20
Хозяин

Фрэнк Бегби оставил Фрэнсис Флэнаган и двинулся к Йорк-плейс, чтобы заскочить в трамвай. Не успел он войти и сесть, как зазвонила труба из «Теско». Так приятно было услышать голос Мелани, но, как назло, связь почти сразу оборвалась, и он заорал:

– ЕБАНЫЙ В РОТ!

Это привлекло внимание сердитой старухи, поэтому он втянул воздух и скупо ей улыбнулся.

Он принялся разбирать телефон и врубился, что, видимо, не контачит батарея. Вынул ее, засунул устройство в рот и, вцепившись зубами в контакт, потянул. Почувствовал, как откололась эмаль на обратной стороне зуба, но когда отжал контакт, тот немножко выдвинулся, и теперь батарея вроде бы прилегала поплотнее.

Добравшись до хаты Элспет, он решил после ужина уйти к себе и поставил трубу заряжаться. Взял киндл и начал читать «Заводной апельсин». Вскоре его срубило, и он провел самую мирную и спокойную ночь с тех пор, как вернулся в Шотландию.

На следующий день Фрэнк встает спозаранку и моргает в слабом утреннем свете, пробивающемся сквозь тонкие шторы. В комнате холодно: температура за ночь упала. Труба из «Теско» зарядилась и призывно мигает зеленым огоньком. Он хватает ее и звонит Мелани, надеясь, что та еще не ложилась и работает или расслабляется, пока девочки спят. Голос мгновенно сообщает, что для совершения трансатлантического звонка необходимо пополнить телефонный счет.

– Та ебал я твой трансатлантический звонок, пиздюк, – отвечает он невозмутимому механическому голосу. Впрочем, у него хватает кредита, чтобы позвонить Ларри. – Надо твой фургон. Ты ж говорил на похоронах.

Судя по молчанию, Ларри пытается скрыть досаду от того, что его подловили на слове, и теперь жалеет о своей накладной алкогольной щедрости. В конце концов он неохотно выдавливает из себя:

– Не вопрос… подкатывай, – и называет адрес.

Франко забрасывает на плечо спортивную сумку, собираясь потом еще наведаться в боксерский клуб, и направляется на хату к своему дружку в Марчмонте.

Самое большое потрясение – квартира Ларри, просторная и роскошная. По-видимому, в эдинбургском наркобизнесе крутится больше денег, чем Франко предполагал. Ларри с бодуна, но все же недовольно протягивает ключи.

– Ладно… только осторожно с ним… и не ехай по правой стороне, – говорит он с вымученной улыбкой.

Снова оказавшись на колесах, Франко словно вырывается на свободу. Первый порт захода – Лит. Проезжая мимо «Литской академии», он опять вспоминает мучительные дислексические дни, проведенные там. Хезерингтон вскоре махнул на него рукой, если не считать отпускаемых от случая к случаю насмешливо-презрительных замечаний: «Мы не будем просить Фрэнсиса почитать. Ведь у нас всего два урока, а не два дня». Смех отдавался эхом в ушах, а внутри поднималась злость, и он подавлял ее выброс. В памяти всплывает тот случай, когда пришлось отдуваться Марку Рентону.

– Нет, – сказал Рентон.

– Что? Что значит «нет», Рентон?

– Я не буду читать.

– Почему?

– Лень, – сказал он, и в классе послышались сдавленные смешки.

– Ну, тогда я возьму кое-что, чтобы выбить из тебя лень, – повысил голос Хезерингтон и достал из верхнего ящика стола ремень. – Читай отрывок, Рентон, – приказал он.

Марк Рентон уставился в парту.

– Не-а.

– Ладно, тогда выходи сюда!

Рентон встал, вышел вперед, вытянул руки одну над другой и получил четыре удара ремнем. Фрэнк Бегби считал, стиснув зубы. Рентон слегка улыбался, как бы признавая, что ему очень больно, но давая понять, что для него все это комедия и бред. Потом сел на измочаленные кисти.

– Мудозвон, – шепнул Марк так, чтобы слышал только Франко.

Фрэнк Бегби понял, что это был жест солидарности. После этого он полюбил Рентона и ради него сделал бы все, что угодно. Они были не разлей вода. Но потом вконец разосрались. Наркота. Она сломала Рентона, так же как Шона.

В «Теско» на Дьюк-стрит Франко кладет на мобилу аж тридцать фунтов. Продавщица, уже другая, смотрит на него как на придурка. Он сходу набирает Мелани, но американский голос говорит:

– Извините, мы не смогли соединить вас в данный момент. Пожалуйста, попробуйте позвонить позже.

– Та пошел ты нахуй, пиздюк! – снова орет он в трубу, а потом, глядя на продавщицу, умолкает и выполняет дыхательные упражнения. Жизнь может добить до тебя сотней резаных ран, а может и одним маниакальным броском.

Следующий адрес на волне памяти – Гордон-корт. Агнес Дункан встречает его с радостью: как давно они не виделись! Старушка божий одуванчик сожалеет о смерти его сына, но веселеет, когда Фрэнк показывает ей фотку своих девочек. Фотка немного протерлась в бумажнике, но снимки с айфона плавают где-то в городской канализации, так что чем богаты, тем и рады, объясняет он.

– Ой-ой-ой, еще одна плохая новость, – говорит она.

Плохие новости буквально преследуют Росса Фэллона. Пару лет назад смерть парня на вечеринке у него дома вызвала целую вакханалию в таблоидах, подогретую сенсационными разоблачениями корыстолюбивых мальчиков по вызову. Фрэнк Бегби смутно припоминает, что читал об этом.

С тех пор эдинбургский бизнесмен и бывший потенциальный кандидат в члены парламента от консерваторов (что в Шотландии почти равносильно статусу полного лузера) подмочил себе репутацию еще сильнее. Не сказать, что упитанной особе неловко уплетать гурманскую пасту с бокалом белого вина в «Валвоне и Кролле». Инфа Фрэнсис Флэнаган насчет его привычки ходить на бранч оказалась совершенно достоверной.

Фрэнк Бегби размещается за ближайшим столиком и наблюдает, как Фэллон запихивает в себя хавчик. Трудно поверить, какое богатство ароматов и ассортимента царит в этом чудесном заведении, мимо которого он проходил миллион раз, хотя его нога никогда туда не ступала. Почему-то считалось, что оно не для таких, как он. Наверное, тому, кто обычно отоваривается не в «Скотмиде», а в «Валвоне и Кролле», родной город Франко кажется совершенно другим.

Когда подходит официантка, Франко интересуется, можно ли заказать омлет из яичного белка, и она таращится, как будто у него две головы. Тогда он выбирает вегетарианский завтрак из овощей, с которым быстро расправляется, прикрываясь свежим номером «Скотсмена». Грег говорил, что парламент Шотландии выселил эту газету из ее образцово-показательной, специально оборудованной штаб-квартиры в чулан для метел на Орчард-бри. Ясное дело, что у этого доходяжного издания гунявая, вымученная, депрессивная интонация и такое же содержание. Каждая статья либо вялая и сырая, либо отчаянно передержанная, как будто газета тонет в собственной бессмысленности, изредка охватываемая внезапными, паническими приступами осознанности. Франко переходит на спортивные страницы, но достижения эдинбургских клубов старшей лиги тоже не впечатляют. Фэллон долго сидит и читает «Файнэншл таймс». «Этим мудакам нехер делать или чё?» – удивляется Франко, и до него доходит, что он ужасно скучает по своей студии. Он понимает, как отчаянно хочется вернуться к работе.

Наконец Фэллон шевелит тушей и с треском встает, чтобы оплатить счет. Фрэнк Бегби делает то же самое, идет за ним до его машины, а потом запрыгивает в фургон. Пока он преследует домовладельца, ему странно даже не то, что он едет по левой стороне дороги, а то, что он вообще сидит в этой тачке. Фэллон выруливает из города, и Франко пасет его, пока тот не добирается до большой виллы сразу за Хаддингтоном. Фэллон скрывается на подъездной дорожке, а Франко ждет, пока он войдет в дом, после чего вышагивает по тропинке и стучит в дверь. Как только Фэллон открывает, Фрэнк Бегби тут же орет:

– Фэллон, домовладелец, – и протискивается мимо него внутрь, – ты сдавал квартиру Шону Бегби?

– Блядь, – возмущается Фэллон, – вы не имеете права сюда заходить…

– Уже зашел, так что твое утверждение лишено, блядь, всякого смысла, – говорит Франко, направляясь в гостиную.

– Вон отсюда, или я вызову полицию.

– Валяй. – Франко берет с журнального столика тяжелую стеклянную пепельницу.

Он видит, что Фэллон замялся. Интуиция не обманула Фрэнка: этот чувак не хочет, чтобы в его бизнес совала нос полиция.

– Так ты не будешь вызывать полисыю? – подначивает он.

– Да кто ты, блядь, такой?

Франко поворачивается и подносит пепельницу к свету, словно пытаясь что-то разглядеть сквозь голубое стекло.

– Ох и тяжеленные ж эти хреновины. – И он переводит взгляд на Фэллона.

Фэллон тяжело дышит, глядя на пепельницу, а потом ловит взгляд Франко – совершенно остекленевший.

– Прошу вас… я не хочу никаких проблем… что вам нужно?

– Ты сдавал квартиру Шону Бегби, – повторяет Франко, постукивая пепельницей по ладони.

– Нет… нет… я сдавал Арби… я не знал, что он сдавал ее в субаренду Шону или еще кому!

Новое имя: Арби.

– Так ты знал Шона?

– Немного… через Арби и некоторых других… они тусовались вместе.

Глаза у Франко загораются, но Россу Фэллону кажется, что они глубоко сидят в скважистых щелках и похожи на два приближающихся поезда в соседних железнодорожных туннелях. Бегби понижает голос почти до шепота:

– Ты его трахал?

Фэллон в шоке.

– Нет! – взвизгивает он, а затем продолжает исповедальным тоном: – Я водил сюда мальчиков, на вечеринки. Обычно все было невинно, но они борзели – воровали и все такое. Я был дурак… Страдал от одиночества…

– Ебал я твое одиночество!

– С Шоном никогда – честное слово!

Франко задумывается. Скорее всего, у Фэллона нет никаких реальных причин врать.

– Фрэнсис Флэнаган – она здесь бывала, так?

– Да.

– Антон Миллер?

При упоминании этого имени Фэллон заметно вздрагивает.

– Ладно, будем считать это знаком согласия, – цедит сквозь зубы Франко. – А этот крендель Арби – где он живет?

– В Горги. Недавно откинулся.

– Давай адрес. И не вздумай ему настучать, а то я еще вернусь.

Франко опускает пепельницу на стол. Выглядывает из окна, двумя пальцами трет штору и говорит спокойно и отрешенно, будто обращаясь к самой ткани:

– Они, конечно, смогут потом сшить твое грызло обратно, – он рывком поворачивает голову и смеряет домовладельца холодным, оценивающим взглядом, – но это будет долгий и мучительный процесс, и оно уже никогда не будет прежним. – Он задирает брови, словно прикидывая объем работы, предстоящей хирургу.

Фэллон дрожащей рукой нацарапывает в блокноте адрес прописными буквами. Вырывает страницу и протягивает ее Фрэнку Бегби. Адрес вроде знакомый.

Из-за пробок Франко добирается до Горги больше часа. А затем с удивлением стучит в дверь квартиры на третьем этаже неподалеку от Горги-роуд – на этой же улице, буквально в соседнем подъезде, убили Шона. Застращать Фэллона оказалось просто. Франко сразу все понял, как только увидел этого борова со слезящимися глазками. Но он не уверен, что его тактика принесет такие же впечатляющие результаты с Арби, кем бы тот ни был.

Франко громко стучит во второй раз, и дверь открывает седой бородатый мужик. Судя по жилковатой коже цвета баланды, он сиделец со стажем. Франко не припоминает имя и лицо, но Арби вроде как его знает.

– Угу?

– Привет, Арби.

– Я тебя знаю? – Арби корчит рожу в угрожающей ухмылке.

Лицо самого Франко остается непроницаемым.

– Знаешь, кто твоя родня?

– Угу… – нерешительно говорит Арби.

Разыгрывается сценарий, до боли знакомый Фрэнку Бегби. Его всегда привлекал этот тип доминирования: он чувствует, как черпает силу и уверенность у крутых менов. В глубине души что-то радостно вспыхивает. Главное – не поддаваться этим эмоциям. Не повышать голос. Психотерапевты учили не избавляться от такого образа мыслей (Франко многих из них заставил поверить, что на это способен), а просто канализировать его. «Раз… два… три…» Фрэнк равномерно вдыхает через нос.

– Знаешь, кто твои верные кореша?

– Угу… типа…

– Тогда ты в курсах, что я не один из них, и если ты знаешь меня, то кентоваться мы не будем, – говорит Франко, наблюдая, как неприязнь у мужика сходит на нет. – Мне надо знать за Шона Бегби.

Арби смотрит через его плечо на лестницу.

– Тада лучше зайди.

Если Фрэнка Бегби не охватывала слепая ярость, займал он обычно туркал. Дело не в том, что он был каким-то там мстителем и Робин Гудом. Вообще-то он презирал сраных соплежуев, которые не могли за себя постоять, еще больше, чем самих обидчиков. Он вспоминает случай, когда отмутузил одного нагибатора, а терпила обрадовался, поверив, будто Бегби полез в драку ради него или какого-то абстрактного идеала справедливости. Тогда Бегби выписал этому додику подсрачник, чтоб дошло: беспредел он устроил чисто ради собственного удовольствия. Ему больше нравилось зверски избивать мучителей, потому что на них это сильнее действовало. В его глазах шибздик и так был деморализован страхом, поэтому месить его было не в кайф. Но наблюдать, как испаряются самоуверенность и власть задиры, быть очевидцем этой перемены – вот что доставляло.

То же самое сейчас с Арби.

Агнес Дункан играет в козыри с Ритой Райли и Мэри Хендерсон. Ей сдали приличную карту, но она ее сбрасывает, потому что ей обрыдло это занятие. Долгая игра в карты рано или поздно надоедает. Агнес лучше вернется к вязанью. Она уверена, что оставляла шесть спиц, но их почему-то всего пять. На старости лет память вечно устраивает тебе досадные розыгрыши.