Сальма

Я возвращаюсь к избушке и разглядываю трещину возле чулана для костей. Она стала длиннее, и полоса иссохшегося дерева вокруг неё расширилась. Разочарование жжёт меня изнутри.

– Это ты виновата! – огрызаюсь я. – Если бы ты пропустила меня сквозь Врата, я привела бы бабушку домой, она и дальше провожала бы мёртвых, и всё снова было бы хорошо.

Избушка оседает и медленно покачивается из стороны в сторону.

– Какая же ты упрямая! – кричу я. – Пожалуйста, просто…

Я мотаю головой, внутри всё клокочет. Спорить с избушкой бесполезно. Я знаю, что она не пропустит меня сквозь Врата. Ба сказала, что мне нельзя переступать через границу миров, и избушка будет исполнять её волю. Даже сейчас, когда пропустить меня сквозь Врата – наш единственный шанс спастись.

Джек пока не вернулся, зато Бенджи сладко спит в моей комнате. Я ложусь рядом с ним у поросшей мхом крепости, и из груди вырывается стон. Старая Яга не помогла мне. Понятно, она думает, что Ба ушла навсегда. Но должен быть способ вернуть её. Если бы я смогла пройти сквозь Врата, быть может, я могла бы принести её обратно, как несла меня когда-то она.

Я усаживаюсь на полу, в голове зреет спасительная мысль. Моя избушка не пропустит меня сквозь Врата, но ведь избушка Старой Яги не станет меня останавливать. Завтра вечером я отправлюсь к ней, попрошу помощи, и, как только откроются Врата, я запрыгну туда и приведу бабушку домой.

Я снова склоняю голову на мягкий мох, закрываю глаза и пытаюсь уснуть, утешаясь надеждой, что завтра смогу всё исправить. Но в голове то и дело встают образы исчезающих мертвецов и рушащихся избушек. И когда наконец я засыпаю, они продолжают преследовать меня и во сне.

Я резко открываю глаза.

Я вскакиваю на ноги, щурясь от яркого света, льющегося через окна. В воздухе гремит шум рынка. Отдалённые шаги, голоса живых. Грохот горшков, шелест пакетов и звон монет.

– Иду, – отзываюсь я.

Должно быть, это Старая Яга пришла меня проведать, хотя мне и непонятно, почему избушка просто не впустила её. Мне приходится тянуть дверь изо всех сил, чтобы хотя бы сдвинуть её с места, и, когда мне наконец удаётся это сделать, я понимаю, почему избушка так сопротивлялась.

Это одна из девочек, смеявшихся над моим платком. Живая девочка. Я не верю своим глазам. Никто из живых раньше не решался подойти к двери избушки. Тут я вспоминаю, что прошлой ночью не стала строить забор, и меня накрывает чувство вины. Однако оно недолго мучает меня: я представляю, скольких встреч с живыми я лишилась из-за того лишь, что строила забор, как было до́лжно. И сколько ещё их будет, если я никогда не выстрою его снова.

– Привет. – Девочка кусает губу и смотрит на меня исподлобья. – Я Сальма. Отец сказал, что я должна прийти и извиниться за то, что насмехалась над тобой. – Она громко вздыхает. – Он слышал нас с подружкой сегодня утром, ну, когда мы сказали, что ты похожа на старую ведьму. Мы просто шутили. Ты прости меня. Я принесла тебе вот это.

Сальма протягивает мне ярко-зелёный шёлковый платок. Сердце сжимается: он так напоминает мне платье Нины. Я смотрю на него и ни слова не могу проронить. Никто никогда не дарил мне раньше подарков, кроме бабушки, конечно.

– Принесла его, потому что свой ты уронила в лужу, – продолжает Сальма. – И потому что этот будет прекрасно сочетаться с твоими волосами.

– Спасибо. – Я чувствую мягкий, прохладный шёлк между пальцами и думаю о платье Нины – как оно плавно скользило по воде, когда мы плавали. – Он очень красивый.

Сальма кивает. Её взгляд скользит по дряхлым деревянным стенам и кривоватым окнам.

– Дом у тебя такой странный. Очень похож на тот, что стоит возле лавки моего отца. Так его и описывала старуха, сказала, что здесь я тебя и найду… Это что, ягнёнок? – Глаза Сальмы загораются, когда позади меня по полу проскальзывает Бенджи. – Можно на него посмотреть? – с нетерпением спрашивает она.

Я сомневаюсь, ведь я не должна пускать в дом живых, но её глаза так сияют, а на щеках такие ямочки, что я невольно делаю шаг назад.

– Да, конечно. – Я вешаю платок на спинку стула и подхватываю Бенджи. – Хочешь его погладить?

Сальма почёсывает пальцем шёрстку на голове Бенджи и смеётся.

Порыв ветра выбрасывает из печной трубы облако сажи прямо на Сальму. Она отпрыгивает назад, размахивая руками перед лицом.

– Прости, дом такой старый, что…

Моё сердце вдруг начинает бешено биться, когда я думаю, что она может увидеть то, чего ей видеть не следует, – например, лозу, свисающую с потолка, или череп, который мне нужно склеить, или Книгу Яги, оставленную открытой на подушке из мха.

– Я как раз собиралась пойти на рынок, – торопливо бросаю я, опуская Бенджи на пол. Он убегает в мою комнату, и я увожу Сальму обратно к двери. – Пройдёшься со мной? – спрашиваю я в надежде на несколько часов забыть обо всех своих заботах и прогуляться по рынку с живой девчонкой.

Я чувствую неодобрение, которое исходит от стен избушки, но из-за него я лишь больше желаю уйти отсюда с Сальмой. Мне всё равно нечего здесь делать. Нечего, пока я не верну бабушку домой. Я беру свой новый платок и крепко завязываю его под подбородком.

– Не так, – улыбается Сальма и протягивает ко мне руки, чтобы развязать узел. Её тёплые живые пальцы касаются меня. – Вот, – говорит она, волнами укладывая платок вокруг моей шеи. – Так намного лучше. Хотя тебе не помешало бы купить новое платье. Хочешь, я покажу тебе лавку моей сестры Айи? Родители же смогут купить тебе платье?

– Может быть, – неуверенно отвечаю я. – Подожди-ка.

Я бегу в кладовую и достаю немного денег, которые Ба хранит в пустой консервной банке. Я могла бы и правда купить себе платье, красивое, такое, как носят живые девочки. Вот Ба удивится, когда увидит меня в новом платье и красивом платке!

Я закрываю за собой входную дверь, не обращая внимания на грохот костей из чулана и умоляющий взгляд окон, и отправляюсь вместе с Сальмой на рынок.

Сальма за руку ведёт меня многолюдными улочками между рядов лавок. Первое время я боюсь, что начну исчезать, и она почувствует, как моя рука растворяется, но потом я полностью отвлекаюсь на живых. Их здесь сотни: молодые и старые, в одежде и шляпах самых немыслимых оттенков и фасонов. Я, как могу, притворяюсь, что я просто одна из них, прогуливаюсь по рынку вместе с подружкой.

Всё кажется каким-то нереальным или, напротив, более чем реальным, как будто все цвета и звуки вокруг стали вдруг насыщеннее. Горки ярких специй такие высокие – гравитация им нипочём. Медные лампы и серебряная утварь поблёскивают то тут, то там, как осколки солнца и луны. Обезьяна в жилетке кричит откуда-то из моря бело-голубой керамики, а заклинатель змей улыбается мне, сидя перед радугой расшитых драгоценными камнями тапочек.

В последний раз, когда я была здесь с бабушкой, я тихонько шла за ней, увешанная корзинами с покупками. Она говорила, что мы не должны привлекать внимания и что живых нужно опасаться: «Бойся козла спереди, лошади – сзади, а живых – со всех сторон».

От мыслей о бабушке начинает ныть сердце, в животе я чувствую пустоту. Когда она вернётся, я расскажу ей, как мы благополучно прогулялись по рынку с Сальмой. Может, нам и не стоит так остерегаться живых. Может, в будущем у нас всё изменится.

– Тут работает моя сестра. – Сальма подводит меня к большой лавке, затенённой длинными струящимися шелками, и я вижу перед собой улыбающуюся полную женщину – взрослую копию Сальмы.

– Привет, я Айя. – Её взгляд пробегает по моему старому шерстяному платью и переднику. – Тебе, наверно, очень жарко во всём этом. Я сделаю вам холодный мятный чай, а ты пока осмотрись.

Она скрывается где-то за шторами, а Сальма тем временем ведёт меня вдоль вешалок, берёт платья и прикладывает к моему подбородку.

– Ты должна примерить вот это.

Она протягивает мне длинное зелёное платье, в тон моему новому платку, и я снова вспоминаю Нину. Ткань мягкая и совсем невесомая, а вокруг во́рота сплетается орнамент из блестящего бисера.

– О да. – Айя появляется с подносом в руках, на нём три стакана холодного чая и финики. – Как специально для тебя сшито.

– Какое красивое. – Я смотрю на платье в нерешительности. Оно кажется таким воздушным.

– Давай. – Сальма подталкивает меня в сторону примерочной. – А пока ты меряешь, я сбегаю куплю шебакию.

К тому времени, как Сальма возвращается, я уже чувствую себя восточной принцессой. Я пью сладкий мятный чай, пока Айя расписывает мою руку хной. Платье – как прохладный ветерок по коже, а бисер ловит свет и блестит, как капли росы.

– Ты выглядишь совсем по-другому. – Сальма улыбается, протягивая мне печенье в форме цветка, посыпанное кунжутом. – Ты должна купить это платье.

Согласиться с ней несложно. Я выбираю ещё один платок, для бабушки – чёрный, с огромными красными цветами и длинными золотыми кисточками. Улыбка расползается по лицу, когда я представляю себе, как они покачиваются, пока Ба танцует среди мёртвых.

Я расплачиваюсь за платье и шарф и хочу собрать свои старые вещи, чтобы отнести их домой. Но тут Айя замечает, что они никуда не годятся, кроме как в костёр. Сердце сжимается, но я избавляюсь от этого чувства и оставляю платье и передник у Айи.

Следующие несколько часов проходят как в волшебном сне. Переполненная энергией рынка, я почти забываю о том, что Ба ушла и что мне нужно провожать мёртвых. Я не только выгляжу по-другому – я чувствую себя совсем другой. Но слишком уж рано солнце садится за рыночные навесы, проливая сквозь них ярко-оранжевый свет. Сердце отчаянно стучит, когда я понимаю, что целый день не появлялась дома. Бенджи, наверно, страшно голоден.

– Мне пора, – говорю я, чувствуя, что задыхаюсь: реальность снова наползает на меня. – Спасибо, что показала мне тут всё.

– Не за что, – улыбается Сальма. – Я волновалась, когда шла к тебе, но всё вышло просто отлично. И ты такая хорошенькая в новом наряде.

Краска заливает мои щёки. Ещё утром Сальма и её подруга называли меня уродливой ведьмой, а сейчас она говорит, что я хорошенькая. Так приятно думать, что, хоть я и в некотором роде Яга и вообще мертва, я всё же могу сойти за обычную девочку. По крайней мере, пока я рядом с избушкой.

– Готова поспорить, Ламья, моя подружка, даже не узнает тебя. – Глаза Сальмы светятся. – А хочешь, приходи завтра в мой риад, посмотрим, узнает или нет?

– Риад? – переспрашиваю я.

– Мой дом. С садом посередине. И с бассейном. – Сальма указывает на большие, яркие дома на краю рынка. – Я живу вон в том, розовом. Ламья обычно приходит после завтрака. А ты сможешь прийти?

Я стою с открытым ртом. Поверить не могу, что меня пригласили в обычный дом, где живут обычные люди. Именно об этом я мечтала, сколько себя помню. Но разве я могу пойти? Я ведь даже не знаю, что произойдёт сегодня вечером и где я окажусь завтра.

И всё же я не в силах отказаться.

– Приду, если смогу.

Я улыбаюсь, киваю на прощание, поворачиваюсь и бегу по рыночным улицам в сторону дома. В голове мелькают картины, вызывающие смутное чувство вины: если сегодня вечером мне удастся вытащить бабушку из мира мёртвых, быть может, и она, и избушка будут так мне благодарны, что с радостью позволят сходить в гости к Сальме. Может, они поймут наконец, как сильно я не хочу быть Хранителем, и вся моя жизнь изменится. Я всё равно буду привязана к избушке, но, быть может, мне подарят больше свободы: например, отходить от забора, насколько смогу, дружить с живыми, а может, даже самой выбрать судьбу. Улыбка на моём лице всё шире: впервые с тех пор, как я узнала, что мертва, я могу представить себе будущее, в котором я счастлива.