Литеромант

18 сентября 1961 г.

Больше всего Лилли Дайер ждала и в то же время боялась трех часов дня, когда она возвращалась домой из школы и проверяла, нет ли новых писем на кухонном столе.

Стол был пустым. Но Лилли на всякий случай решила спросить:

– Мне пришло что-нибудь?

– Нет, – ответила мама из гостиной. Она давала уроки английского новой китайской супруге мистера Коттона. Мистер Коттон работал с папой и был очень важным человеком.

Прошел целый месяц с тех пор, как семья Лилли переехала на Тайвань, и никто из города Клиарвелл в штате Техас, где она была третьей по популярности девочкой в четвертом классе, не написал ей ни строчки, хотя все подруги клятвенно обещали, что будут писать.

Лилли не нравилась ее новая школа на американской военной базе. Все отцы этих детей служили в вооруженных силах, однако ее папа работал в городе, в здании, где в приемной висел портрет Сунь Ятсена, а над ним реял красно-бело-синий флаг Китайской республики. Это означало, что Лилли была странной, поэтому за обедом другие дети не хотели садиться рядом с ней. Ранее тем утром миссис Уайл сделала наконец им выговор об их отношении к Лилли. После этого все стало еще хуже.

Лилли сидела за столом в тишине и одиночестве. Другие девочки болтали за соседним столом.

– Китайские шлюхи очень хитрые, всегда трутся вокруг базы, – говорила Сюзи Рэндлинг. Она была самой красивой девочкой в классе, а слухи у нее всегда были просто первосортные. – Я слышала, как мама Дженни рассказывала моей маме, что, как только американский солдат попадает в руки такой женщины, она использует все свои мерзкие трюки, чтобы опутать его. Она хочет женить его на себе, чтобы украсть все его деньги, а если он не женится на ней, то наводит на него порчу.

Девочки громко засмеялись.

– Если американец снимает дом для своей семьи за пределами базы, можно с легкостью предположить, что ему на самом деле нужно, – мрачно добавила Дженни, пытаясь произвести впечатление на Сюзи. Девочки захихикали, бросая взгляды на Лилли. Лилли сделала вид, что ничего не услышала.

– Они невероятно грязные, – сказала Сюзи. – Миссис Тэйлор рассказывала, как летом она ездила на машине в Тайнань и вообще не могла там ничего есть в китайских ресторанах. Однажды они даже пытались скормить ей жареные лягушачьи лапки. Она подумала, что это курица, и почти что их попробовала. Отвратительно!

– Моя мама сказала, что нормальную китайскую еду можно найти только в Америке, – добавила Дженни.

– Это неправда, – сказала Лилли и тут же пожалела, что вообще заговорила. Лилли принесла с собой на обед конг-юани – свиные тефтели с рисом. Лин, их китайская горничная, упаковала ей остатки вчерашнего ужина. Эти тефтели были просто прекрасны, однако другие девочки морщились от одного только запаха.

– Лилли снова ест вонючие объедки китайцев, – грозно сказала Сюзи. – И, похоже, ей это очень нравится.

– Китаеза и Лилли «гука» родили, – закричали другие девочки.

Лилли попыталась не заплакать, и у нее почти получилось.

Мама вышла на кухню и легко провела ладонью по волосам Лилли.

– Как школа?

Лилли понимала, что ее родители ничего не должны знать о том, что произошло в школе. Они попытаются помочь. И тогда будет еще хуже.

– Все хорошо, – сказала она. – Стараюсь поладить с другими девочками.

Мама кивнула и пошла обратно в гостиную.

А Лилли не хотелось идти в свою комнату. Там совершенно нечего было делать после того, как она прочитала все книги про Нэнси Дрю, что привезла с собой из Америки. Ей также не хотелось оставаться на кухне, где горничная Лин готовила ужин и пыталась бы говорить с ней на ломаном английском. Лилли злилась на горничную Лин и ее свиные тефтели конг-юани. Она понимала, что это несправедливо, но ничего не могла поделать. Ей хотелось выбраться из дома.

Дождь, прошедший в первой половине дня, остудил влажный субтропический воздух, и Лилли радовалась легкому ветерку, сопровождавшему ее во время прогулки. Она сняла резинку с рыжих кудрявых волоc, собранных специально для школы в хвостик, и почувствовала себя очень свободно в легкой синей футболке без рукавов и желто-коричневых шортах. К западу от небольшого фермерского дома в китайском стиле, который снимали Дайеры, опрятными прямоугольниками простирались рисовые поля близлежащей деревни. Несколько азиатских буйволов лежали в грязных лужах, нежно потирая жесткую твердую шкуру на своих спинах длинными загнутыми рогами. В отличие от лонгхорнов, которых она знала по Техасу, длинные тонкие рога которых были опасно изогнуты вперед, как пара мечей, рога азиатского буйвола загибались назад, что идеально подходило для почесывания спины.

У самого большого и старого буйвола, наполовину погруженного в воду, глаза были закрыты.

У Лилли перехватило дыхание. Ей так захотелось прокатиться на нем!

Когда она была еще совсем маленькой и папа получил свою новую работу, настолько секретную, что он даже не мог ей рассказать, чем занимается, Лилли хотела стать «кау-гёрл». Она завидовала своим друзьям, родители которых не приехали с Восточного побережья, и поэтому они знали, как скакать на лошади, водить машину и работать на ранчо. Она посещала все родео округа, а когда ей было пять, она сказала человеку, сидевшему за стойкой регистрации, что мама ей все разрешила, и стала участницей детских соревнований по объезжанию баранов.

Она удержалась на спине укрощаемого барана целых двадцать восемь полных восхищения и ужаса секунд – рекорд, который потряс весь округ. Ее фотография в широкополой ковбойской шляпе с волосами, убранными назад в тугой хвостик, появилась во всех газетах. На лице той девочки на фотографии не было ни капли испуга, только дикое веселье и упрямство.

– Ты была слишком глупенькой, чтобы испугаться, – сказала мама. – Что вообще заставило тебя на это решиться? Ты ведь могла сломать себе шею.

Лилли ничего не ответила. Еще долгие месяцы ей снился этот заезд. Удержись еще пару секунд, – говорила она себе на спине барана, – ну пожалуйста, удержись. В течение этих двадцати восьми секунд она была не просто маленькой девочкой, чьи дни наполняли прописи, домашние обязанности и выполнение поручений взрослых. В ее жизни была определенная цель и четкий путь к ее достижению.

Будь она старше, описала бы это чувство как чувство свободы.

Теперь же, если она прокатится на старом буйволе, может, это чувство вернется, и день станет не таким уж плохим.

Лилли побежала вперед к мелкой луже, где старый буйвол все еще самозабвенно жевал жвачку. Лилли достигла края лужи и со всего разбега сиганула к нему на спину.

Когда Лилли приземлилась, раздался мягкий шлепок, и буйвол немного ушел под воду. Она была готова к тому, что тот начнет лягаться и изворачиваться, поэтому не сводила глаз с длинных изогнутых рогов, готовая схватиться за них, если буйвол попытается сбросить ее. Адреналин пульсировал в крови, и она готовилась удержаться во что бы то ни стало.

Однако старый буйвол, сон которого был безвозвратно нарушен, просто открыл глаза и фыркнул. Он повернул голову и посмотрел осуждающе на Лилли левым глазом. Затем тряхнул головой в негодовании, поднялся и начал выбираться из лужи. Поездка на спине буйвола оказалась плавной и размеренной. Точно так же Лилли чувствовала себя на плечах у папы, когда была совсем маленькой.

Лилли смущенно улыбалась. Как будто извиняясь, она похлопала буйвола по шее.

Она сидела расслабленно, позволяя буйволу самому выбирать дорогу, и просто наблюдала, как мимо проплывают ряды рисовых стеблей. Буйвол дошел до конца поля, где росла группа деревьев, и повернул в сторону. Здесь земля спускалась к берегу реки, и буйвол направился туда. У реки несколько китайских мальчиков такого же возраста, как Лилли, играли и мыли своих домашних буйволов. Как только Лилли и старый буйвол подошли к ним, мальчишки перестали смеяться и один за другим повернулись, чтобы посмотреть на нее.

Лилли сделалось не по себе. Она кивнула мальчикам и помахала рукой. Те не стали махать в ответ. Лилли вдруг поняла тем интуитивным чувством, что присуще любому ребенку: она в опасности.

Внезапно что-то мокрое и тяжелое плюхнулось ей прямо в лицо. Один из мальчиков зачерпнул из реки полную горсть грязи и бросил в нее.

– Адоа, адоа, адоа! – кричали мальчики. Комья грязи полетели в Лилли. Они ударяли ей в лицо, руки, шею, грудь. Она не понимала, что они ей кричали, однако враждебность и ликование в их голосах не нуждались в переводе. Грязь попала в глаза, и она уже не могла сдержать слез и закрыла лицо руками, чтобы мальчишки не радовалась тому, что она рыдает.

– А-а-а! – Лилли не могла уже себя сдерживать. Камень ударил ее в плечо, другой – в бедро. Она скатилась со спины буйвола и попыталась спрятаться за ним, однако мальчишки начали кричать еще громче, окружили буйвола и продолжали ее мучить. В слепом отчаянии она начала хватать грязь под собой и швыряла ее со злостью обратно в мальчишек.

– Кау-дзин-а, хоай-чау, хоай-чау! – донесся до нее властный голос старика. Град из грязи резко прекратился. Лилли вытерла лицо руками и подняла глаза. Мальчишки убегали. Старик еще что-то прокричал им, а те припустили еще быстрее, так что побежавшие за ними домашние буйволы даже подотстали.

Лилли встала и осмотрелась. Старый китаец стоял в нескольких шагах от нее, по-доброму улыбаясь. Рядом с ним был еще один мальчик примерно возраста Лилли. На ее глазах мальчик поднял булыжник с земли и швырнул вслед убегающим мальчишкам. Его бросок был сильным: булыжник, описав в воздухе дугу, приземлился прямо за последним мальчишкой, когда тот скрылся за деревьями. Мальчик широко улыбнулся Лилли, обнажив два ряда кривых зубов.

– Немного промазал, – сказал старик на английском языке с сильным акцентом. – С тобой все в порядке?

Лилли уставилась на своих спасителей, не в силах вымолвить ни слова.

– Что ты делала с А-Хуаном? – спросил мальчик. Старый буйвол не спеша подошел к нему, и мальчик дотянулся и пошлепал его по носу.

– Я… э-э… я каталась на нем, – Лилли ощутила сухость во рту и сглотнула. – Простите!

– Они неплохие дети, – сказал старик, – просто хулиганят и подозрительно относятся к чужакам. Моя вина как их учителя в том, что я не обучил их хорошим манерам. Приношу свои извинения.

Он поклонился Лилли.

Лилли неуклюже поклонилась в ответ. Нагибаясь, она заметила, что ее футболка и шорты покрыты грязью, а плечо и нога, в тех местах, куда попали камни, очень сильно болели. Ох, и достанется ей от мамы! Она даже представить себе не могла, что ей скажут, когда она появится в таком виде: в грязи от ступней до кончиков волос.

Лилли никогда не чувствовала себя такой одинокой.

– Давай я помогу тебе немного привести себя в порядок, – предложил старик. Они дошли до берега реки, и старик вытер грязь с лица Лилли носовым платком, а затем сполоснул его в чистой воде реки. Его касания были очень мягкими.

– Меня зовут Кан Чэнь Хуа, а это мой внук Чэнь Цзян Фэн.

– Можешь звать меня Тедди, – добавил мальчик. Старик ухмыльнулся.

– Приятно познакомиться, – сказала Лили. – Меня зовут Лиллиан Дайер.

– И чему вы учите?

– Каллиграфии. Я учу детей, как писать кистью китайские иероглифы, чтобы они никого не пугали своим ужасным куриным почерком, в том числе своих предков и блуждающих духов.

Лилли засмеялась. Мистер Кан не походил на других китайцев, с которыми ей приходилось когда-либо встречаться. Однако смеялась она недолго. Школа никак не выходила из головы, и она нахмурила брови, как только вспомнила о завтрашнем дне.

Мистер Кан сделал вид, что ничего не заметил.

– А еще я немного занимаюсь магией.

Это заинтересовало Лилли.

– Магией какого типа?

– Я – литеромант.

– Чего?

– Дедушка предсказывает судьбу людей по иероглифам в их именах и еще по тем иероглифам, которые они сами выберут, – объяснил Тедди.

Лилли почувствовала, что она словно вступила в полосу густого тумана. Ничего не понимая, она посмотрела на мистера Кана.

– Китайцы изобрели письмо, чтобы удобнее было предсказывать будущее, поэтому в китайских иероглифах всегда скрыта глубинная магия. Глядя на иероглифы, я могу сказать, что тревожит людей, что было у них в прошлом и что ждет их в будущем. Давай я покажу. Загадай слово, любое слово.

Лилли посмотрела вокруг. Они сидели на камнях на берегу реки, и она видела листья на деревьях, которые начали желтеть и краснеть, а зерна на рисовых стеблях тяжелели и наливались, готовые к скорой уборке урожая.

– Осень, – сказала она.

Мистер Кан взял палку и нарисовал на мягкой глине у своей ноги иероглиф.

– Извини за неряшливость рисунка, но у меня нет с собой бумаги и кисти. Это иероглиф Цзю, что значит «осень» на китайском.

– Как ты можешь предсказать судьбу вот по этому?

– Я разбираю иероглиф по частям, а затем собираю обратно. Китайские иероглифы составляются из других иероглифов, словно из строительных блоков. Так, цзю состоит из двух других иероглифов. Вот это слева – иероглиф хе, означающий «просо» или «рис» или любое другое зерновое растение. Сейчас он достаточно стилизован, но в древние времена этот иероглиф рисовали вот так.

Он снова начертил на глине.

– Видишь, он выглядит как стебель, наклонившийся под весом спелого зерна?

Лилли восторженно кивнула.

– Теперь в правой части иероглифа цзю есть другой иероглиф – хо, что означает «огонь». Видишь, он выглядит как пламя с отлетающими от него искрами?

В северном Китае, откуда я родом, у нас нет риса. Вместо него мы выращиваем просо, пшеницу и сорго. Осенью после сбора и обмолачивания зерна мы раскладываем стебли по полям и сжигаем их, чтобы пепел удобрил поля на следующий год. Золотые стебли и красное пламя – если ты соединишь их вместе, то получишь цзю – осень.

Лилли кивнула, представив себе эту картину.

– Но о чем мне может сказать то, что ты выбрала иероглиф цзю? – Мистер Кан замолчал, задумавшись. Затем нарисовал несколько штрихов под цзю.

– Вот… Я изобразил иероглиф синь под цзю. Этот рисунок – форма твоего сердца. Вместе они составляют новый иероглиф чжоу, а он значит «беспокойство» или «печаль».

Лилли почувствовала, как сжимается ее сердце, и все вокруг вдруг становится нечетким. У нее перехватило дыхание.

– У тебя много печали на сердце, Лилли, много беспокойства. Что-то очень сильно тревожит тебя.

Лилли посмотрела на его доброе лицо в глубоких морщинах, на его опрятные белые волосы и подошла к нему. Мистер Кан распахнул объятия, и Лилли уткнулась лицом в его плечо, а он обнял ее легко и бережно.

Плача, она рассказала мистеру Кану о том, как провела день в школе, о других девочках и издевательской песне, о пустом кухонном столе, на котором не было писем от подруг.

– Я научу тебя драться, – сказал Тедди, когда Лилли закончила свой рассказ. – Если ты врежешь им больно-пребольно, они от тебя отстанут.

Лилли покачала головой. У мальчишек все просто и кулаки можно использовать вместо слов. Магия слов, которыми обмениваются девчонки, гораздо сложнее.

– Есть глубинная магия в слове гук, как оскорбительно называют нас американцы, – сказал мистер Кан после того, как Лилли вытерла слезы и немного успокоилась. Лилли удивленно посмотрела на него. Она знала, что это слово было плохим, и думала, что он разозлится, когда она его произнесет, но мистер Кан ничуть не разозлился.

– Некоторые люди считают, что это слово несет в себе черную магию, которую можно использовать, чтобы терзать сердца жителей Азии и причинять боль тем, кто готов стать тебе другом, – сказал мистер Кан. – Но они не понимают истинной магии этого слова. Ты знаешь, откуда оно пошло?

– Нет.

– Когда американские солдаты впервые появились в Корее, они часто слышали, как корейские солдаты говорили мигук. Они думали, что корейцы говорили: «Мы гуки». Но на самом деле они обсуждали американцев, а мигук значит «Америка». Корейское же слово гук означает «страна». Поэтому когда американские солдаты начали называть жителей Азии «гуками», они не понимали, что на самом деле они говорили о себе.

– Ну надо же! – сказала Лилли. Правда, она не совсем понимала, как ей могут пригодиться эти сведения.

– Я покажу тебе магию, которую ты сможешь использовать для самозащиты. – Мистер Кан повернулся к Тедди. – Можно мне то зеркальце, которым ты дразнишь кошек?

Тедди вытащил из кармана небольшой кусочек стекла. Он, по-видимому, откололся от большого зеркала, и его острые края были заклеены липкой лентой, на которой чернилами были написаны какие-то китайские иероглифы.

– Китайцы тысячелетиями используют зеркала, чтобы отгонять беду, – сказал мистер Кан. – Не стоит недооценивать это зеркальце. В нем скрывается великая магия. В следующий раз, когда другие девочки начнут дразнить тебя, достань это зеркало и дай им в него посмотреть.

Лилли взяла зеркальце. Она на самом деле не поверила тому, что говорил мистер Кан. Он, конечно, добрый и хороший, но говорил какие-то нелепости. Но она нуждалась в друзьях, и мистер Кан с Тедди практически стали одними из самых близких ей людей по эту сторону Тихого океана.

– Спасибо! – сказал она.

– Мисс Лилли, – мистер Кан встал и торжественно пожал ей руку, – когда между двумя друзьями такая разница в годах, мы, китайцы, называем это ван нянь чжи цзяо, дружбой, для которой безразличны года. Нас свела сама судьба. Надеюсь, что ты всегда будешь воспринимать меня и Тедди как своих друзей.

Лилли объяснила, что испачкала одежду из-за А-Хуана, «упрямого азиатского буйвола», которого она все-таки подчинила себе, используя навыки настоящей техасской «кау-гёрл». Конечно, мама была вне себя, когда увидела испорченную одежду Лилли. Она прочитала Лилли длинную нотацию, и даже папа вздохнул и объяснил, что ей пора уже перестать строить из себя мальчишку, так как она становится уже юной леди. Однако в целом Лилли решила, что легко отделалась.

Горничная Лин сделала курицу «Три чашки», любимое блюдо папы. Сладкий запах кунжутного масла, рисового вина и соевого соуса заполнил кухню и гостиную, а горничная Лин улыбалась и кивала, когда мистер и миссис Дайер хвалили ее за приготовленный ужин. Она завернула остатки в два рисовых шарика и положила их в коробку для обеда Лилли. Лилли опасалась приносить курицу «Три чашки» на обед, однако сжала пальцами зеркальце в своем кармане и поблагодарила горничную Лин.

– Спокойной ночи, – сказала Лилли своим родителям и отправилась в свою комнату.

На полу в коридоре Лилли нашла несколько листов бумаги. Она подняла эти напечатанные мелким шрифтом на печатной машинке листы:

…успешно организовали диверсии на нескольких заводах, железных дорогах, мостах и других объектах инфраструктуры. Агенты также устранили несколько чикомовских кадров. При проведении рейдов мы захватили несколько десятков чикомовцев. Во время допросов получили важные разведданные о внутреннем положении дел в Красном Китае. Информационная поддержка тайных операций характеризуется правдоподобным отрицанием вины, поэтому представители прессы США не ставят под сомнение наше отрицание американского участия, в чем нас обвиняют чикомовцы. (Следует отметить, что даже при выявлении участия США мы можем правомочно объяснить наше вмешательство Китайско-американским договором о взаимной обороне, так как требования суверенитета Китайской республики распространяются на всю территорию КНР.)

Допросы пленных ЧиКома показывают, что данная программа нападок и терроризма вместе с угрозой вторжения Китайской республики на континентальную часть заставили ЧиКом ужесточить внутренние репрессии и усилить контроль за внутренними делами. ЧиКом значительно увеличил военные расходы, и это, скорее всего, привело к выведению ограниченных ресурсов из сферы экономического развития и увеличило гнет народных масс КНР во время великого голода и так называемого «Большого скачка вперед». В результате значительно возросло недовольство режимом.

Президент Кеннеди переориентировал нас на более конфронтационную позицию в отношении ЧиКома. Я предлагаю ослаблять КНР любыми способами за исключением изнурительной, всеобщей войны. Помимо продолжающейся поддержки вмешательства и нападок на КНР со стороны Китайской республики и нашей поддержки и контролем волнений в Тибете нам следует усилить наши совместные с Китайской республикой тайные операции на территории КНР. Я считаю, что интенсификация тайных операций против ЧиКома заставит ЧиКом урезать поддержку северного Вьетнама. При наилучшем раскладе мы можем даже стать пресловутой соломинкой, которая переломит спину верблюда, и успешно дать ход внутренним народным волнениям в поддержку вторжения сил китайских националистов с Тайваня и из Бирмы. Генералиссимус вполне к этому готов.

Если КНР удастся спровоцировать на начало войны с нами, необходимо будет использовать атомное оружие для доказательства решимости американцев вступиться за своих союзников. Президента следует подготовить к формированию общественного мнения в Америке и склонить наших союзников к принятию использования атомного оружия как способа достижения победы.

Одновременно с этим нет сомнений, что ЧиКом приложит все усилия, чтобы скрытно проникнуть на Тайвань и установить здесь сеть своих агентов и тайных сторонников. Пропаганда и методы психологической войны ЧиКома не так комплексны, как наши, однако являются достаточно эффективными (во всяком случае, являлись таковыми в прошлом), особенно среди местных тайваньцев, так как играют на конфликтах между местными пеншеньчженями и националистами вайшеньчженями.

Поддержка боевого духа националистов очень важна для сохранения наших позиций на Тайване, наиболее приоритетном в ряду островов, которые формируют оплот американской талассократии в западной части Тихого океана и являются охраной периметра Свободного мира. Мы должны помочь Китайской республике в ее контрразведывательной деятельности на острове. В настоящее время политики Китайской республики не склонны обсуждать наиболее чувствительные вопросы, например, так называемый Инцидент 228, во избежание предоставления ЧиКому возможности использовать недовольство пеншеньчженей. Поэтому мы должны полностью поддерживать подобную политику. Кроме того, нам следует оказывать всевозможную помощь для выявления, подавления и наказания агентов, сторонников ЧиКома и прочих…

Скорее всего, это были папины бумаги по работе. Лилли наткнулась на множество непонятных слов и остановилась наконец на слове «талассократия», что бы оно ни значило. Она тихо положила бумаги обратно на пол. Сюзи Рэндлинг и завтрашний обед казались Лилли гораздо более серьезными и тревожными вещами, чем то, что было напечатано на этих листах.

Как и ожидалось, Сюзи Рэндлинг и свита ее верных прихлебателей пристально наблюдали за Лилли, пока та садилась спиной к ним за другой стол.

Лилли как можно дольше не доставала обед, надеясь, что девочки отвлекутся на свои сплетни и забудут про нее. Она выпила сок и долго занималась виноградом, который принесла на десерт: старательно счищала кожицу с каждой виноградины и тщательно пережевывала ягоду, ощущая сочную мякоть внутри.

Но в конце концов Лилли покончила с виноградом. Она заставила свои руки не дрожать, когда начала доставать рисовые шарики. Развернула листья банана, открыв первый рисовый шарик, и откусила кусочек. Сладкий запах кунжутного масла и курицы донесся до другого стола, и Сюзи сразу же почуяла его.

– Снова запах китайских отбросов, – сказала Сюзи и демонстративно начала принюхиваться. Уголки ее губ поднялись вверх в мерзкой ухмылке. Ей безумно нравилось, как Лилли вся съеживалась и уменьшалась на глазах, заслышав ее голос, – это доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие.

Сюзи и стайка других девочек снова запели вчерашнюю песенку. Они смеялись так, как это делают девочки, почувствовавшие власть. В их глазах читалось вожделение, жажда крови, стремление увидеть слезы Лилли.

Ну хорошо! Это, в конце концов, ничему не повредит, – подумала Лилли.

Она повернулась лицом к девочкам, в ее поднятой правой руке лежало зеркальце, которое дал ей мистер Кан. Она направила зеркальце на Сюзи.

– Что это у тебя в руке? – Сюзи рассмеялась, думая, что Лилли предлагает ей какой-то дар в знак примирения. Глупенькая. Что она могла предложить, кроме своих слёз?

Сюзи посмотрела в зеркальце.

Вместо своего красивого личика она увидела красные как кровь губы, кривящиеся в улыбке клоуна, а вместо языка – безобразные червеобразные щупальца, торчащие изо рта. Она увидела пару голубых глаз, огромных, как чайные блюдца, в которых плескалась ненависть пополам с удивлением. Пожалуй, это было самым ужасным и пугающим, что она когда-либо видела в своей жизни. Она лицом к лицу столкнулась с монстром.

Сюзи закричала и закрыла рот руками. Монстр в зеркале поднял две волосатые лапы и прикрыл ими свои кровавые губы, и казалось, что из зеркала высунулись кинжалоподобные когти.

Сюзи развернулась и побежала, песенка-дразнилка внезапно прервалась криками других девочек, так как они тоже увидели в зеркале монстра.

Позже миссис Уайл отправила бьющуюся в истерике Сюзи домой. Сюзи настаивала, чтобы миссис Уайл забрала у Лилли зеркало, но после тщательного обследования миссис Уайл пришла к выводу, что с зеркалом все в совершенном порядке, и вернула его Лилли. Она вздохнула и написала записку родителям Сюзи. Учительница подозревала, что Сюзи все это выдумала, чтобы уйти пораньше из школы, но надо было отдать девочке должное – в таком случае Сюзи была хорошей актрисой.

Все остальные уроки Лилли трогала зеркальце в своем кармане и сама себе улыбалась.

– Ты очень хорошо играешь в бейсбол, – сказала Лилли, сидя на А-Хуане.

Тедди пожал плечами. Он шел впереди А-Хуана, ведя его за нос и положив на свое плечо бейсбольную биту. Шел медленно, чтобы Лилли не очень трясло.

Тедди молчал, и Лилли постепенно к этому привыкала. Сначала Лилли подумала, что это связано с тем, что он знал английский не так хорошо, как мистер Кан. Но затем она поняла, что с другими китайскими детьми он говорит так же скупо.

Тедди познакомил ее с другими ребятами из деревни, некоторые из них позавчера бросались в Лилли грязью. Мальчики кивали Лилли, но потом в смущении отводили взгляд в сторону.

Они играли в бейсбол. Правила знали только Тедди и Лилли, однако другие дети были знакомы с игрой, наблюдая за американскими солдатами на расположенной поблизости военной базе. Лилли любила бейсбол и скучала по нему больше всего, так как дома они вместе с папой постоянно смотрели бейсбол по телевизору. Но с тех пор, как они переехали на Тайвань, по телевизору больше не показывали игр, а папа, казалось, не мог найти время, чтобы хоть немного с ней поиграть.

Когда пришла очередь отбивать Лилли, питчером был один из вчерашних мальчиков. Он настолько медлительно и низко бросил мяч, что Лилли пустила его совсем близко к земле, взяв вправо. Аутфилдеры побежали к нему, и внезапно возникла заминка – никак не могли найти мяч в траве. Лилли без труда обежала все базы.

Лилли поняла, что так мальчики перед ней извинились. Она улыбнулась и низко поклонилась, показывая, что простила их всех. Мальчишки улыбались ей в ответ.

– Дедушка бы сказал: пу та пу сян ши. Это значит, что иногда ты не сможешь подружиться до тех пор, пока не подерешься.

Лилли подумала, что это довольно хорошая философия, но засомневалась, что она применима к отношениям между девочками.

Тедди, конечно же, был лучшим игроком среди всех детей. Из него вышел бы хороший питчер и отличный подающий. Каждый раз, когда он подходил к бите, соперники веером расходились глубоко в поле, зная, что он забросит мяч далеко.

– Когда я вырасту, то поеду в Америку, чтобы играть за «Ред Сокс», – внезапно сказал Тедди, не оглядываясь на сидевшую на спине буйвола Лилли.

Лилли подумала, что китайский мальчик с Тайваня, играющий в бейсбол за «Ред Сокс», – это несусветная глупость, однако не засмеялась, так как похоже было, что Тедди не шутил. Она болела за «Янкиз», потому что семья ее матери была из Нью-Йорка.

– Почему именно Бостон?

– Дедушка учился в Бостоне, – сказал Тедди.

– А-а-а.

Вот где мистер Кан выучил английский, – подумала Лилли.

– Я бы хотел быть гораздо старше, чтобы сыграть с Тедом Уильямсом. А теперь я уже никогда не увижу своими глазами его игру. Ведь он ушел из спорта в прошлом году.

В его голосе слышалось столько печали, что на это и сказать-то было нечего. Только громкое, ровное дыхание А-Хуана сопровождало их молчаливый путь.

Внезапно Лилли догадалась:

– Ты поэтому зовешь себя Тедди?

Тедди не ответил, но Лилли заметила, как покраснело его лицо. Она пыталась отвлечь его от внезапного смущения:

– Может быть, он станет тренером.

– Уильямс был лучшим подающим всех времен и народов. Он точно покажет мне, как усовершенствовать свой замах. Но тот парень, что пришел ему на смену, Карл Яз, тоже очень хорош. Мы с Язом когда-нибудь обязательно победим «Янкиз» и выведем «Сокс» в ежегодный чемпионат по бейсболу.

Ну не зря же они называют его всемирным чемпионатом, – подумала Лили. – Может, они найдут место и для китайского мальчика.

– Это по-настоящему классная мечта, – сказала Лилли. – Надеюсь, что все так и будет.

– Спасибо, – ответил Тедди. – Когда я добьюсь в Америке успеха, то куплю самый большой дом в Бостоне, и мы будем жить там вместе с дедушкой. И я женюсь на американке, потому что они самые лучшие и самые красивые.

– И как она будет выглядеть?

– Блондинка, – Тедди посмотрел на Лилли, сидящую верхом на А-Хуане, на Лилли с ее распущенными рыжими волосами и карими глазами. – Или рыжая, – быстро добавил он и, покраснев, отвернулся.

Лилли улыбнулась.

Когда они проходили мимо деревенских домов, Лилли заметила, что на стенах и дверях многих домов написаны какие-то лозунги.

– Что это?

– Вот здесь сказано: «Берегись коммунистических шпионов и бандитов. Твоя обязанность хранить тайну». А там: «Даже если мы по ошибке убьем три тысячи, мы не упустим ни одного коммуниста-лазутчика». А вон там: «Учись и работай старательно, мы должны спасти наших братьев на континенте от красных бандитов».

– Как страшно.

– Коммунисты очень страшные, – согласился Тедди. – А вот и мой дом. Хочешь зайти?

– Ты познакомишь меня со своими родителями?

Тедди внезапно ссутулился.

– Мы живем только с дедушкой. Знаешь, он ведь не мой настоящий дедушка. Родители мои погибли, и он взял меня себе как сироту.

Лилли не знала, что сказать.

– Как… как погибли твои родители?

Тедди осмотрелся, убедившись, что никого нет вокруг:

– 28 февраля 1952 года они пытались оставить венок на месте смерти моих дяди и тети, которые погибли в 1947 году.

Похоже, он посчитал, что сказал достаточно.

Лилли совершенно не понимала, о чем он говорил, но не смогла выпытать у него подробности. Они дошли до дома Тедди.

Дом был совсем маленьким. Тедди открыл дверь и пригласил Лилли войти, а сам пошел загонять А-Хуана. Лилли оказалась на кухне. Через открытую дверь она увидела большую комнату, на самом деле единственную комнату в доме, которая была устлана татами. Видимо, здесь и спали Тедди и мистер Кан.

Мистер Кан указал ей на место за маленьким столом в кухне и дал ей чашку чая. Он что-то готовил на плите, и это что-то умопомрачительно пахло.

– Если хочешь, – сказал мистер Кан, – можешь поесть с нами немного супа. Тедди его очень любит, и мне кажется, что тебе тоже понравится. Ты не сможешь найти такой баранины, сваренной по-монгольски в супе из молочной рыбы в стиле Шантунг, где-либо еще, ха-ха!

Лили кивнула. Ее живот заурчал, как только она почувствовала замечательный запах. Она расслабилась и ощутила себя комфортно, как никогда прежде.

– Спасибо за зеркальце. Все сработало. – Лилли вытащила зеркало из кармана и положила на стол. – Что значат слова на ленте?

– Это цитата из аналектов. Иисус сказал примерно то же: «Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».

– А-а-а… – сказала Лилли разочарованно. Она надеялась, что слова будут означать какое-то тайное магическое заклинание.

Мистер Кан, похоже, знал, о чем думала Лилли:

– Магические слова часто воспринимаются неверно. Если те девочки считали, что «гук» было магическим словом, то оно имело некоторую силу. Но это пустая магия, основанная на глупости. Другие слова также содержат магию и силу, но для их применения требуется некоторая рефлексия и осмысление.

Лилли кивнула, не понимая, что он имел в виду.

– Мы можем заняться литеромантией? – спросила она.

– Конечно! – мистер Кан закрыл котелок крышкой и вытер руки. Он взял бумагу, кисть и чернила. – Какое слово ты выберешь?

– Было бы здорово, если бы ты смог так же разобрать какое-нибудь английское слово, – сказал Тедди, зайдя на кухню.

– Да, можете ли вы сделать то же самое на английском языке? – Лилли восторженно хлопнула в ладоши.

– Можно попробовать, – засмеялся мистер Кан. – Я, конечно, раньше такого не делал.

Он протянул кисть Лилли.

Та написала первое слово, которое возникло в ее голове, – то слово, что она никак не могла понять: талассократия.

Мистер Кан был удивлен.

– Ой, я даже не знаю, что это. Довольно трудная задача, – мистер Кан нахмурил брови.

Лилли затаила дыхание. Магия не сработает для английского языка?

Мистер Кан пожал плечами.

– Ну, конечно, можно попробовать. Так, посмотрим… в центре слова есть еще одно: «ласс» – девочка. Оно означает тебя. – Он показал концом кисти на Лилли. – У девочки есть «о» – круг веревки, которая она тащит за собой – «лассо». Хмм… Лилли, ты же хотела стать «кау-гёрл»?

Лилли кивнула, улыбаясь.

– Я родилась в Техасе. Мы с рождения знаем, как объездить лошадь.

– А какие буквы остались за «лассо»? У нас тут «та – пропуск – кратия». Хммм… Если переставить их местами, то получатся «Катай», если не учитывать еще одну «к» и «р». «К» – это один из способов сказать «Море», а «Катай» – это старое название Китая. А что такое «р»?

А, я понял! То, как ты написала «р», похоже на летящую птицу. Поэтому, Лилли, всё в целом значит, что ты «ласс» – девушка с лассо, которая должна перелететь через море и очутиться в Китае. Ха-ха! Наша судьба быть друзьями!

Лилли хлопала в ладоши и смеялась от радости.

Мистер Кан вычерпнул немного баранины и ухи в две миски для Тедди и Лилли. Суп был хорош, но очень отличался от того, что делала горничная Лин. Он был острым, приятным, с острым свежим запахом зеленого лука. Мистер Кан смотрел, с каким удовольствием едят дети, и счастливо попивал свой чай.

– Вы узнали очень много обо мне, мистер Кан, но я совсем ничего не знаю о вас.

– Это правда. Почему бы тебе не выбрать еще одно слово? Мы увидим, какие иероглифы ты хотела бы разобрать.

Лилли немного подумала.

– Как насчет слова «Америка»? Вы ведь там жили, правда?

Мистер Кан кивнул.

– Хорошее слово. – Он написал его кистью.

– Это мэй. Иероглиф этот означает «красоту», а Америка – Мэйго – прекрасная страна. Видишь, как этот иероглиф состоит из двух иероглифов, расположенных друг над другом? Тот, что сверху, означает «баран». Ты видишь торчащие рога барана? Тот, что снизу, означает «великий» и выглядит как человек, стоящий с широко расставленными руками и ногами. Он чувствует свою важность.

Мистер Кан встал, чтобы продемонстрировать свою мысль.

– Древние китайцы были простыми людьми. Если баран был большой и толстый, это означало богатство, стабильность, комфорт и счастье. Поэтому вид упитанного барана был для них одним из самых приятных. И теперь на старости лет я понимаю, что они чувствовали.

Лилли подумала про то, как она объезжает барана, и тоже все поняла.

Мистер Кан сел и закрыл глаза, продолжая рассказ.

– Я родился в семье торговцев солью в Шантунге. Наша семья считалась зажиточной. Когда я был еще мальчиком, люди хвалили меня за то, что я умен и хорошо знаю слова, а мой отец надеялся, что я прославлю семью Кан. Когда я вырос, он занял большую сумму денег, чтобы отправить меня учиться в Америку. Я выбрал юриспруденцию, так как мне нравились слова и их сила.

Мистер Кан нарисовал на бумаге другой иероглиф.

– Посмотрим, что я смогу рассказать тебе, выведя другие иероглифы из слова «баран».

– Первый раз, когда я попробовал это тушеное блюдо, я учил юриспруденцию в Бостоне. Мы с моим другом были соседями по комнате. У нас не было денег, поэтому мы питались только хлебом и водой. Но однажды наш хозяин квартиры, владевший также рестораном в китайском квартале, пожалел нас. Он дал нам немного тухлой рыбы и ошметков баранины, которые собирался выкинуть. Я знал, как правильно потушить рыбу, а мой друг, который был родом из Маньчжурии, знал, как приготовить монгольскую баранину.

– Я подумал, что если иероглиф «пикантный» состоит из «рыбы» и «баранины», то, может, если мы объединим эти два блюда, получится довольно неплохо. И все сработало! Мне кажется, что потом я уже не был так счастлив, как тогда. Литеромантия оказалась полезной и в кулинарии! – Мистер Кан захихикал, как дитя.

Затем его лицо стало серьезным.

– В 1931 году Япония вторглась в Маньчжурию, и мой друг уехал из Америки защищать свой дом. Я слышал, что он стал партизаном-коммунистом, сражался с японцами, и те убили его годом позже.

Мистер Кан сделал глоток. Его руки дрожали.

– Я был трусом. У меня была работа и комфортная жизнь в Америке. Я пребывал в безопасности, и мне не хотелось идти на войну. Я придумывал какие-то оправдания, говорил себе, что как юрист могу оказаться гораздо полезнее после войны.

Однако Япония не удовлетворилась Маньчжурией. Через несколько лет она завоевала остальной Китай, и однажды я проснулся и узнал, что мой родной город захвачен, – и я перестал получать письма от своей семьи. Я все ждал и ждал, пытаясь уверить себя, что они убежали на юг и все в порядке. Однако в конце концов я получил письмо от моей маленькой сестренки, в котором она рассказывала, что японская армия после взятия города убила всех моих родственников, включая родителей. Моя сестра выжила, притворившись мертвой. Из-за моего страха погибли мои родители.

Я уехал в Китай. Я пошел добровольцем в армию, как только сошел на землю с корабля. Офицера националистов совершенно не интересовало, что я учился в Америке. Китаю требовались люди, которые могли стрелять, а не те, что умели читать и писать, или знавшие закон зазнайки. Мне дали ружье и десять патронов и сказали, что если мне понадобится еще, то нужно снимать патронташи с мертвых тел.

Мистер Кан нарисовал на бумаге другой иероглиф.

– Вот еще один иероглиф, который можно вывести из иероглифа «баран». Он выглядит почти как мэй. Я лишь слегка изменил внизу иероглиф «великий». Узнаешь его?

Лилли вспомнила вчерашние рисунки:

– Это иероглиф огня!

Мистер Кан кивнул:

– Ты очень умная девочка.

– Что, это иероглиф поджаривания баранины над костром?

– Да. Но если «огонь» расположен под другим иероглифом, то, как правило, мы немного меняем его форму, чтобы показать готовку на низком огне. Вот так:

– Изначально запеченная ягнятина была подношением богам, и этот иероглиф као стал означать ягнятину в целом.

– Как жертвенный ягненок?

Мистер Кан кивнул:

– Наверное, так. Нас никто не учил и никто не поддерживал, поэтому у нас было больше поражений, чем побед. Позади шли офицеры с пулеметами, готовые пристрелить тебя, если побежишь с поля боя. Впереди – японцы, идущие в штыковую атаку. Когда я потратил все свои патроны, то пытался взять оставшиеся у моих мертвых товарищей. Я жаждал мести за мою убитую семью, но как можно было отомстить? Я даже не знал, какой из японских солдат их убил.

Именно тогда я и начал осознавать другую сторону магии. Люди говорили о славе Японии и слабости Китая, что Япония хочет лучшего для всей Азии, а Китай должен принять, что предлагает Япония, и сдаться. Но что значили все эти слова? Как может Япония чего-то хотеть? «Япония» и «Китай» – их в реальности не существует. Это всего лишь слова, воображение. Отдельный японец может хотеть славы, отдельный китаец может хотеть чего-то другого, но как можно говорить, что «Япония» или «Китай» хотят, верят или принимают что-либо? Это все пустые слова, мифы. Но эти мифы дают основу сильной магии и требуют жертв. Они требуют бойни людей будто стада баранов.

Когда Америка вступила в войну, я был очень счастлив. Я понял, что Китай спасен. Видишь, насколько сильна эта магия: я могу говорить о несуществующих вещах, словно они вполне реальны. Но это уже не имеет значения… Как только война с Японией была окончена, мне сказали, что теперь националистам нужно сражаться с коммунистами, которые были их братьями по оружию во время войны с Японией. Коммунисты были злом, и их нужно было остановить.

Мистер Кан нарисовал другой иероглиф.

– Это иероглиф и, который раньше значил «праведность», а теперь также значит «-изм», как в словах «коммунизм», «национализм», «империализм», «капитализм», «либерализм». Он состоит из иероглифа «баран», который ты уже знаешь, вот он, вверху, и иероглифа «я» внизу. Человек держит овцу для жертвоприношения и считает, что у него правда, справедливость и магия, которые и спасут мир. Смешно, не правда ли?

Но вот в чем загадка, несмотря на то, что снаряжение у коммунистов значительно уступало нашему, а обучение было недостаточным, они продолжали побеждать. Я ничего не мог понять, пока однажды мое подразделение не было разбито коммунистами, и я сдался, чтобы потом вступить в их ряды. Видишь ли, коммунисты действительно были бандитами. Они отбирали землю у землевладельцев и раздавали ее безземельным крестьянам, и в этом была причина их популярности. Их не заботила фикция законов и права собственности. А зачем все это нужно? Богатые и образованные привели страну к пропасти, так почему бы бедным и необразованным не попробовать себя в управлении? Никто до коммунистов не думал о простых крестьянах, но когда у тебя ничего нет, даже обуви на ногах, то умирать совершенно не страшно. В мире гораздо больше людей бедных, а значит, бесстрашных, чем людей богатых и запуганных. Я видел логику в том, что говорили коммунисты.

Однако я очень устал. Я сражался десять лет и был совершенно один. Моя семья была богатой, и коммунисты также убили бы ее, как это сделали японцы. Я не хотел воевать на их стороне, хотя и мог их понять. Мне хотелось остановиться. Мы с несколькими приятелями сбежали среди ночи, выкрав лодку. Мы решили добраться до Гонконга и забыть про эту бойню навсегда.

Однако мы не владели искусством навигации, и волны вынесли нас в открытое море. Вскоре у нас закончились вода и еда, поэтому мы просто ждали смерти. Но уже через неделю увидели землю на горизонте. Мы гребли из последних сил, пока не добрались до берега. Так мы оказались на Тайване.

Мы поклялись друг другу хранить в тайне наше пребывание у коммунистов и наше дезертирство. Каждый из нас занялся своим делом, в твердой решимости больше никогда не воевать. Так как я легко управлялся со счетами, меня наняла тайваньская пара, владевшая небольшим универмагом, и я вел учет и управлял этим заведением.

Большая часть Тайваня была заселена иммигрантами из провинции Фуцзянь несколькими веками ранее, а после того, как японцы отбили Тайвань у Китая в 1885 году, они попытались японизировать остров, как сделали это ранее с Окинавой, и превратить пеншеньчжень в верноподданных императора. Многие мужчины сражались в японской армии во время войны. После того как Япония проиграла, Тайвань был передан назад Китайской республике. Националисты пришли на Тайвань, приведя с собой новую волну иммигрантов: вайшеньчжень. Пеншеньчжень ненавидели националистических вайшеньчжень, которые отняли у них лучшие должности, а националистические вайшеньчжень ненавидели пеньшеньчжень, которые предали свой народ во время войны.

Однажды я занимался делами в магазине, когда на улицах стала собираться толпа. Они кричали на фуцзяньском, поэтому я знал, что это были пеньшеньчжени. Они останавливали всех, кого встречали на своем пути, и если этот человек говорил на мандарине, они считали его вайшеньчженем и нападали. В них не было ни толики рассудительности, ни доли сомнений. Они жаждали крови. Я был очень напуган и пытался спрятаться под прилавком.

Иероглиф «толпа» происходит из иероглифа «благородство» с одной стороны и иероглифа «баран» с другой. Этим и является толпа: стадо овец, которое превращается в стаю волков, так как считает, что служит благородной цели.

Моя пара пеньшеньчженей пыталась защитить меня, утверждая, что я был хорошим человеком. Кто-то из толпы прокричал, что они предатели, поэтому они напали на нас троих и сожгли магазин дотла. Я с трудом выбрался из огня, а пожилая пара погибла.

– Это были мои дядя и тетя, – сказал Тедди. Мистер Кан кивнул и положил руку на его плечо.

– Восстание пеньшеньчженей началось 28 февраля 1947 года и продолжалось несколько месяцев. Так как некоторыми мятежниками руководили коммунисты, националисты проявляли особую жестокость. У них ушло много времени, чтобы наконец положить конец мятежу, и тысячи людей были убиты.

В этих убийствах зародилась новая форма магии. Сейчас всем запрещено говорить о Бойне 228. Число 228 стало табу.

Я взял Тедди к себе после того, как его родителей казнили за попытку отметить годовщину того дня. Я приехал сюда, чтобы жить вдали от города, иметь собственный домик и мирно пить чай. Деревенские жители уважают тех, кто читал книги, поэтому они приходят ко мне и спрашивают совета по выбору имен для своих детей, чтобы те прожили свою жизнь в достатке. Даже после того, как столько людей умерло из-за нескольких магических слов, мы продолжаем верить в благополучие, которое может принести нам сила слов.

От моей младшей сестренки уже несколько десятков лет нет вестей. Я думаю, что она все еще живет на континенте. Как-нибудь перед смертью я надеюсь, что встречусь с ней.

Так они сидели втроем вокруг стола и некоторое время молчали. Мистер Кан вытер скупые слезы.

– Извини, Лилли, что рассказал тебе такую грустную историю. Но у китайцев уже с давних-предавних пор не осталось счастливых историй.

Лилли смотрела на бумагу, которую мистер Кан изрисовал иероглифами на основе слова «баран»:

– А вы можете нарисовать будущее? Там будут счастливые истории?

Глаза мистера Кана заблестели:

– Хорошая мысль. И какой же иероглиф мне нарисовать?

– Как насчет иероглифа Китая?

Мистер Кан задумался:

– Это сложный вопрос, Лилли. «Китай» может быть обычным словом на английском, но на китайском все не так просто. У нас много слов для Китая и людей, которые называют себя китайцами. Большинство этих слов берут свое начало от древних династий, а современные слова – просто пустые оболочки, не содержащие настоящей магии. Что такое «Народная республика»? Что такое «республика»? Это не настоящие слова. Лишь дополнительные алтари для жертвоприношений.

Подумав еще немного, он нарисовал другой иероглиф.

– Это иероглиф хуа – единственное слово для Китая и китайцев, которые не имеют ничего общего с императором, любой династией, всем тем, что требует бойни и жертвоприношений. И хотя Народная республика и просто Республика ставят его в свои названия, он гораздо старше их и не принадлежит никому. Хуа сперва означало «цветочный» и «великолепный», а в его форме угадываются заросли диких цветов, выглядывающих из земли. Похоже, не так ли?

Соседи называли древних китайцев хуачжень, так как их платья были великолепными, сотканными из шелка и тончайшего тюля. Но мне кажется, что это не единственная причина. Китайцы – они как дикие цветы, которые выживают и приносят с собой радость, куда бы ни отправились. Пожар может сжечь все живое в поле, но после дождя дикие цветы снова появятся из земли, как будто обладают какой-то магией. Зима может прийти и убить все живое заморозками и снегом, но когда наступает весна, дикие цветы снова начинают распускать лепестки во всей своей разноцветной роскоши.

Сейчас красные пожары революции продолжают тревожить континент, а белый иней террора заточил этот остров в неволе. Но я знаю, что придет день, когда стальная стена Седьмого флота расплавится, и все пеньшеньчжени, и все вайшеньчжени, и все прочие хуачжени на моей родине снова расцветут вместе во всем своем великолепии.

– А я буду хуачженем в Америке, – добавил Тедди.

Мистер Кан кивнул:

– Дикие цветы могут распускаться повсюду.

Перед ужином Лилли совершенно не хотелось есть. Она слишком много съела баранины и ухи.

– Оказывается, этот мистер Кан не такой уж хороший друг, если он портит тебе аппетит всякими закусками, – сказала мама.

– Все нормально, – сказал папа. – Хорошо, что Лилли подружилась с местными. Тебе стоит пригласить их к нам на ужин. Мы с мамой с удовольствием познакомимся с ними, раз уж ты собираешься проводить в их кругу много времени.

Лилли подумала, что это замечательная идея. Ей не терпелось показать Тедди свои книги о Нэнси Дрю. Она знала, что ему понравятся красивые картинки на обложках.

– Папа, а что значит «талассократия»?

Папа чуть не выронил вилку из рук:

– Где ты слышала это слово?

Лилли знала, что ей не следовало смотреть на рабочие бумаги папы.

– Просто прочитала где-то.

Папа долго смотрел на Лилли, но потом смягчился:

– Это слово происходит от греческого слова таласса, которое означает «море». Оно значит «править на море». Знаешь, как «Правь, Британия! Правь морями».

Лилли была разочарована. Она-то думала, что объяснение мистера Кана гораздо лучше, о чем не преминула сказать.

– Зачем вы с мистером Каном говорили о талассократии?

– Просто так. Я хотела, чтобы он показал немного магии.

– Лилли, никакой магии не существует, – сказала мама.

Лилли хотела поспорить, но передумала.

– Папа, я не могу понять, почему тайваньцы считаются свободными, если они не могут говорить о числе 228?

Папа отложил вилку и нож.

– Что ты сейчас сказала?

– Мистер Кан говорит, что они не могут говорить о 228.

Папа отодвинул тарелку и повернулся к Лилли:

– Так! А теперь с самого начала расскажи мне все, о чем вы говорили сегодня с мистером Каном.

Лилли ждала у реки. Она хотела пригласить Тедди и мистера Кана на ужин.

Один за другим пришли деревенские мальчишки со своими азиатскими буйволами. Но никто не знал, куда делся Тедди.

Лилли зашла в реку и присоединилась к мальчишкам, и они долго плескались водой. Но чувство тревоги никак не оставляло ее. Тедди всегда приходил к реке после школы, чтобы помыть А-Хуана. Где же он?

Когда мальчишки пошли обратно в деревню, она последовала за ними. Может, Тедди заболел и остался дома?

А-Хуан бродил перед домиком мистера Кана. Увидев Лилли, он фыркнул и подошел поближе, чтобы ткнуться носом, пока она будет гладить его лоб.

– Тедди! Мистер Кан!

Никто не отвечал.

Лилли постучалась в дверь. Никто не ответил. Дверь была незаперта, и Лилли распахнула ее настежь.

В домике все было перевернуто вверх дном. Татами были разрезаны и разворошены. Столы и стулья разбиты в щепки и разбросаны по всему дому. Весь пол был усыпан обломками кувшинов, посуды, палочками. Повсюду валялись разорванные листы бумаги и книги. Бейсбольная бита Тедди небрежно валялась на полу.

Лилли посмотрела вниз и увидела у своих ног разбитое на тысячи маленьких осколков магическое зеркало мистера Кана.

Лилли побежала в дома к соседям, неистово молотя кулаками в двери и показывая на дом мистера Кана. Соседи или отказывались отвечать, или трясли головами, а их глаза были полны страха.

Лилли поспешила домой.

Она все никак не могла заснуть.

Мама наотрез отказалась идти в полицию. Папа работал допоздна, и мама сказала, что Лилли ничего не выдумала и в окрестностях действительно орудовали бандиты, поэтому лучше всего остаться дома, пока не вернется папа. В конце концов мама отправила Лилли в кровать, так как завтра надо было идти в школу. Она пообещала рассказать папе о мистере Кане и Тедди. Папа, конечно же, должен знать, что можно было сделать.

Лилли услышала, как открылась и снова закрылась входная дверь, а затем скрип стула, который передвинули по кафельному полу на кухне. Папа пришел домой, и мама разогревала ему ужин.

Она поднялась с кровати и открыла окно. Прохладный влажный ветер наполнил комнату запахом жухлой травы и ночных цветов. Лилли выбралась из окна.

Она спустилась на грязную землю и тихо обогнула дом, подойдя к кухне с задней части дома. Внутри Лилли увидела маму и папу, сидевших за кухонным столом друг напротив друга. Но на столе не было еды. Перед папой стоял стакан, он налил в него янтарную жидкость из бутылки. Он выпил стакан залпом и снова наполнил его.

Яркий золотой цвет на кухне бросал через кухонное окно светлое пятно на землю. Она встала у его края и тихо, на четвереньках, приблизилась к окну, чтобы услышать, о чем они говорили.

Средь звуков шуршащих крыльев мотыльков, бьющихся о стекло, она слушала голос своего отца.

– У тебя не было выбора, – сказала миссис Дайер. – Он заставил тебя так поступить. За свободу всегда следует платить. Ты пытался поступить правильно.

Он ничего на это не сказал. Чуть посидев, он снова осушил стакан.

– Ты говорил мне, насколько крепки эти агенты коммунистов, и мы все слышали рассказы о Корее. Но только теперь я по-настоящему начала понимать. Они настолько хорошо промыли ему мозги, что лишили простых человеческих чувств, каких-либо угрызений совести. И кровь внука тоже на нем. Подумать только, что бы они смогли сделать с Лилли!

Он ничего не ответил и на это, лишь посмотрел на нее, сидящую по ту сторону стола, и казалось, что между ними пролегла трещина шириной с Тайваньский пролив.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Я уже ничего не понимаю.

Папа шел с Лилли вдоль реки, их ступни утопали глубоко в мягком иле. Остановились, чтобы снять обувь, и пошли дальше босиком. Они не говорили друг с другом. А-Хуан шел за ними, и иногда Лилли останавливалась, чтобы погладить его по носу, а он фыркал ей в ладонь.

– Лилли, – папа наконец нарушил молчание. – Мы с мамой решили вернуться в Техас. Меня перевели по работе.

Лилли кивнула, ничего не говоря. Осень поселилась в ее сердце. Деревья вдоль реки махали собственным отражениям в подвижной ряби воды, и Лилли думала, что хорошо бы было иметь сейчас с собой магическое зеркальце мистера Кана.

– Нам нужно найти новый дом для твоего буйвола. Мы не можем взять его с собой в Техас.

Лилли остановилась. Она не хотела смотреть на него.

– Там слишком сухо, – сказал папа. – Ему там будет совсем плохо без реки для купания и рисовых полей, чтобы можно было валяться в их хляби. Он не будет чувствовать себя свободным.

Лилли хотела сказать ему, что она больше не маленькая девочка, и с ней не нужно уже так разговаривать. Но вместо этого еще сильнее принялась гладить А-Хуана.

– Иногда, Лилли, взрослым надо делать то, что они не хотят, но делать это надо, потому что так правильно. Иногда мы делаем вещи, которые кажутся плохими, хотя на самом деле они хорошие.

Лилли же думала о руках мистера Кана и как он утешал ее при первой встрече. Она думала о звучании его голоса, когда он пытался отогнать мальчишек. Она думала о движениях его кисти, когда он писал на бумаге иероглиф «Красота». Она хотела бы знать, как правильно пишется его имя. Она хотела бы побольше узнать о магии слов и иероглифов.

И, несмотря на приятный осенний вечер, Лилли замерзла. Она представила, что окрестные поля покрылись инеем террора, который появился, чтобы сковать субтропический остров путами неволи.

Слово «неволя» привлекло ее внимание. Она закрыла глаза и представила это слово в своей голове, пытаясь тщательно изучить его так, как это сделал бы мистер Кан. Буквы дрожали и толкались друг о друга. Буква «н» была похожа на встающего на колени и умоляющего о чем-то человека, «e» – на свернувшегося, словно в утробе, мертвого ребенка. Затем «н» и «е» исчезли, и осталась только «воля».

Все хорошо, Лилли. Мы с Тедди теперь на воле, – Лилли пыталась сосредоточиться, чтобы удержать в памяти исчезающую улыбку и теплый голос мистера Кана. – Ты очень умная девочка. Тебе тоже суждено стать литеромантом в Америке.

Лилли крепко-крепко зажмурила глаза, чтобы не потекли слезы.

– Лилли, с тобой все в порядке? – голос отца вернул ее в реальность.

Она кивнула. Ей стало чуть теплее.

Они продолжили свою прогулку, глядя на склоненных в рисовых полях женщин, срезавших серпами налитые колосья.

– Очень трудно предположить, что случится в будущем, – продолжил папа. – Все иногда разрешается само по себе, всем на удивление. Иногда даже самые плохие вещи могут стать причиной возникновения чего-то хорошего. Я знаю, Лилли, что тебе было здесь довольно тяжело. Но это прекрасная земля. Формоза на латыни значит «самая красивая».

Как Америка, Мэйго, прекрасная страна, – подумала Лили. – Дикие цветы снова зацветут, когда настанет весна.

В отдалении видны были деревенские дети, играющие в бейсбол.

– Однажды ты увидишь, что жертвы, которые мы принесли здесь, действительно стоят того. Это место будет свободным, ты будешь смотреть, как оно красиво, и с любовью вспоминать проведенное здесь время. Все возможно. Может быть, однажды ты увидишь местного мальчишку, играющего в бейсбол в Америке. Правда, было бы здорово, Лилли, если бы китайский мальчик с Формозы играл на стадионе «Янкиз»?

Лилли представила себе эту картину со всей ясностью.

Тедди становится на площадку в шлеме «Ред Сокс», его спокойные глаза смотрят на питчера, на кепке которого видны наложенные друг на друга буквы N и Y. Он делает первый бросок, и раздается четкий, громкий звук удара. Тедди попал по мячу. Мяч взмывает высоко-высоко в темное небо, к ярким огням, пронизывая холодный октябрьский воздух, и летит по дуге, которая закончится где-то на трибунах за правым полем. Толпа встает как один человек. Тедди начинает бежать вдоль баз, его лицо расплывается в широкой улыбке, он ищет в толпе мистера Кана и Лилли. Громкие крики поддержки взрывают стадион, так как победитель игры уже определен. «Ред Сокс» выходят во всемирный чемпионат.

– Я тут подумал, – продолжал папа, – может, мы съездим в отпуск, прежде чем вернемся в Клиарвелл. Можем поехать в Нью-Йорк проведать бабушку. «Янкиз» играют с «Ред Сокс» во всемирном чемпионате. Я попытаюсь достать билеты, мы пойдем и хорошенько их поддержим.

Лилли покачала головой и твердо посмотрела на отца:

– Мне больше не нравятся «Янкиз».

По разным причинам в этом тексте не использовался пиньин для записи китайских слов латинскими символами. Вместо этого фразы и слова на мандарине в целом адаптировались под латинское написание с помощью системы Уэйда-Джайлса, а фразы и слова на тайваньском миньском наречии (фуцзяньский) адаптировались под латинское написание с помощью или системы Пэвэдзи или английского фонетического произношения.

Вводные сведения об истории совместных тайных операций американцев и Китайской республики против КНР во время «холодной войны» можно найти в книге Джона В. Гарвера «Китайско-американский альянс: националистический Китай и американская стратегия в Азии во время “Холодной войны”».

Искусство литеромантии значительно упрощено в этом рассказе. Кроме того, народная этимология и декомпозиция слов, использованные здесь, имеют незначительное отношение к академическим выводам.