Приближалась ночь, в которую «София» вступила плавучим лазаретом, лишенным врача.

Бушен провел свою изувеченную красавицу через дым и огонь, чтобы по возможности спасти выживших. Вытащить из воды удалось четырнадцать человек — все они сильно обгорели, и лишь шестеро из них были в состоянии самостоятельно передвигаться. Акулы действительно подоспели и через несколько часов могли лишить всех уцелевших членов экипажа «Копья» возможности ходить. Никаких признаков тела Мансона Кённига обнаружено не было.

Впереди ждала долгая дорога — остальная часть пути в Англию — и за время оставшегося путешествия, несомненно, еще не одно тело, завернутое полностью в брезент, отправится за борт, не выдержав травм. Впрочем, для некоторых из этих обожженных чучел смерть была бы милосердным избавлением.

После осмотра судна выяснилось, что еще восьми членам экипажа «Копья» удалось перебраться на борт «Софии»: один из них скрылся в шкафу пустующей каюты, выкупленной на это плавание полковником Вивианом; другой скрывался в вентиляционной трубе; третий, атаковав Олафа Торгримсена карманным ножом, был убит на месте.

«София» представляла из себя сплошное месиво: помятая, изрисованная, испещренная ударами вражеского судна, она едва могла выдавать скорость в четыре узла. В трюме открылось еще несколько течей, насосы работали на полной мощности, но корабль был изранен и изувечен.

— Суровая погодка, — сказал Бушен Майклу, встретившись с ним в столовой. — Надеюсь, шторма не предвидится, потому что корабль не выдержит больше никаких атак, даже погодных, а у нас теперь не осталось ни одной спасательной шлюпки.

Удар с «Копья» попал в надстройку «Софии» со стороны левого борта, обуглив ее; от детонации торпеды ударная волна сломала кости нескольким членам экипажа и прорвала барабанные перепонки. На корабле не осталось ни одного целого иллюминатора — каждый из них либо треснул, либо и вовсе разбился.

Оценив ущерб и, наконец, полностью осознав, какую опасность представляла вся эта операция, Бушен высказал только одно в адрес Пауля Вессхаузера:

— Черт, этот тощий ублюдок уж точно знает, как упаковать длинный член.

Майкл, вспомнив о Вессхаузере, в ответ посоветовал капитану снова включить вентиляторы в трюмах с удобрениями.

Бушен и Майкл прогулялись по опаленной палубе, когда время перевалило за семь часов. Капитан все еще нес свой «Томпсон», а при Майкле был его револьвер, потому что матросы «Копья» все еще обнаруживались на борту помимо подобранных раненых — пару часов назад один из идейных членов вражеского экипажа, скрывавшийся под брезентом, попытался напасть.

Большинство огней «Софии», по счастью, не пострадало и до сих пор работало. Столовая также работала — оставалась возможность прокормить экипаж. Первым делом еду выдавали раненым.

После уничтожения «Копья» удалось, наконец, послать сигнал SOS и получить ответ, после чего примерно к десяти часам «София» была встречена британским грузовым судном «Артуриан», бортовой врач которого оказал раненым медицинскую помощь. Лишь после этого русский радист сумел расслабиться, отправился поесть и почти сразу погрузился в сон после тяжелейшего трудового дня.

Разбитый нос «Софии» навострился на запад. Небо над морем расчистилось, показались звезды.

— Да уж, — протянул Бушен, обратившись к Майклу, пока они шли. Рука его тронула покореженный фальшборт корабля. — Она у меня не красавица, но зато стойкая. Думаю, если море будет спокойным, мы сможем преодолеть весь путь. Кстати сказать, может, твои британские друзья выделят деньги на починку моего корабля?

Ответа на это у Майкла не было, и капитан об этом знал. Невесело усмехнувшись, он похлопал его по плечу.

— Пойдем, mon ami [мой друг (фр.)], — на этот раз улыбка вышла более беззаботной. — У меня припасена еще бутылочка.

Они поднялись по лестнице в обгоревшую рубку. Майкл следовал за капитаном, не отставая. На мостике горело несколько тусклых фонарей.

Первым, что они увидели, было брошенное рулевое колесо, из-за которого «София» начинала отклоняться от курса. Вторым был надежный и работящий поляк, лежащий на полу с лужей крови вокруг головы. А третьим…

Третьим они увидели обугленное тело в ошметках обгоревшей одежды, стоявшее в коридоре. У него уцелела его рыжая борода, но вот начищенные эбеновые сапоги уже не были такими блестящими. А еще у него был «Люггер», который выстрелил дважды.

Гюстав Бушен вскрикнул от боли, ухватившись за левый бок. Он упал на колени, а ствол «Люггера» направился в сторону Майкла Галлатина.

У Майкла не было времени достать оружие. Он бросился вперед — буквально наперерез пуле — пока враг не успел выстрелить, и пуля просвистела рядом с его левым ухом. Майкл врезался в израненное тело Мансона Кённига, ударил его в плечо, и пуля угодила в потолок. Кённиг внезапно показал неимоверную физическую и волевую силу, нанеся Майклу мощный удар между глаз свободной рукой, а затем сумел извернуться так, чтобы ударить противника под колени. Ноги Майкла подогнулись, и у Кённига хватило сил швырнуть его на грязный ковер каюты Бушена.

Ошеломленный, Майкл заметил вновь поднятый пистолет и бросился в сторону — в следующую секунду пуля выбила осколки из стола Бушена. Майклу, наконец, удалось выхватить свое собственное оружие и выстрелить, но он промахнулся. Кённиг остановился в дверях с хищным оскалом и выстрелил снова. По счастью, Майкл сумел оказаться под защитой стола. В следующую секунду он перевернул стол и мощным толчком направил его на Кённига, заставив того отступить в коридор, на него полетели бумаги, грязные тарелки и стаканы. Он попытался выстрелить, но промахнулся.

Голова Кённига повернулась вправо.

Гюстав Бушен с пропитанной кровью рубашкой на уровне бока и левого плеча, целился в бывшего хозяина «Копья» из своего «Томпсона», и на его сером лице блестела кривая усмешка.

— Я пришел, — выдохнул он. — Убрать мусор…

И открыл огонь.

Майкл видел, как пули начинают прошивать живот Кённига ровной строкой вверх по груди и до самого лица, и он под каждым ударом танцевал свою личную Пляску Смерти. Кусок головы исчез в облаке красного спрея. «Люггер», удерживаемый ослабевшими пальцами, снова выстрелил, но никому не нанес увечий, а тело обгоревшего немца начало оседать на пол.

Бушен продолжал стрелять, пока не кончилась обойма. Кённиг — измятый, как тряпичная кукла — рухнул на пол в луже собственной крови, словно игрушка, потрепанная непослушным ребенком. Он несколько раз дернулся в предсмертных судорогах. Мозга в нем практически не осталось, поэтому вряд ли он даже толком мог пережить и осознать собственную смерть. Через мгновение он замер.

Бушен стоял неподвижно, весь в крови. Через несколько секунд автомат в его руке опустился, лицо скривилось от боли, рука снова ухватилась за раненый бок, и капитан упал. Майкл выскочил из каюты и бросился на помощь. Он разорвал его рубашку, чтобы осмотреть раны.

Три члена экипажа вбежали на шум и уставились на Бушена. Дилан Кустис был среди них. Матросы ошеломленно собрались вокруг своего капитана, не зная, что делать.

— Да ради Христа, — проскрипел Бушен. — Что за гребаная возня? — он прикрыл глаза, стараясь собраться с силами и заговорить. — Вы, что, никогда не видели раньше человека, которому чертовски нужно выпить?..

… Было солнечное утро, когда «София» достигла гавани в Дувре. Наконец, удалось пришвартоваться и бросить якорь, после чего самый уродливый корабль, когда-либо останавливавшийся в гавани Дувра, оказался в безопасности. Трап опустился, и плавание можно было счесть оконченным.

Несколько черных грузовиков и машин скорой помощи ждали в порту, а также здесь находилось два полированных черных седана. На борт поднялся другой экипаж, чтобы разгрузить судно. Заработали краны и лебедки.

Щурясь от британского солнца, люди шли прочь от «Софии», неся свои вещмешки и передвигаясь группами или в одиночку. Олаф Торгримсен собирался в скором времени отбыть обратно в Норвегию на другом корабле, а Дилан Кустис хотел навестить свою жену в Кройдоне; инженеры, электрики, механики, плотники, сварщики, умелые моряки, люди из многих стран — теперь все они были связаны одним гражданством.

Гражданством грузового судна, которое сейчас можно было назвать лишь кучей мусора.

Мариэль Вессхаузер и ее семья были встречены людьми, которые — девушка не сомневалась — занимали важные должности. Один из них был очень высоким, и в его виде даже проскальзывало нечто мальчишеское, но на деле ему было уже намного больше сорока. У него были серебристо-серые волосы и бледно-голубые глаза. Мариэль подумала, что с таким высоким лбом, наверное, этот человек был очень умным. По его щекам и крючковатому носу было рассыпано множество веснушек. Он тихо разговаривал с Паулем Вессхаузером и внимательно изучал его, казавшись при этом прохладным и собранным. Мариэль видела, как тот же человек не так давно говорил капитану Бушену что-то, после чего они пожали руки, и француз вернулся в свою каюту. Там он вел себя странно: прикасался к каждому предмету, будто бы прощаясь со всем, что видит на «Софии».

Теперь девушка поняла, что и ей нужно смотреть вперед. Всегда — только вперед. С этого дня и на всю жизнь, постоянно над этим работать. Работать, работать и работать, как Вулкан в своей кузнице.

А иначе как можно создать нечто красивое?

Сейчас Вессхаузерам нужно было уезжать. Важные люди хотели посадить их в один из черных седанов и отвезти в отель в Лондоне. Возможно, это будет весело, подумала Мариэль. Было бы очень интересно погулять по Лондону.

Но сначала…

Она искала и искала… затем поискала еще немного.

Она смотрела везде.

Но джентльмен ушел.

— Давай, Мариэль! Пора! — позвал отец, предложив ей свою руку, представляя, как неустойчиво она будет себя чувствовать сейчас, когда ступит на твердую землю после долгого плавания.

Но она поняла, что сегодня ей не нужна рука. Сегодня она чувствовала солнечное тепло на своем лице и понимала, что сама тоже излучает свет.

Потому что Билли стоял внизу, у самого трапа, ожидая ее, и, когда их глаза встретились, он улыбнулся ей и подошел, чтобы встретить ее на полпути.