Собственно говоря, идея с самого начала была идиотская. К церкви Стелла была настроена враждебно. Что ей делать в конфирмационном лагере?

– Думаю, для нее это будет полезно, – сказал Адам. – Кроме того, она окажется белой вороной, если не поедет.

– Амина тоже не поедет, – возразила я.

– Но ведь она мусульманка.

– Ее папа мусульманин. А Стелла – атеистка.

Почему я не проявила больше настойчивости? Эти мучительные угрызения совести, с которыми мне теперь приходится жить. Почему я позволила ей поехать?

Со временем Адам начал отпускать поводья и постепенно становился более терпимым и рассудительным в отношениях со Стеллой, и мне не хотелось отыгрывать все назад. Поэтому, несмотря на свои опасения, я сдалась; и радость на лице Стеллы еще больше утвердила меня в этом решении.

Когда позднее Адам позвонил из лагеря, пытаясь объяснить, что произошло, что эта скотина сделала с нашей дочкой, я поначалу даже не поняла. Сама я только что прилетела поздним рейсом из Стокгольма.

Адам что-то бессвязно говорил о том, чтобы призвать этого человека к ответственности – и что это уже не имеет значения.

– Ты понимаешь, что произошло? – кричал он в трубку. – Стеллу изнасиловали!

Голова у меня закружилась, трубка задрожала в руке.

– Ты должен позвонить в полицию. Отвези ее в больницу, Адам!

Он ответил уклончиво.

– Адам! Очень важно, чтобы ее немедленно осмотрел врач.

– Поговорим позже. Мы едем домой.

Я сидела за кухонным столом, когда у дома зарычал мотор машины. Я выбежала им навстречу, голова у меня раскалывалась.

Стелла упала ко мне в объятия, и я почти внесла ее в дом, словно ей снова было пять лет. Она сидела в кухне как парализованная, с совершенно отсутствующим лицом.

Я плакала, стуча кулаками в грудь Адама.

– Как такое могло произойти?

– Успокойся, – проговорил Адам, держа меня за руки.

– Почему ты не позвонил в полицию? Зачем вы приехали домой?

Он поднял на меня пустые глаза.

– Что ты там делал? Шпионил за Стеллой?

– Это моя работа.

– Твоя работа? – Мне он ни слова не сказал о том, что собирается поехать в лагерь. – Я звоню в полицию.

Я вытащила телефон из чехла, но Адам отобрал его у меня:

– Подожди! Все не так просто, как ты думаешь.

– Что такое?

Взглянув на Стеллу, он сделал мне знак выйти с ним в прихожую.

– Стелла пошла с Робином в корпус для вожатых. Более того, похоже, все произошло по ее инициативе.

Я не поверила своим ушам:

– По ее инициативе?

– Другие конфирманты рассказали, что она планировала его соблазнить.

– Соблазнить? Ты хоть понимаешь, что говоришь? Ей пятнадцать лет.

– Само собой. Я не защищаю Робина.

– А что ты тогда несешь?

Он сжал мои плечи и посмотрел на меня грустными глазами:

– Я гарантирую, что больше он не получит работу в Шведской церкви. Я мог бы его в порошок стереть…

– Но?..

– Но начать всю эту процедуру… Это только навредит нам всем. Навредит Стелле.

Внутри у меня все оборвалось.

– Мы должны, Адам! Мы должны!

Он потряс головой:

– Все узнают. Люди станут осуждать ее. Ей придется жить с этим всю жизнь.

Мысли отчаянно вертелись в голове. Я откашлялась, боясь, что меня вытошнит. В каком-то смысле я понимала Адама. Мне и самой приходилось защищать мужчин, которых обвиняли в изнасиловании. И я сама задавала потерпевшей все эти неприятные вопросы – про одежду, алкоголь, наличие сексуального опыта и сексуальные предпочтения. В одних случаях я сама сомневалась в показаниях потерпевшей. В других просто делала свое дело.

– Она жертва, – проговорила я, всхлипывая. – Она ни в чем не виновата.

– Знаю, дорогая. Само собой, она не виновата. Но изнасилование уже произошло, этого мы не можем изменить. Единственное, что мы можем сделать, – защитить ее, чтобы не стало еще хуже.

Он обнял меня, и я прижалась к его груди. Наши сердца отчаянно бились, но совсем не в такт.

«Вот до чего мы дошли», – подумала я тогда.

Но сейчас мне кажется, что еще есть возможность все изменить. Еще есть шанс спасти нашу семью, стать той матерью, которой я всегда мечтала стать, – такой, которая готова на все, чтобы спасти своего ребенка.