За несколько дней Сайлас узнал об Айрис почти все. Он узнал, что она частенько покусывает кончик своего рыжего локона или разглаживает приколотую к лифу платья потрепанную атласную розетку, что она живет в женском пансионе на Шарлотт-стрит и что ее окно находится в мансарде с левой стороны. Во всяком случае, именно в этом окне вспыхивал свет вскоре после того, как она входила в подъезд.

Еще он узнал, что Айрис очень любит глазированные трюфели, которые она покупает в бакалее на Тотнем-корт-роуд. Чтобы стать ближе к ней, Сайлас тоже их попробовал, но конфеты ему не понравились – они были тошнотворно сладкими и к тому же липли к нёбу и зубам. Теперь Сайлас целыми днями торчал на Колвилл-плейс, следя за домом номер шесть, изо всех сил стараясь не думать о том, что может делать там Айрис. Иногда, впрочем, его защита ослабевала, и тогда он отчетливо представлял, как Луис яростно вонзается в ее нежное лоно, слышал серебряные бубенцы ее смеха и звук горячего дыхания. Сайлас, однако, старался гнать от себя эти мысли, потому что это была ложь, ложь, ложь… Айрис будет принадлежать ему и никому больше. Она уже принадлежит ему!

Когда-то Сайлас точно так же думал о Флик, но сейчас она казалась ему лишь мимолетным увлечением – чем-то несерьезным, что могло только отвлечь его мысли от подлинной красоты, которую он наконец-то отыскал, хотя на это и ушло много-много лет. Кроме того, Флик была слишком жадной. Он был к ней так добр и снисходителен, он даже прощал ей заигрывания с сыном владельца фарфоровой мастерской, но она отплатила ему черной неблагодарностью. Ради нее он копил деньги, откладывал каждую монету, которую богатые дамы Стоука платили за его черепа, а ведь расставаться с ними ему было не легче, чем с лучшими друзьями. И все же он продавал их, мечтая о том, что когда-нибудь у него появится достаточно большая сумма, чтобы они с Флик могли вместе убежать в Лондон. Однажды Сайлас даже показал ей свою коллекцию, но девушка подняла его на смех, а потом оскорбила, назвав сумасшедшим.

С Айрис он поведет себя умнее. Правда, бывали дни, когда Сайлас терял над собой контроль, и тогда ему казалось, что его любовь к ней – просто безумие и что Айрис его совсем не любит. Эти мысли лишали его сил и решимости, но каждый раз он утешался тем, что такое сильное чувство, как у него, не может остаться без ответа. Ему нужно только ждать – тихо, терпеливо, словно в засаде, пока она сама не упадет в его объятия. Правда, никакого плана у Сайласа пока не было, но это его не особенно тревожило. В конце концов, его план относительно Флик сложился сам собой, и ему оставалось только привести его в исполнение. Точно так же будет и с Айрис, в этом он был уверен.

Ну а пока он просто наблюдал за ней, изучал, запоминал, сопоставлял. Это занятие настолько увлекло его, что Сайлас почти перестал бывать в своей лавке. В мастерскую он и вовсе не спускался больше двух недель. Все заботы, дела, которые Сайлас когда-то считал важными, потеряли для него всякий смысл. Зачем, к примеру, ему витраж из крыльев бабочек? По совести сказать, у него с самого начала не лежала к нему душа, так зачем же утруждать себя, тратить зря время и силы?.. В конце концов он совершенно забросил работу над витражом; заготовленные для него стеклянные панели покрылись пылью, а крылья пойманных Альби бабочек высохли и превратились в прах. Сам мальчишка тоже куда-то запропастился: раньше, если он не заставал Сайласа дома, Альби оставлял в дверной щели тонкие щепочки – знак, что он приходил и что у него есть подходящий товар, но таких условных знаков Сайлас давно не видел. Похоже, мальчишке тоже наскучило собирать дохлятину и гоняться за бабочками, и он нашел себе какое-то другое занятие.

Единственным, что напомнило Сайласу о его ремесле, было письмо Милле. С трудом прочитав его по складам, он смял бумагу и конверт и швырнул в очаг. Можно подумать, думал Сайлас, ему нечем заняться, кроме как изготавливать для художника всякую ерунду. Нет, сэр, у него есть дела поважнее ваших картин!

А потом Айрис подала ему еще один знак. Она гуляла в Риджентс-парке, на лужайках которого еще виднелись кое-где отцветающие нарциссы. Сайлас незаметно следовал за ней и в конце концов нагнал возле озера. Айрис сидела на каменной скамье, о чем-то глубоко задумавшись, и Сайлас подумал, что в таком положении Айрис кажется еще более хрупкой и прелестной, а главное – не такой высокой. Единственное, что его немного огорчило, это то, что сегодня она была в платье с глухим воротничком, скрывавшим ее изысканно изогнутую ключицу.

Впервые за много дней Айрис не пошла с утра к Луису, а по ее опущенным плечам Сайлас догадался, что девушку что-то печалит. В руках у нее была сорванная ветром цветущая ветка яблони, и Айрис по одному отрывала от нее овальные розовые лепестки и роняла наземь. Эта картина вызвала у Сайласа такое глубокое умиление, что он почувствовал острую боль в сердце. Так, низко склонив голову, она сидела около часа, и Сайлас изнывал от желания подойти к ней, погладить по плечу, утешить, попробовать на вкус крохотные сверкающие слезы, капавшие с ее очаровательного подбородка на подол платья.

«Ты позаботишься обо мне, правда? – скажет она. – Ведь ты единственный, кому я действительно дорога».

Резкий порыв ветра забрался ей под капот, высвободив длинный, чуть вьющийся локон, и Айрис время от времени поднимала руку, чтобы убрать его обратно, но уже через минуту он снова вырывался на свободу. Взгляд ее упирался в землю, лицо было бледно, а в глазах не видно было обычного блеска и живости, и Сайлас задумался, что могло ее так огорчить. Быть может, ее сестра серьезно заболела? Надо будет зайти в кукольный магазин и навести справки. Возможно, он сможет чем-то помочь, и тогда улыбка снова вернется на ее бледные уста.

Небольшой спаниель с розовым ошейником выскочил из-за куста и подбежал к Айрис. Сайлас терпеть не мог собак, особенно так называемых декоративных пород. Ему приходилось слышать, как живется этим избалованным тварям – вареная печенка на завтрак, обед и ужин, ванны с яичным желтком каждую неделю, шелковые подушки для спанья и бархатные башмачки для лап. Воистину, владельцы этих бесполезных существ думают о своих питомцах куда больше, чем о простых людях, которые каждый день встречаются им на улицах. Взять хотя бы его самого… Что он видел в детстве, кроме голода и колотушек, тогда как дочери владельца мастерской наряжали своих левреток в бархатные костюмчики и катали по улицам в колясках!

Но Сайлас отбросил эти мысли, стоило ему только увидеть, как изменилось выражение лица Айрис. Наклонившись еще сильнее, она протянула руку, чтобы погладить спаниеля по голове, и на ее лице впервые за сегодняшнее утро появилась улыбка – словно солнышко выглянуло из-за туч. Пес облизал ей пальцы, ткнулся носом в запястье, а Айрис почесала его за ухом.

Этот знак невозможно было не заметить или неправильно понять. Он был настолько внятен, словно Айрис прокричала его во все горло. «Не смей пренебрегать своим ремеслом! – вот что она хотела сказать, поглаживая лохматую спину спаниеля. – Вот тебе собака для Милле!»

Подобная забота о его делах тронула Сайласа чуть не до слез. Вот чем они так похожи. Доброта и забота друг о друге… похоже, они и впрямь созданы для того, чтобы быть вместе.

«Ты уверена? – мысленно уточнил он. – Уверена, что это именно то, что нужно?»

Ответом ему был тихий мелодичный смех. Собака встала на задние лапы, и Айрис рассмеялась, чтобы он услышал и не сомневался больше.

Вернувшись в лавку, Сайлас отыскал свои вырезки из «Ланцета», в которых рассказывалось, как работать с хлороформом. В течение трех лет он аккуратно вырезал тонкими серебряными ножницами все статьи, в которых упоминалось о новом усыпляющем веществе, даже не представляя толком, когда и зачем оно может ему понадобиться. Сейчас он достал из ящика буфета пухлую папку с вырезками и некоторое время внимательно читал, время от времени снимая со свечи нагар.

«Том 51; Хлороформ – по-ль-за и по-боч-ны-е… побочные эфе… эффекты…»

Два года назад он уже пытался купить это вещество, но тогда оно было совсем новым и дорогим и достать его было невероятно трудно. Теперь же его можно было купить просто в аптеке. Сложность, однако, заключалась в том, что в окрестных аптеках его хорошо знали, поэтому после некоторых колебаний Сайлас вышел из дома и сел на омнибус до Фаррингдона.

Аптеки всегда нравились ему своим уютом, тишиной и витавшими в воздухе сложными лекарственными запахами. Зайдя внутрь, он, бывало, подолгу разглядывал стеклянные и фарфоровые склянки, в которых перекатывались разноцветные пилюли, глазел на деревянные ящики с таинственными порошками, доставать которые следовало специальной ложкой, любовался стоящими в углу скелетами из полированного дерева и аккуратными рядами коробочек, жестянок и флаконов на полках и прилавке. Сегодня, впрочем, он не стал тратить время зря и сразу перешел к делу.

– Мне нужен флакон хлороформа, – сказал он аптекарю. – Меня послал мой семейный врач. Видите ли, моя жена… ей скоро рожать, и я хотел бы облегчить ее страдания.

– Вы поступили совершенно правильно, сэр, – ответил аптекарь. – Хлороформ с каждым днем становится все популярнее. Говорят, что даже Ее Величество намерена испробовать это замечательное средство при следующих родах. Этот метод обезболивания похвалил и наш прославленный писатель мистер Диккенс. Ожидаете сына, сэр?..

– Что-что? – В первую минуту Сайлас даже растерялся, но почти сразу понял, о чем идет речь. – А-а, нет… Нет. Видите ли, мы оба хотим девочку.

– Понятно. – Аптекарь отвернулся и, задрав голову, принялся разглядывать полки, водя из стороны в сторону пальцем, а Сайлас от нетерпения принялся барабанить по прилавку ногтями, но тотчас спохватился. Нельзя показывать, что он волнуется.

– А-а, вот он где… Думаю, вам хватит одного небольшого флакона. Одна доза, правильно?

– Я возьму два флакона, – сказал Сайлас решительно. Аптекарь заколебался.

– Вы уверены, сэр?.. Не лучше ли проявить осторожность – в чрезмерных дозах это средство может быть опасным. Мне бы не хотелось, чтобы ваша супруга столкнулась с… с какими-то осложнениями.

– Да, я уверен. – Сайлас кивнул. – И я буду очень, очень осторожен. Кроме того, осложнения после родов могут наступить и без хлороформа, не так ли?

– Вы совершенно правы, сэр. Несмотря на то что в наш век медицина достигла просто поразительных успехов, осложнения и побочные эффекты все еще возможны, – сказал аптекарь, вручая Сайласу две небольшие стеклянные бутылочки с залитыми сургучом горлышками.

Все дальнейшее представлялось Сайласу достаточно простым. От него требовались только терпение и осторожность: первое – чтобы ждать и наблюдать, второе – чтобы не попасться. Вскоре он уже знал, что кличка спаниеля с розовым ошейником – Клод, что каждое утро его выгуливает заспанная горничная и что, едва попав в парк, пес несется к одной и той же луже и бегает там по грязи, пачкая лапы и приплюснутую, как у свиньи, морду. Жил Клод в доме номер 160 по Глостер-сквер. Шерсть у него была светло-бежевой, если не считать более темных полосок на лапах и коричневого чепрака на спине, однако после утренних «грязевых ванн» пес становился почти черным. Отчаянно зевающая горничная имела обыкновение спускать его с поводка у самого входа в парк, предоставляя Клоду бегать на свободе, пока сама она болтала с другими служанками. За псом она совсем не следила и даже не убирала за ним, оставляя эту неаппетитную работу сборщикам собачьих экскрементов.

За три дня наблюдений Сайлас выяснил все, что хотел, и был готов действовать. Рано утром он спрятался за деревьями и вскоре услышал ленивые шаги горничной, у ног которой вертелся спаниель. Минута, и бархатный поводок отстегнут. Пес сразу помчался к зарослям, и Сайлас приготовил пакет с мясными обрезками, которые он прихватил с собой в качестве приманки.

Солнце поднялось над вершинами деревьев, и бесчисленные капли росы засверкали в траве как мышиные глазки. В этот ранний час в парке не было гуляющих франтов и леди – только служанки и горничные, которые поминутно терли глаза и собирались в группы, чтобы посплетничать о хозяевах. За вверенными их попечению домашними любимцами слуги почти не следили, предоставляя им бегать где вздумается.

Клод тем временем подбежал совсем близко к тому месту, где прятался Сайлас. По дороге он обнюхивал траву, а заодно сунул нос под хвост борзой суке (Сайлас в своем укрытии залился беззвучным смехом при мысли о том, как по возвращении с прогулки хозяйка станет целовать морду своего любимца). Оказавшись в подлеске, пес принялся носиться кругами, все больше удаляясь от дорожки, где осталась горничная. Вскоре он выбежал к берегу озера, залез передними лапами в воду и, сделав несколько торопливых глотков, двинулся в обратном направлении. Вот он обогнул дерево, облаял невидимую в листве птицу или белку и снова углубился в заросли. Когда Сайлас наконец его нагнал, пес сидел на задних лапах, а рядом дымилась в прохладном утреннем воздухе свежая куча.

– Иди-ка сюда, дружок! – тихонько позвал Сайлас и причмокнул губами. – На!.. – Он показал псу кусочек мяса. – На-на-на!..

Клод поднял нос и принюхался. Он был еще совсем молодым псом, почти щенком. Айрис сделала правильный выбор – это именно то, что нужно Милле.

Сайлас бросил мясо перед Клодом, и тот принялся есть, виляя из стороны в сторону обрубленным хвостом.

Момент был подходящий, и Сайлас достал из кармана бутылочку с хлороформом, плеснул немного на носовой платок и, сделав быстрый шаг вперед, прижал к носу пса. Через каждые пять секунд он добавлял на платок еще каплю вещества.

Клод не засыпал минуту или две, так что Сайлас даже слегка встревожился – ему казалось, что хлороформ должен подействовать быстрее. Пару раз пес негромко взвизгнул и наконец обмяк. Но он всего лишь спал, а Сайласу нужен был труп, и он с силой сжал мохнатое горло пальцами. Клод вяло дернулся, но уже через минуту Сайлас почувствовал, что пульс пропал, да и звука дыхания он не слышал.

Дело было сделано, и, спрятав мертвого спаниеля под плащом, Сайлас быстро пошел к другому выходу из парка. Айрис будет довольна, думал он на ходу. Ведь он сделал все, как она хотела.