Лондон

Остров был маленький. Камни, узкая полоска песка, холодный океан. Шторм кончился, в просвете тяжелых туч появился мутный диск солнца. Джордж Лоренс лежал на черном граните. Вокруг океан разбросал еще полторы тысячи тел. Две женщины, испуганно перешагивая через мертвых, увидели слабые движения большого крепкого тела Лоренса.

Английская эскадра под командованием адмирала Клодсли Шовела вышла из Средиземного моря и повернула на север мимо Бискайского залива к входу в Ла-Манш. Шторм. Две недели флот метался по Атлантике. Ни берега, ни солнца, ни звезд. Адмирал собрал совет. Лучшие умы британской навигации сошлись во мнении, что корабли почти у дома, вот-вот покажется Портсмут. Осталось снять с реи повешенного матроса, считавшего, что эскадра разобьется о скалы острова Силли, с которого он был родом, и можно готовиться к торжественной встрече на родине.

Второго ноября 1707 года в камни острова Силли первым врезался флагманский королевский корабль Association адмирала Шовела. Девяностопушечный линейный корабль развалился на части и затонул за четыре минуты, успев сделать несколько выстрелов из пушки. Адмирал и все члены команды погибли. Семидесятипушечный Eagle утонул чуть позже, выживших нет. Пятидесятипушечный Romney налетел на скалы через несколько минут, единственный выживший – бывший мясник Джордж Лоренс, которого женщины нашли без сознания на берегу. Четвертый погибший корабль Firebrand капитан Френсис Перси удерживал на плаву до тех пор, пока команда не пересела в лодки. Из сорока членов экипажа погибли двадцать восемь.

Навигационная ошибка привела к крупнейшей катастрофе в истории британского флота. Широту в начале XVIII века умели определять точно – днем по высоте солнца в полдень, ночью – по Полярной звезде. Когда тень самая короткая – полдень. Измеряешь ее длину и смотришь в таблицы, которые королевские астрономы составили специально для этого случая. А вот с долготой все непросто. Земля крутится, и нет никакого способа определить свое положение в пространстве, не зная точного времени.

Английский парламент, потрясенный катастрофой, принял закон, по которому казна обязалась выплатить космические 20 тысяч фунтов стерлингов за способ точного определения долготы. На эти деньги можно было купить 4807 коров. Астрономы придумывали сложные способы вычисления времени по взаимному расположению звезд, инженеры стремились измерить промежутки времени часами. В конце XVIII века английский часовщик Джон Гаррисон сконструировал механические часы, которые назвал хронометром. Если швейцарцы будут вам рассказывать о том, что они самые первые, не верьте. Гаррисон вместо одного маятника использовал два балансира, колеблющихся одинаково, но в разные стороны. Так он компенсировал качку корабля. Для компенсации изменения температуры он пропустил пружину через биметаллическую пластину, используемую в качестве термометра. За восемьдесят один день плавания из Портсмута до Ямайки и обратно часы отстали на одну секунду. За три года плавания Джеймса Кука прибор отстал на 7 минут 45 секунд. Английская казна неохотно расставалась с обещанными деньгами, но за несколько лет до своей смерти часовщик получил обещанное.

Теперь измерение долготы в ясную погоду перестало быть проблемой. У нас с собой точное время дома. Мы знаем, когда полдень в Гринвиче, определяем, когда мачта отбрасывает самую короткую тень, и вычисляем время на корабле. Если сейчас в Гринвиче полночь, а на корабле полдень, мы точно на другой стороне Земли, на широте, отстающей на 180 градусов от Гринвича.

Осталось определить, где ноль. Меркатор считал от Азорских островов, Ортелий – от Островов Зеленого Мыса, русские от Пулково, кардинал Ришелье – от Канарских островов.

Я стою на полосе из нержавеющей стали, уходящей из-под моих ног на север. Вот он, ноль. Начало отсчета времени и пространства. Марафон бежать через четыре дня, улучшить уже ничего нельзя. Новый цикл подготовки можно планировать прямо отсюда, с нулевого меридиана. Я уже знаю следующий марафон: Чикаго, 88 градусов на Запад.

Джордж Эйри, королевский астроном, руководитель Гринвича, в 1851 году вкопал во дворе обсерватории металлическую ленту, символизирующую нулевой меридиан. А поскольку английские морские карты были лучшими в мире, Международная меридианная конференция в 1884 году зафиксировала нулевой меридиан и нулевой часовой пояс в Гринвиче.

В Лондоне жарко, 27 градусов, к воскресенью обещают 22. Планы на гонку нужно менять, начать чуть спокойнее. Но тогда не будет личного рекорда. Какого черта… я готовился полгода, не ел, не нервничал, пахал как заводной, мучил семью, а тут какая-то погода меняет все. Миша Питерцев, мой тренер, за меня все перепланировал: начать по четыре минуты километр, или по-британски 6 минут 26 секунд на милю, а потом добавить.

Через сто восемнадцать лет после того, как Эйри в виде металлической ленты установил памятник себе, в Гринвич привезли приемную станцию первой спутниковой системы навигации Transit. Черт, черт, черт! Прибор показывал расхождение больше чем в пять секунд. Какого хрена! Королевский астроном уже вмонтировал себя в историю, а тут… Эйри использовал для своих расчетов модель Земли с центром в центре масс. А Transit – математику, основанную на чистой геометрии Земли. Центр масс оказался не в центре. На этот раз американцы со спутниковой системой оказались сильнее, и в 1983 году для всех навигационных карт мира приняли американскую версию нуля, названную опорным меридианом. Теперь в 102 метрах восточнее, без всяких отметок, прямо по парку проходит «настоящий» ноль.

Ни опорный меридиан, ни нулевое время не постоянны. Все меняется, не говоря о моих планах. Континенты перемещаются друг относительно друга и нулевой точки. Стальная лента Эйри отодвигается от опорного меридиана на 2,5 сантиметра в год. Земля вращается неравномерно, а значит, промежутки времени, основанные на астрономических наблюдениях, тоже меняются. Universal Time, или UT, – шкала времени, основанная на вращении Земли. Одна секунда этого времени сегодня не равна одной секунде завтра. Да что там завтра: одна секунда сейчас не равна следующей. О как. А вы хотите, чтобы сбывались планы. Для равномерного времени придумали UTC – это Всемирное скоординированное время, определяемое атомными часами. Все секунды в нем равны. На UTC базируется время часовых поясов. Для компенсации разницы с UT 30 июня или 31 декабря к нему добавляется одна секунда. Запутались? Все переменчиво и относительно. Даже к всемирному времени добавляются секунды, не говоря уже о моих планах.

Королева Англии вместе с президентом Лондонского марафона сэром Джоном Сперлингом не спеша идут ко мне. Розовое платье подчеркивает почти детское выражение лица Елизаветы II. Перо на шляпке королевы и пальцы президента подрагивают на ветру. Джон Сперлинг заметно нервничает, его руки беспорядочно перемещаются то вперед, то обратно за спину. Он бы с удовольствием засунул их в карманы, но те, вероятно, зашиты. Волнение президента можно понять: не каждый день удается запустить в дальнее плавание пятьдесят тысяч сумасшедших на глазах у королевы. По плану старт в десять ноль-ноль, но мы теперь знаем, как относиться к планам.

Лондонский марафон 2018 года отмечает 110-летие своего пятикилометрового вклада в движение. Сейчас дистанция идеальна: 37 километров и даже 40, каким марафон был до англичан, маловато. Марафон начинается после тридцать седьмого километра.

10 часов 00 минут 17 секунд. Руки Джона Сперлинга застыли в воздухе, глаза королевы скрываются за полями шляпки, перышко вот-вот вырвется, рука в белой перчатке не спеша нажимает на кнопку. На огромном телевизионном экране лицо Елизаветы II сменяется головой Элиуда Кипчоге. Земля провернулась подо мной, внутри нее что-то заскрежетало, и она встала. Я не могу сдвинуться с места. Мимо меня проходят какие-то люди, срываются с места и убегают вдаль. Мурашки отрываются от пяток, стремительно пробегают по позвоночнику и, отталкиваясь от затылка, улетают в небо. Мимо проходит дедушка. Я знаю, что некоторые дедушки могут выбегать марафон из трех часов и в семьдесят лет. Мы встречаемся глазами, я пожимаю плечами, и он убегает.

В Шанхае на борт клипера «Катти Сарк» поднялись два безбилетных пассажира. Капитан Джордж Мьюди загрузил в трюмы чай, и в густом тумане судно взяло курс на Лондон. Первый получает все! Кто быстрее доставит груз на Лондонскую биржу, тот будет продавать драгоценный чай нового урожая без конкурентов. «Катти Сарк» строили для рекордов скорости. Длинный и тонкий, как нож, корпус разрезал океан под действием ветра, который надувал паруса огромной площади. В своем первом плавании клипер преодолел расстояние от Китая до Англии за сто десять дней, обогнав большинство коллег. Океан уже был полон паровых судов, которые коптили небо, но проходили этот же путь через закрытый для парусников Суэцкий канал за шестьдесят дней. Клиперы выживали за счет гурманов, которые считали, что груз в трюмах железных чудовищ пропитывается дымом. Самым быстрым парусником мира, доставляющим чай в Англию, был шотландский клипер «Фермопилы»: его рекорд – сто пять дней от Чанчжоу до Лондона. Но в силу разных погодных условий сравнивать скорости судов в заочных поединках было бы некорректно. В 1872 году «Катти Сарк» и «Фермопилы» оказались в Шанхае одновременно, и капитаны заключили пари, кто раньше войдет с грузом в Темзу.

Удар волны сбил рулевого матроса с ног. Корабль полностью погрузился под воду, вынырнул, снова погрузился. Конструктора клипера Геркулеса Линтона ругали за тяжеловесную корму судна, но в центре шторма при попутном ветре, который рвал паруса в клочья, единственным, что спасало жизнь рулевому матросу, была массивная корма. Он лежал на палубе. Тонкая веревка впивалась в пояс, удерживая его в метре от края палубы. Клипер развернуло боком к волне, подняло на вершину и скинуло в море. Мощный удар вырвал деревянный руль из крючьев. Теперь клипер зависел только от воли богов.

Мой старт – из самой первой зоны самого красного коридора. От ленты тайминговой системы меня отделяет десять метров и узенькая ленточка, которую держат несколько фрейлин. «Кто это? – спрашиваю я у по-британски суровой дамы. – Это бегуны, которые претендуют на подиум в возрастных категориях». Ну привет, интересно, как они решили, что я не претендую? Их тысяча человек, ни один подиум столько не выдержит. Люди появляются передо мной из какого-то – нет, не заднего, бокового прохода. Они все идут и идут, а я стою, прыгаю, переминаюсь, снова стою, а люди проходят мимо меня и, наступая на ленту системы, отсчитывающей время гонки, убегают, толкаясь локтями. Две минуты и сорок пять секунд после кнопки. Чип, прикрепленный к моей кроссовке, пересекает стартовую линию. Первые два километра в небольшую горку, потом три километра спуска. Стартуем из Гринвича, в нескольких сотнях метров от меня нулевой меридиан, еще через сто два метра опорный. Определенности в мире нет.

В среду я сделал последнюю быструю работу. Три раза по два километра в боевом темпе. Я уже знал, что будет тепло, но решил, что боевой темп – 3:55. Пульс 178, во рту вкус железа, в глазах черно-белые мурашки. При таком темпе обычный пульс у меня 155, а тут под 180. Понедельник, вторник и среду я вообще не ел углеводов, ни грамма, даже сыр козий нашел zero carb. Идея в том, чтобы снизить запасы гликогена в печени и мышцах до нуля, а в четверг, пятницу и субботу, поедая углеводы в промышленных количествах, сделать запасы, превышающие исходные уровни. Теория говорит о том, что организм пугается отсутствия дешевой энергии и делает дополнительные запасы. Никаких строгих исследований на этот счет нет, вопрос чисто религиозный. Где сто богов, там и сто один. Я решил поверить и в эту теорию.

Последний интервал… Вообще не бежится, ноги прорезают слишком плотный воздух, как воду, а навстречу огромный голый Ахилл со своим проблемным сухожилием. Было очень жарко, однако майку снимать я не стал.

В 1822 году победу герцога Артура Веллингтона над Наполеоном отметили статуей в Гайд-парке. «У каждого свое Ватерлоо». Веллингтон изображен в виде античного героя с фиговым листком, по размеру чуть меньшим, чем трусы современных марафонцев. Хулиганство архитектора вызвало возмущение у английских женщин, которые собрали пожертвования для этого памятника. Хотели-то они совсем без листочка, но вслух возмущались отсутствием одежды.

Все по плану. Это последний километр гонки, на котором все идет по плану. Приходится терпеть с самого начала. Я не удивляюсь, в конце недели на тренировках уже не бежалось.

Отстаю от моего плана. Впереди стена из спин и локтей. Дорожки в Гринвиче узкие. Торможу, ищу просвет между бегунами, втискиваюсь туда. Несколько быстрых шагов – и опять спины. Кто все эти люди? Попасть на старт Лондонского марафона можно через рулетку. Сразу после финиша открывается регистрация на следующий забег. 386 тысяч заявок, 17 тысяч мест. Примерно такой конкурс в МГИМО на бюджетное отделение. В любви мне повезло, поэтому от лотереи я ничего не ожидал. Можно приехать в Лондон туристом. Монополией на эту калитку обладает интернет-клуб любителей бега. Стоимость тура вместе с гостиницей около ста тысяч рублей, но все места проданы на пару лет вперед.

Между мной и Костей Бунтовым несколько сантиметров. Костя улыбается, воздух подхватывает щеки, улыбка становится еще шире, солнце отражается в очках. Я тянусь рукой, воздух цепляется за пальцы, пытается меня развернуть. Я опираюсь на поток спиной и касаюсь его руки. Высотомер нежно пищит в ухо. Шуршание купола, легкий хлопок ткани – и тишина.

По потолку палаты ползает муха. Здесь дренаж, там дренаж. Очень больно. Даже думать больно. Парашют превратился в скомканную тряпку за несколько метров от земли. Все, сейчас свет погаснет и кино кончится. Задача была разогнать парашют и красиво лететь вдоль земли: одна нога сзади, одна впереди. Так Костя и врезался, одной пяткой и одним коленом. После удара ноги вылетели вперед и колыхались прямо перед лицом, как на ветру. Операция шла шесть часов. Взрывной компрессионный перелом третьего поясничного позвонка с компрессией спинного мозга. Осколки позвоночника влетели прямо в нервную ткань. Внутри там – как тоненькие телефонные провода, только все проволочки одного цвета и ни фига не промаркированы. Часть проводов порвана, ходить Костя не может ни по-большому, ни по-маленькому, ни ногами: «В следующий раз, когда я захочу пожаловаться на жизнь, мне обязательно нужно вспомнить эту палату с ползающей по потолку мухой».

На Лондонский марафон можно попасть, собрав деньги в благотворительный фонд. Две тысячи фунтов. Российских фондов в списке нет. Пишу десяток писем в организации, занимающиеся проблемами спинного мозга, рассказываю историю Кости. Пришло два ответа. Оба на полтора листа, и оба с вежливым отказом.

Не бежится. Ощущение такое, будто из воздуха выкачали кислород. Слишком плотная толпа, слишком часто дышат конкуренты. Надо бы чуть-чуть добавить, но оставшиеся тридцать два километра пугают. Я обещал себе пробежать все шесть мейджоров быстрее трех часов. Этому результату пока ничего не угрожает. Если собраться с силами и добавить, еще можно побороться за личный рекорд. Но если попытка будет неудачной, то можно не успеть и за три часа. Профессионалы рискуют и сходят. Любители не сходят.

Один из взятых на борт «Катти Сарк» в Шанхае безбилетных пассажиров оказался кузнецом, второй – корабельным плотником. На палубе разожгли жаровню, нужно было выковать новые крючья, которыми руль крепится к ахтерштевню. Помогал безбилетникам сын капитана. Волна наклонила судно, импровизированная кузня двинулась по мокрой палубе к борту, сын капитана попытался остановить ее… и перевернул на себя раскаленные угли.

Капитану Мьюди решение остаться в гонке давалось проще, чем марафонцам. Общественный транспорт Лондона в день марафона перевозит бегунов бесплатно, а посредине Индийского океана общественного транспорта в те времена не было.

Безбилетный кузнец вытащил сына капитана из-под перевернутой жаровни. Работу продолжили. Один с обожженными руками, другой с волдырями на груди. Когда «Катти Сарк», хромая, входила в Темзу, экипаж «Фермопил» уже неделю праздновал победу.

Я увидел мачты «Катти Сарк», стоящей в сухом доке в самом центре Гринвича. Трасса марафона поворачивает, огибает клипер вдоль правого борта, разворачивается перед форштевнем и вдоль левого борта уходит обратно в город. Я выжимаю из себя последние силы, пытаясь поддерживать темп 3:55. Организаторы особенно просили зрителей не приходить сюда. Но именно на этот пятачок прибывают тысячи человек – больше, чем на всю дистанцию Московского марафона. Под крики толпы я вспоминаю самые яркие из своих тренировок. И не могу вспомнить. Были не очень длинные длительные, не очень сложные интервалы. Было все, что нужно настоящему марафонцу. Но ничего особенного. Полгода тяжелой работы без подвигов. Я откладывал их. Откладывал на этот момент. Мучил семью, партнеров, своих сотрудников, чтобы совершить подвиг здесь, в Лондоне. А здесь уже +23 и бегуны выкачали своими легкими весь кислород. «Катти Сарк» не была самой быстрой, она приходила из Лондона в Мельбурн на десять дней позже «Фермопил», в Лондон из Шанхая – на неделю позже «Фермопил». Но «Катти Сарк» не сошла с дистанции. Теперь она здесь, в центре Лондона, на вечной стоянке.

Ущелье Фермопилы – это реванш персов. Греки победили при Марафоне, персы собрали двухсоттысячную армию и направились на Афины. Шансов у них не было. Огромная армия персов не могла развернуться в узком ущелье. Но греков предали. Местный житель провел двадцать тысяч воинов по горной тропе в тыл защитников. Узнав о предательстве, войско отступило. На поле боя в ущелье Фермопилы остались триста спартанцев. «Давайте завтракать, – сказал их царь Леонид, – ибо ужинать мы будем в присподней». Клипер «Фермопилы» ходил до 1907 года и в присутствии королевы Португалии, перед строем боевых кораблей португальского военно-морского флота, под звуки похоронного марша был затоплен под Лиссабоном.

Давлю еще. Зрители тоже. Барабанные перепонки вибрируют, как перо на шляпке королевы. Осталось два варианта: погибнуть, как каждый из трехсот спартанцев под Фермопилами, или, хромая, добраться до финиша, как «Катти Сарк».

Все, я путешественник. Можно исследовать пространство. Район Ротерит. «И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. И, значит, остались только иллюзия и дорога»… Это не про марафонцев. В 1620 году отсюда, из порта Ротерит, в путь через океан на корабле с нежным названием «Майский цветок» отправились сто два пилигрима. На английском корабль называется романтично – Mayflower, а на русский переводится не очень романтично: «боярышник». За сто лет до отплытия в Америку из этого растения делали лекарство от поноса. За месяц пути один пассажир умер и один родился. Баланс – великая сила. Пилигримы высадились недалеко от финиша Бостонского марафона у мыса Код и основали у берегов Нового Света первую британскую колонию. «Голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета». Съедаю гель.

Каждый из моих марафонов – эксперимент на живых людях, попытка понять, что работает, а что нет. Большие объемы были, много интенсивных тренировок тоже, и ОФП была, пришла очередь питания. Я отказался от дешевых углеводов. Совсем перестал есть пищу, содержащую пшеницу в частности и глютен в общем. Идея состояла в том, чтобы заставить организм поработать, чтобы получить энергию. Тогда он начнет эффективнее производить калории из существующих продуктов и заодно подключит жировые механизмы. В одном круассане 30 граммов углеводов и 231 калория. Чтобы получить эту же энергию из риса, его нужно съесть 200 граммов. Вся человеческая история двигалась к тому, чтобы снизить стоимость одной получаемой человеком калории. Удобрения, селекция, гербициды, генная инженерия привели к тому, что энергия стала почти бесплатной. Вспомните своих родителей и дедов. В их жизни были периоды, когда они ели далеко не каждый день. А мы с вами не просто питаемся каждый день, но потребляем слишком много: калории стали доступны, а в движениях отпала необходимость. Пшеница нас обманула и пошла дальше в своих корыстных планах. Чтобы мы питались только ею, она подсадила нас на наркотики. Глютен распадается на фрагменты, и некоторые из них чрезвычайно похожи на морфин. Теперь мы едим не потому, что нам не хватает калорий, а потому, что нам пора принять дозу. Нет глютена – нет зависимости, есть свобода. Теперь можно питаться, как пилигримы: раз в несколько дней. Салаты, луковый суп, ризотто, паэлья, яблоки и… минус пять килограммов за три месяца. Кроме того, теперь не нужно метаться в поисках еды. Не успел поесть за четыре часа до тренировки – поем после. Я не знаю, как такая диета влияет на результаты. И никто не знает. В рамках доказательной медицины никто никогда не проводил долгосрочных двойных слепых плацебоконтролируемых исследований диет. Все диетические изыскания сводятся к поиску веры. Я язычник, мне несложно поверить в еще одного бога.

Все, я турист. Даже на исследование пространства нет сил. Вбегаем на узкий Тауэрский мост. Я двигаюсь со скоростью потока, лишь изредка обгоняя какого-нибудь кандидата на подиум в возрастных группах, стартовавшего передо мной.

Проснулся утром, не спеша заварил себе кофе, добавил каплю молока и три крупинки сахара. Я не употребляю ни молочных продуктов, ни сахара, но от утреннего ритуала отказаться до сих пор не могу. Открываю страницу приложения, которое помогает собирать деньги на благотворительность: 1506 фунтов за несколько часов. Кофе остыл. Пять, семь, пятнадцать, два фунта. Сто сорок шесть человек перечислили деньги в первый день, половина из них анонимно. Я поставил кофе в микроволновку, включил ее и подошел к большому, в пол, окну на кухне. Интересно, эти люди поддержали меня или подопечных фонда, для которого я собирал деньги? Кофе снова остыл.

«Все места на марафон нашего фонда уже использованы, но мы переправили Ваше письмо в Spinal Injuries Association, у них есть свободный слот». Это последняя фраза одного из двух полученных мной писем. Пишу в Spinal Injuries, мгновенно получаю ответ со ссылкой на форму регистрации и подробными инструкциями. Регистрируюсь на сайте марафона в разделе «Благотворительность». Первый взнос в 100 фунтов нужно сделать самому, после этого автоматически должна оформиться страница для сбора средств. Не оформилась. Две недели переписки. Наконец заработало. Осталось собрать 2000 фунтов.

Я написал недлинный пост в Facebook о Лондонском марафоне и Spinal Injuries. «Привет, Юра, сколько и куда нужно перевести». Я видел этого человека один раз в жизни на старте Берлинского марафона. Мы разговаривали минут семь и разошлись по своим стартовым коридорам. «Спасибо, я попрошу, если не получится собрать по чуть-чуть». Идея состоит в том, чтобы не просто собрать деньги, а заронить в души людей идеи благотворительности. Чем больше людей, тем лучше. Все получилось значительно быстрее, чем я думал.

Первый день принес фонду 1506 фунтов. Пишу длинный пост про полиомиелит. Еще 300 фунтов. Еду к Косте Бунтову, беру у него интервью, публикую у себя на  – есть! 2003 фунта стерлингов. Как оказалось, друзья – это не те, кто ставит лайки. Спасибо вам, всем и каждому.

Садик Хан начал бегать потому, что очень любил батончики Mars. Эту привычку нужно было компенсировать чем-то более полезным. Как и я, лотерею он не выиграл и для участия в марафоне собирал деньги в Dispossessed Fund, помогающем бездомным. Лондонский марафон 2014 года Садик Хан пробежал чуть медленнее, чем за четыре часа. Через два года мусульманин, этнический пакистанец стал мэром Лондона, прокатившись на социальном лифте. Вверх.

К марафону 2018 года Лондон собрал 84 миллиона долларов пожертвований.

Ставьте перед собой большие цели, в них проще попасть. Хорошо, что помимо личного рекорда есть еще «шесть мейджоров из трех».

Между огромными бетонными блоками расцвели тюльпаны. Солнце только выглянуло из-за горизонта, и оплавленные углы светились темно-красным светом. Я потрогал рукой стекло на поверхности бетона, сел и поставил ноги на торчащую из земли арматуру. В километре от меня стартовый стол Энергии. Отсюда сооружения кажутся собранными из тоненькой сеточки. Земля-борт, Пуск, Зажигание, Не сработала система охлаждения лотка, Предварительная, Промежуточная, Главная, Подъем… Есть контакт подъема. Две тысячи тонн медленно отрываются от стартово-стыковочного блока. Ракета заваливается… один градус, два… пламя двигателей сдувает сначала металлические плитки с нулевой отметки, потом бетонные блоки… три градуса… Через полторы секунды автомат стабилизации подхватил ракету.

Конструкторы просчитывали варианты действий в пятиста нештатных ситуациях. Только две из них произошли. За десять секунд до старта четыре тысячи кубометров воды должны выливаться под двигатели, чтобы они не были сожжены отраженной энергией. Система охлаждения лотка не сработала. Несимметричность полезного груза вызвала отклонение от оси в самом начале движения, когда ракету стабилизировать нечем. 467-я секунда – «есть команда на выключение двигателей», 482-я – «есть отделение нагрузки». Модель военного лазера выведена на орбиту. Многие нештатные ситуации кажутся такими только отсюда, с расплавленных бетонных блоков посреди казахской степи.

Миша Питерцев как конструктор ракет. Углеводная разгрузка не зашла, дети не дали разгрузить голову. Температура в Лондоне 24 градуса, самая высокая за семьдесят лет, локти и спины не дают бежать. Но из трех я выбегу, даже если подключатся понос и золотуха.

На двадцать седьмом километре меня ждет семья в полном составе. Сын Сашка и жена Саша хлопают в ладошки, а маленький Гоша трещит огромными пластмассовыми ладонями. Я ждал этой встречи последние несколько километров. Организаторы должны запретить присутствие родственников на дистанции – это допинг в чистом виде. На пару километров прихожу в себя, и включается машина времени. Я чувствую движение ее колес, немного скрежета, немного скрипа и… я перемещаюсь через черный тоннель минут на тридцать вперед. Рядом все так же бегут люди, все так же кричат болельщики, ноги все стучат по асфальту и все так же жарко. Только время на часах 2:24:20.

Можно открывать пиво. Быстрее бежать не могу, медленнее тоже. Превратился в ракету на баллистической траектории. Только бы головная часть не начала отделяться. Все мейджоры сотрудничают с пивоварами. Спонсор Берлинского марафона – безалкогольное пиво, в Лондоне и Бостоне – алкогольное. Меня поддерживает «Балтика 0». Я ее тоже. Прибегаю с тренировок и поддерживаю: воду пить не будешь, и так соли вымыты с потом. Готовить себе изотоник очень муторно, покупать химию не хочется. Сейчас бы несколько глотков тоже хорошо зашли. Из толпы неожиданно выскакивает парень, который хотел заплатить всю сумму, когда я собирал деньги. Джинсы, рубашка, кроссовки и огромная бутылка воды. Я думаю, что я быстро бегу, но он не отстает, бежит рядом, а я пью его воду. Не пиво, конечно, но несколько больших глотков делаю с удовольствием. «В графике?» – спрашивает он меня. «Нет», – говорю я. Дорога уходит в тоннель.

1993 год. Кэмел-трофи. На два места в одном экипаже 35 тысяч заявок. Никаких туристических билетов, никаких лотерей, только «кровь, тяжелый труд, слезы и пот». В Лондон мы с Колей Шустровым приехали знакомиться с матчастью, тогда лендровер был легендарной английской машиной. А потом джунгли Борнео – двадцать дней жары, без чистой воды, с засушенной едой из пакетиков и лопатой в руках. День копаешь, час едешь. Пожалуй, тогда было труднее.

Пробегаю мимо гостиницы. Мы живем в идеальном месте, совсем недалеко от финиша. Понимаю, что могу минут на пять забежать домой и все равно будет из трех. Там в холодильнике пара банок нулевки от «Балтики» лежит… Пробегаю мимо: Саша принесет мне на финиш банку. Пробегаю мимо министерства обороны, Скотленд-Ярда, Парламента, Вестминстерского аббатства, пересекаю Даунинг-стрит, вижу бункер Черчилля. Вот он, Букингемский дворец. Совсем недавно с него упала насаженная на кол под такие же крики толпы голова противника монархии Кромвеля. Внутри моей головы рвутся барабанные перепонки. Двести метров. Открылось второе дыхание. Очень вовремя.

Не устал. Есть такая магия у марафонов, чем хуже результат, тем меньше устаешь. На дистанции казалось, что сил нет совсем, если бы еще сто метров, то умер бы точно. А сразу после финишной линии понимаешь, что можешь идти почти нормально до места встречи с женой, и на следующий день выбегаешь на первую тренировку нового цикла. Организм не пустил меня в неприкосновенные запасы, оставил резервы себе. После хорошего марафона ты прекрасно себя чувствуешь на последних километрах, кажется, что можешь добавить, из дальних закромов выгребается сила и пускается в ход. После финиша земля уходит из под ног, дорога до места встречи с семьей кажется бесконечной, волонтеры озабоченно спрашивают, жив ли ты. А ты не можешь ответить, потому, что не знаешь. В ад не за что, а для рая слишком тесно.