Когда я с грохотом захлопываю «Терезу Ракен», Винни-Пух строго косится на меня. Поначалу я почти узнавала себя в Терезе, в ее фрустрации по поводу скуки и того, что ничего никогда не происходит. Терезу выдают замуж за ее кузена Камилла, причем сначала я подумала, что это женское имя. Тереза, само собой, любит мужиков, мы ведь говорим о девятнадцатом веке. Как бы то ни было, Тереза начинает спать с другом своего мужа Лораном. Втроем они берут напрокат небольшую лодку, и любовник Лоран сбрасывает Камилла за борт, в результате чего тот утонул.

После убийства Тереза и Лоран ссорятся из-за того, кто из них на самом деле виновен. Оба совершенно теряют голову, мучаются угрызениями совести и планируют убить друг друга. Под конец они совершают коллективное самоубийство.

– Мне не нравится эта книга, – говорю я, больше чтобы поддразнить его.

– Это несущественно, – отвечает Винни-Пух. – Кто угодно может сказать, что ему нравится или не нравится. А ты должна научиться анализировать.

Словно мне надо этому учиться. Девятнадцать лет все подряд пытались меня анализировать, а я анализировала их. Если я что-то и умею делать, то именно это.

Винни-Пух бормочет что-то про «литературный анализ». Он утверждает, что мы будем анализировать книги, но в глубине души мы оба знаем, что это не так. На самом деле мы будем копаться во мне, Стелле Сандель, и моей больной душе.

После обеда у меня есть целый час в спортзале. На велотренажере я переключаюсь на самую малую передачу и жму на педали, пока ноги не начинают отваливаться от молочной кислоты, а от пота подо мной не образуется целая лужа.

Затем я подтягиваюсь и отжимаюсь на брусьях в несколько подходов. Моя сила в выносливости. На гандбольном поле я любила поймать мяч, когда за спиной у меня болтались два защитника. Я была непобедима, когда они висели на мне, как два рюкзака, пытаясь удержать меня на шестиметровой линии. Пять раз подряд я становилась лучшим бомбардиром.

Случается, что я тоскую по гандболу. Мне не хватает командного единения и духа состязания – ставить себе цель и настойчиво бороться всем вместе, чтобы ее достигнуть. Но под конец мне стало трудно выносить, когда мною управляют, когда тренеры определяют за тебя каждый шаг, каждый пасс и бросок. Я чувствовала себя пешкой в игре, которую режиссировали другие, и всякое желание играть в гандбол пропало.

После тренировки я долго стою под душем, вытянувшись в струнку, и вода окружает меня оглушительным тоннелем. Я почти физически ощущаю, как с меня смывается запах.

Как только что зажженный бенгальский огонь, я выхожу из душа, вытираюсь и одеваюсь, пока не приходят охранники.

– От тебя почти приятно пахнет, – говорит Йимми с отвратительной ухмылкой.

Второй охранник громко хохочет. У него яркие зеленые глаза и шрам в форме буквы «S» над левой бровью. Думаю, он албанец – он произносит «р» на американский манер и не выговаривает «у».

Они ведут меня через подвал и запихивают в лифт, продолжая ухмыляться. Их взгляды, словно жадные руки, скользят по моему телу.

Я пытаюсь дышать беззвучно. Мне удается себя сдерживать. У меня получается. Я молчу.

Тут Йимми наклоняется вперед и нажимает на красную кнопку. Лифт резко тормозит, я теряю равновесие, откидываюсь назад и отступаю на албанца, который обхватывает меня руками за талию.

Йимми смотрит на меня. В его скользком взгляде проглядывают и отвращение, и возбуждение. Без всякого предупреждения он выбрасывает руку, чтобы ударить меня, но в последнюю секунду кулак повисает в воздухе прямо у моей щеки. Отвратительная улыбка расползается по его морде.

Он дышит мне прямо в лицо, я пытаюсь вырваться, но ничего не могу сделать, потому что албанец заломил мне руки за спину.

Йимми сопит мне в ухо. Жесткие волоски на его подбородке царапают мне щеку.

– Маленькая шлюшка. Теперь ты не так крута, как кажешься.

Проглотив ком в горле, я до боли сжимаю челюсти.

– Здесь тебе расслабляться нельзя, – шепчет Йимми. – Я возьму тебя, когда захочу. Ключи у меня.

Все с той же отвратительной ухмылкой на губах он делает шаг назад. Одновременно он хватает меня за грудь и сжимает. Я сдерживаюсь изо всех сил – не проявляю ни малейшего чувства. Йимми смотрит мне в глаза с презрением и пылающей ненавистью, а его ненавистная рука скользит по моему животу.

За моей спиной албанец хохочет до хрипоты.

Потом Йимми нажимает на кнопку, и лифт с толчком движется дальше.

Войдя в камеру, я тут же пишу первые строки своего эссе.