В течение следующих нескольких дней над городом ночами завывали сирены воздушной тревоги, бомбы падали на Берлин, а эшелоны поездов везли мясо, чтобы накормить русских врагов немецкой армии. Тем временем, пока высокие политики старались удовлетворить свои нечеловеческие аппетиты, майор с осторожными зелеными глазами и фотожурналистка с интересной репутацией были замечены в нескольких ресторанах, в кино и в некоторых ночных клубах, чьи стекла не были заменены на доски, так как эти заведения не пострадали в бомбежках.

Развлекаясь и наслаждаясь, Майкл невольно задумывался, что для человека, который считает, что его никто не знает, Франциска была окружена целой армией знакомцев. За обедом или ужином к ним обязательно подходили, как минимум, два или три раза. Разумеется, Франциска представляла своего спутника своим приятелям — большинство из этих людей были гражданскими лицами — а Майкл вежливо слушал комментарии по поводу будущей победы Германии в войне, после чего «весь мир уплатит свои долги», однако сложнее всего было скрыть скуку. Даже Франциска, которая могла без остановки петь о грядущей славе Третьего Рейха, начинала скучать уже через минуту после того, как все эти переполненные бравадами в своих сердцах старые знакомцы заводили заезженный лейтмотив. Майкл не преминул заметить, что некоторые мужчины с кольцами на пальцах влекли за собой своих мумифицированных жен, которые вовсе не обращали внимания на то, с каким рвением их супруги пытаются разглядеть, что находится под платьем Франциски, и жадно, забыв о всяких манерах, поглощали ее глазами. При этом Майкл не сомневался, что некоторым из них уже доводилось изучать географию тела его спутницы, при этом каждый второй мужчина не скрывал своего намерения когда-либо снова пуститься в это путешествие. Однако Франциска нещадно разбивала их горячие надежды одним только взглядом, всем своим видом показывая: ваш счастливый день уже прошел.

Но гражданские лица беспокоили Майкла куда меньше офицеров, которые иногда предпринимали более настойчивые попытки сразить Франциску своим обаянием, не считаясь с суровой реальностью, к примеру, в виде отсутствовавшей после боевых действий конечности. Нет, они натягивали на лица глазированные улыбки киноактеров, однако в их случае складывалось впечатление, что они плохо выучили роли. Эти люди избегали подробных разговоров о войне, движении войск и танков и так далее — всего, в чем Майкл был хорошо подготовлен — вместо того они задавали ему вопросы, от которых приходилось уходить как можно искуснее. К примеру, знал ли он полковника дер фон Глокшпиля или майора Хамминибуса. Они называли ему разные имена, большинство из которых звучали для Майкла, как брошенный в лицо жирный и промасленный кусок свинины. Он почти всегда говорил, что имя ему знакомо, но самого человека ему встречать не доводилось. Он знал имя собственного предполагаемого дивизионного командира Бурмайстера, поэтому на этой ошибке попасться не мог.

Офицеры при прощании всегда говорили, что им было очень приятно познакомиться, желали удачи в предстоявших военных кампаниях, и восклицали нечто, вроде: «Пусть Господь защитит Германию!» и в конце обязательно добавляли: «Хайль Гитлер!».

Затем, когда зеленоглазый майор и фотожурналистка сидели за столом, и пламя внутри кого-то из них начинало вновь загораться, Франциска могла игриво поводить ногой по его голени, либо он клал ей руку на ногу и чуть приподнимал юбку, двигаясь рукой вверх по бедру. Он знал, что ей нравилось чувствовать себя хозяйкой положения во всем, однако лишь с ним она глазами задавала вопрос: ты готов?

Они всегда были готовы.

Он не знал точно, что она делает для Гестапо, каким образом собирает информацию. Не знал, просто ли она соблазняет нужных людей или фотографирует прибывающих и отъезжающих подозреваемых членов Внутреннего Кольца… или делает и то, и другое? Он не думал, что она проводит исключительно гражданское расследование — слишком талантлива была Франциска Люкс, чтобы ее задание оказалось столь простым. Он понимал также, что любой мужчина, пробыв в ней буквально несколько минут, мог отбросить всякую осторожность вплоть до инстинкта самосохранения, и проронить несколько смертельно опасных слов во время непринужденного разговора, а Франциска никогда не переставала быть бдительной, посему могла уловить даже самую незначительную деталь. Она умела выводить на нужный разговор, отточив это мастерство своей журналистской практикой. О, это делало ее чертовски ценным сотрудником. Если бы среди членов Внутреннего Кольца были только офисные клерки, военные помощники, канцелярские работники и ученые (которых запросто можно было бы назвать блестящими, если б они не забывали обувать на работу одинаковые ботинки), то работа Франциски могла быть окончена, даже не начавшись — такие люди разоткровенничались бы с ней, едва зайди она в комнату.

Однажды вечером в середине недели, прежде чем отправиться на ночную вечеринку в «Сигнал», Франциска пригласила Майкла на ужин в один из очень немногих прекрасных ресторанов, который все еще работал, и они сидели перед окном, глядя на освещенный парк. Им только что принесли заказ, когда зазвучала воздушная тревога, и остальные посетители начали спешно спускаться в убежище.

— Нет, — остановила Франциска Майкла, когда тот начал вставать. Она была прекрасна сегодня в своем темно-синем платье с нитью жемчуга на шее. Ее рука мягко и одновременно требовательно обхватила его за запястье. — Мы будем в порядке.

Затем она приступила к своему ужину и сделала глоток вина, и, хотя управляющий подошел к ним, умоляя покинуть зал и спуститься в убежище со всеми остальными, она лишь с усмешкой покачала головой, после чего их, наконец, оставили в ресторане вдвоем.

Зенитные пушки открыли стрельбу, и этот звук напоминал то, как измученные летучие мыши врезаются со всей силы в подушки. Майкл услышал отдаленные взрывы бомб. Через окно он разглядел сине-белые вспышки, похожие на молнии, а затем в отдалении взметнулось пламя.

Франциска посмотрела на Майкла через стол. Он вдруг понял, что потерял аппетит, поэтому поднял бокал и сказал:

— Ура!

— Ура! — ответила она с нескрываемым удовольствием, и они выпили.

Бомба упала ближе. Майкл почувствовал вибрацию в полу, разноцветные фонари на потолке задрожали. Пальцы Франциски сцепились с его, и она тихо произнесла.

— Я в безопасности с тобой. А ты в безопасности со мной. Пока мы вместе… ничто не может причинить нам вред.

— Рад, что ты так думаешь.

Она покачала головой.

— Я не просто думаю, я знаю это.

Он кивнул, но про себя задался вопросом: интересно, знают ли об этом бомбы? Одна из них упала очень близко — возможно, через улицу или две за пределами парка. Рюмки и тарелки с золотыми кромками подпрыгнули на столе. Упавшее дерево поскребло по стеклу, словно когтями.

Франциска лишь улыбнулась. Майкл смотрел на нее, и ему отчего-то казалось, будто он никогда не видел ее прежде.

На вечеринке по случаю дня рождения Снеговика он сказал, что не боится. На деле это оказалось не совсем правдой: он не боялся лишь потому, что был хорошо подготовлен, поэтому страха у него не было, но опасения… опасения оставались, поэтому он старался соблюдать максимальную осторожность. И у него не выходило делать это, глядя на улыбавшуюся женщину, сидевшую перед ним. Женщину, чьи пальцы сейчас переплетались с его.

У него был выбор после миссии, включавшей в себя день-Д и вторжение Стального Кулака в Нормандию. Чесна ван Дорн предлагала ему отправиться в Голливуд вместе с ней. Про себя он взвесил это приглашение и рассмотрел все «за» и «против», поняв, что это значило пропасть где-нибудь в Канадской глуши, купить охотничью хижину вдалеке от людей и схорониться там, возможно, до конца своих дней.

Он решил, что не станет так поступать, и остался там, где был — в своем доме в Уэльсе. Навязал себе уже навязанное, как сказали бы британцы. И теперь он знал, что совершил ошибку. Ему нужно было уехать из Уэльса. Уехать и направиться туда, где его никто не стал бы искать. Где имя Майкла Галлатина было бы лишь пустым звуком. Он совершил ошибку, и вот теперь он здесь, в Берлине… сжимает руку Франциски Люкс.

Кем бы он ни был, он понимал, что был неполным. Ни одну его суть нельзя было назвать цельной. Он не смог бы жить в переполненном городе Голливуда, не сумел бы жить и в трехстах милях от ближайшего человеческого существа. Казалось, он лишь сейчас осознал, что нуждается в человеческом объятии ничуть не меньше, чем любой другой. И более того… (он считал это своим падением) ему хотелось человеческого тепла и в своем сердце.

Она была нацисткой и смотрела на мир, как нацистка. Между ними, по сути, был только секс. Глубокие и голодные поцелуи, укусы, крики страсти, движение бедер, экстаз плоти. О, да, в сексе этой женщине не было равных, но…

Следующая бомба упала еще ближе, и рука Франциски сжалась чуть сильнее, однако выражение ее лица не изменилось. Майкл боялся эту женщину, потому что она была той самой рекой, которая могла не дать ему пересечь себя, чтобы вернуться домой.

Передвигаясь медленно, дюйм за дюймом, он начал поворачиваться к ней на стуле. Она сказала бы, что не нуждается в защите, поэтому он не спрашивал. Он повернулся так, чтобы сидеть прямо напротив нее, повернувшись спиной к той картине, которую писал снаружи Бог Войны, и от его холста летели острые осколки.

Франциска продолжила беседу, которую они вели до того, как заголосили сирены — о проспектах для немецкого Гран-При, которые будут восстановлены после войны, и о ее намерении стать частью новой команды. Она знала устройство машины и снаружи, и изнутри, разбиралась в различных характеристиках двигателей, в тормозных системах, шинах и во всем остальном. Майклу было комфортно в этой беседе, ибо в ней он мог больше слушать, чем говорить, поэтому был избавлен от риска совершить глупую и грубую ошибку, хотя Франциска и предпринимала попытки поговорить с ним о его детстве и семье. Если бы она знала правду, подумал он, о том, что я с самого начала рассказываю ей только ложь, которую мне продиктовали в Англии…

Тогда не было бы никаких вопросов о его браке, о военном опыте. Не было бы вопросов с частотой раз в день о том, не поступил ли еще новый приказ отправляться на Восточный Фронт.

Примерно через полторы минуты бомба, которая — боялся Майкл — могла прекратить существование и его, и Франциски, упала в дальнем конце парка. В то же мгновение, когда они услышали свист падения и звук взрыва, раздался еще один громкий шум, напоминавший выстрел из пистолета. Майкл вздрогнул. Пол задрожал и затрещал, в воздухе взметнулась кирпичная пыль, а все фонари в ресторане угрожающе качнулись из стороны в сторону. Майкл повернулся на стуле и увидел первые трещины, которые прошли через окно по диагонали. Дальше он увидел, как гаснут фонари парка, а вдалеке пылает ярко-оранжевым пламенем загоревшееся здание, на которое упала бомба.

На востоке раздался новый взрыв — возможно, даже несколько, смешавшихся в один вихревой рев.

Затем снова были скрипы, хлопки и треск потерпевшего здания, осевшего чуть глубже в своем фундаменте. Воздушный налет, сирена тревоги и выстрелы зенитных пушек продолжались. Вскоре послышались сирены скорой помощи и пожарных машин. Выстрелы прекратились, и воздушная тревога замерла на середине своего заунывно-тревожного стона.

— Когда-нибудь я хотела бы заняться парусным спортом, — сказала Франциска, когда управляющий и перепуганные посетители начали выходить из убежища. — В открытом море. По крайней мере, мне хочется попробовать. Как это звучит?

— Мокро, — ответил он. Примерно так же он мог описать сейчас состояние кожи на своем затылке. — Но с тобой я не рискнул бы пропустить такое приключение.

— За наше влажное приключение! — воскликнула она, поднимая свой бокал для нового тоста. — Когда-нибудь это случится. Ура!

Вечеринка журналистов «Сигнала» и его важных покровителей проводилась в частном особняке на Грабертштрассе. Место, как счел Майкл, выглядело так, будто архитектор в детстве слишком любил антураж пряничного домика лесной ведьмы, поэтому стены своих проектов превращал в подобие белой глазури, не стесняясь добавлять ее всюду: на дымовые трубы и башенки, которые словно были посыпаны корицей. По пути туда на «BMW» с открытым верхом сквозь зимнюю ночь Франциска рассказала Майклу кратко о тех, кто будет присутствовать на этом мероприятии: барон фон Поймал-Хлопок и его четвертая жена — долговязая шестнадцатилетняя Девушка-Паук, ловелас Зигги, который испробовал зигзаги по всем направлениям, герцогиня Ничего-не-Стоящая и так далее, плюс всякие телоспасатели и рукодержатели для всей этой братии (или кого там еще они решили с собой протащить ради бесплатного шампанского и легких закусок, вроде сосисок в тесте с кунжутом).

Сам вечер был ужасным, но шампанское лилось рекой и оказалось вполне сносным на вкус. Ансамбль камерной музыки тоже был не так уж плох. Груда бревен в огромном камине поддерживала нужное тепло, а люстры весело сверкали, создавая нужное настроение.

Майклу и Франциске пришлось разделиться вскоре после прибытия: ее украл седовласый мужчина — кто, Хлопок? — уведя ее через плотную толпу, желая поговорить с ней о ночном воздушном налете. Внезапно Майкла окружили четыре девушки, три из которых даже могли считаться весьма привлекательными, но у четвертой, к сожалению, была отторгающая кроличья улыбка, которая, впрочем, не мешала ей активно участвовать в беседе и изучать его железный крест. Они смеялись, держась на удивление близко друг к другу, как раскрашенные вагоны феерического товарного состава. Майкл изо всех сил пытался быть обаятельным, но каждая попытка давалась ему с большим трудом. И дело было даже не в том, что эти четыре девушки были не совсем в его вкусе. На деле… он понимал, насколько отличается от них всех Франциска, и осознал, что взглядом ищет ее. Он буквально чувствовал ее среди всех этих накаченных шампанским грустных людей-теней. Он хотел увидеть хотя бы блеск ее волос или игривое оголенное плечо, пока не сомкнулась толпа и не украла ее у него. Но и тогда Майкл понимал, что будет чувствовать, в каком направлении она движется. Он смеялся и разговаривал с дамами, но подспудно продолжал следить за тем, где находится Франциска. Между ними будто была протянута нить, способная преодолеть любое расстояние и не разорваться. По ней они могли снова найти друг друга.

Дамы продолжали болтать. Затем сквозь толпу он увидел, что Франциска стоит среди группы нескольких людей в униформе с бокалом шампанского в руке. Все военные были разного возраста, а она стояла в центре их компании, спокойно попивала шампанское и слушала их так, словно множество ловеласов нахваливало ей свой пах, а ей предстояло выбирать лучшего по техническим характеристикам.

Он не ожидал мысли, которая пришла ему в голову:

И — словно она услышала эту мысль через всю комнату, сквозь говорящих наперебой собеседников — Франциска посмотрела на него, ловя блики огня очага в его взгляде, и коротко подмигнула ему правым глазом.

Моя женщина, подумал Майкл снова.

В следующий момент ему пришлось отвернуться, прошагать мимо хихикавших девушек, мимо массивного камина и гобелена с изображением немецкого рыцаря на белом коне, мимо людей, которых он не знал и никогда не захотел бы узнавать, просто идти как можно дальше. Потому что он чувствовал, что угодил в ловушку. И в этой особой волчьей яме уже были расставлены шипы. Это было неправильно, ужасно неправильно…

Он остановился, чтобы резко схватить новый бокал шампанского с подноса проходившего мимо официанта. Как только он сделал глоток, он тут же уловил запах сигар и кожаного седла, а затем рука в белоснежном костюме схватила его за плечо, и Майкл повернулся к снежной глыбе краснолицего человека, который левой рукой держал Франциску, словно та была невовремя раскрывшимся чемоданом, полным важного багажа.

Позади Акселя Риттенкретта стояли его «бандит» и «бухгалтер» в своих темных идентичных костюмах.

— Майор Йегер, — сказал Риттенкретт, слегка склонив свою горную вершину. — Франциска хочет пожелать вам спокойной ночи, и мы можем вызвать для вас такси, прежде чем уйдем. Вас это устроит?

Майкл прочитал выражение лица Франциски: в нем было куда больше, чем боль от мощной стискивающей ее ладони.

— Уберите от нее руку, — строго приказал Майкл.

Бледно-голубые глаза Риттенкретта казались мертвыми. Ледяными.

— Все в порядке, Хорст, — ответила Франциска, слегка нахмурив брови. — Я просто должна…

— Уберите. Руку, — повторил Майкл, глядя в мертвые глаза. — От нее.

Он почувствовал, как по его телу — рукам, ногам и спине — словно пробегают муравьи. Опасный сигнал грядущего превращения.

— Или что, сэр? — лицо Риттенкретта приблизилось к нему, словно опасная алая дубинка. — Что вы осмелитесь сделать, если я не уберу руку?

Майкл, не теряя времени, решил ответить.

Он вылил остаток своего шампанского прямо на пылающее лицо и белоснежный пиджак, и от жидкости, которая заструилась по белоснежному костюму и по красной коже, он почти ожидал услышать шипение.