Глава восемнадцатая
Летнее нашествие и осенний исход

В течение десяти месяцев в году жизнь в сельском Провансе, ко всеобщему удовольствию, течет медленно и неторопливо. Всегда есть время пообщаться с друзьями, поразмышлять о смысле человеческого существования, сидя на террасе кафе с бокалом vin rosé. Дерготня – это удел тех, кто живет в городах и работает в офисах, где собрания и деловые встречи диктуют вам распорядок дня.

Но все меняется в июле, когда Франция на два месяца уходит в отпуск. Вместо галстуков и костюмов надеваются шорты и соломенные шляпы. Бутерброды за рабочим столом заменяются обедом из трех блюд с бутылкой вина. Люди отправляются на загородные прогулки, проводят время у бассейнов, посещают художественные галереи, музеи и доставляют себе другие мелкие удовольствия, на которые раньше не хватало времени. Мы слишком заняты.

На недостаток времени жалуются все – британцы, американцы, бельгийцы, немцы, парижане. Именно они и образуют ежегодное летнее нашествие на Прованс в надежде вновь ощутить прелести более простой и спокойной жизни. Но то, как люди реагируют на выпавший им период вынужденного безделья, различается от одной нации к другой, и мне многие годы было интересно за этим наблюдать.

По энергичности, любознательности и энтузиазму пальму первенства следует отдать американцам. Для них Прованс – это поставленная задача. Ранним утром американцев можно увидеть в кафе, где они планируют свой день. Вооружившись путеводителями и частенько лэптопами, они вычисляют время и расстояния между теми достопримечательностями, которые они хотят увидеть до обеда, прикидывают, где лучше пообедать и куда пойти после. Подготовка тщательная, программа изматывающая, но они же приехали из самой Филадельфии, и ни одна драгоценная секунда не должна, черт возьми, быть потрачена впустую! Мне всегда кажется, что, вернувшись в Штаты, им нужно будет взять пару выходных, чтобы прийти в себя.

Недавно я спросил месье Фаригуля, что он думает о наших многонациональных приезжих. Например, о моих соотечественниках-англичанах. На этот и другие вопросы он отвечал почти все утро.

В целом, по его словам, англичане вполне приемлемы: более или менее вежливы и воспитанны, помимо тех случаев, когда возникает проблема общения с людьми, не говорящими по-английски. Когда англичане оказываются среди говорящих по-французски французов, нередко проявляется то, что Фаригуль называет «англосаксонской контратакой». Все начинается с вопроса, заданного по-английски и обычно адресованного официанту. Англичанин может спросить, где в кафе туалет или продается ли здесь английское пиво, но в любом случае ответ официанта одинаков – поднятые брови, озадаченное выражение и пожатие плеч. Не желающий отступать англичанин повторяет вопрос – все равно по-английски, только на этот раз громче. Потом еще громче. В конце концов смущенный официант удаляется, чтобы обслужить того, чей заказ он в состоянии понять.

А вот англичанки, по Фаригулю, менее шумные и более цивилизованные. Правда, им не нравится чай, который подают в провансальских кафе. Он и в самом деле плохой, безвкусная пародия на настоящий английский чай. Кроме того, их неприятно удивляет, что мужья начинают пить вино в десять утра. Но мужчины есть мужчины, что тут поделаешь! Особенно в отпуске.

Далее мы обсудили приезжих немцев. По словам Фаригуля, для них Прованс – это «bière et bronzage». Им вечно хочется пить, и они всегда организованны, хотя до американцев все же недотягивают. Что касается бельгийцев, то единственное замечание Фаригуля повторило то, что об этой нации, как правило, говорят во Франции: своей привычкой ездить посередине дороги они ставят под угрозу жизнь добропорядочных французов.

Гораздо откровеннее Фаригуль высказался о парижанах: «Такое высокомерие, такой снобизм! Варятся в своем парижском котле, а к нам относятся как к деревенщине. Смотрят сверху вниз, оставляют жалкие чаевые, вечно недовольны жарой и ценами, критикуют наши рестораны. Не знаю, зачем они вообще приезжают. Сидели бы на своей Ривьере».

Мне трудно было поверить, что он говорит серьезно. «Не могут же все быть такими!»

«Конечно, есть исключения, – ответил он. – Например, один мой хороший парижский друг. Скромный и с чувством юмора».

К сожалению, один хороший друг не смог изменить отношение Фаригуля к остальным, и он потопал обедать, все еще бормоча про парижан что-то нелицеприятное.

В последнее время к списку ежегодных отдыхающих иностранцев, к которым даже у Фаригуля не должно возникнуть претензий, добавились японцы – если, конечно, ему удастся их заметить. Мне ни разу не пришлось быть свидетелем некорректного поведения представителей этой нации или услышать, чтобы они громко кричали. Собравшись за столиком кафе, они не говорят, а щебечут. Самые громкие звуки, которые я слышал от японцев, – это бесконечные щелчки камеры на смартфонах. Ничто не ускользнет от их любопытных объективов: игроки в шары, художник, склонившийся над мольбертом, целующаяся парочка, собака, удирающая с украденным багетом. Кажется, их живо интересуют все явления нашей деревенской жизни.

Так незаметно протекает лето. Ты уже привыкаешь к запруженным туристами улицам и мельканию иностранных лиц, но тут заканчивается август, начинается сентябрь, и с поразительной скоростью все это исчезает. Вновь настает мир и спокойствие. Жители деревни, которые за два месяца почти не общались друг с другом, снова оккупируют кафе и рестораны, где обмениваются рассказами «про туристов» и планами на грядущую зиму. Ранним утром в воздухе явно ощущается холодок. Возвращаются шарфы и свитеры, в деревне чувствуется новый прилив энергии, словно пришла вторая весна.

В середине сентября начинается охотничий сезон, по холмам громыхают ружейные выстрелы – охотники жмут на спусковой крючок, а благоразумные животные уходят в отдаленные уголки Прованса. Впрочем, в этом году количество живых мишеней значительно уменьшилось. На рассвете вокруг нашего дома стрельба почти не слышна, и это заставило меня задуматься. Неужели цены на дробь подскочили в три раза? Неужели фазаны и кролики научились давать сдачи? Почему огонь стих?

Мне следовало и самому догадаться. Все дело, конечно, в желудке. Один охотник с печалью в голосе объяснил мне, что кабаны, sangliers, живущие в наших лесах, стали другими. Согласно одной распространенной теории, они беззаботно вступали в любовные связи с обычными свиньями, cochons, и в результате появилась новая порода – cochonglier. Что касается запаха такого мяса, то здесь природа проявила себя не с лучшей стороны. Проще говоря, мясо дурно пахнет. И, как вам скажет любой настоящий охотник, не можешь съесть – не стреляй.

Я должен добавить, что это всего лишь объяснение одного человека, а не всеобщее убеждение, но факт остается фактом: наше воскресное утро, которое обычно начиналось с ружейной пальбы в семь часов, теперь тихое и спокойное. Впрочем, не подумайте, что леса пусты. Среди деревьев мы часто видим людей с собаками, которые, стараясь не привлекать внимания, делают вид, что просто вышли погулять. Обманный маневр. На самом деле они ищут трюфели.

У охотников за трюфелями есть два главных качества. Первое – оптимизм, твердая уверенность, что сегодня настал тот самый день, когда они найдут семейство трюфелей размером с теннисный мяч. Помимо того, что рыночная цена на трюфели перевалила за тысячу долларов за фунт, человек, раскопавший эти грибы, моментально прославится своей находкой, и другие охотники будут думать, что ему ведомо нечто такое, что им не дано. Они и в самом деле ничего от него не узнают благодаря второму его качеству – чрезвычайной скрытности. Охотник за трюфелями никогда вам не скажет, где нашел грибы.

Во многих отношениях период между сентябрем и январем – наше самое любимое время года. Череда летних гостей закончилась, деревенский рынок хоть и многолюден, но не набит битком. Местные рестораны разжигают камины, и в меню появляются густые супы, тушеное мясо и дичь. Вино rosé пока откладывается, уступая место молодому красному вину глубокого насыщенного вкуса. В деревне становится просторнее, чем летом. Сельские пейзажи радуют глаз – тихие, пустынные и прекрасно освещенные зимним солнцем, которое золотит твердую кромку на рядах подстриженного виноградника и на изящных ветках оголенных деревьях.

Когда наконец приходит январь, многие стараются куда-нибудь уехать – на горнолыжные курорты или в более теплые места. Это, конечно, холодный и иногда снежный месяц, но мне он нравится. Свет все так же прекрасен, небо безупречно-голубое, и у меня возникает чувство, что Люберон принадлежит мне одному. Бывают два-три январских дня, в которые ощущается приближение теплой поры. На несколько градусов повышается температура воздуха, солнце кажется чуть-чуть больше. У нас даже сохранились приятные воспоминания, как в январе мы иногда обедали на свежем воздухе. Значит, весна на пороге?