Глава 24

НОМИ СТУПИЛА НА БОРТ КОРАБЛЯ, и свежий морской бриз, поддувая снизу, превратил юбку ее красного платья в колокол. Ее талию украшал толстый золотой пояс, идеально гармонирующий с золотистыми сандалиями и длинными, свисающими почти до плеч серьгами, которые раздобыла для нее Анжелин. Служанка нанесла ей на лицо толстенный слой золотистой пудры и накрасила ее губы в ярко-красный цвет. Макияж был ярче, чем она когда-либо себе позволяла, и впервые Номи почувствовала, что полностью походит на Грацию.

Но как бы она ни выглядела, ей было понятно, что в душе она остается бунтаркой.

Кожу на груди ей жгло письмо к Рензо. Пока Анжелин была в ванной, Номи не только удалось облачиться в корсет, но и засунуть под него письмо. Теперь оставалось лишь дождаться подходящего момента и передать письмо Асе, что представлялось крайне сложным на борту корабля, заполненного гостями и людьми Верховного Правителя.

Высматривая в толпе Асу, Номи двинулась вдоль перил, будто подыскивая свободное место.

Корабль Верховного абсолютно не походил на те, что ей доводилось видеть прежде. Его пришвартовали к пирсу у палаццо со стороны океана, поскольку он был таким огромным, что в городских каналах ему было не пройти. Верхняя палуба сейчас была украшена горящими фонарями и крошечными, позвякивающими на ветру колокольчиками. Перила были деревянные, резные, в их сложных узорах различались русалки и выпрыгивающие из воды рыбы.

Верхняя палуба была открытая. Лишь над центральной ее частью натянули трепещущий сейчас на ветру кусок шелка. У кормы располагались два лифта из кованого железа, доставлявшие гостей к нижним палубам и обратно. Тросами и лебедками управляли мужчины в белых ливреях. Другие слуги, лавируя среди гостей, разносили наполненные вином бокалы и блюда с легкими закусками. Посреди палубы играли музыканты. Вокруг них кружились Грации, а пары им составляли мужчины, которым Верховный разрешил воспользоваться этой привилегией. Все члены делегации Азура были, как один, одеты в платья и костюмы светло-голубых тонов. Номи отыскала свободное местечко на палубе у перил и, облокотившись на них, смотрела на океан. Солнце только что село, лишь у горизонта небо было пока еще подсвечено его сиянием. На небе, сверкая, пробуждались к жизни звезды. Номи повернула голову. Аса стоял рядом с перилами у противоположного борта. Глаза их тут же встретились. От щек Номи отхлынула краска, но под слоем макияжа этого видно не было.

К Асе бочком подошел какой-то человек и что-то сказал. Рот Асы задвигался, очевидно, он что-то проговорил в ответ, но звука его голоса до Номи не донеслось, и смотреть на Номи он при этом не прекратил.

Перед Номи неожиданно возникла мужская фигура, и голос, от которого кровь застыла в жилах, произнес:

– Добрый вечер, Номи.

Верховный Правитель!

Легкие Номи сковало холодом. Она сделала реверанс, и все то, что она приобретала усилиями последних дней, слетело с нее, точно шелуха. Оказалось, что роскошное платье не только не придает ей достоинства, но и значительно сковывает движения. Мало того, делает ее более медлительной и даже неуклюжей.

– Инес сообщила мне, что твое обучение проходит успешно.

Верховный Правитель взял ее за руку и сжал так крепко, что его костлявые пальцы показались ей железными прутьями. Затем он поднял руку вверх, давая понять, что ей следует повернуться. Она медленно повернулась, от чего ее рука, зажатая железной хваткой, вывернулась, и ей стало совершенно очевидно, что она полностью в его власти.

От него пахло апельсиновым маслом и антисептиком, и этот запах душил Номи. Болезнь медленно убивала его, истончив черты лица, сделав седыми волосы, но глаза его все равно горели.

– Теперь понимаю, что сын в тебе нашел. – Он усилил хватку, и пальцы его впились ей в кожу. – У тебя норов, который так и хочется обуздать.

Он притянул ее к себе.

Мышцы на шее Номи сжались. Выносить более она уже не могла и рывком освободила свою руку.

Глаза Верховного Правителя расширились. Он схватил ее за талию, и ее впервые порадовало то, что на ней сейчас корсет – броня, создающая между ними барьер. Вторая его рука вцепилась ей в запястье, да так основательно, что высвободиться она уже не могла при всем желании.

И теперь уже было неважно, хотел ли ее обуздать его сын, Малахия, или нет – Верховный и сам был не прочь заняться этим. При желании, он своего добьется.

И тем более неважно, что она принадлежит его сыну.

После короткого мучительного танца Верховный Правитель отпустил ее и наклонил голову. Номи присела в реверансе на дрожащих ногах, и дрожь эта была вызвана вовсе не качкой судна на волнах.

– Потанцуй с синьором Флавио, – распорядился Верховный.

Ее схватила другая пара рук, к ее груди прижалась потная бочкообразная грудь, в лицо дохнуло запахом вина.

– Извините, – раздался голос у нее за спиной.

На долю секунды ей подумалось, что это Аса. Но то был его брат. Синьор Флавио немедленно прекратил кружить ее и с поклоном произнес:

– К вашим услугам, Ваше Высочество.

Она перешла в другую пару рук, как бутылка с вином переходит от одного пьянчуги к другому. Но танцевать с ней Наследник не стал. Вместо этого он отвел ее к перилам, где щеки ее немедленно охладил ночной бриз.

Малахия был крупнее и значительно мускулистее, чем Аса, да и вел себя повелевающе, а вовсе не дружелюбно, как его брат.

– Да ты дрожишь, – удивился Малахия. – Тебя так на судне укачало?

Взглянуть ему в глаза Номи боялась. Что, если он заметит ее неприязнь? Ее ненависть?

– Танцы разгорячили меня, Ваше Высочество, – призналась она.

– Но руки-то у тебя холодные.

Она выдернула свои ладони из его и, сама того не желая, точно загипнотизированная, уставилась на него.

– Они у меня всегда такие, – сообщила она, и голос ее, к ее собственному удивлению, прозвучал вполне твердо, уверенно.

Его волосы были коротко пострижены. Одет он был в темно-синий военного покроя костюм с изящной вышивкой золотой нитью на груди и лацканах. Резкие черты его лица и темные глаза ни о чем ей не говорили. Наслаждался ли он знанием того, что она всецело в его власти?

Он молчал так долго, что, желая разорвать тишину, она спросила:

– О чем вы думаете?

Она предполагала, что он немедленно скажет ей, что это не ее дело, но он лишь дернул головой, и, не спуская с нее глаз, ответил:

– Я не думаю, а представляю, насколько лучше ты бы смотрелась в иное время и в иной обстановке.

Номи почти неслышно фыркнула себе под нос.

– Что вы имеете в виду?

Очередная дерзость с ее стороны. И кто только тянет ее за язык?

Глаз его сузились, а затем внезапно сфокусировались у нее на руке. Он опять схватил ее руку и поднял. Там, где ногти Верховного Правителя недавно впились ей в кожу, на запястье явственно виднелись пурпурные полумесяцы. Наследник долго глядел на них, а затем, наконец, спросил:

– Это сделал мой отец?

– А вы удивлены?

Номи обратила взор на небо, усыпанное яркими звездами, и ей очень-очень захотелось оказаться там, среди звезд, подальше от этого места.

– Но он не имеет права касаться тебя.

Глаза Номи расширились. Ей, конечно же, стал понятен гнев Малахии.

Речь шла о его собственности.

Едва сдерживая захлестывающий ее гнев, она проговорила:

– Вы имеете в виду, что таким образом он нарушил ваши права?

Его взгляд на секунду опустился вниз. Можно было подумать, что ей удалось пристыдить его. И тут его брови поднялись.

– У тебя там… – начал он и запнулся, пальцем указав на ее грудь.

Опустила свой взгляд и Номи, и у нее перехватило дыхание. Из корсета виднелся уголочек письма.

Лицо ее вспыхнуло. Сердце замерло в груди. Мысли в голове смешались.

Она прикрыла кусок бумаги ладонью.

– Это… Это лишь часть моего наряда, Ваше Высочество. Так неудобно получилось.

Она сделала реверанс, опустила голову и, обходя танцоров, заспешила к лифту. Оказавшись в лифте, замерла, но едва изукрашенная орнаментом чугунная решетка сошлась у нее за спиной, повернулась. Вокруг музыкантов кружились пары. Мимо нее пронеслась Марис в руках старого дородного джентльмена с ярко-красными мокрыми губами и бисеринками пота над бровями. Глаза Марис были совершенно безучастны, но движения великолепны. Она улыбалась, но каждый изгиб тела говорил о страданиях.

Если Малахия так озабочен тем, что Верховный коснулся одной из его Граций, то почему не обеспокоится тем, что другой старикан делает с другой его Грацией?

Издав то ли писк, то ли свист, кабина лифта двинулась вниз, и верхняя палуба стала недоступна взору Номи.

Торопливым движением она запихнула письмо поглубже под корсет. Как ее только угораздило? Почему же, почему она была столь беспечна, столь неосторожна?

Кабина лифта замерла, чугунные фигурные двери раздвинулись. Номи вышла в коридор, отделанный темными панелями из благородного дерева. Сверху едва слышно доносился смех и звуки музыки. Коридор был освещен укрепленными на стенах факелами, но бо́льшая его часть скрывалась в темноте. Издав негромкий глухой стук, на этаже замер второй лифт. Двери его распахнулись, и из кабины вышел огромный, словно гора, широченный в плечах охранник. Номи посторонилась, давая стражнику возможность пройти мимо, но тот этого делать не стал. Лишь сказал неприветливо:

– Следуй за мной.

И она последовала за ним, хотя каждая клеточка ее тела молила: «Беги, беги прочь!» Они прошли мимо слуги. Охранник отворил дверь по коридору справа и жестом велел ей войти в крошечную каюту за дверью. Она так и сделала. Охранник оставил ее там в темноте одну.

В животе махали крыльями и царапались когтистыми лапками полчища летучих мышей.

Малахия, увидев письмо, понял его значение. Да он, поди, еще все наперед знал. А теперь ее лишь известят о наказании. А то и прямо здесь приведут его в исполнение.