32
Курьер 5
Когда расследование убийства Джонни набрало ход, дела у дедули и его кентов обернулись хреново. Их удивляла упертость копов – те вроде как получили частную инфу. Казалось, это будет тянуться вечно. Под прессом они сваливали вину друг на друга, но в конце концов все трое загремели на нары. Сначала произошла разборка, но не в «Стрелке», а в пабе «Отдых после боулинга» – тихом заведении на Митчелл-стрит, скрытом от посторонних взглядов. Наверно, они пошли туда, чтобы сговориться, какого горбатого лепить мусорам, но поцапались и пустили в ход кулаки. В тот день Карми нехило отметелил Лоузи, так что, кажись, Джок воспользовался их сварой, и они с Лоузи решили: пусть этот шкаф и отдувается за проломленную бошку Джонни.
Карми с Лоузи садились теперь в противоположных углах «Стрелка». По слухам, после того конфликта они никогда больше не обменялись ни словом друг с другом или с дедулей Джоком, хотя, может, это и пиздеж. Людям нужны мифы: они упорно хватаются за них, чтобы придать своей никчемной жизни смысл. Но ни один мудак не стал бы спорить, что из-за постоянного головняка с полицией их крепкой дружбе пришел кирдык. «Стрелок» – очень маленький бар, и в двух шагах от него куча других пабов, где можно бухнуть. Думаю, просто ни один не хотел уступать.
Гонор.
В общем, когда выдвинули обвинения, за убийство Джонни засудили только Карми. Не помню всех подробностей дела, но на суде они обвиняли друг друга в том, что случайно столкнули Джонни в док после пьяной ссоры из-за бабок, выигранных в карты. Джока и Лоузи засудили за причинение смерти по неосторожности, сокрытие преступления и неоказание помощи Джонни. Слушание дела было чумовое: типа кто кого переорет. Случилось это еще в те времена, когда «Скотсмен» в судебной хронике с восторгом писал о насилии в среде эдинбургского рабочего класса. Теперь у них другая политика – игнорировать беспредел, чтоб не напужать обывал и туристов. Но на суде был полный бардак. Всем троим дали тюремные срока. Джоку и Лоузи – не длинные, но они все равно уже были староваты для крытки. В каком-то смысле им двоим пришлось даже хуже: после освобождения их гнобили как зашкварившихся: скрыли смерть друга и, возможно, заложили еще одного кента – такое никогда не прощалось.
Старика Джока в тюряге хватил инсульт, так что его освободили досрочно. Но его вторая молодая жена, грязная шалава, которую мы должны были называть не «бабулей» или «бабуней», а «тетей Морин», ушла от него к чуваку помоложе. Лоузи отмотал свой срок, а Карми, которому впаяли по полной, в итоге так на тюрячке и подох.
Я проведывал Джока пару раз в жилом комплексе для престарелых в Гордон-корте, где он провел последние годы. Его рожа так и застыла в перекошенной ухмылке, которая из-за инсульта стала теперь отличительной его чертой насовсем, – и вдобавок он превратился в калича и пускал слюни. Друзей у него не осталось. Как будто теперь, когда он стал инвалидом, люди смогли открыто признать, каким же он был хуйлом. Несмотря на то что они тогда сговорились подставить Карми, а может, и благодаря этому, с Лоузи они больше никогда не общались.
Когда я в последний раз проведывал его в Гордон-корте, я уже понимал, что он не жилец. Хотя сестрички за ним и ухаживали, штын стоял на всю комнату. От Джока воняло ссаками, и меня тошнило. Тогда-то я и решил рассказать этому мудаку всю историю.
– Помнишь, как вы узнали, что Джонни проломили бошку? Вы все валили друг на друга – ты, Карми и Лоузи. Но ты никак не мог врубиться, кто ж его доконал, кто размозжил ему бошку?
Джока взяла оторопь. Говорить он не мог, но, казалось, был на грани нового обширного инсульта. Рожа у него побагровела, и он с хрипом втягивал воздух.
– Это был я, – сказал я, стоя над ним. Мне тогда было лет восемнадцать, и я не мог поверить, что когда-то ссал этого старого овоща. – Угу, это я его замочил. Хрястнул по башке неслабой булыгой. Понятно, что это было сигналом для мусоров. Они записали все как убийство, а не самоубийство очередного уволенного и выброшенного на свалку докера. И потому провели расследование. Понятно, что я сам позвонил им и сказал, что это были вы, – объяснил я, пока дедуля Джок сатанел, глядя на меня. Ох, этот страх и ненависть в его мудацких старых зенках! – Угу, это я вас тогда сдал! Как вы все накинулись друг на дружку – любо-дорого посмареть, – рассмеялся я в его хрипящее хайло. – В общем, это был я. Я всех вас взъебал – упек вас на кичу!
Я видел по его глазам, как он вопрошает всеми своими фибрами: «На хрена?»
– Меня Джонни попросил, – сказал я ему, – а Джонни мне всегда нравился. Я стока для вас всего делал, и тока один Джонни относился ко мне нормально, ну типа втихую. А всем остальным было поебать. Это один момент. Ну а второй – это ж была просто ржака!
Он потянулся к своим ходункам и вскинулся. И как бросится на меня! Вот это был цирк! Я вышиб их из-под него ногой, и он с грохотом растянулся на полу.
– Да отвянь ты, старая тумба с ушами, – рассмеялся я. Почему-то помню, как пошел потом в кафешку «Мэтьюенз» на Джанкшн-стрит и захавал пирога с начинкой.
Через пару недель он откинул копыта. Я был на похоронах. Не собирался идти, потому что накануне вечером загремел в мусарню после махача в центрах. Когда дополз домой, хотелось одного – хорошенько выспаться. Но старый с маманей и даже Джо – все подняли кипиш, так что я пошел. Лоузи не было и близко – вообще почти ни одной живой пизды. Пустая, сука, трата времени. Прикол в том, что его все кругом люто ненавидели.
