Парни из Миссури проникли в Айдахо-Сити около 4:30 утра, когда улицы все еще были темны, и окна горели только в доме с надписью «Клуб "Радость Изабель"».

Оби и Крик сразу направились в салун «Жаждущая рыба». Прошлым днем собственник этого заведения Джей Джей Келли предложил Оби и Крику покинуть салун, мотивировав свое предложение револьвером «Смит и Вессон». С легкостью и без единого звука Оби и Крик сорвали запор на двери «Жаждущей рыбы» и исчезли внутри.

– Я покажу этому малявке-ирландцу, как правильно себя вести, – сипел Крик. В алкогольном угаре, когда перед глазами все плыло, он отчетливо видел только один образ: тщедушный Келли идет к нему с револьвером наготове, а за ним колышется смеющаяся толпа. Скорее всего, мы похороним вас под новым сортиром, если вы появитесь в Айдахо-Сити еще раз.

И хотя он едва стоял на ногах, ему удалось на цыпочках подняться по лестнице на второй этаж, где жила семья владельца. В руке он сжимал железный лом.

Более трезвый Оби быстро оценил ситуацию и сразу же прыгнул за барную стойку, порыться в запасах. Он небрежно стягивал с полок бутылки различных цветов и размеров, отпивал из каждой, затем бил бутылки о стойку или швырял их об пол. Алкоголь лился ручьями, пропитывая полы и мебель.

Во тьме наверху раздался истошный женский крик. Оби вскочил и вытащил револьвер. Он еще не решил, бежать ли ему наверх, чтобы помочь другу, или за дверь, вниз по улице и дальше в лес, прежде чем его поймают. Он колебался у лестницы. Сверху послышался топот сапог, видимо, Крик больше не помышлял о тишине. Затем раздался удар о пол чего-то тяжелого и мягкого. Оби выругался и отпрыгнул назад. Большими грязными руками он пытался стряхнуть с себя пыль, которая только что рухнула с потолка прямо ему в глаза. Опять раздались приглушенные крики и ругательства, затем – полная тишина.

– Эй! – Крик показался наверху, радостную ухмылку на его лице освещал свет керосиновой лампы, которую он держал над головой. – Достань тряпья. Сожжем этот сарай дотла.

К тому времени, как 7000 жителей Айдахо-Сити подсчитали ущерб от Большого пожара, случившегося 18 мая 1865 года, Парни-из-Миссури уже отдалились на много миль по дороге Уэллс Фарго, пытаясь сном излечить ужасную головную боль после тяжелой попойки и быстрой скачки. В Айдахо-Сити сгорела газета, два театра, две фотографические галереи, три офиса быстрой доставки, четыре ресторана, четыре пивоварни, четыре аптеки, пять продуктовых магазинов, шесть кузнечных мастерских, семь мясных лавок, семь булочных, восемь гостиниц, двенадцать врачебных кабинетов, двадцать две юридические конторы, двадцать четыре салуна и тридцать шесть промтоварных магазинов.

Поэтому, когда через несколько дней в город пришла группа уставших и голодных китайцев со смешными бамбуковыми палками для переноски поклажи на плечах, с зашитыми в подклад холодными монетами, жители Айдахо-Сити практически устроили им торжественный прием. Все сразу же взялись за трудную задачу: лишить китайцев их денег.

Эльза Сивер, мать Лили, каждый вечер жаловалась отцу Лили на китайцев:

– Тадеус, когда ты скажешь язычникам, чтобы они вели себя потише? У меня от их шума все мысли сбиваются.

– За четырнадцать долларов аренды в неделю, Эльза, я думаю, что у китайцев есть право по нескольку часов ежедневно наслаждаться своей музыкой.

Магазин Сиверов был одним из сгоревших при пожаре несколькими неделями ранее. Отец Лили Тэд (хотя он предпочитал, чтобы его звали Джеком) Сивер восстановил его лишь наполовину. Эльза, как и ее муж, знала, что им очень нужна эта китайская плата за аренду здания. Она вздохнула, набила в уши вату и ушла со своим шитьем на кухню.

Лили, скорее, нравилась музыка китайцев, хотя, конечно, та и была громкой. Гонги, цимбалы, деревянные трещотки и барабаны создавали такой шум, что ее сердце начинало биться в том же ритме. Тонкоголосая скрипка с всего лишь двумя струнами стонала такими высокими и чистыми звуками, что Лили казалось: она сейчас воспарит в воздухе от одних лишь этих мелодий. А затем в гаснущем свете заката большой краснолицый китаец начинал наигрывать печальную спокойную мелодию на трехструнной лютне и петь свои песни прямо на улице. Его товарищи собирались вокруг и молчали, слушая, и их лица становились то веселыми, то мрачными. Ростом он был не менее шести футов, а черная, лохматая борода закрывала грудь. Лили считала, что его узкие длинные глаза похожи на глаза большого филина, особенно когда китаец вращал головой, вглядываясь в каждого из своих товарищей. Иногда они срывались на громкий смех, хлопая большого краснолицего китайца по спине, и он тоже улыбался, продолжая петь.

– Как ты думаешь, о чем они поют? – спросила Лили свою мать, стоя на крыльце.

– Без сомнения, о каких-то невыразимо низких пороках своих диких земель. Опиумные притоны, песни-пляски, девки и все такое. Зайди внутрь и закрой дверь. Ты уже закончила шить?

Лили продолжала наблюдать за ними из окна, мечтая понять, о чем же все-таки пелось в этих песнях. Она радовалась, что от китайской музыки у матери сбивались мысли. Ведь это означало, что она не придумает каких-нибудь новых обязанностей по дому, которые Лили пришлось бы выполнять.

Отца Лили больше интересовала китайская кухня. Даже их готовка еды была шумной: брызги и шипение горячего масла, да и шух-шух-шух мясницкого ножа о разделочную доску тоже являлись своего рода музыкой. Приготовленная пища как будто даже пахла громко. Дым струился из открытой двери, разнося перечные ароматы неизвестных пряностей и странных овощей по улицам города, отчего живот Лили уныло урчал.

– Что, черт возьми, они там готовят? Никакие огурцы не могут так пахнуть, – задавал вопрос отец Лили, ни к кому конкретно не обращаясь. Лили видела, как он облизывает губы.

– Мы можем спросить у них, – предложила Лили.

– Ха! Даже не думай. Я уверен, китайцы с радостью разрубят маленькую христианскую девочку вроде тебя и зажарят в этих своих больших кастрюлях. Держись от них подальше, слышишь?

Лили не верила, что китайцы ее съедят. Они казались достаточно дружелюбными. И если китайцы могли разнообразить свое питание маленькими девочками, зачем они целыми днями возились на своем огороде, который высадили за домом?

Вокруг китайцев было столько тайн. Ну вот, к примеру: как они все могли поместиться в тех маленьких домиках, что снимали? Двадцать семь китайцев занимали пять небольших зданий вдоль улицы Золотоискателей, двумя из которых владел Джек Сивер, а также купили три здания у мистера Кенана, чей банк был сожжен дотла и который возвращался со своей семьей обратно на восток. Эти дома были простыми одноэтажными строениями: гостиная спереди, а кухня и спальня сзади. Двенадцать футов в глубину и тридцать футов в ширину, эти домишки были сделаны из тонких деревянных планок и стояли так близко друг к другу, что их веранды соединялись в одну сплошную деревянную мостовую.

Белые старатели, снимавшие раньше эти дома у Джека Сивера, жили в них по одному или, в крайнем случае, вдвоем с соседом. Китайцы же расположились по пять-шесть человек в доме. Эта экономность несколько разочаровала некоторых жителей Айдахо-Сити, которые надеялись на то, что китайцы будут гораздо проще расставаться с деньгами. Они разломали столы и стулья, оставленные предыдущими обитателями домов, и использовали деревяшки, чтобы смастерить нары вдоль стен спален, а также разложили матрасы на полу гостиных. Предыдущие обитатели также оставили на стенах фотографии Линкольна и генерала Ли. Их китайцы не тронули.

– Логан сказал, что ему нравятся фотографии, – сказал Джек Сивер за ужином.

– Кто такой Логан?

– Здоровенный краснорожий китаец. Он спросил меня, кто такой Ли, и я рассказал ему про знаменитого генерала, который сражался на проигравшей стороне, однако им все равно восхищаются за его храбрость и преданность. Логану это понравилось. А еще ему понравилась борода генерала.

Лили слышала разговор своего отца и китайца, спрятавшись за пианино. Она совсем не думала, что имя большого китайца хоть чуточку было похоже на «Логан». Она слышала, как другие китайцы зовут его, и ей казалось, что они говорили «Лао Гуань».

– Такие странные люди, эти жители Поднебесной, – говорила Эльза. – Этот Логан вообще меня пугает! Посмотрите только на его ручищи! Ему приходилось убивать. Я в этом совершенно уверена. Хотелось бы, чтобы ты нашел других постояльцев, Тадеус.

Никто, кроме матери Лили, не называл его Тадеусом. Для всех остальных он был мистером Сивером или Джеком. Лили привыкла к тому, что у людей здесь, на Западе, могло быть много имен. В конце концов, когда все приходили в банк, то звали банкира мистером Кенаном, а когда его не было рядом – Шейлоком. И хотя мать Лили всегда обращалась к ней «Лилиан», отец Лили неизменно называл ее Золотцем. Похоже было, что большой китаец уже получил новое имя в их доме – Логан.

– Ты мое золотце, – говорил ей отец каждое утро, отправляясь в магазин.

– Ты сделаешь ее чересчур тщеславной, – доносился из кухни голос матери Лили.

Был разгар сезона золотодобычи, и китайцы начали искать золото сразу же, как только обосновались в городке. Они уходили засветло, надев свои свободные рабочие блузы и мешковидные брюки, их косички свисали из-под больших соломенных шляп. Несколько стариков оставались дома работать в огороде, стирать белье или готовить еду.

По большому счету, Лили была предоставлена сама себе целый день. Ее мать отправлялась по магазинам или занималась домашними делами, а отец всегда работал на строительстве нового магазина. Джек хотел выделить часть возводимого строения под хранение утиных яиц, маринованных овощей, сушеного тофу, соевого соуса и китайских горьких тыкв, которые привозили из Сан-Франциско на продажу китайским старателям.

– Эти китайцы скоро начнут грузить золотой песок мешками, Эльза. И тогда я буду скупать его у них.

Эльзе не понравился этот план. Одна мысль о том, что странная китайская еда пропитывала весь магазин непонятным запахом, вызывала у нее тошноту. Но она знала, что не имело смысла спорить с Тэдом, когда им полностью овладевала какая-либо идея. В конце концов он упаковал все их вещи и притащил ее вместе с Лили сюда прямо из самого Хартфорда, где успешно работал репетитором. И все только потому, что решил, будто они гораздо лучше заживут на Западе, где Сиверы не были ни с кем знакомы, да и их не знал никто.

Даже отец Эльзы не смог убедить ее мужа изменить свое решение. Он попросил Тэда переехать в Бостон и работать на него в юридической конторе. Он говорил, что дела идут превосходно и ему требуется помощь. Щеки Эльзы полыхали ярким румянцем при мысли о всех магазинах и моде Бикон-Хилла.

– Я ценю ваше предложение, – отвечал Тэд ее отцу, – но не думаю, что мое призвание – стать юристом.

Эльзе пришлось несколько часов успокаивать своего отца за чаем с только что открытой упаковкой свежего овсяного печенья. Но даже после долгой беседы с дочерью он отказался прощаться с Тэдом на следующий день, когда собрался уезжать обратно в Бостон.

– Будь проклят тот день, когда я подружился с его отцом, – довольно громко брюзжал он, так что Эльзе не стоило даже делать вид, что она ничего не слышала.

– Я устал от всего этого, – позже заявил ей Тэд. – Мы не знаем никого, кто сам что-нибудь здесь сделал. Все в Хартфорде просто продолжают дела, начатые своими отцами. Разве мы не должны быть нацией, в которой каждое следующее поколение собирает вещи и ищет для себя новое место под солнцем? Думаю, нам нужно уехать и начать свою жизнь. Ты даже можешь выбрать для себя новое имя. Правда здорово?

Эльзе нравилось ее имя. А Тэду нет. Поэтому он стал Джеком.

– Всегда хотел быть Джеком, – говорил он ей, будто имена – это рубашки, которые можно надевать и снимать. Она отказывалась называть его новым именем.

Однажды, когда Лили осталась с матерью наедине, та рассказала ей, что причиной тому послужила Война.

– Пуля конфедерата уложила его в госпиталь уже через день после того, как твой отец появился на поле боя. Вот что случается с мужчиной, когда он вынужден в течение восьми месяцев лежать на спине. Ему в голову приходят различные странные мысли, и даже явление всех ангельских чинов не способно выбить эти мысли у него из головы.

Если повстанцы несли ответственность за то, что их семья переехала сюда, в Айдахо, то, как казалось Лили, не такими уж они были плохими людьми.

Лили на своем опыте убедилась, что если она останется дома, то мать найдет для нее какое-нибудь занятие. Пока снова не началась учеба, Лили поняла, что лучше всего уходить из дома утром при первой же возможности и не возвращаться до ужина.

Лили любила проводить время на холмах, чуть в отдалении от города. Леса желтых сосен, горных кленов и калифорнийских пихт скрывали ее от полуденного солнца. Она могла взять с собой немного хлеба и сыра и так пообедать, запивая чистой водой из многочисленных ручьев. Целыми днями она собирала листья, изъеденные гусеницами так, что своими формами начинали напоминать самых разных животных. Когда ей становилось скучно, она переходила вброд речку, чтобы немного остыть. Прежде чем зайти в воду, она задирала задний нижний край платья, протягивала его между ног и затыкала впереди за пояс. Она очень радовалась, что матери не было поблизости, и та не видела, как она превращает свою юбку в штаны. И так было гораздо проще ходить по грязи и по воде, ведь платье теперь совершенно не мешало.

Лили шла вниз по течению вдоль мелководного берега речки. День выдался даже не теплым, а жарким, и она то и дело плескала воду на шею и лоб. Лили искала птичьи гнезда в ветвях и следы енотов в грязи. Она думала, что может идти так бесконечно: в полном одиночестве, ничего не делая, ноги в холодной воде, теплое солнце греет спину, с собой – сытный обед, который можно съесть в любую минуту, а позже, дома, ее ждет еще более вкусный ужин.

Едва различимые звуки поющих мужских голосов раздались за изгибом реки. Лили остановилась. Возможно, там был лагерь золотоискателей. Вот бы за ними понаблюдать!

Она вышла на берег и углубилась в лес. Песня стала громче. И хотя она не могла различить слова, мелодия дала ей понять, что такую песню она никогда прежде не слышала.

Девочка аккуратно прошла между деревьями, оставаясь в тени. Легкий ветерок быстро высушил пот и воду на лице. Ее сердце начало биться быстрее. Она уже четче различала поющие голоса. Один глубокий мужской голос выводил слова, которые она не могла разобрать, странная мелодия напоминала ей то, как звучала китайская музыка. Затем отвечал хор других мужских голосов. По медленному, вымеренному ритму она догадалась, что песня – трудовая, когда все слова и музыка идут в такт с дыханием и пульсом работающего человека.

Она вышла на край леса и, спрятавшись за толстый ствол клена, украдкой выглянула, чтобы посмотреть на поющих у речки мужчин.

Однако ручья нигде не было.

После того как они поняли, что на этом изгибе могут быть россыпи, китайские старатели построили запруду, чтобы отвести речку в сторону. Там, где она была раньше, теперь пять или шесть старателей вгрызались в грунт кирками и лопатами. Другие работали в уже выкопанных областях, извлекая из трещин золотоносный песок и гравий. Мужчины трудились в своих соломенных шляпах, надежно защищавших их головы от палящего солнца. Как теперь увидела Лили, песню запевал сам Логан. Краснолицый китаец обернул свернутую косынку вокруг своей пышной бороды и заткнул ее концы под рубашку, чтобы она не мешала работе. Каждый раз, начиная реветь очередной куплет песни, он прекращал работу, вставал прямо, опираясь на лопату, и его борода под косынкой двигалась в такт песне как зоб петуха. Лили чуть было не захихикала.

Громкий звук выстрела раздался средь всего этого шума и раскатами эха прокатился по берегам осушенного ложа реки. Пение оборвалось, и старатели стали как вкопанные. Горный воздух сделался безмолвным, только лишь звуки встревоженных и поднявшихся в воздух птиц нарушили эту гнетущую тишину.

Из леса на противоположной от Лили стороне реки вышел Крик, медленно помахивая над головой пистолетом, из которого только что выстрелил. За ним шел Оби, нацеливая с каждым своим шагом ствол обреза то на одного старателя, то на другого.

– Так-так-так… – сказал Клик. – Глянь-ка, что у нас здесь. Поющий цирк китайских макак.

Логан спокойно смотрел на него.

– Что, парни, вам надо?

– Парни? – заголосил Крик. – Оби, ты только послушай. Китаец только что назвал нас «парнями».

– Я сейчас разнесу ему голову, и он перестанет болтать, – сказал Оби.

Логан двинулся в их сторону. За собой он волочил лопату, зажав ее в огромной ладони своей длинной руки.

– Стой где стоишь, вонючая желтая обезьяна! – Крик направил на него пистолет.

– Что тебе надо?

– Мы пришли, чтобы забрать свое, разумеется. Мы знаем, что вы хорошо хранили наше золото, и, наконец, пришли за ним.

– У нас нет никакого вашего золота.

– Господи, – сказал Крик, покачав головой, – я давно слышал, что китайцы все воры и лжецы из-за того, что с детства едят крыс и опарышей, но старался относиться непредвзято к жителям Поднебесной. Но теперь-то я убедился во всем этом.

– Паскудные лжецы, – подтвердил Оби.

– Мы с Оби нашли это место прошлой весной и заявили на него свои права. В последнее время у нас были кое-какие дела, поэтому мы решили, что сжалимся над вами и позволим работать на этом месте, конечно, оплатив вам ваш труд. Мы посчитали это своим христианским долгом.

– Мы поступили очень добродушно, – добавил Оби.

– Очень благородно, – согласился Крик. – Но посмотрите, чем все это закончилось?! Добросердечием ничего от язычников не добьешься. Пока мы шли сюда, я все-таки намеревался дать вам шанс оставить себе хоть немного золотого песку за ваши старания в течение последних нескольких недель, но теперь, думаю, мы заберем все.

– Неблагодарные, – сказал Оби.

Юный китаец, на самом деле почти мальчик, что-то зло прокричал Логану на своем языке. Логан махнул рукой молодым, чтобы те оставались на месте, не спуская при этом глаз с лица Крика.

– Мне кажется, что ты плохо разобрался в ситуации, – сказал Логан. Хотя он не кричал, его голос эхом разносился по речной долине и лесу, так что Лили затрепетала от этой безудержной мощи. – Мы нашли это месторождение и заявили на него права. Ты можешь пойти и проверить бумаги в администрации.

– Ты что, глухой? – спросил Крик. – Почему ты решил, что я должен что-то проверять в администрации? Я только что поставил тебя перед фактом, и я говорил с юристами, – он нетерпеливо помахал пистолетом. – Мне сказали, что заявка, несомненно, моя, а вы попросту захватили земельный участок. По закону я могу пристрелить вас, как крыс, там, где вы сейчас стоите. Но я не хочу проливать кровь без причины, поэтому даю вам возможность отдать все золото и сохранить ваши никому не нужные жизни. Я готов даже разрешить вам продолжить работать здесь на меня, если вы обязуетесь больше не выкидывать такие номера и не прятать от нас золото.

Без какого-либо предупреждения Оби выстрелил. Камешки взметнулись у ног того парня, что до этого зло кричал на Логана. Оби и Крик засмеялись, глядя, как тот отпрыгнул и, тяжело охнув, уронил свою кирку. Осколок камня порезал ему руку, и он медленно сел на землю, со страхом глядя на кровь, которая быстро напитала желтый рукав его рубашки. Другие китайцы собрались вокруг него, чтобы обработать рану. Лили едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть в ужасе. Ей хотелось повернуться и бежать обратно в город, но ноги не удержали бы ее, если бы она не вцепилась обеими руками в дерево, за которым пряталась.

Логан снова повернулся к Крику. Его и без того красное лицо налилось багрянцем, так что Лили испугалась, что кровь сейчас польется у него из глаз.

– Не смей, – сказал он.

– Верни золото, – сказал Крик. – Иначе сейчас ваш танцор перестанет дышать.

Логан обыденно отбросил за спину лопату, которую до этого не выпускал из рук.

– Почему бы тебе не убрать пистолет, и мы решим спор в честном бою?

Крик на секунду засомневался. Он подумал, что, если уж на то пошло, он мог постоять за себя в драке, ведь перенес столько уличных боев в Новом Орлеане и знал, что чувствует человек, когда нож застревает в ребрах. Но Логан был выше на фут, тяжелее на пятьдесят фунтов, и, хотя из-за бороды он выглядел старым, Крик не был уверен, что рефлексы Логана будут запаздывать. В любом случае Крик боялся краснолицего китайца: тот выглядел по-настоящему злым и мог биться как псих, а Крик достаточно знал о драках с психами, чтобы понимать, что выйдет он из нее как минимум с несколькими сломанными костями.

Все пошло неправильно! Крик и Оби знали все о китайцах, так как много лет жили в Сан-Франциско. Все они были щуплыми карликами, беспокоившими его с Оби не больше, чем толпа женщин, что было не удивительно, так как китайцы делали исключительно женскую работу: готовили и стирали. И никто из них не мог постоять за себя в драке. Эта группа китайцев должна была просто упасть на колени и просить пощады, как только они с Оби эффектно вышли из леса, а потом отдать все свое золото. Краснолицый гигант все портил!

– Мне кажется, у нас сейчас вполне честный бой, – сказал Крик. – Он направил револьвер на Логана. – Всемогущий Господь создал людей, а полковник Кольт сделал их равными.

Логан снял косынку с бороды, развернул ее и повязал на голову, как бандану. Он снял куртку и закатал рукава своей рубашки. Жесткая коричневая кожа, обтягивающая крепкие мышцы на его руках, была вся покрыта шрамами. Он сделал несколько шагов в сторону Крика. И хотя его лицо стало краснее самой крови, его походка была спокойной, словно он совершал вечернюю прогулку, распевая свои песни у крыльца дома Лили в Айдахо-Сити.

– Ты не думай, я выстрелю, – сказал Крик. – Парни из Миссури не отличаются особым терпением.

Логан нагнулся, поднял камень размером с яйцо и с силой сжал его в кулаке.

– Пошел прочь. У нас нет твоего золота. – Он сделал еще несколько спокойных шагов в сторону Крика.

И сразу же побежал, резко сокращая расстояние до своих вооруженных противников. В беге он замахнулся правой рукой, не сводя глаз с лица Крика.

Оби выстрелил. У него не было времени сгруппироваться, поэтому отдача швырнула его на спину.

Левое плечо Логана как будто взорвалось. Ярко-красная кровь обильно плеснула позади него. В свете солнца Лили показалось, что на спине Логана расцвела роза.

Никто из китайцев ничего не сказал. Они ошеломленно наблюдали.

У Лили перехватило дыхание. Казалось, что время остановилось. Кровяная дымка висела в воздухе, не опадая и не рассеиваясь.

Затем она набрала полные легкие воздуха и закричала так громко, как никогда раньше не кричала, громче, чем когда ее ужалила в губу оса, которую Лили не заметила в своем стакане с лимонадом. Ее крик эхом раскатился по лесу, подняв в небо последних нераспуганных птиц.

Это я так кричала? – подумала Лили. Голос не был похож на ее. Он вообще не принадлежал человеку.

Крик смотрел ей прямо в глаза с той стороны речки. Его взгляд был настолько наполнен гневом и ненавистью, что у Лили перестало биться сердце.

Она попыталась убежать, но ее ноги не слушалась. Она повернулась, запнулась о торчавший корень и тяжело рухнула на землю. От падения перехватило дыхание, и она перестала наконец кричать. Лили попыталась сесть, думая, что увидит Крика с наставленным на нее пистолетом.

Но на нее смотрел Логан. Удивительно, но он все еще стоял на ногах. Половина его тела была покрыта кровью. Он смотрел на нее, и она подумала, что Логан не выглядит как только что подстреленный человек, которому суждено вот-вот умереть. Половина его лица была забрызгана кровью, а другая половина наливалась глубоким багровым цветом. Но Лили подумалось, что он выглядит спокойным, что у него ничего не болит, хотя, похоже, он был немного опечален.

И тут Лили полностью успокоилась. Она не знала почему, но была твердо уверена, что все будет хорошо.

Логан повернулся к ней спиной и снова пошел на Крика. Его походка была сознательно медленной, левая рука беспомощно болталась вдоль туловища.

Крик нацелил на Логана пистолет.

Логан оступился и встал как вкопанный. Кровь пропитала его бороду, и от поднявшегося ветра капли крови срывались с нее и уносились вдаль. Он сделал шаг назад и бросил камень, который полетел, описывая в воздухе красивую дугу. Крик стоял, не сходя с места. Камень разбил его лицо, и удар, от которого треснул череп, был ничуть не тише выстрела Оби.

Его тело постояло еще пару секунд, прежде чем безжизненно рухнуть на землю. Оби присел на корточки, чтобы взглянуть на неподвижное тело Крика, а затем, не глядя на китайцев, побежал в лес так быстро, как только мог.

Логан упал на колени. Несколько секунд он качался из стороны в сторону, а его левая рука беспомощно болталась, не в силах остановить падение. Затем он перевернулся и рухнул на спину. Другие китайцы подбежали к нему.

Все это казалось Лили ненастоящим, как представление на сцене. Она подумала, что должна быть уже без ума от ужаса. Должна кричать или даже упасть в обморок. Наверное, так поступила бы мать, подумала она. Но все за последние несколько секунд замедлилось настолько, что она чувствовала себя в безопасности, в совершенном спокойствии, как будто ничего не сможет причинить ей вреда.

Она вышла из-за дерева и пошла к толпе китайцев.