37
Полет

Резкий контраст между элегантной одеждой и румяной расхристанностью, спотыкающейся походкой характеризует классического аэропортовского ханыгу-любителя: нервный летун попросту не в состоянии сесть на рейс, пока не нарежется вдрабадан. Выписывая вензеля, он возвращается на место из хвостовой части самолета «Британских авиалиний», летящего из Лондона в Лос-Анджелес, и сжимает в руках бутылочки красного вина, добытые у сочувственной стюардессы, хорошо знакомой с таким типом. Когда он лихорадочно открывает одну по пути на свое место, крышечка выскальзывает из пальцев и падает на пол. Поскольку она закатывается под сиденье, он бросается за ней, пытаясь подавить внезапную отрыжку, и, спотыкаясь, падает прямо на пассажира, сидящего у прохода: Фрэнка Бегби. Бордо из бутылочки плещет на белую футболку Бегби, словно кровь из раны.

– О господи, простите…

Франко смотрит на пятно, а затем на пьяного:

– «Простите» в карман не покладешь…

Он чувствует, как Мелани сжимает его запястье, и, сделав вдох, улыбается сначала ей, а потом перепуганному ханурику:

– Ничего страшного. Никто не застрахован.

– Мне очень жаль, – повторяет алкаш.

– Ничего страшного, приятель, – снова говорит Франко, и тут появляется другая стюардесса, которая помогает мужику сесть на место.

– Я не собирался трогать чувака, – говорит Фрэнк Мелани.

Она подозрительно смотрит на него:

– То есть что, ты владел собой?

– Ну конечно, – заявляет он. Судя по ее расширенным глазам, этого ответа недостаточно. – Послушай, я же говорю, самое главное для меня – мы и дети. Я никогда не поставлю семью под угрозу.

Мелани недоверчиво понижает голос:

– Я люблю тебя, Фрэнк, очень люблю. Но ты живешь в параллельном нравственном мире. Там все, что ты совершаешь, так или иначе оправдано.

– Да, – кивает он с этой своей обезоруживающей искренностью, – и я хочу оттуда выбраться. Я над этим упорно тружусь. Каждый божий день. Ради нас. Если ты еще веришь, что мы вместе.

Мелани знает ответ, и он неоднозначен. В шотландских и калифорнийских тюрьмах она видела всех этих несчастных женщин, которые поддерживали своих надломленных мужчин, и клялась себе, что никогда не станет одной из них. Но приходилось думать прежде всего о детях и, что еще страшнее, приходилось признать, что если ты кому-то предана, значит в некотором смысле ты в этом нуждаешься. Поэтому Мелани Фрэнсис не стала докапываться до психологических корней собственных потребностей, а просто приняла это как данность. В темноте всегда что-нибудь мерещится. Но ей нужно кое о чем разузнать. И кое-что сказать.

Поэтому она рассказывает собственную историю – о том, как предала его, позвонив в полицию, о неприятном вмешательстве Гарри Паллистера и о мертвом Марчелло Сантьяго. Лишь на очень краткий миг она замечает вспышку злости в его глазах, когда упоминает о тревожных звонках Гарри. Затем вспышка гаснет.

– Я была не права, – признает Мелани. – Зря это сделала. Прости.

– Все нормально. – Он сжимает ее руку. – Я знаю, что ты из лучших побуждений. Ты была права, надо было нам сразу же пойти в полицию. Я со своим тюремным прошлым, – упрекает он самого себя. – Я виноват, что тебе пришлось столкнуться с этой мразью Гарри наедине.

Однако Мелани не прощения добивается. У нее заботы поважнее.

– Эти мужики на пляже. Ты их не трогал?

«Дыши, дыши, дыши…»

Франко смотрит на жену, опустив уголки рта:

– Я же тебе говорил, что поджег их фургон. Было бы круто, если б они сидели внутри, но их там не было. Поэтому я и ушел – торчать там было бы глупо по ряду причин. Я знал, что эти чуваки где-то недалеко, но я не решился пойти за ними. Если б они меня не убили, я порвал бы их в клочья. Их ошметки нашли бы на том же пляже, студенты засняли бы их на телефоны и выложили на ютьюб.

С громадным облегчением Мелани вдыхает сухой рециркулированный воздух салона. Фрэнк не стал нарываться на неприятности, поскольку научился управлять своими мрачными инстинктами. Сантьяго зацепился за нефтяную платформу, где его и обнаружили, а Кувера до сих пор не нашли: Мелани не сомневается, что ее муж способен расправиться с этими мужиками, но вот так избавляться от тел – слишком уж продуманный план. Ему это просто не по зубам.

– Я должна была спросить. Гарри всячески намекал.

Фрэнсис Бегби гладит ее по руке.

– Полисыя везде одинаковая: им надо вести свою бухгалтерию, – угрюмо говорит он. – Учитывая его склад ума и квалификацию, я бы не волновался. По ходу, он зациклился на тебе и повел себя слегка по-мудацки. Но я не могу его осуждать. – И он поднимает брови.

Его банальный комплимент не нравится Мелани. Она сверлит его глазами. Муж спокоен и вроде искренен, но никак не отделаться от гнетущего чувства, будто все-таки он совершил что-то ужасное.

Он читает в ее глазах страшную тревогу.

– Слушай, я никого не хочу трогать – ни хороших, ни плохих, – напирает Франко. – Я просто хочу, чтобы мы жили дальше. У меня скоро выставка…

– В пизду твою выставку! – перебивает Мелани с такой злостью, что он чуть не вздрагивает. – Значит, так: в первую очередь мне нужно знать, что ты не просто защищаешь меня, детей, моих друзей и родственников, а что ты нам не угрожаешь. Если ты не можешь посмотреть мне в глаза и реально это гарантировать, между нами все кончено.

Фрэнк Бегби не думает. Он даже не дышит. Он подчиняется инстинктам, поскольку отчасти понимает: если он не сможет быть честным сейчас ради тех, кого любит, ему придется уйти.

– Ну конечно. Да лучше мне сдохнуть, чем обидеть кого-то из вас. Я поступил бы с собой точно так же, как с любым другим, кто попытался бы вам навредить.

Он видит, как по щеке Мелани катится слеза. Но ее дыхание остается ровным, и он чувствует ее огромную силу и, как всегда, подпитывается ею. Без Мелани он опять дал слабину, и его втравили в давнюю вражду. Но это было не зря. Затем Мелани подносит руку к его лицу, и он чувствует горячую влажность. Это его удивляет.

– Значит, я живу не с монстром, – улыбается она, повеселев, и целует его мокрую щеку.

– Не-а. – Франко переводит дух. – С человеком. Довольно уебищным, конечно, но он пытается стать лучше.

Мелани качает головой и глубоко заглядывает ему в глаза:

– Ну, может, тебе нужно просто больше стараться.

От ее тона он ощущает себя спасенным питбулем – горячо любимым, хотя и опасным домашним любимцем. И врубается, что так оно и есть и он должен заслужить право быть чем-то бо́льшим.

– Ради тебя и девочек – буду. Чего бы это ни стоило.

– Наверное, я тоже чокнутая, но я тебе верю, – говорит она, и они обнимаются.

Когда они отпускают друг друга, он серьезно смотрит на Мелани, и ее вновь оглоушивает страх.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать.

У Мелани Фрэнсис перехватывает дыхание. Опускаются плечи. «Он сделал что-то ужасное. Я так и знала».

– Я знаю, кто убил Шона.

– Дэвид Пауэр мне сказал. Этот молодой парень, Антон.

– Это не он. На Антона меня Пауэр пытался натравить.

– В этот раз ты обязан пойти в полицию!

– Не могу.

– Ты обещал! Какого хера ты не можешь…

Он хватает ее за руки. Понижает голос.

– Это Майкл, – говорит он. – Другой мой пацан. Он убил старшего брата.

Она сидит, онемев от ужаса, и жадно слушает, пока он пересказывает всю историю.

– Поэтому я и не могу пойти к копам.

– Конечно нет, – соглашается она в изнеможении и полном бессилии.

Тогда он объясняет ей, почему верит, что это сделал Майкл, говорит, что никогда не простит себя за все, чем способствовал дурному воспитанию сына. Мелани терпеливо его выслушивает, а затем сворачивается на нем калачиком и, выжатая как лимон, почти сразу погружается в глубокую, благодарную дрему у него на плече.

Фрэнк вытирает лицо рукавом, открывает ноутбук, надевает наушники, и его расслабляет Малер, устремляясь прямо в мозг. Фрэнк чувствует, как дыхание божественно упорядочивается, становится медленным и ровным.

«Раз… два… три… кто… же… мы…»

«Мы литские шизовые па-ца-ны…»

Толчок турбулентности. Мелани распахивает глаза и сжимает его руку, а самолет слегка дребезжит, пока не переходит в более спокойные воздушные слои.

Теперь Фрэнк Бегби сидит довольный и ждет восхода солнца, а «Китайская демократия» (он не помнит, когда ее включил) снова плавно сменяется Малером.

Подходит стюардесса и предлагает напитки на выбор.

– Мне просто воду, спасибо, – говорит он.

Затем смотрит на Мелани, пробудившуюся от дремы, и целует ее в щеку.

– Как хорошо с тобой. Знаешь, о чем я сейчас мечтаю?

– О чем?

– О том, как ты, я и девочки пойдем бродить по пляжу. Надо отвезти их прямо к Деверё-Слу – там стока океанской фауны и стока пород птиц. Скоро эти крачки гнездиться начнут.

– А я мечтаю снова потанцевать сальсу, – улыбается Мелани, загадочно понижая голос.

Лицо Франко расплывается в улыбке. Уступая позыву в мочевом пузыре, он встает и направляется в носовую часть самолета. Задержавшись у бортовой кухни, он кивает женщине средних лет, которая освобождает тесную кабинку уборной. Женщина отворачивается, делая вид, будто ничего не заметила. Пошатываясь, Фрэнк Бегби мочится и размышляет над правилами этикета для общих туалетов в небесном пространстве. Зря он обратил внимание на женщину, надо было избавить ее от явного смущения? Жизнь в тюрьме не учит, как вести себя за ее пределами. Надо обсудить это с Мелани.

Удаляясь от Эдинбурга и всего связанного с ним негатива, он будто вырвался на волю. В его жизни больше никогда не будет этого бреда. Что касается выставки, наверное, он все-таки съездит, но только на открытие, повидается с Джоном и, возможно, с Элспет и ее семьей, а потом поскорее съебет к едрене фене. Он стряхивает, застегивается, моет руки и рассматривает красное винное пятно на футболке. По очертаниям напоминает Ирландию. Он прикидывает, можно ли его вывести, но тут простой водой не отделаешься, и он чувствует, что любые старания будут бесполезны. К тому же сейчас оно даже поднимает настроение.

На выходе он первым делом видит мужика, пролившего вино, и тот таращится на него в страхе. Однако Фрэнсис Бегби задерживает взгляд не на нем, а на его соседе слева, которого мгновенно узнает, несмотря на очки и поредевшие волосы. Похоже, старый фортовский приятель старится красиво: на нем голубая рубашка с расстегнутым воротом и темно-синие брюки, и он читает журнал «Диджей». Фрэнк Бегби нависает над нервным пьяным летуном, а затем перевешивается через него. Его сосед, ощутив чье-то присутствие, опускает журнал и поднимает голову. И в шоке расширяет глаза: перед ним стоит дислексик, за которого он много лет назад понес наказание в знак подростковой дружбы и солидарности. Фрэнк Бегби дышит медленно и ровно – вдох через нос, выдох через рот – и говорит с улыбкой:

– Здоров, старина. Скока лет, скока зим.