но было подозрительно тихо. «Куда делся второй? Может, он как-то вокруг поскакал? Не пойму. Да и просто оставить погоню он тоже не мог. Они ведь солдаты, они приказ выполняют, – рассуждал Георг, слушая лес. – А может быть, стреляя на ходу, один попал в другого? Это вполне возможно». Он вспомнил подобный случай, когда группа бандитов вернулась с похода без трёх человек. Сказали, что они были убиты при погоне; а через несколько недель, вечером у костра, один признался, что, отстреливаясь, перестреляли двух своих, а третьего те убили. «Так что, может быть, и так», – подумал Георг, снимая с себя халат, чтобы оторвать от рубахи ещё один лоскут для перевязки ноги. Кровь ещё бежала, и необходимо было её остановить, иначе не имеет смысла убегать от погони для того, чтобы истечь кровью. Рана пульсировала и горела, боль была намного сильнее, чем в раненом плече: «Два дня – две дыры. Надо с этим заканчивать». И вновь встал вопрос о промывке раны. Но не было даже воды для утоления жажды. Губы пересохли, и во рту почти пропала слюна. Начала проявляться большая кровопотеря, и необходимо было пополнить запас жидкости в организме. Он сполз на землю, упёршись спиной в дерево, сел и закрыл глаза. Начала кружиться голова, и очень хотелось пить. Перетянув бедро выше прострела, он вытянул ноги. Конь стоял перед ним боком и перекрывал возможность осматривать пространство. «Да, темно уже стало, не видно ничего. Надо коня привязать и притаиться в листве. Хорошо, что погоня без собак. Собаки нашли бы уже давно». Внизу, в полусотне метров, раздался треск веток. Забыв о боли, Георг подскочил и, обняв коня за шею, чтобы он не волновался и, не дай бог, не заржал, вслушался в треск ветвей, который приближался. Он привязал коня к дереву и услышал, как что-то зашелестело прямо около коня. Быстро оглядевшись, он увидел, что конь мочится. Нужно было быстро реагировать, он подлез под коня и, не снимая штанов, подставил рану под горячую струю и одновременно набрал мочу в свою пустую фляжку. Струя мочи, стекая на землю по ноге, не создавала шум в ночном тихом лесу и одновременно промывала рану. Закрутив крышку и повесив фляжку на пояс, он хотел позже ещё раз промыть рану, когда разберётся с непонятным треском, приближающимся к нему. Направив в темноту карабин, он решил, что будет стрелять, если из темноты кто-нибудь выйдет. Конь стал легко пофыркивать и немного суетиться. Чувствовал чьё-то приближение. Но внезапно справа, в двух метрах от Георга, раздался короткий, но сильный треск сухих веток. Конь резко заржал и, свалившись, захрипел. Страшный рык пронзил тишину леса, и на сбитого с ног коня вскочил огромный медведь, моментально порвав его глотку, из которой фонтаном хлынула горячая кровь, забрызгав Георгу глаза. Он упал и покатился вниз, ударился лбом о ствол дерева и разбил бровь, из которой полилась кровь, заливая глаз. Страх и паника, каких он не испытывал ни разу в жизни, охватили его, но он сдержался и не закричал. Было слышно, как медведь рвал конскую, ещё живую плоть. Его страшный рык превратился в наслаждающееся глубокое рычание, частое громкое дыхание напоминало мурлыкание огромного страшного зверя. Он наслаждался свежей кровью и не отвлекался на валяющегося в стороне человека, который, обмочившись от страха в штаны, скулил сквозь зажатый обеими руками рот. Невозможно было находиться рядом и слышать этот страшный хруст рвущегося тела коня. Георг перевернулся на живот и как червь пополз по земле, стараясь не привлечь внимание зверя. Кровь и слёзы страха заливали глаза, грязь и сухие перегнившие иголки кедров, возвышавшихся над этим драматическим природным деянием, прилипали к липкой крови, размазанной по его лицу. Он полз и скулил, боясь повернуть голову в сторону ужасного животного, которое оставило его совершенно одного, с двумя ранениями, полной фляжкой мочи и рюкзаком за спиной. Через некоторое время он вскочил, не чувствуя боли в простреленном бедре, и побежал в темноту тайги, врезаясь в деревья и падая, вставая и продолжая бежать. Он бежал до самого утра, а на рассвете, измождённый, с разбитым лицом и порезанными руками, выбежал на край леса, упал и уснул от бессилия.

Гнавшийся за ним всадник действительно въехал в лес, как и предполагал Георг. И двигался он хоть и наугад, но в правильном направлении. Но услышав рёв медведя и последний конский хрип, понял, что всё решилось само по себе, и, не желая стать очередной жертвой медведя, быстро развернул коня и отправился к раненному им в погоне товарищу, который, к счастью, остался жив.

Утром Георга нашёл старый алтаец и привёл его к себе домой. У него была высокая температура, рана в ноге воспалилась, а занесённая в глаза грязь вызвала нагноение. Помыв его, старый алтаец погрузил Георга в телегу и повёз, как посоветовала его жена, к шаману. Через несколько дней Георгу стало легче, и он пришёл в себя. Открыв глаза, он увидел перед собой уже другого старика-алтайца, сидевшего рядом на стуле и сказавшего на русском:

– Ну вот, проснулся, молодец. Меня зовут Амыр.